Воздушный шарик со свинцовым грузом (часть 3)
Четыре недели спустя мы с Яриком сидели в плацкартном вагоне поезда, отбывающего из Киева в Ивано-Франковск. Напротив расположились еще двое ребят из нашей группы, всего насчитывавшей девять парней, восемь девушек и одного сопровождающего представителя от какой-то туристической фирмы. Это был невысокий, но плотный мужчина лет тридцати пяти с черными усами, утинным носом и ответственным выражением лица. На фоне нашей юной компании он смотрелся излишне солидно, разговаривал чересчур весомо и то и дело переводил взгляд с подопечных девушек на обручальное кольцо, плотно сжимавшее его мясистый безымянный палец. Помимо нас в вагоне ехало несколько пестро одетых селянок с многочисленными корзинами, прикрытыми марлей, ближе к тамбуру расположились какие-то длинноусые мужчины в лоснящихся пиджаках поверх свитеров, вигоневых штанах, заправленных в сапоги, и вязаных гуцульских шапочках. Едва поезд тронулся, и те и другие, словно дождавшись команды, пришли в движение: селянки принялись доставать из корзин пирожки, закрученные в стеклянные банки соленья, жареных кур и прочую снедь; провизия мужчин была попроще - хлеб, домашняя колбаса, сыр, консервы, лук, а также огромные бутыли с домашним вином. Ели молча и сосредоточенно, словно трапеза была для них частью повседневной работы.
- Доставай-ка наше вино, - сказал я Ярику.
- Это НЗ, - запротестовал тот. - Забыл? Предназначено для романтических вечеров в Яремче...
- Ярик, не будь жлобом, - нахмурился я. - Нам нужно познакомиться с остальными или как?
- А без вина нельзя?
- Можно. Но это будет не знакомство, а протокольное совещание. Знакомиться насухую - всё равно что зачинать детей в презервативе.
- Какая отвратительноя фантазия, - поморщился Ярик.
Он достал из-под нижней полки сумку, расстегнул на ней молнию и вытащил бутылку «Каберне».
- Доволен? - спросил он.
- Нет. Еще одну доставай.
- У нас впереди целая неделя в Яремче! - возмутился Ярик. - Ты хочешь прямо в поезде пустить нас по миру?
- Все неудачливые предприниматели, - важно молвил я, - прогорали из-за того, что хотели вложить мало, а получить много.
- Много ты понимаешь в предпринимательстве, - хмыкнул Ярик.
- Во всяком случае, побольше твоего, - я подмигнул Ярику, незаметно кивнув на наших соседей.
- Почему это побо... А! Ну да, - до Ярика, наконец, дошло. - Американская кровь взыграла?
- Shut up, - ответил я. - Заткнись. И доставай вино. Я пока схожу покурю.
Я встал и шагнул в проход, удачно споткнувшись о чью-то сумку.
- Shit! - выругался я. - Извините.
И направился в тамбур, услышав напоследок шепоток одного из наших попутчиков:
- Слышь, а твой кореш - он чего не по-нашему... - Остаток фразы моих ушей не достиг, потонув в гуле вагона и перестуке колес о рельсы.
Когда я вернулся, на столе в приятном соседстве расположились бутылки и стаканы, хлопцы о чем-то переговривались с Яриком, еще несколько голов с любопытством заглядывали в наш отсек. Я присел возле Ярика.
- Слышь, - настороженно обратились ко мне попутчики, - твой кореш правду говорит?
- Иногда, - ответил я. - А что он такого сказал?
- Что ты, типа, американец.
- Ярик, - с укором произнес я, - ты трепло.
- Почему это я трепло? - обиделся Ярик.
- Потому что. Обязательно было афишировать?
- Чувак, так мы не поняли - ты американец или как?
- Ну, американец. Наполовину.
- Как это - наполовину?
- Одно мозговое полушарие западное, другое восточное. Как у глобуса.
- Какого еще глобуса?
- Обыкновенного. У тебя что, глобуса нет?
- Нет.
- А мозги есть?
- Допустим, есть.
- Тогда предствим себе твой, допустим, мозг: у него есть левое полушарие и правое...
- Чё ты мне про полушария втираешь! Ты американец или нет?
- Мать у меня американка.
- А батя?
- А у бати не получилось. Пацаны, давайте выпьем.
- Дело говоришь.
Мы разлили вино по стаканам.
- Будем знакомы, - сказал я.
- Будем. Серега.
- Павел.
- Ярослав.
- Миша.
- Миша? - удивлся тот, что представился Серегой. - Как-то не по-американски звучит.
- Да Майклом его зовут, - вмешался Ярик.
- Так Майклом или Мишей?
- Ну, Майклом., - неохотно признался я. - Мне просто больше нравится, когда меня Мишей называют.
- Нет, - задумчиво произнес Павел. - Мы тебя Майклом будем звать. Миш полно, а Майклов...
- Еще больше, - перебил я. - В Америке, в Канаде, в Англии, в Австралии...
- Вот видишь, - сказал Павел. - Где мы, а где Майклы... Ну, пьем.
Мы выпили. По вагону, тем временем, пополз слушок.
- Американец...
- По-английски шпрехает...
- Тогда англичанин...
- Если шпрехает - значит, немец...
Ближе к тамбуру я, кажется, стал не то скандинавом, не то прибалтом. В наше отделение начали стекаться гости - кто с вином, кто с коньяком, кто с закуской. Те, что не смогли поместиться на наших полках, расположились в боковой плацкарте. В основном это были ребята, но имелись и две девушки, темненькая и светленькая, которые предстваились Лесей и Тасей. Липовый американец сплотил разрозненную кучку в одно целое. Своим визитом почтил нас даже «старший группы», как я окрестил представителя турфирмы. Карман его темно-синего пиджака, полускрытый рукой, приятно оттопыривался.
- Ну, - сказал он, - который тут швед?
- Какой швед? - изумились остальные.
- Про которого в вагоне говорят. Я и сам не понял - то ли швед, то финн, то ли просто эстонец.
- Американец, - объяснили ему.
- Этого еще не хватало, - покачал головою старший. - И где он?
Ему указали на меня. Он проехался по мне оценивающим взглядом.
- Ты - американец? - осведомился он.
- Наполовину, - привычно отозвался я.
- Наполовину - это как?
- Ниже пояса.
- А выше?
- А выше - сотрудник пожарной охраны.
- Понятно, - сказал старший. - Шутник. Как зовут?
- Миша.
- Майклом его зовут, - не удержался Ярик. - Он действительно американец.
- Повезло. - Старший извлек из кармана бутылку. - Ну-ка, молодежь, подвиньтесь. - Он присел, так мощно двинув задом, что едва не впечатал сидевшего у окна Ярика в стенку плацкарты. - Видал? - снова обратился он ко мне. - Коньяк. Лучший советский коньяк. «Белый аист». Понимаешь?
- Понимаю, - ответил я. - Молдавский.
Старший хмыкнул.
- Сечешь, американец. Майкл, значит? А я - Виктор Богданович. Можно просто - Витя. Ну, подставляйте стаканы.
Коньяк зажурчал по стаканам золотисто-коричневой струйкой.
