Воздушный шарик со свинцовым грузом (часть 5, окончание)
Как ни странно, но после лыжной истории ни Тася, ни Леся со мною почти не общались. Леся смотрела на меня, как на врага, Тася и вовсе старалась не глядеть в мою сторону. Сначала я не понимал, в чем дело, затем догадася, что Тася в идиотском порыве раскаяния поведала подруге о нашем поцелуе под Ворохтой. Больше всех на меня почему-то злился Ярик.
- Молодец, - с плохо скрываемым сарказмом говорил он. - Красавец. Спасибо.
- За что? - интересовался я.
- За то, что по твоей милости неделя ожидаемого рая превратилась в семь дней горького сумбура.
- По моей милости?
- А по чьей же еще? Я в лепешку расшибаюсь, всячески заманиваю дичь в ловушку, а тебе, оказывается, ничего не нужно.
- Ярик, - не выдержал я однажды, - если тебе так приспичило, надо было не в лепешку расшибаться, а выбрать одну девушку, поухаживать за ней, прогуляться с нею по окрестностям, сводить в кафе, просто поговорить, в конце концов. Ты же, как клещ, вцепился сразу в двоих, затащил к нам в комнату и стал тупо ждать, когда я приду и расскажу очередную ересь о моем американском прошлом.
- Я думал ты мне друг, - горько произнес Ярик, - а ты сволочь.
- Одно другому не помеха, - пожал плечами я. - У меня все друзья сволочи, каждый по-своему. Но это не мешает мне любить их.
- Понятно. - Ярик безнадежно махнул рукою. - Извини, я забыл, с кем говорю.
Наконец, натупил последний день нашего отпуска в Яремче. Мы решили устроить прощальный ужин в ресторане неподалеку от турбазы. Витя подсуетился насчет столов и велел нам до вечера держать себя в руках в отношении спиртного.
- Особенно тебя, американец, касается, - заявил он. - Я заметил, что ты к этому делу интерес имеешь.
- Ты чего такой неспокойный? - усмехнулся я. - Коньяк кончился?
- Почему кончился? - удивился Витя. - Есть еще такая партия... - Он хлопнул себя по карману куртки, в котором хранил флягу. - Желаешь по глотку?
- Можно, - согласился я.
Витя отвинтил крышечку и мы приложились по разу.
- Хорошо! - удовольственно произнес Витя. - Но на этом стоп. До вечера - табу.
- Без сомнения, - с самым серьезным видом кивнул я. - На твоем месте я бы и в ресторане сегодня не пил.
- Почему это? - изумился Витя.
- Ты - лицо ответственное. Тебе нельзя.
- А ты?
- А я - безответственное. Мне можно.
Было около семи вечера, когда мы с Яриком, надев что поприличней, вышли из номера.
- Зайдем за Серегой с Пашкой? - предложил я, кивнув на двери наших соседей.
- Давай.
Мы постучали.
- Не заперто! - послышалось из-за дверей.
Мы вошли. Соседей наших мы обнаружили на полу за довольно любопытным занятием: длинный нескладный Серега лежал на спине, а коренастый Павел сидел на нем верхом и держал его руки прижатыми к полу.
- Я смотрю, вы уже готовы? - на всякий случай спросил я.
- Почти, - невозмутимо ответил Серега.
- Остались незавершенные детали?
- Мелочи.
- А деретесь из-за чего?
- Мы не деремся. Мы боремся.
- Он первый начал, - объяснил Павел.
- И долго вас ждать?
- Момент. - Серега глянул на восседавшего на нем Павла и решительно спросил: - Сдаешься?
- Нет, - опешил Павел.
- Тогда я сдаюсь. Отпусти.
Они поднялись с пола.
- Нормально выглядим? - поинтересовался Серега.
- Для борцов среднего веса неплохо. Пошли.
Ресторан, расположившийся за мостом через Прут, был, как и большинство зданий в Яремче, выстроен в гуцульском стиле: деревянный дом с мезонином и остроконечной крышей, по которой разбросались треугольные окна мансарды. Венчала крышу невысокая башенка с таким же треугольным окошком. Внутри ресторана было оживленно, вдоль продолговатых деревянных столов выстроились такие же деревянные стулья, приглушенный свет падал на стены, украшенные резьбой и звериными шкурами. Официант, невысокий и чернявый, с веселыми до наглости глазами, указал на наш стол, величаво протянувшийся от окна до самого прохода. Мы расселись.
- Примечательный, между прочим, ресторан, - тоном экскурсовода сообщил Витя. - Выстроен без единого гвоздя.
- Как библейский человек, - заметил я.
- Не понял, - повернулся ко мне Витя.
- Судя по Библии, Бог тоже создал человека без единого гвоздя.
- Слышь, американец, - молвил Витя. - Ты давай не богохульствуй. Я человек серьезный, партийный, мне это не нравится....
- Извини, - потупился я. - Кто же знал, что у тебя такое тонкое раздвоение личности.
В это время к нам подскочил шустрый официант с блокнотом и ручкой наизготовку.
