взгляд с другой стороны
Интересен другой взгляд на «Собачье сердце».
Фильм Альберт Латтуада «Почему лает господин Бобиков?» (1976)
«Собачье сердце» Булгакова принято считать образцовым «правым» произведением: «Да, я не люблю пролетариат», «Разве Карл Маркс запрещает держать на лестнице ковры», «разруха в головах». В этом немалая заслуга Владимира Бортко - режиссёра советской экранизации 1988 года. Гениальный подбор актёров и очень метко нарисованная картина русской жизни 20-х. Пережив военный коммунизм, последний реликтовый житель «Калабуховского дома» (старой России) благородно держит в своей квартире безнадёжную оборону в окружении соседей-Швондеров и квартирантов-Шариковых (советского народа). Дом уже «пропал», профессора выживают (вот уже и две комнаты хотят отобрать), всех прочих давно выселили, заменив на «жилтоварищей». Но профессор ещё жив. И режиссёр, снимающий свой фильм 1988 году, явно занимает сторону профессора.
Но Булгаков был бы не писателем, а пропагандистом, если бы создал одномерное «контрреволюционное» произведение.
Латтуада снял «Собачье сердце», когда в СССР ещё была запрещена книга. И снял совсем не то, что двенадцатью годами позже снимет Бортко.
Во-первых, профессор Преображенский. У Бортко мы видим честного дореволюционного интеллигента, вызывающего симпатию и поданного как образец для подражания во всём. Начиная с хороших манер и заканчивая жизненной мудростью и благородством.
У Латтуада перед нами совсем другой персонаж. Это злой гений. Он копошится в человеческих мозгах и яичниках, лелея в голове фантазии об улучшении человеческой породы. Это лучше всего передано в сцене операции по превращению Бобика (Латтуада дал псу интернациональную кличку) в человека. У профессора буквально руки в крови. На этом специально акцентировано внимание, крупный план окровавленных перчаток никак не хочет исчезать с экрана. И вот, под визг лобзика и омерзительное скрипение трепана, вскрывающего черепную коробку, забрызганный кровью профессор ковыряется в человеческих и собачьих внутренностях, от чего приходят в ужас добропорядочные Борменталь, Зина, а вместе с ними зритель. Мы видим не уникальный научный эксперимент, который светило европейской науки сосредоточенно проводит в тишине собственного кабинета. Мы видим забаву хиреющего садиста-одиночки.
Этот садист после операции лежит голый в ванне, и служанка Зина послушно трёт ему спинку (заметьте, в книге этого нет). Этот же садист носит платиновые коронки и жрёт ложками чёрную икру назло голодному пролетариату. Наконец, он же сжигает неугодные книги (самолично палит в печке переписку Энгельса с Каутским). Это прямая отсылка к нацистам, которые также, как Преображенский, сжигали книги и фантазировали об евгенике - улучшении человеческой породы.
А Бобиков - это совсем не Шариков. Перед нами руссоистский благородный дикарь. Его поступки иногда нелепы, но всегда беззлобны, естественны, а что естественно, то не безобразно. Все его реальные беды от того, что он живёт среди недобитой буржуазии, и перенимает её гнилые предрассудки вопреки воспитательной работе Швондера. Бобиков храбр - выскочив из зала в цирке седлает коня, проделывает опасный акробатический трюк, срывает аплодисменты.
Сами пролетарии - это такие развесёлые и добрые ребята без особых комплексов. И сцена ругани профессора на то, что «опять этажом выше жилтоварищи песни поют» оборачивается ворчанием старого импотента на распустившуюся молодёжь.
Наконец, Бобиков, будучи по развитию юношей-подростком, ищет большой и чистой любви, но никак не находит её. На вечеринке у профессора пролетариат всё же не позволяет ему публично переспать с юной Наташей, а попытка охомутать машинистку пресекается Преображенским. Причём Шариков врёт ей про свои заслуги и служебное положение вовсе не из подлости, нет: просто перед ним пример Преображенского, которому служанка Зина трёт спинку именно из-за заслуг и служебного положения.
Но самое главное - Бобиков искренне и безрассудно влюблён в Зину. Апогей всего этого - сцена, когда Бобиков по-собачьи целует и даже лижет ножки спящей Зине, не решаясь разбудить её. «Собачье» происхождение Бобикова оборачивается наивной и чистой юношеской любовью, поклонением прекрасной даме. При этом сама прекрасная дама превращается из служанки в госпожу: служанкам ножки не целуют, а кроме того в «прошлой жизни» Зина выгуливала Бобикова на поводке и была его любимой хозяйкой.
В результате этого всего протагонист и антагонист у Латтуада меняются местами. В то время как профессор озабочен евгеникой, Бобиков в числе своих ценностей называет триаду «электричество - правосудие - искусство», упрекает профессора за дружбу с сильными мира сего. И все, включая Зину и Дарью Петровну, включая самого зрителя, Бобикову симпатизируют.
Преображенский же остается в одиночестве. Причём, его не понимает даже его верный ученик Борменталь, который в фильме изображён бездарностью и подхалимом. Он подлизывается к профессору из карьерных соображений. Профессор исповедуется Борменталю, анализирует свои ошибки, раскрывает душу, ищет дружеского понимания. Но Борменталь только услужливо наливает благодетелю вино, подносит спичку, отвешивает комплименты. Когда Преображенский называет его «будущим профессором» - расплывается в улыбке.
В конце концов, профессор переделывает Бобикова обратно в пса и остается совсем один. У него нет ни людей, которые любят его, ни людей, которые его понимают. Но самое важное - у него нет последователей. Детей нет, Борменталь - идиот, жилтоварищей и «народ» профессор высокомерно презирает.
Но и это еще не всё. Профессор проводит операцию именно в тот момент, когда Зина полюбила Бобикова. Фильм заканчивается плачущей Зиной. В эпилоге Бобик, лёжа у камина, признаёт профессора гением, но размышляет в том духе, что «ещё ничего не закончено, мы ещё посмотрим, кто кого».