- Первый тост - за встречу, - объяил Витя. - За знакомство, значит. Такая у нас традиция. Понимаешь?
- Понимаю, - снова ответил я.
- Молодец, американец. Пьем до дна. Не дрейфь - мы тебя научим пить по-русски.
- Спасибо, - сказал я.
Мы выпили.
- Неплохо, - похвалил меня Витя. - Для американца - очень даже неплохо.
- Правда? - зарделся я.
- Правда. У вас там.в Америке, я слыхал, наперстками пьют.
- Если бы наперстками, - вздохнул я. - Глазными линзами. Капнут на линзу из пипетки и слизывают языком.
- Варвары, - заявил Витя. - Повторим, американец. Между первой и второй перерывчик небольшой. Такая у нас поговорка. Традиция у нас такая. Понимаешь?
- Витя, не факай мне мозги, - сказал я.
Темненькая Леся и светленькая Тася хихикнули.
- Грубишь? - Витя косо глянул на меня. - Я слыхал, что вы, американцы, жутко... как это называется....
- Раскрепощенные, - подсказал Ярик.
- Во-во! - кивнул Витя. - Хамы. Ладно, на вашу раскре... раскрепощенность у нас свое оружие с винтом найдется. Напою я тебя, американчик. Так напою, что ты наутро пожалеешь, что на свет родился.
- Рискни, - пожал плечами я.
- Майкл, - робко спросила меня темноволосая Леся, - а как ты из Америки в Союз попал?
- Сейчас, - ответил я. - Хлебну еще одну - и поведаю.
- Поведаю... Какое необычное слово. - Леся улыбнулась. - А я сразу обратила внимание, что ты с акцентом говоришь.
- Да? - усмехнулся я. - Интересно, с каким?
- С легким. Почти незаметным.
- Ладно, - сказал я, - пусть будет с акцентом. Но только с очень-очень легким. Разливайте там.
Настал черед следующей бутылки, которую наш сосед Серега расплескал по стаканам.
- Рассказывай, Майкл.
- Да история, в общем-то, обыкновенная, - пожал плечами я. - Мама из Бостона, папа из Киева. Познакомились...
- Где познакомились?
- В Рейкьявике, - ответил я, подумав. - На симпозиуме по защите бактерий от человеческого иммунитета. Они у меня микробиологи, родители, в смысле...
- Как интересно! В Рейкьявике... А дальше?
- А дальше - влюбились друг в друга. Так влюбились, что обоим не то что не до бактериий - не до иммунитета сделалось. И вот, прямо в Рейкьявике... Я бы даже сказал - непосредственно в Рейкьявике, в гостиничном номере... Я надеюсь, тут все взрослые?
- Все, - заверили меня.
- Отлично. В общем, симпозиум закончился, они разлетелись - папа в Киев, мама в Бостон. А кто-то из доброхотов - ну, типа, из группы сопровождения, - я покосился на Витю, - на папу моего настучал: мол, имел контакт с американской гражданкой. Папа тут же стал невыездным. Представляете, да? Беременная мама в Бостоне и невыездной папа в Киеве.
- Кошмар, - сказала Леся.
- Беспросветный, - мрачно кивнул я. - Папа чуть не запил с горя. Но нужно знать мою маму. Не понимаю, как она этого добилась, какие инстанции обошла, кажется, чуть ли не президенту писала, а только через пять месяцев она, беременная, приехала в Киев и они с папой расписались.
- Где? - слегка нетрезво спросил Серега.
- В книге почетных гостей оболонского хлебзавода, - буркнул я. - В ЗАГСе, естественно. В общем, подействовала мамина настойчивость и препятствий им чинить не стали. Как говорят в Штатах, если американская женщина чего-то захочет, она остановит на скаку бешенного мустанга и войдет в горящий коттедж.
- И у нас так говорят! - обрадованно сообщила Леся.
- Про американских женщин? - удивился я.
- Нет, про русских. Как мы, всё-таки, похожи!
- Одно лицо, - подтвердил я. - Только ты черненькая и девочка, а я рыжий и мальчик.
- Да нет же, - смутилась Леся, - я не про тебя и про меня, я про наших и американцев...
- Американец, - вмешался Витя, - ты не филонь. Почему не пьешь?
- Не наливают, - сказал я.
- Ну-ка, оформите нам, - распорядился Витя. - Я обещал его напоить и напою. Я ему покажу Вьетнам с Кореей...
- Обойдусь без экскурсоводов, - ответил я. - Наливай, Серега.
- Майкл, - сказала Леся, поднимая стакан с вином, - я хочу выпить за твою маму. Она у тебя удивительная женщина. Мне бы так хотелось быть на нее похожей...
- Одно лицо, - снова подтвердил я. - Только ты черненькая и русская, а она рыжая, вроде меня, и американка.
- Я - украинка, - уточнила Леся.
- Неважно, - ответил я. - Я вон, вообще, зачат в Рейкьявике, родился в Бостоне, а живу в Киеве. Пьем за маму!
Мы выпили.
- А дальше что было? - спросила Леся.
- Ну, что дальше... Уехала мама в Бостон, родила меня. Папу по-прежнему не выпускали. Когда я чуть подрос, мы с мамой стали приезжать в Киев. Каждое лето. А потом обстановка в мире накалилась и нас поставили перед выбором: или вы все трое сваливаете в свою Америку или, опять же все трое, остаетесь здесь. Но кататься друг к другу в гости мы вам больше не позволим.
- И что? - замирающим голосом спросила Леся.
- Мой папа всегда был патриотом, - гордо сказал я. - Он не захотел уезжать.
- А мама?
- Мама выбрала мужа. Мы остались в Киеве. Так что школу я уже здесь окончил. И в институт тоже здесь поступил.
- И с тех пор ни разу не был в Бостоне?
- Ни разу, - печально подтвердил я, поймав себя на мысли, что впервые за всё это время сказал правду.
- Майкл, - тихо произнес немногословный Павел, - ты классный чувак. И родители у тебя классные. Не грусти, ты еще увидишь свой Бостон.
- Надеюсь, - сказал я. - Спасибо.
- За матушку мы пили, давай за батю твоего выпьем. Не всякий бы на его месте решил остаться.
- Спасибо, - снова поблагодарил я.
Честно говоря, мне было немного стыдно, что я обманываю этих людей, которые так искренне мне сочувствовали и так простодушно верили. Хотя - с другой стороны - как можно обмануть человека, который тебе не верит?
За окном давно завечерело, бутылки понемногу пустели, голоса делались громче и невнятней. Селянки, поев и отдохнув, без объявления войны затянули гуцульскую, видимо, песню. Мотив показался мне знакомым, хотя слова звучали немного странно:
«За Кырыла я нэ пийду,
Бо Кырыла я нэ люблю,
Бо у Кырыла драна фуфайка,
Кырзови чоботы щэ й балалайка».
Впрочем, когда бабоньки дошли до припева, всё настолько стало на свои места, что я немного обалдел от подобной развязки:
«Тумбала-тумбала-тумбалалайка,
Кырзови чоботы, драна фуфайка..
Тумбалалайка тры струны мае,
Кого люблю я, сама я знаю».