- Значит так, - деловито распорядился Витя. - Нарезочки, салатиков, солений, колбаски домашней смаженой... Водочки, само собой... Вина для девушек... А там поглядим, как разгуляемся.
- Усэ момэнтом будэ, - вежливо кивнул официант, хотя насмешливый его взгляд, какзалось, спрашивал: «А пузо нэ триснэ?»
Кроме нас посетителей в ресторане насчитывалось человек десять. Это были местные, гуцулы, сидевшие небольшими компанейками по два - по три человека. Женщин не было вовсе, только мужчины - поджарые, смуглолицые, с печально обвисшими усами. Неподалеку от нашего стола расположились двое. Они неторопливо попивали водку, столь же неспешно и без видимого аппетита закусывали и негромко переговаривались.
- Така курва, - со спокойной горечью рассказывал один другому, - така, вуйко, курва, що такых курв пошукаты... Як вже прйихала сюды отдыхать, москалиха бисова, так отдыхай культурно и другым давай, а нэ носа круты. Кажу йий так цивильно, з рэшпэктом прыходь, курва, до мэнэ... Нэ хочэ, курва. Тоди, кажу, я до тэбэ прыду. Знов, курва, нэ хочэ... Я людына интэлегэнтна, я всэ одно навидався. Прыйихав на ровэри, попукав у двэри, попукав у шибку* - нэ видчыняе, курва. Я йий крычу: «Видчыны! Видчыны!» А вона мэни на свойий москальський мови: «Ветчины нема, калбасу ешь!»
Наконец, нам принесли выпивку и закуску. В одних бутылках загадочно темнело вино, в других прозрачно поблескивала водка, на маленьких сковородках шипели, свернувшись в кольца, жирные румяные колбаски.
- Ну что, - сказал Витя, поднимая наполненную до краев рюмку, - не будем долго намазывать на хлеб, а просто выпьем.
В тот вечер пил Витя отменно, так что его ответственное лицо в скором времени раскраснелось и стало смахивать на довольно безответственную рожу. Закусывал он тоже недурно. Прочие мало от него отставали, и посетители-гуцулы стали поглядывать на наш стол с насмешливым удивлением. Видимо, умение повеселиться и пожрать, столь щедрой волной захлестнувшее центр, восток и юг Украины, до западных ее областей докатилось тихим прибоем. От водки и еды сделалось жарко, мы всё чаще, поодиночке и компаниями, выходили на улицу - покурить и просто подышать морозным воздухом. Я встал у изгороди, выпуская в тихую до хруста зимнюю тьму голубые струйки дыма. Вокруг неровным силуэтом темнел лес. Над ним раскинулось ясное небо в звездах. Внутри ресторана заиграла музыка, сливаясь с шумом голосов и звоном посуды. Я докурил и бросил фильтр с остатком сигареты в снег, но возвращаться в ресторан не хотелось. Тут ко мне чуть заплетающейся походкой приблизился Павел.
- Привет, - сказал он.
- Вообще-то, виделись сегодня, - ответил я.
- То не в счет, - заявил Павел. - То мы трезвыми виделись... А теперь мы пьяные.
- Верно, - согласился я. - Привет, Паш.
- Привет. Пошли... это... пожурчим.
- Неохота в ресторан возвращаться.
- И мне неохота... Пошли в лес журчать... Как эти... ручейки.
- Ну, пошли.
Мы отошли от шумного ресторана и углубились в чащу, где росли ели по соседству с буками.
- Ты кого выбираешь? - спросил Павел.
- В смысле?
- Ель или бук? Шо описывать будешь?
- Да мне без разницы.
- Тогда я бук выбираю...
- Достойный выбор.
Мы расположились под двумя соседними деревьями, льющимися звуками разнообразя ночную тишину.
- Майкл, - проговорил Павел, задрав голову вверх и рассматривая ночное небо меж кронами деревьев.
- Чего?
- А в Америке звезды на небе такие же?
- Почти. Только их пятьдесят штук и к ним приделаны красные и белые полоски.
- Как приделаны?
- Не знаю... Специальным клеем, наверное.
- Майкл, - снова сказал Павел.
- Чего?
- Шо ты мне брешешь?
- Про что?
- Про клей. Я... это... вообще-то, доверчивый. Но про клей ты мне брешешь... Ведь брешешь?
- Брешу.
- А зачем?
Я задумался.
- Интересный вопрос, - сказал я.
- А ответ?
- Ответ, наверно, тоже интересный.
- А какой?
- Да я, Паша, точно не знаю. Одни врачи говорят, что обмен веществ такой, другие, что группа крови такая.
- Так ты... это... болен?
- Я, Паша, очень болен.
- Заразно болен?
- Очень заразно. Ты бы журчаал от меня подальше. А то, сам знаешь, воздушно-капельным путем...
- Ничего себе, - пробормотал Павел, на всякий случай упрятывая хозяйство обратно в ширинку. - Раньше... это... предупредить не мог?
- Ладно, не бойся, - успокоил я его. - Набрехал я. Наврал. Пошутил. Нет у меня у меня обмена веществ. И группы крови нет.
- Совсем?
- Совсем.
- Как же ты дальше будешь?
- Как-нибудь. Выкручусь. Хош, один секрет расскажу?
- Давай.
- Никакой я на самом деле не американец. И в Америке никогда не был.
Паша оскалбился.
- Ты... это... хорош брехать, Майкл. А то совсем заврался. Не американец он...
- Да, - задумчиво проговорил я, - вот и ответ.
- Какой ответ?
- Почему я брешу.
- И почему?
- Хочу, чтоб мне верили. А правде не верят. Пошли еще водки выпьем. Воздушно-капельным путем...
Мы вернулись в ресторан. Группа наша, меж тем, рассыпалась. Одни вышли на улицу подышать воздухом, другие танцевали. Краешком глаза я заметил Ярика и Лесю, интимно прижавшихся друг к дружке в медленном танце. За столом осталась лишь Тася, над которой, чуть покачиваясь, возвышался пьяненький гуцул. Рядом, в качестве поддержки, застыл его чуть более трезвый на вид приятель.
- Хочу вас погуляты, - галантно объяснял гуцул.
- Как это? - испуганно спрашивала Тася.
- До бумцика запросыты.
- Не понимаю...
- Курва... Танцюваты прошу.
- Я не хочу.
- Так нэ можна, що нэ хочэш... Прошу до бумцика... Гуляты прошу...
- Эй, - сказал я, подходя, - ты глухой? Не хочет она, шоб ты ее гулял.
Гуцул удивленно глянул в мою сторону.
- Ты хто? - спросил он.
- Чорт, - привычно отозвался я.
- Якый чорт?
- Такый чорт, шо под мостом сидит.
Гуцул посмотрел на своего приятеля.
- Е такый чорт, - авторитетно кивнул тот. - Казалы добри люды... Як нич, так пид мостом сыдыть, матюкаеться, падлюка, добрым людям в харю снигом кыдае...
- От най и йдэ пид мост. - Гуцул снова повернулся к Тасе: - Прошу цивильно до бумцика, курва...
- Эй, - я ухватил его за плечо. - Шо непонятно? Не будет она с тобою бумцик делать.
- Майкл, - вмешался Павел, - а давай я его... это... по морде тресну.
- Уже й по морди! - Гуцул возмущенно обратился к своему другу.
- Е таки, - снова кивнул тот. - Понайидуть у гости, и добрых людэй по морди трискають.
- Майкл, - опять вмешался Павел, - а не надо по морде. Ты это... плюнь в него... воздушно-капельным путем.
- Шо значыть плюнь? - обиделся гуцул. - Це вже, курва, просто паскудство. Це вже йты на двор и бытыся.
- Вольдэмар, нэ гарячкуй, - остановил его приятель.
- Вольдэмар? - изумился я.
- Но. А шо? Пишлы бытыся.
- Пишлы.
- Майкл... я это... с тобой! - заявил Павел.
- Не надо, - сказал я. - Ты за Тасей присмотри. А то Вольдемаров друг така падлюка, шо тэж можэ до нэйи з бумциком прычыпытыся.
- И таки люды е, - философски кивнул приятель-гуцул.
Мы с Вольдемаром вышли на улицу.
- Ну, - сказал я, - сразу бытыся будэмо или покурим сперва?
Вольдемар задумался.
- Запалымо, - проговорил он. Затем достал из кармана пачку «Дойны» и протянул мне: - Прошу.
- Дякую, - поблагодарил я. - «Столичные» будешь?
- Давай.
Мы обменялись сигаретами и закурили.
- Файна нич, - заметил Вольдемар.
- Ага, - согласился я.
- Погода у цю зыму така... дужэ файна.
- Факт.
- Урожайи, ачэй, файни поспиють...
- Но. Будэ свято добрым людям.
- Твоя чичка? - неожиданно спросил Вольдемар.
- Чего?
- Дивчына, кажу, твоя?
- Аа... Не совсем.
- А нащо впэрдолывся?
- Чего?
- Нащо встряв, кажу?
- А так.
- Тэж вирно... Файна чичка.
Вольдемар бросил в снег окурок. Мой полетел следом.
- Ходимо до залы? - сказал Вольдемар.
- А бытыся?
- Та ну його... Холодно.
- Так надо водки выпить.
- Маеш рацию**. Пишлы.
Когда мы вернулись, Павел и Вольдемаров приятель сидели друг против друга за столом с рюмками в руках. Тася куда-то исчезла.
- А щэ таки е, - рассуждал вслух гуцул, - що ты до ных, як добра людына, а воны до тэбэ, як паскудный диявол...
- Кто такие? - сурово спрашивал Павел.
- Та хоч жона моя...О! - он заметил меня с Вольдемаром. - Вже побылыся?
- А то, - сказал я. - По всьому снигу кров.
- Ну, так сидайтэ, выпьемо.