- Шо, американец, гарно бабки поют? - хмельно поинтересовался Витя.
- Гарно, - сказал я.
- А сами бабки гарни?
- Гарни.
- Выпьем за них?
- За бабки не пью, - ответил я. - Я свободный художник.
- Я шо-то не понял, - тряхнул головою Витя.
- Налейте ему, - попросил я. - Человек разучился понимать. Интересно, кто из нас американец?
- Ты американец, - непререкаемым тоном заявил Витя. - Ты наперстками пьешь... Линзами глазными... А я тебя стаканами спаиваю... По-русски, по-гуцульски... Я тебя уже почти споил... Ох, будет завтра головушка твоя американская бо-бо!.
- До завтра дожить надо, - ответил я.
- Я доживу, - заверил Витя, - обязательно доживу... Чтоб поглядить на твои мучения... За Вьетнам!.. - Он потянулся к стакану, но на полпути рука его безвольно упала на стол, черноволосая голова печально рухнула поверх руки и Виктор Богданович с истинным размахом души захрапел.
Около десяти утра поезд наш прибыл в Ивано-Франковск. Мы высыпали с вещами на перрон, ожидая, когда покажется черноусый Витя. Наконец, он появился - с воспаленными глазами, серым лицом, отсутствием идеалов и желанием похмелиться.
- Все на месте? - мрачно поинтересовался он.
- Все.
- Американец тоже?
- Тоже.
- Ладно. Пошли к автобусу.
У здания вокзала нас поджидал старенький львовский автобус. Водитель в телогрейке и пестрой вязаной шапочке курил на морозе какую-то вонь без фильтра. Завидев нас, он с отвращением выплюнул окурок, залез в кабину и открыл двери.
- Заходим внутрь и рассаживаемся, - распорядился Витя.
Его тусклый взгляд пробежался по нашей группе и выцепил меня. Витя скривил физиономию, затем подошел ко мне.
- Ну как? - негромко спросил он.
- Что как?
- Голова болит?
- Не болит.
- Сволочь, - горько сказал Витя.
- Ты бы в кафе привокзальное зашел, - миролюбиво заметил я, - пивка выпил. Всё равно без тебя не уедем.
- Какое еще пивко, - мечтательно облизывая сухие губы, буркнул Витя. - Это вы тут отдыхаете, а я на работе.
- Считай, что у тебя производственная травма и тебе надо в медпункт.
- Вообще-то, правильно рассуждаешь... - Витя глянул на меня с благодарностью, затем с подозрением. - Слышь, а ты точно американец?
- Мне повторить вчерашнюю историю? - усмехнулся я.
- Не дай Бог! - замахал руками Витя. - Ладно, скажешь там, что я по делу... В смысле, скоро буду...
Он воровато оглянулся по сторонам и направился к зданию вокзала. Мы расселись по местам. Прошло минут пятнадцать.
- Ну, - нетерпеливо сказал водитель, - и дэ ваш начальнык?
- Вин це... у Киев звоныть, - отозвался я. - З прывокзальнойи пошты. Тэрминова справа.*
- Ага, - хмыкнул водлитель. - Справа... Пыва йому тэрминово забанувало. Ачей, вже трискае, падлюка. **
- Ты хоть по-украински-то не говори, - шепнул мне на ухо Ярик. - Для американца это перебор.
- Я необычный американец, - так же тихо ответил я.
- Я в курсе, - сообщил Ярик. - А другим знать необязательно. Ты вот что, одеяло на себя не тяни, а то весь дамский контингент за тобой увяжется, а я останусь не при делах.
- Надо было самому в американцы подаваться, - огрызнулся я, - а не меня, честного человека, впрягать в эту авантюру.
- Так я ж по-английски не говорю!
- Если ты заметил, я пока еще ни слова по-английски не сказал.
- В самом деле, - удивленно констатировал Ярик. - Странно...
- Ничего странного. Просто врать надо искренне и честно.
- Это как?
- Верить в то, про что врешь.
Наконец, появился Витя, не то, чтобы счастливый, но отчасти примирившийся с жизнью.
- Сидим? Молодцы. Поехали! - скомандовал он водителю.
Тот косо глянул на него, но ничего не сказал, завел мотор и автобус тронулся с места. Выехав за городскую черту, он поначалу бодро катил по относительно ровной и широкой трассе, которая незаметно стала сужаться и петлять, какрабкаясь вверх. По левую руку от нас, вплотную к дороге, возвышались, щетинясь елями, холмы, по правую тянулась грязновато-бурая ложбина, залатанная снежными пятнами. По дну ложбины были разбросаны редкие хуторки и села с островерхими крышами хат и церквушками, крытыми тусклым металлом. В подчеркнутой неяркости красок было что-то пронзительное и щемящее.
- Ну как, не жалеешь? - спросил меня Ярик.
- Не жалею, - ответил я. - А о чем?
- Что на поездку согласился.
- Почему я должен жалеть?
- Да ничего ты не должен. Я чисто риторически. Кстати, Даша на тебя не обиделась?
- За что?
- За то, что ты без нее поехал.
- Ни капельки не обиделась. Потому что я ей ни слова об этом не сказал.
- Ты серьезно?
- Вполне. Я не обязан обо всем ей докладывать.
- Ну, ты даешь... - Ярик покачал головой. - И не скажешь?
- Почему, скажу. Я ей даже сувенир привезу.
- Какой?
- Пленного гуцула. И хватит про Дашу. Не для того из Киева уезжали. Смотри, как много гарных девушек.
- Знаешь, - зашептал Ярик, - по-моему, эта черненькая... Леся... Она на тебя запала.
- Не на меня, - ответил я, - а на Майкла.
- Так ты и есть Майкл!
- Нет, - ответил я, - я не Майкл, я Миша. А Майкл - это мудак из поезда с сомнительным прошлым и неопределенным будущим.
- Поздравляю, - сказал Ярик. - У тебя шизофрения.
- Твоими молитвами.
Меж тем, пейзаж за окном приобрел новые краски: небо сделалось ясно-синим, в темной зелени елей замелькала снежная седина, а луга и пастбища вовсе скрылись под распластавшейся белизною, на которой разбросались округлые стога и продолговатые скирды.
- Снег, снег! - зашумели сразу несколько голосов.
Из зеркальца кабины на нас глянуло лицо водителя, которое оскалилось в снисходительной усмешке, блеснув металлическим зубом.
- От дыки люды, - послышался его говорок. - Снига нэ бачулы...
Он повернул руль и автобус съехал с трассы на узкую асфальтированную дорогу, вдоль обочин которой гигантским частоколом поднимался лес. Стало темно и немного жутко, но всего через пару минут брызнувший свет раздвинул эту стену, автобус въехал в городок и остановился около турбазы.
- Прыйихалы, - объявил водитель. - Вылазьмо.
Он вышел из кабины, обошел автобус и открыл багажное отделение. После чего достал из кармана телогрейки мятую пачку «Ватры», вытряс оттуда сигарету, подкурил и безучастно отошел в сторонку. Пока мы разбирали вещи, к автобусу подскочили двое местных пацанят лет семи-восьми, которые с важным любопытством принялись обследовать автобус, обсткуивать стенки и ощупывать шины. Особенно заинтересовала их выхлопная труба, куда они попытались незаметно засунуть здоровенную шишку. К их досаде водила раскусил этот нехитрый маневр.