Вольдемар разлил водку по рюмкам. Неожиданно вернулась Тася в сопровождении Вити и официанта.
- Вольдэмар, - с упреком молвил официант, - ты що тут хулиганыш?
- Я? - возмутился Вольдемар. - Нэ маю такойи звычкы.
- Кажуть, побывся з кымось.
- Клэвэщуть. Хто сказав?
- Оця чичка и отой бурмыло.***
- Кто? - не понял Витя.
- То, пэвно ж, вы, панэ.
- Нет, что еще за бурмыло?
- Это такое деликатное обращение, - объяснил я. -. Садись, Витя, водочки выпьем.
- Так милицию нэ зваты? - на всякий случай уточнил официант.
- Вэтэрынара позовы, - буркнул Вольдемар, - щоб вин тоби клизму зробыв.
- Ты мэни щэ подэкуй!****
- Вид подэкуя слышу.
Официант ушел. Витя присел к нам за стол. Тася наклонилась ко мне.
- Спасибо, Майкл, - тихонько сказала она.
- Не за что, - ответил я.
- Есть за что. Ты за меня вступился.
- И что?
- Ты ведь не за каждую бы...
- Само собой, за каждую.
- Ты серьезно?
- Совершенно.
Тася некоторое время стояла молча. Затем взяла со стода бутылку с водкой, налила себе рюмку, выпила залпом и закашлялась.
- Гаряча чичка, - покрутил головою Вольдемар.
- И таки бувають, - привычно отозвался его приятель.
Тася налила вторую рюмку.
- Хватит, - сказал я.
- Не твое дело.
- Мое. Выпьешь всю водку, а нам что?
- Да подавись ты своей водкой! - Тася выпила рюмку до дна, швырнула ее на пол, разбив вдребезги, с грохотом поставила бутылку передо мной и выскочила из зала.
- Мае характэр, - заметил Вольдемар.
- Забагато характэру, - уточнил его приятель.
- Дура, - подытожил Витя.
Из ресторана мы вышли около полуночи, нетрезвой кавалькадой двинувшись в сторону турбазы. Небо совершенно расцвело от созвездий, под полукругом луны переливался снег, темно-зеленая, почти черная, река пробегала по снегу змеящейся лентой, брызгая и пенясь, шумел водопад.
- Бывает же на свете красота, - задумчиво проговорил пьяненький Витя. - Ведь можем же, когда захотим... Американец!
- Чего? - отозвался я.
- В Америке такая красота бывает?
- Не знаю.
- Не бреши. Так и скажи, что не бывает...
- Витя, ты помолчать можешь?
- Могу...
Несколько минут наша группа молча стояла на мосту, глядя на воду.
- Просто сердце замирает, - нарушил тишину Витя. - Знаешь о чем я сейчас думаю?
- О чем?
- Я думаю: шо ж такое «бурмыло»?
- Какое «бурмыло»?.
- Забыл? Официант меня так в ресторане назвал.
- И правильно сделал.
- Обидеть хочешь?
- Не хочу.
- А всё равно обижаешь. Посмотри на меня...
- Ну?
- Нет, ты внимательно посмотри...
- И что?
- Видишь, какой я обиженный?
- Вижу, - хмыкнул я, теряя остатки романтического настроения.
- А знаешь, кто меня обидел?
- Знаю. Хочу извиниться - за себя и за природу.
- Принимается... - кивнул Витя, безвольно уронив голову на грудь. - Опять же - река. Ты как американец меня поймешь... Если у истоков своих вертеться, так и останешься ручейком... Родничком... Будешь бить из-под земли и вокруг расплескиваться... А чтобы стать рекою и во что-то впасть, нужно набраться... Не в том смысле, конешо... Нужно набраться смелости и убегать, убегать от истока... Течь надо... Жить надо... Надоело мне всё, американец.
Витя замолчал. Затем вскинул голову и объявил, обращаясь ко всем:
- Лекция закончена. Прошу проследовать на турбазу.
Через пару минут мы были на месте, но расходиться по комнатам не хотелось. Одни закурили, другие просто стояли и негромко разговаривали.
- Слышь, Майкл, - сказал Павел, - а где твой друг?
- Какой?
- Ну, этот... Ярик.
- Не знаю, - ответил я. - У него сегодня романтический вечер. Он, кажется, достучался до сердца глухого красавицы томной...
- Ты о ком?
- О Лесе.
- Или, к примеру, дерево, - напомнил о себе Витя. - Чем дальше от корней, тем выше в небо... А то бы одни пеньки росли... Американец, мне хочется в небо!
- Надо было в космонавты идти, - ответил я. - Паш, Серега, - добавил я тихо, - если у Ярика что-то наклюнется, можно у вас в номере переночевать? Не хочется им мешать.
- Без проблем, - ответил Павел. - Разместимся.
- А Ярик, типа, сразу с двумя замутил? - уточнил Серега.
- В смысле?
- Ну, этой... подружки Лесиной... Ее тоже чёт не видать.
- Таси.