- Акушь, байструкы! - прикрикнул он. - Акушь вид руры выпэрдовой! ***
Пацанята не очень испугались. Они отшли на несколько шагов от выхлопной трубы и продолжали оттуда глазеть на автобус, обдумывая новую пакость.
- Всэ повытаскувалы? - спросил водила у Вити.
- Всэ, - ответил тот.
- Файно. Но, то я до столовойи... Гэй! - окликнул он пацанят.
Те глянули в его сторону.
- Щоб до буса нэ пидходылы!
Пацанята энергично затрясли головами.
- Бо вуха повидкручую!
Пацанята радостно оскалбились и несколько раз кивнули.
- Шляк бы вас трафыв, - буркнул водила. - Всэ одно ж якусь пакость зроблять, мавпишоны...**** Он махнул рукой и направился в сторону турбазы. Мы, во главе с Витей, похватав вещи, последовали за ним. Обернувшись, я успел заметить, что пацанята отыскали где-то большой ржавый гвоздь и теперь что-то тщательно выцарапывают им на задней стенке автобуса. Мне захотелось вернуться и прочесть их письмена, но я подумал, что и так знаю, о чем идет речь в накорябанном послании.
Турбаза представляла собою несколько зданий в гуцульском стиле, выстроенных из дерева и камня и увенчанных островерхими черепичными крышами. Невысокие горы вокруг покрывал еловый лес, у подножий гор, зеленея меж снежными берегами, перекатывая через пороги и пенясь, бежала неширокая и быстрая речка Прут. Через речку перекинулся резной деревяный мостик, а за мостом негромко и даже убаюкивающе пел водопад. Места были до того красивы, что мне хотелось хотя бы на пару часов удрать от нашей бестолковой группы, уединиться, молча посидеть у воды. К сожалению, псевдоамериканское происхождение пробудило излишне пристальный интерес к моей особе. Стоило мне подотстать от прочих, как кто-нибудь обязательно подмечал это великое событие и окликал меня:
- Майкл! Ты чего? Не отрывайся от компании!
Я изображал на лице улыбку, какой, наверное, улыбается кобра при виде змеелова, и присоединился к остальным. Обычно меня тут же с обеих сторон брали в тиски черноволосая болтливая Леся и ее светленькая, неразговорчивая и похожая на мышку подружка Тася.
- Майкл, - мурлыкала Леся, - расскажи что-нибудь про Бостон.
- Красивый город, - отвечал я.
- А еще?
- Очень красивый.
- А где ты там жил?
- На Кросс-Стрит, - подумав, отвечал я. - Кстати, если Кросс-Стрит перевести на русский, получится что-то вроде Крещатика.
- Надо же, - удивлялась Леся. - А что ты вообще там делал?
- Где?
- В Бостоне. В Америке.
- Ел гамбургеры, пил кока-колу и катался на скейтборде.
- Потрясающе! А в школу ходил?
- Не ходил, а ездил.
- На чем?
- На скейтборде и ездил.
- С ума сойти! А у вас негры в школе были?
- Полно. И все баскетболисты. Даже во время уроков мячиком по полу стукали.
- Да ты что! А учителя?
- А что учителя? Учителям по барабану. Жуют резинку и не вмешиваются. Оно им надо? Еще пристрелят...
- Как пристрелят?
- Из шестизарядного кольта.
- У вас что, с оружием в школу ходили?
- А как же. Надо же ученикам защищать свое достоинство и права человека.
- Вот это я понимаю - свобода! - восхищенно вздыхала Леся.
- Да ты не расстраивайся, - утешал ее я. - У нас здесь тоже когда-нибудь начнут друг в дружку палить.
Лесина болтовня начинала меня утомлять и даже раздражать, и я невольно поглядывал на Тасю, менее привлекательную, но, по счастью, немую, как рыба. Тася, видимо, привыкла держаться в тени свой подруги. Будь она посимпатичней, я бы предположил, что Леся в их тандеме играет роль буксира, который, беспрестанно тарахтя, заводит в гавань белоснежный корабль, после чего скромно удаляется, причалив к какому-нибудь захудалому пирсу. Но Тася не походила на корабль, да и Леся в последнюю очередь согласилась бы стать для кого-нибудь буксиром. Она явно претендовала на что-то большее, но проделывала это с такой назойливостью, что невольно провоцировала на грубость. Во время очередной совместной прогулки она как-то очень ловко подскользнулась и, потеряв равновесие, свалилась мне в объятья. Наши глаза встретились.
- Майкл, - с нарочитым укором проговорила Леся, - что ты делаешь? Нельзя же так... Если ты американец, это еще не значит, что ты можешь без спросу обнимать всех девушек, которые тебе понравятся.
- А ты шустрая, - усмехнувшись, ответил я.
- В каком смысле шустрая?
- Думаю, что во всех.
- Это такой галантный намек?
- Боже упаси. Обычная констатация факта. Всё равно что сказать пригоршне снега, что она тает у тебя в руке.
- Тебе нравится, когда в твоих ркуах тают?
- Мне нравится, когда руки у меня свободны.
Это уже действительно было намеком, прочем не самым галантным. Леся освободила мои объятия от своего присутствия, глянула на меня исподлобья и, взяв под руку Тасю, зашагала вперед.
- Ты что делаешь? - прошипел мне в ухо объявившийся Ярик.
- Наслаждаюсь прикарпатской природой, - невозмутимо ответил я. - Посмотри вокруг - пейзаж, достойный кисти лучших молдавских художников.
- Какие еще молдавские художники? - возмутился Ярик. - Тут стопроцентный шанс был, а ты его профкуал...
- Шанс на что?
- Заполучить этим вечером подружек в номер. Она же сама тебе в руки давалась.
- Вот именно, сама. Я ее туда не звал.
- Идиот, - скавал Ярик.
- Сам идиот. Нечего моими руками жар загребать. Если хочешь - беги за подружками и лично обустраивай свое светлое будущее.
- А ты?
- А я где-нибудь прогуляюсь в гордом одиночестве.
- Вот-вот, - кивнул Ярик. - Знаешь, у меня такое чувство, будто ты всё время норовишь куда-то улизнуть.
- А у меня такое чувство, - отозвался я, - что скоро меня в туалет начнут сопровождать. Чтоб я не отрывался от компании. Слушай, Ярик, давай сознаемся, что мы всех разыграли.
- В смысле?
- Объясним, что я такой же американец, как они папуасы.
- Зачем?
- Затем, что мне это надоело. Воображение должно уносить человека, как воздушный шарик в небо, а меня эти фантазии вяжут ниткой к свинцовому грузу.
- При чем тут груз, при чем тут какой-то шарик? Майкл, у нас вот-вот должно наклюнуться, а ты обламываешь на полпути...
Я нехорошо посмотрел на Ярика.
- Еще раз назовешь меня Майклом, - проговорил я, - и я точно всем скажу, что я перекрашенный папуас. Не сомневайся, мне поверят. Распишу, как я ходил голый по Новой Гвинее с клипсой в носу и ананасом в руке...