- Ну да, Таси. Шустрый твой Ярик. Не ожидал от него.
- Я тоже.
- Американец! - позвал меня Витя.
- Что?
- Забери меня в Америку.
- Что ты там делать будешь?
- Найду что... Я человек серьезный, партийный... Такие всюду нужны.
- Смотри, Витя, уволят тебя с работы за такие разговоры.
- Не уволят. Некому увольнять... Все хотят в Америку.
- Так уж и все?
- Все. Дерево хочет в небо, река хочет к устью... Силы приятяжения перестают действовать... Связи рвутся, всё расползается на куски...
Неизвестно откуда появился вдруг Ярик, запыхавшийся и, кажется, испуганный.
- Там... это... - Он перевел дыхание. - Тася.
- Что Тася? - не понял я.
- У водопада...
- Что у водопада?
- Сидит... и плачет.
- Тьфу на тебя Ярик, - с облегчением выдохнул я. - Зачем ты людей пугаешь?
- Она... это... идти не хочет.
- Куда?
- Никуда. Говорит, что там и останется. Меня Леся за тобой послала. Она у водопада, с Тасей...
- Умная девочка, - подал голос Витя. - Все - к водопаду. Скатимся по нему в реку и уплываем... Далеко-далеко...
- Заткнись, - оборвал его я. - Пошли, Ярик.
Мы зашагали обратно к реке.
- Она пьяная совсем, - рассказывал Ярик. - Говорит, что ты сволочь. А когда Леся согласилась, что ты сволочь, чуть глаза ей не выцарапала.
- Давно пора, - буркнул я.
- В смысле?
- Не обращай внимания. Как у тебя с Лесей?
- Изумительно! - оживился Ярик. - Я влюблен, как никогда в жизни. А вдруг получится...
- Что получится?
- Ну, это самое...
- Так ты влюблен или тебе просто этого самого хочется?
- Мне так хочется, что я почти влюблен.
Из-за поворота навстречу нам вышли четверо - Леся, Тася и два милиционера. Леся держалась чуть поодаль, а Тасю милиционеры вели, ухватив с обеих сторон под локотки.
- Добпый вечер, - сказал я.
- Добранич, - ответили милиционеры.
- Что случилось?
- А тоби дело?
- Мне дело.
- Это наши ребята, с турбазы, - вмешалась Леся.
- Ага! - захохотала Тася. - Наши... Один сволочь, другой дурак! Майкл, ты сволочь, ты прелесть! - Она престала хохотать и разрыдалась.
- Теперь бачэтэ, шо случилось? - покачал головой один из милиционеров. - Пьяная, то плачэ, то смиеться. Ругаеться. И бэз докумэнтив.
- Куда вы ее ведете?
- В отделение при турбазе. Розбыратыся будем...
По их физиономиям, раскрасневшимся и блудливым, как у котов, было понятно, как именно они намеревались разобраться с Тасей.
- Отделение отменяется, - заявил я.
- Это с какого ж перепугу?
- С такого. Это моя девушка, понятно?
Тася перестала рыдать и удивленно глянула на меня.
- Шо значыть твоя? - спросил второй милиционер.
- То и значит. Я ее парень, она моя девушка.
- Шо ж ты ее одну у водопада бросил?
- Недоглядел. Поссорились мы. Тась, прости меня, я был неправ.
Тася ничего не отвтетила, продолжая изумленно меня разглядывать.
- Прощаешь? - спросил я.
- Прощаю... - ответила, наконец, Тася.
- Отпустите ее, мужики, - сказал я милиционерам.
- У нее, между прочим, отец в киевском горкоме работает, - влез Ярик. - А он, - Ярик ткнул пальцем в мою сторону, - вообще американец!
- Шо ты нас пугаешь, - буркнул первый милиционер. - Подумаешь, киевский горком... Киев далеко. Еще амерыканця какого-то приплел...
- Он пошутил, - сказал я, нехорошо покосившись на Ярика. - Обыкновенный у нее папа. И я никакой не американец, а просто себе человек. Такой же, как вы. Только дурак, что с девушкой своей поссорился. Мужики, будьте людьми, дайте нам помириться.
Милиционеры переглянулись.
- Наказать бы его, - молвил первый, - шоб дивчат у водопада нэ кидал. А якбы она з горя в речку прыгнула?
- Я бы тоже прыгнул.
- Ладно, - с неохотой сказал второй, - нехай забирает свою ляльку. Выпить в отделении хоть есть шо? - спросил он у первого.
- Бутылка гары е,***** - ответил тот.
- Ну, гара так гара. Сопьешься чэрэз этих влюбленных...
- Так мы пойдем?
- Та идите уже...
Мы повернули обратно к турбазе.
- Майкл, - сказала Тася, - это правда?
- Что?
- Что я твоя девушка?
- Давай сейчас не будем об этом.
- А когда?
- Когда-нибудь.
- И куда же мы идем?
- На турбазу.
- А дальше?
- Посмотрим.
Возле турбазы нас поджидала остальная группа.
- Всё в порядке? - поинтересовался Серега.
- В идеальном.
- А что, вообще, случилось-то?
- Ничего особенного. Девушки засмотрелись на красоты водопада. Ладно, спокойной ночи.
- Майкл, - сказал Павел, - так ты к нам?
Я посмотрел на Тасю.
- Нет, - ответил я. - В другой раз.
- Ага, - кивнул Павел, - понятно.
- Американец! - крикнул Витя.
- Что?
- Пришли мне из Америки Статую Свободы.
- А жена твоя не приревнует?
- А жену мою я тебе в Америку отправлю...
- Договорились, - кивнул я. - Спокойной ночи.
Мы зашли в холл.
- Ну что, - сказал я, - по комнатам?
- По каким? - не понял Ярик.
- Я с Тасей - к нам, вы с Лесей - к ним.
- С какой стати ты распоряжаешься? - зло спросила Леся.
- Не нравится - можем наоборот. Мы с Тасей в ваш номер, а вы с Яриком...
- А если мне по-другому хочется?
- Можно и по-другому. Мы с Яриком идем к себе, вы с Тасей к себе. И спокойно спим до утра.
- Нет, - сказала Тася. - Майкл, я к тебе хочу.
- Тася, ты уверена? - Леся, сощурив глаза, посмотрела на подругу.
- Уверена, - с вызовом ответила та.
- Ты просто пьяная.
- Неправда. Я уже почти совсем трезвая.
- Смотри, не пожалей.
- Не пожалею.
- Леся, - вмешался я, - а чего ты, собственно, хочешь?
- Ничего, - ответила Леся, бросив на Тасю змеиный взгляд. - Пойдем, Ярик.
Осчастливленный Ярик изобразил мне на прощанье викторию и они с Лесей удалились. Мы с Тасей вошли в наш номер.
- Может, вина хочешь? - предложил я. - У нас, кажется, еще осталась бутылка.
- Нет, не хочу. Майкл, ты мне так и не ответил: я твоя девушка или нет?
- А разве обязательно быть чьей-то?
- А разве нет?
- Не знаю. Как-то нелепо всю жизнь быть чьим-то. Сперва ты чей-то ребенок, потом чей-то возлюбленный, потом чей-то муж...
- Так ведь это хорошо.
- Думаешь? А когда же быть собою?
- Разве нельзя принадлежать кому-то и быть собой?
- Нельзя. Или можно. Или можно, но я не умею.
Я присел на кровать. Тася села рядышком.
- Какой ты странный, - сказала она. - Такой, вроде, легкий, а на самом деле тебе тяжело.
- С чего ты взяла?
- Так мне кажется. А, может, ты чего-то боишься?
- Боюсь.
- Чего?
- Щекотки.
- Если шутишь, значит, боишься. Я тоже боюсь.
- Чего?
- Многого.
- А больше всего?.
- Я очень боюсь терять. Наверное, потому что долго привязываюсь. А когда привяжусь, то уже не могу расстаться.
- С какой любовью привыкает к узам воздушный шарик со свинцовым грузом, - усмехнулся я.
- Что это?
- Не знаю. Так, бессмыслица.
- А ты не боишься терять?
- Нет. Когда теряешь - пространства становится больше.
- А на что в этом пространстве опереться?
- Не знаю.
Тася вдруг зажмурила глаза.
- Ты чего? - спросил я.
- Мне вдруг по-настоящему страшно стало, - проговорила она. - Представляешь, совсем пустое пространство, никого и ничего нет. И даже терять нечего...
- Глупенькая, - сказал я. - Человеку всегда есть, что терять.
- Что?
- Кого. Себя.
- Если б я осталась совсем одна, мне было бы не жалко себя потерять. А тебе?
- Не знаю. Я вообще ничего не знаю. Я живу, как живется, и дышу, как дышится.
- А любить ты умеешь?
- Да, - кивнул я. - Умею.
- А меня ты любишь?
Я не ответил ей. Просто поцеловал. Впрочем, потом я сказал ей, что люблю ее. Кажется, несколько раз.
Расстались мы на перроне киевского вокзала, не обменявшись ни адресами, ни телефонами. Леся и Тася, держась на некотором расстоянии друг от друга, спустились в метро. Мне же Ярик, всё еще пребывающей в некой эйфории, предложил добраться до нашего района на такси.
- Я плачу, - щедро заявил он. - Только у меня, кажется, деньги кончились. Одолжишь?
- Чувствуется, что мы вернулись в Киев, - хмыкнул я. - Одолжу, не бойся. Лови тачку.
- Интерсно, что ты скажешь Даше, - заметил Ярик уже в машине.
- А что я ей должен говорить?
- Как ни крути, а ты ей изменил.
- Никому я не изменял. Нельзя изменить человеку, с которым у тебя ничего не было.
- Если любишь - можно.
- Интересно слышать это от тебя.
Я высадил Ярика у кинотеатра «Ровесник», а сам поехал дальше. В тот день я так и не позвонил Даше. Не позвонил и на следующий. На третий день я решил, что прятаться глупо и набрал ее номер.