- Обязательно расскажи, как ты ходил голый по Новой Гвинее, - подхватил Ярик. - На это клюнут еще охотней, чем на твое американство.
Я махнул рукой, развернулся и зашагал прочь.
- Ты куда? - окликнул меня Ярик.
- Не знаю, - ответил я. - Шарик полетел... Вечером увидимся.
_______________________________________________________________________________________________
* Срочное дело (укр.)
** Пива ему срочно захотелось. Небось, уже трескает, подлец (зап. укр.)
*** Кыш, байструки! Кыш от выхлопной трубы! (зап. укр.)
**** Чтоб вам пусто было. Всё равно какую-то пакость сделают, макаки (зап. укр.)
- Доставай-ка наше вино, - сказал я Ярику.
- Это НЗ, - запротестовал тот. - Забыл? Предназначено для романтических вечеров в Яремче...
- Ярик, не будь жлобом, - нахмурился я. - Нам нужно познакомиться с остальными или как?
- А без вина нельзя?
- Можно. Но это будет не знакомство, а протокольное совещание. Знакомиться насухую - всё равно что зачинать детей в презервативе.
- Какая отвратительноя фантазия, - поморщился Ярик.
Он достал из-под нижней полки сумку, расстегнул на ней молнию и вытащил бутылку «Каберне».
- Доволен? - спросил он.
- Нет. Еще одну доставай.
- У нас впереди целая неделя в Яремче! - возмутился Ярик. - Ты хочешь прямо в поезде пустить нас по миру?
- Все неудачливые предприниматели, - важно молвил я, - прогорали из-за того, что хотели вложить мало, а получить много.
- Много ты понимаешь в предпринимательстве, - хмыкнул Ярик.
- Во всяком случае, побольше твоего, - я подмигнул Ярику, незаметно кивнув на наших соседей.
- Почему это побо... А! Ну да, - до Ярика, наконец, дошло. - Американская кровь взыграла?
- Shut up, - ответил я. - Заткнись. И доставай вино. Я пока схожу покурю.
Я встал и шагнул в проход, удачно споткнувшись о чью-то сумку.
- Shit! - выругался я. - Извините.
И направился в тамбур, услышав напоследок шепоток одного из наших попутчиков:
- Слышь, а твой кореш - он чего не по-нашему... - Остаток фразы моих ушей не достиг, потонув в гуле вагона и перестуке колес о рельсы.
Когда я вернулся, на столе в приятном соседстве расположились бутылки и стаканы, хлопцы о чем-то переговривались с Яриком, еще несколько голов с любопытством заглядывали в наш отсек. Я присел возле Ярика.
- Слышь, - настороженно обратились ко мне попутчики, - твой кореш правду говорит?
- Иногда, - ответил я. - А что он такого сказал?
- Что ты, типа, американец.
- Ярик, - с укором произнес я, - ты трепло.
- Почему это я трепло? - обиделся Ярик.
- Потому что. Обязательно было афишировать?
- Чувак, так мы не поняли - ты американец или как?
- Ну, американец. Наполовину.
- Как это - наполовину?
- Одно мозговое полушарие западное, другое восточное. Как у глобуса.
- Какого еще глобуса?
- Обыкновенного. У тебя что, глобуса нет?
- Нет.
- А мозги есть?
- Допустим, есть.
- Тогда предствим себе твой, допустим, мозг: у него есть левое полушарие и правое...
- Чё ты мне про полушария втираешь! Ты американец или нет?
- Мать у меня американка.
- А батя?
- А у бати не получилось. Пацаны, давайте выпьем.
- Дело говоришь.
Мы разлили вино по стаканам.
- Будем знакомы, - сказал я.
- Будем. Серега.
- Павел.
- Ярослав.
- Миша.
- Миша? - удивлся тот, что представился Серегой. - Как-то не по-американски звучит.
- Да Майклом его зовут, - вмешался Ярик.
- Так Майклом или Мишей?
- Ну, Майклом., - неохотно признался я. - Мне просто больше нравится, когда меня Мишей называют.
- Нет, - задумчиво произнес Павел. - Мы тебя Майклом будем звать. Миш полно, а Майклов...
- Еще больше, - перебил я. - В Америке, в Канаде, в Англии, в Австралии...
- Вот видишь, - сказал Павел. - Где мы, а где Майклы... Ну, пьем.
Мы выпили. По вагону, тем временем, пополз слушок.
- Американец...
- По-английски шпрехает...
- Тогда англичанин...
- Если шпрехает - значит, немец...
Ближе к тамбуру я, кажется, стал не то скандинавом, не то прибалтом. В наше отделение начали стекаться гости - кто с вином, кто с коньяком, кто с закуской. Те, что не смогли поместиться на наших полках, расположились в боковой плацкарте. В основном это были ребята, но имелись и две девушки, темненькая и светленькая, которые предстваились Лесей и Тасей. Липовый американец сплотил разрозненную кучку в одно целое. Своим визитом почтил нас даже «старший группы», как я окрестил представителя турфирмы. Карман его темно-синего пиджака, полускрытый рукой, приятно оттопыривался.
- Ну, - сказал он, - который тут швед?
- Какой швед? - изумились остальные.
- Про которого в вагоне говорят. Я и сам не понял - то ли швед, то финн, то ли просто эстонец.
- Американец, - объяснили ему.
- Этого еще не хватало, - покачал головою старший. - И где он?
Ему указали на меня. Он проехался по мне оценивающим взглядом.
- Ты - американец? - осведомился он.
- Наполовину, - привычно отозвался я.
- Наполовину - это как?
- Ниже пояса.
- А выше?
- А выше - сотрудник пожарной охраны.
- Понятно, - сказал старший. - Шутник. Как зовут?
- Миша.
- Майклом его зовут, - не удержался Ярик. - Он действительно американец.
- Повезло. - Старший извлек из кармана бутылку. - Ну-ка, молодежь, подвиньтесь. - Он присел, так мощно двинув задом, что едва не впечатал сидевшего у окна Ярика в стенку плацкарты. - Видал? - снова обратился он ко мне. - Коньяк. Лучший советский коньяк. «Белый аист». Понимаешь?
- Понимаю, - ответил я. - Молдавский.
Старший хмыкнул.
- Сечешь, американец. Майкл, значит? А я - Виктор Богданович. Можно просто - Витя. Ну, подставляйте стаканы.
Коньяк зажурчал по стаканам золотисто-коричневой струйкой.
- Первый тост - за встречу, - объяил Витя. - За знакомство, значит. Такая у нас традиция. Понимаешь?
- Понимаю, - снова ответил я.
- Молодец, американец. Пьем до дна. Не дрейфь - мы тебя научим пить по-русски.
- Спасибо, - сказал я.
Мы выпили.
- Неплохо, - похвалил меня Витя. - Для американца - очень даже неплохо.
- Правда? - зарделся я.
- Правда. У вас там.в Америке, я слыхал, наперстками пьют.
- Если бы наперстками, - вздохнул я. - Глазными линзами. Капнут на линзу из пипетки и слизывают языком.
- Варвары, - заявил Витя. - Повторим, американец. Между первой и второй перерывчик небольшой. Такая у нас поговорка. Традиция у нас такая. Понимаешь?