- Алло? - послышался в трубке Дашин голос.
- Привет, - сказал я. - Как дела?
- Нормально. Тебя уже отпустили?
- Кто?
- Инопланетяне.
- Не до конца. То есть, я уже в Киеве, но меня держат на коротком поводке. Не удивляйся, если время от времени я буду исчезать.
- Ты с кем-то познакомился? - после паузы спросила Даша.
- Естественно. Мир полон людей. Всё время с кем-то знакомишься. А с кем-то расстаешься.
- Ты хочешь со мной расстаться? - сказала Даша.
- Не обязательно. Можем видеться иногда. Если ты согласна, чтобы я встречался с тобой ради дружеских бесед, а затем исчезал и возвращался, ничего другого от тебя не требуя.
- Нет, - заявила Даша.
- Почему же нет? - деланно удивился я.
- Потому что это неприлично. Не понимаю, как тебе вообще пришло в голову предложить мне такое.
- Я тоже многого не понимаю, - сказал я. - Видимо, я так и умру непонимающим. Если я когда-нибудь предстану перед Богом, ему будет приятно увидеть на моем лице удивление. Прощай, Даша. Как сказал Людовик Шестнадцатый своему палачу, «наша встреча была ошибкой».
Я повесил трубку. Честно говоря, с облегчением.
Через неделю после этого события мне, к величайшему моему изумлению, позвонила Тася.
- Привет, Майкл, - сказала она. - Это...
- Я узнал, - ответил я. - Откуда у тебя мой номер?
- Ярик дал. Мы с ним в институте встретились.
- Не такой уж, видать, и большой ваш политех.
- Ты не рад?
- Тебе как ответить - честно или вежливо?
- Майкл, - сказала Тася, - почему ты так грубо разговриваешь?
- Извини, - сказал я. - С тех пор, как я расстался с грузом, на меня стали слишком сильно давить воздушные потоки. Ничего личного.
- Очень жаль, что ничего личного. Я, собственно, вот почему звоню. Я в твоем номере тогда губную помаду не забыла?
- Что не забыла? - изумился я.
- Губную помаду.
Я с шумом выдохнул.
- Тася, - сказал я, - дай мне свой адрес.
- Зачем?
- Надо.
Тася продиктовала мне адрес - где-то на Борщаговке. Я вышел из квартиры, зашел в галантерейный магазин, купил тюбик губной помады, поймал такси и поехал на Борщаговку. Там я нашел Тасину улицу, дом, квартиру и позвонил в дверь. Тася открыла. На ней были домашний халат и шлепанцы.
- Привет, - сказал я. - Ты одна?
- Одна, - ответила она. - Проходи. Майкл, ты не представляешь себе, как я...
- Я на минутку, - покачал головой я, - Держи.
Я протянул ей тюбик с помадой.
- Что это?
- Помада. И смотри, не забывай ее нигде.
Я развернулся, чтобы уйти.
- Майкл, подожди! - Тася ухватила меня за рукав.
- Что?
- Майкл, я совсем одна осталась. С Лесей мы поругались...
- Из-за чего?
- Из-за кого. Из-за тебя, конечно.
- Зря.
- Нет, не зря. Я даже рада. Она ведь и в самом деле мною... Как бы это сказать...
- Помыкала.
- Именно. Мне без нее даже лучше...
- Вот видишь, хоть одно доброе дело я сделал.
- Да, мне лучше, но не легче. Майкл, не бросай меня совсем.
- Я не Майкл, - сказал я. - Я Миша.
- Это одно и то же.
- Это не одно и то же. Я не американец. Мы с Яриком обманули вас. И всех остальных тоже.
- Зачем?
- Долго рассказывать. Главное, что никакого Майкла нет. А с Мишей ты незнакома.
- Знакома.
- Нет. Но дело даже не в этом. Помнишь, ты говорила, что привязываешься долго, а потом не можешь расстаться.
- Помню.
- Так вот, не надо ко мне привязываться. Потому что однажды я улечу и не вернусь. И если ты успеешь ко мне привязаться, тебе станет больно по-настоящему. А я этого не хочу. Прощай.
Я развернулся и зашагал вниз по лестнице.
- А ты? - догнал меня Тасин голос.
Я остановился.
- Что я?
- Как ты дальше будешь?
- По наитию, - сказал я. - По наитию, Тасенька.
Я зашагал дальше. Между площадкой второго и третьего этажа до меня снова донесся Тасин голос:
- У меня всё равно есть твой номер телефона!
- Порви его! - крикнул я, задрав голову вверх. - Порви и выброси!
Лестничный пролет отозвался гулким эхом где-то под самой крышей. И мне вдруг показалось, что слова мои адресованы вовсе не Тасе.