- Витя, не факай мне мозги, - сказал я.
Темненькая Леся и светленькая Тася хихикнули.
- Грубишь? - Витя косо глянул на меня. - Я слыхал, что вы, американцы, жутко... как это называется....
- Раскрепощенные, - подсказал Ярик.
- Во-во! - кивнул Витя. - Хамы. Ладно, на вашу раскре... раскрепощенность у нас свое оружие с винтом найдется. Напою я тебя, американчик. Так напою, что ты наутро пожалеешь, что на свет родился.
- Рискни, - пожал плечами я.
- Майкл, - робко спросила меня темноволосая Леся, - а как ты из Америки в Союз попал?
- Сейчас, - ответил я. - Хлебну еще одну - и поведаю.
- Поведаю... Какое необычное слово. - Леся улыбнулась. - А я сразу обратила внимание, что ты с акцентом говоришь.
- Да? - усмехнулся я. - Интересно, с каким?
- С легким. Почти незаметным.
- Ладно, - сказал я, - пусть будет с акцентом. Но только с очень-очень легким. Разливайте там.
Настал черед следующей бутылки, которую наш сосед Серега расплескал по стаканам.
- Рассказывай, Майкл.
- Да история, в общем-то, обыкновенная, - пожал плечами я. - Мама из Бостона, папа из Киева. Познакомились...
- Где познакомились?
- В Рейкьявике, - ответил я, подумав. - На симпозиуме по защите бактерий от человеческого иммунитета. Они у меня микробиологи, родители, в смысле...
- Как интересно! В Рейкьявике... А дальше?
- А дальше - влюбились друг в друга. Так влюбились, что обоим не то что не до бактериий - не до иммунитета сделалось. И вот, прямо в Рейкьявике... Я бы даже сказал - непосредственно в Рейкьявике, в гостиничном номере... Я надеюсь, тут все взрослые?
- Все, - заверили меня.
- Отлично. В общем, симпозиум закончился, они разлетелись - папа в Киев, мама в Бостон. А кто-то из доброхотов - ну, типа, из группы сопровождения, - я покосился на Витю, - на папу моего настучал: мол, имел контакт с американской гражданкой. Папа тут же стал невыездным. Представляете, да? Беременная мама в Бостоне и невыездной папа в Киеве.
- Кошмар, - сказала Леся.
- Беспросветный, - мрачно кивнул я. - Папа чуть не запил с горя. Но нужно знать мою маму. Не понимаю, как она этого добилась, какие инстанции обошла, кажется, чуть ли не президенту писала, а только через пять месяцев она, беременная, приехала в Киев и они с папой расписались.
- Где? - слегка нетрезво спросил Серега.
- В книге почетных гостей оболонского хлебзавода, - буркнул я. - В ЗАГСе, естественно. В общем, подействовала мамина настойчивость и препятствий им чинить не стали. Как говорят в Штатах, если американская женщина чего-то захочет, она остановит на скаку бешенного мустанга и войдет в горящий коттедж.
- И у нас так говорят! - обрадованно сообщила Леся.
- Про американских женщин? - удивился я.
- Нет, про русских. Как мы, всё-таки, похожи!
- Одно лицо, - подтвердил я. - Только ты черненькая и девочка, а я рыжий и мальчик.
- Да нет же, - смутилась Леся, - я не про тебя и про меня, я про наших и американцев...
- Американец, - вмешался Витя, - ты не филонь. Почему не пьешь?
- Не наливают, - сказал я.
- Ну-ка, оформите нам, - распорядился Витя. - Я обещал его напоить и напою. Я ему покажу Вьетнам с Кореей...
- Обойдусь без экскурсоводов, - ответил я. - Наливай, Серега.
- Майкл, - сказала Леся, поднимая стакан с вином, - я хочу выпить за твою маму. Она у тебя удивительная женщина. Мне бы так хотелось быть на нее похожей...
- Одно лицо, - снова подтвердил я. - Только ты черненькая и русская, а она рыжая, вроде меня, и американка.
- Я - украинка, - уточнила Леся.
- Неважно, - ответил я. - Я вон, вообще, зачат в Рейкьявике, родился в Бостоне, а живу в Киеве. Пьем за маму!
Мы выпили.
- А дальше что было? - спросила Леся.
- Ну, что дальше... Уехала мама в Бостон, родила меня. Папу по-прежнему не выпускали. Когда я чуть подрос, мы с мамой стали приезжать в Киев. Каждое лето. А потом обстановка в мире накалилась и нас поставили перед выбором: или вы все трое сваливаете в свою Америку или, опять же все трое, остаетесь здесь. Но кататься друг к другу в гости мы вам больше не позволим.
- И что? - замирающим голосом спросила Леся.
- Мой папа всегда был патриотом, - гордо сказал я. - Он не захотел уезжать.
- А мама?
- Мама выбрала мужа. Мы остались в Киеве. Так что школу я уже здесь окончил. И в институт тоже здесь поступил.
- И с тех пор ни разу не был в Бостоне?
- Ни разу, - печально подтвердил я, поймав себя на мысли, что впервые за всё это время сказал правду.
- Майкл, - тихо произнес немногословный Павел, - ты классный чувак. И родители у тебя классные. Не грусти, ты еще увидишь свой Бостон.
- Надеюсь, - сказал я. - Спасибо.
- За матушку мы пили, давай за батю твоего выпьем. Не всякий бы на его месте решил остаться.
- Спасибо, - снова поблагодарил я.
Честно говоря, мне было немного стыдно, что я обманываю этих людей, которые так искренне мне сочувствовали и так простодушно верили. Хотя - с другой стороны - как можно обмануть человека, который тебе не верит?
За окном давно завечерело, бутылки понемногу пустели, голоса делались громче и невнятней. Селянки, поев и отдохнув, без объявления войны затянули гуцульскую, видимо, песню. Мотив показался мне знакомым, хотя слова звучали немного странно:
«За Кырыла я нэ пийду,
Бо Кырыла я нэ люблю,
Бо у Кырыла драна фуфайка,
Кырзови чоботы щэ й балалайка».
Впрочем, когда бабоньки дошли до припева, всё настолько стало на свои места, что я немного обалдел от подобной развязки:
«Тумбала-тумбала-тумбалалайка,
Кырзови чоботы, драна фуфайка..
Тумбалалайка тры струны мае,
Кого люблю я, сама я знаю».
- Шо, американец, гарно бабки поют? - хмельно поинтересовался Витя.
- Гарно, - сказал я.
- А сами бабки гарни?
- Гарни.
- Выпьем за них?
- За бабки не пью, - ответил я. - Я свободный художник.
- Я шо-то не понял, - тряхнул головою Витя.
- Налейте ему, - попросил я. - Человек разучился понимать. Интересно, кто из нас американец?
- Ты американец, - непререкаемым тоном заявил Витя. - Ты наперстками пьешь... Линзами глазными... А я тебя стаканами спаиваю... По-русски, по-гуцульски... Я тебя уже почти споил... Ох, будет завтра головушка твоя американская бо-бо!.
- До завтра дожить надо, - ответил я.
- Я доживу, - заверил Витя, - обязательно доживу... Чтоб поглядить на твои мучения... За Вьетнам!.. - Он потянулся к стакану, но на полпути рука его безвольно упала на стол, черноволосая голова печально рухнула поверх руки и Виктор Богданович с истинным размахом души захрапел.
Около десяти утра поезд наш прибыл в Ивано-Франковск. Мы высыпали с вещами на перрон, ожидая, когда покажется черноусый Витя. Наконец, он появился - с воспаленными глазами, серым лицом, отсутствием идеалов и желанием похмелиться.
- Все на месте? - мрачно поинтересовался он.
- Все.
- Американец тоже?
- Тоже.
- Ладно. Пошли к автобусу.
У здания вокзала нас поджидал старенький львовский автобус. Водитель в телогрейке и пестрой вязаной шапочке курил на морозе какую-то вонь без фильтра. Завидев нас, он с отвращением выплюнул окурок, залез в кабину и открыл двери.
- Заходим внутрь и рассаживаемся, - распорядился Витя.
Его тусклый взгляд пробежался по нашей группе и выцепил меня. Витя скривил физиономию, затем подошел ко мне.
- Ну как? - негромко спросил он.
- Что как?
- Голова болит?
- Не болит.
- Сволочь, - горько сказал Витя.
- Ты бы в кафе привокзальное зашел, - миролюбиво заметил я, - пивка выпил. Всё равно без тебя не уедем.
- Какое еще пивко, - мечтательно облизывая сухие губы, буркнул Витя. - Это вы тут отдыхаете, а я на работе.
- Считай, что у тебя производственная травма и тебе надо в медпункт.
- Вообще-то, правильно рассуждаешь... - Витя глянул на меня с благодарностью, затем с подозрением. - Слышь, а ты точно американец?
- Мне повторить вчерашнюю историю? - усмехнулся я.
- Не дай Бог! - замахал руками Витя. - Ладно, скажешь там, что я по делу... В смысле, скоро буду...
Он воровато оглянулся по сторонам и направился к зданию вокзала. Мы расселись по местам. Прошло минут пятнадцать.
- Ну, - нетерпеливо сказал водитель, - и дэ ваш начальнык?
- Вин це... у Киев звоныть, - отозвался я. - З прывокзальнойи пошты. Тэрминова справа.*
- Ага, - хмыкнул водлитель. - Справа... Пыва йому тэрминово забанувало. Ачей, вже трискае, падлюка. **
- Ты хоть по-украински-то не говори, - шепнул мне на ухо Ярик. - Для американца это перебор.
- Я необычный американец, - так же тихо ответил я.
- Я в курсе, - сообщил Ярик. - А другим знать необязательно. Ты вот что, одеяло на себя не тяни, а то весь дамский контингент за тобой увяжется, а я останусь не при делах.
- Надо было самому в американцы подаваться, - огрызнулся я, - а не меня, честного человека, впрягать в эту авантюру.
- Так я ж по-английски не говорю!
- Если ты заметил, я пока еще ни слова по-английски не сказал.
- В самом деле, - удивленно констатировал Ярик. - Странно...
- Ничего странного. Просто врать надо искренне и честно.
- Это как?
- Верить в то, про что врешь.
Наконец, появился Витя, не то, чтобы счастливый, но отчасти примирившийся с жизнью.
- Сидим? Молодцы. Поехали! - скомандовал он водителю.
Тот косо глянул на него, но ничего не сказал, завел мотор и автобус тронулся с места. Выехав за городскую черту, он поначалу бодро катил по относительно ровной и широкой трассе, которая незаметно стала сужаться и петлять, какрабкаясь вверх. По левую руку от нас, вплотную к дороге, возвышались, щетинясь елями, холмы, по правую тянулась грязновато-бурая ложбина, залатанная снежными пятнами. По дну ложбины были разбросаны редкие хуторки и села с островерхими крышами хат и церквушками, крытыми тусклым металлом. В подчеркнутой неяркости красок было что-то пронзительное и щемящее.
- Ну как, не жалеешь? - спросил меня Ярик.
- Не жалею, - ответил я. - А о чем?
- Что на поездку согласился.
- Почему я должен жалеть?
- Да ничего ты не должен. Я чисто риторически. Кстати, Даша на тебя не обиделась?
- За что?
- За то, что ты без нее поехал.
- Ни капельки не обиделась. Потому что я ей ни слова об этом не сказал.
- Ты серьезно?
- Вполне. Я не обязан обо всем ей докладывать.
- Ну, ты даешь... - Ярик покачал головой. - И не скажешь?
- Почему, скажу. Я ей даже сувенир привезу.
- Какой?
- Пленного гуцула. И хватит про Дашу. Не для того из Киева уезжали. Смотри, как много гарных девушек.
- Знаешь, - зашептал Ярик, - по-моему, эта черненькая... Леся... Она на тебя запала.
- Не на меня, - ответил я, - а на Майкла.
- Так ты и есть Майкл!
- Нет, - ответил я, - я не Майкл, я Миша. А Майкл - это мудак из поезда с сомнительным прошлым и неопределенным будущим.
- Поздравляю, - сказал Ярик. - У тебя шизофрения.
- Твоими молитвами.
Меж тем, пейзаж за окном приобрел новые краски: небо сделалось ясно-синим, в темной зелени елей замелькала снежная седина, а луга и пастбища вовсе скрылись под распластавшейся белизною, на которой разбросались округлые стога и продолговатые скирды.
- Снег, снег! - зашумели сразу несколько голосов.
Из зеркальца кабины на нас глянуло лицо водителя, которое оскалилось в снисходительной усмешке, блеснув металлическим зубом.
- От дыки люды, - послышался его говорок. - Снига нэ бачулы...
Он повернул руль и автобус съехал с трассы на узкую асфальтированную дорогу, вдоль обочин которой гигантским частоколом поднимался лес. Стало темно и немного жутко, но всего через пару минут брызнувший свет раздвинул эту стену, автобус въехал в городок и остановился около турбазы.
- Прыйихалы, - объявил водитель. - Вылазьмо.
Он вышел из кабины, обошел автобус и открыл багажное отделение. После чего достал из кармана телогрейки мятую пачку «Ватры», вытряс оттуда сигарету, подкурил и безучастно отошел в сторонку. Пока мы разбирали вещи, к автобусу подскочили двое местных пацанят лет семи-восьми, которые с важным любопытством принялись обследовать автобус, обсткуивать стенки и ощупывать шины. Особенно заинтересовала их выхлопная труба, куда они попытались незаметно засунуть здоровенную шишку. К их досаде водила раскусил этот нехитрый маневр.
- Акушь, байструкы! - прикрикнул он. - Акушь вид руры выпэрдовой! ***
Пацанята не очень испугались. Они отшли на несколько шагов от выхлопной трубы и продолжали оттуда глазеть на автобус, обдумывая новую пакость.
- Всэ повытаскувалы? - спросил водила у Вити.
- Всэ, - ответил тот.
- Файно. Но, то я до столовойи... Гэй! - окликнул он пацанят.
Те глянули в его сторону.
- Щоб до буса нэ пидходылы!
Пацанята энергично затрясли головами.
- Бо вуха повидкручую!
Пацанята радостно оскалбились и несколько раз кивнули.
- Шляк бы вас трафыв, - буркнул водила. - Всэ одно ж якусь пакость зроблять, мавпишоны...**** Он махнул рукой и направился в сторону турбазы. Мы, во главе с Витей, похватав вещи, последовали за ним. Обернувшись, я успел заметить, что пацанята отыскали где-то большой ржавый гвоздь и теперь что-то тщательно выцарапывают им на задней стенке автобуса. Мне захотелось вернуться и прочесть их письмена, но я подумал, что и так знаю, о чем идет речь в накорябанном послании.
Турбаза представляла собою несколько зданий в гуцульском стиле, выстроенных из дерева и камня и увенчанных островерхими черепичными крышами. Невысокие горы вокруг покрывал еловый лес, у подножий гор, зеленея меж снежными берегами, перекатывая через пороги и пенясь, бежала неширокая и быстрая речка Прут. Через речку перекинулся резной деревяный мостик, а за мостом негромко и даже убаюкивающе пел водопад. Места были до того красивы, что мне хотелось хотя бы на пару часов удрать от нашей бестолковой группы, уединиться, молча посидеть у воды. К сожалению, псевдоамериканское происхождение пробудило излишне пристальный интерес к моей особе. Стоило мне подотстать от прочих, как кто-нибудь обязательно подмечал это великое событие и окликал меня:
- Майкл! Ты чего? Не отрывайся от компании!
Я изображал на лице улыбку, какой, наверное, улыбается кобра при виде змеелова, и присоединился к остальным. Обычно меня тут же с обеих сторон брали в тиски черноволосая болтливая Леся и ее светленькая, неразговорчивая и похожая на мышку подружка Тася.
- Майкл, - мурлыкала Леся, - расскажи что-нибудь про Бостон.
- Красивый город, - отвечал я.
- А еще?
- Очень красивый.
- А где ты там жил?
- На Кросс-Стрит, - подумав, отвечал я. - Кстати, если Кросс-Стрит перевести на русский, получится что-то вроде Крещатика.
- Надо же, - удивлялась Леся. - А что ты вообще там делал?
- Где?
- В Бостоне. В Америке.
- Ел гамбургеры, пил кока-колу и катался на скейтборде.
- Потрясающе! А в школу ходил?
- Не ходил, а ездил.
- На чем?
- На скейтборде и ездил.
- С ума сойти! А у вас негры в школе были?
- Полно. И все баскетболисты. Даже во время уроков мячиком по полу стукали.
- Да ты что! А учителя?
- А что учителя? Учителям по барабану. Жуют резинку и не вмешиваются. Оно им надо? Еще пристрелят...
- Как пристрелят?
- Из шестизарядного кольта.
- У вас что, с оружием в школу ходили?
- А как же. Надо же ученикам защищать свое достоинство и права человека.
- Вот это я понимаю - свобода! - восхищенно вздыхала Леся.
- Да ты не расстраивайся, - утешал ее я. - У нас здесь тоже когда-нибудь начнут друг в дружку палить.
Лесина болтовня начинала меня утомлять и даже раздражать, и я невольно поглядывал на Тасю, менее привлекательную, но, по счастью, немую, как рыба. Тася, видимо, привыкла держаться в тени свой подруги. Будь она посимпатичней, я бы предположил, что Леся в их тандеме играет роль буксира, который, беспрестанно тарахтя, заводит в гавань белоснежный корабль, после чего скромно удаляется, причалив к какому-нибудь захудалому пирсу. Но Тася не походила на корабль, да и Леся в последнюю очередь согласилась бы стать для кого-нибудь буксиром. Она явно претендовала на что-то большее, но проделывала это с такой назойливостью, что невольно провоцировала на грубость. Во время очередной совместной прогулки она как-то очень ловко подскользнулась и, потеряв равновесие, свалилась мне в объятья. Наши глаза встретились.
- Майкл, - с нарочитым укором проговорила Леся, - что ты делаешь? Нельзя же так... Если ты американец, это еще не значит, что ты можешь без спросу обнимать всех девушек, которые тебе понравятся.
- А ты шустрая, - усмехнувшись, ответил я.
- В каком смысле шустрая?
- Думаю, что во всех.
- Это такой галантный намек?
- Боже упаси. Обычная констатация факта. Всё равно что сказать пригоршне снега, что она тает у тебя в руке.
- Тебе нравится, когда в твоих ркуах тают?
- Мне нравится, когда руки у меня свободны.
Это уже действительно было намеком, прочем не самым галантным. Леся освободила мои объятия от своего присутствия, глянула на меня исподлобья и, взяв под руку Тасю, зашагала вперед.
- Ты что делаешь? - прошипел мне в ухо объявившийся Ярик.
- Наслаждаюсь прикарпатской природой, - невозмутимо ответил я. - Посмотри вокруг - пейзаж, достойный кисти лучших молдавских художников.
- Какие еще молдавские художники? - возмутился Ярик. - Тут стопроцентный шанс был, а ты его профкуал...
- Шанс на что?
- Заполучить этим вечером подружек в номер. Она же сама тебе в руки давалась.
- Вот именно, сама. Я ее туда не звал.
- Идиот, - скавал Ярик.
- Сам идиот. Нечего моими руками жар загребать. Если хочешь - беги за подружками и лично обустраивай свое светлое будущее.
- А ты?
- А я где-нибудь прогуляюсь в гордом одиночестве.
- Вот-вот, - кивнул Ярик. - Знаешь, у меня такое чувство, будто ты всё время норовишь куда-то улизнуть.
- А у меня такое чувство, - отозвался я, - что скоро меня в туалет начнут сопровождать. Чтоб я не отрывался от компании. Слушай, Ярик, давай сознаемся, что мы всех разыграли.
- В смысле?
- Объясним, что я такой же американец, как они папуасы.
- Зачем?
- Затем, что мне это надоело. Воображение должно уносить человека, как воздушный шарик в небо, а меня эти фантазии вяжут ниткой к свинцовому грузу.
- При чем тут груз, при чем тут какой-то шарик? Майкл, у нас вот-вот должно наклюнуться, а ты обламываешь на полпути...
Я нехорошо посмотрел на Ярика.
- Еще раз назовешь меня Майклом, - проговорил я, - и я точно всем скажу, что я перекрашенный папуас. Не сомневайся, мне поверят. Распишу, как я ходил голый по Новой Гвинее с клипсой в носу и ананасом в руке...
- Обязательно расскажи, как ты ходил голый по Новой Гвинее, - подхватил Ярик. - На это клюнут еще охотней, чем на твое американство.
Я махнул рукой, развернулся и зашагал прочь.
- Ты куда? - окликнул меня Ярик.
- Не знаю, - ответил я. - Шарик полетел... Вечером увидимся.
_______________________________________________________________________________________________
* Срочное дело (укр.)
** Пива ему срочно захотелось. Небось, уже трескает, подлец (зап. укр.)
*** Кыш, байструки! Кыш от выхлопной трубы! (зап. укр.)
**** Чтоб вам пусто было. Всё равно какую-то пакость сделают, макаки (зап. укр.)