С Тасей я больше не виделся. С Дашей тоже. От Ярика я узнал, что ее папе предложили место в университете Лос-Анджелеса и они всей семьей переехали в Америку. Сам Ярик, два года спустя, тоже перебрался в Америку, неожиданно для всех женившись на еврейской девушке. Звали ее, если не ошибаюсь, Юлей, характер у нее был железобетонный, и Ярика она прибрала к рукам прочно и надежно, чему сам Ярик, как мне кажется, был только рад. Обосновались они в Бостоне. Меня это не удивило - у жизни весьма своеобразное чувство юмора. Через пару месяцев я получил от него письмо, состоявшее из одной-единственной фразы, хвастливо написанной по-английски: «And, which of us is American?» («Ну, и кто же из нас американец»?) Некоторое время мы переписывались, затем переписка как-то сама собою заглохла. Я не знаю, чем Ярик занимается в Америке. Думаю, что катается на скейт-борде, ест гамбургеры и пьет кока-колу. А, может, и виски, если, конечно, жена иногда ему это позволяет.
__________________________________________________________________________________________
* Приехал на велосипеде, постучал в дверь, постучал в окно (зап. укр.)
** Ты прав (зап. укр.)
*** Вот эта девушка и вот этот жлоб (зап. укр.)
**** Ты мне еще похами (зап. укр.)
***** Бутылка самогона есть (зап. укр.)
- Молодец, - с плохо скрываемым сарказмом говорил он. - Красавец. Спасибо.
- За что? - интересовался я.
- За то, что по твоей милости неделя ожидаемого рая превратилась в семь дней горького сумбура.
- По моей милости?
- А по чьей же еще? Я в лепешку расшибаюсь, всячески заманиваю дичь в ловушку, а тебе, оказывается, ничего не нужно.
- Ярик, - не выдержал я однажды, - если тебе так приспичило, надо было не в лепешку расшибаться, а выбрать одну девушку, поухаживать за ней, прогуляться с нею по окрестностям, сводить в кафе, просто поговорить, в конце концов. Ты же, как клещ, вцепился сразу в двоих, затащил к нам в комнату и стал тупо ждать, когда я приду и расскажу очередную ересь о моем американском прошлом.
- Я думал ты мне друг, - горько произнес Ярик, - а ты сволочь.
- Одно другому не помеха, - пожал плечами я. - У меня все друзья сволочи, каждый по-своему. Но это не мешает мне любить их.
- Понятно. - Ярик безнадежно махнул рукою. - Извини, я забыл, с кем говорю.
Наконец, натупил последний день нашего отпуска в Яремче. Мы решили устроить прощальный ужин в ресторане неподалеку от турбазы. Витя подсуетился насчет столов и велел нам до вечера держать себя в руках в отношении спиртного.
- Особенно тебя, американец, касается, - заявил он. - Я заметил, что ты к этому делу интерес имеешь.
- Ты чего такой неспокойный? - усмехнулся я. - Коньяк кончился?
- Почему кончился? - удивился Витя. - Есть еще такая партия... - Он хлопнул себя по карману куртки, в котором хранил флягу. - Желаешь по глотку?
- Можно, - согласился я.
Витя отвинтил крышечку и мы приложились по разу.
- Хорошо! - удовольственно произнес Витя. - Но на этом стоп. До вечера - табу.
- Без сомнения, - с самым серьезным видом кивнул я. - На твоем месте я бы и в ресторане сегодня не пил.
- Почему это? - изумился Витя.
- Ты - лицо ответственное. Тебе нельзя.
- А ты?
- А я - безответственное. Мне можно.
Было около семи вечера, когда мы с Яриком, надев что поприличней, вышли из номера.
- Зайдем за Серегой с Пашкой? - предложил я, кивнув на двери наших соседей.
- Давай.
Мы постучали.
- Не заперто! - послышалось из-за дверей.
Мы вошли. Соседей наших мы обнаружили на полу за довольно любопытным занятием: длинный нескладный Серега лежал на спине, а коренастый Павел сидел на нем верхом и держал его руки прижатыми к полу.
- Я смотрю, вы уже готовы? - на всякий случай спросил я.
- Почти, - невозмутимо ответил Серега.
- Остались незавершенные детали?
- Мелочи.
- А деретесь из-за чего?
- Мы не деремся. Мы боремся.
- Он первый начал, - объяснил Павел.
- И долго вас ждать?
- Момент. - Серега глянул на восседавшего на нем Павла и решительно спросил: - Сдаешься?
- Нет, - опешил Павел.
- Тогда я сдаюсь. Отпусти.
Они поднялись с пола.
- Нормально выглядим? - поинтересовался Серега.
- Для борцов среднего веса неплохо. Пошли.
Ресторан, расположившийся за мостом через Прут, был, как и большинство зданий в Яремче, выстроен в гуцульском стиле: деревянный дом с мезонином и остроконечной крышей, по которой разбросались треугольные окна мансарды. Венчала крышу невысокая башенка с таким же треугольным окошком. Внутри ресторана было оживленно, вдоль продолговатых деревянных столов выстроились такие же деревянные стулья, приглушенный свет падал на стены, украшенные резьбой и звериными шкурами. Официант, невысокий и чернявый, с веселыми до наглости глазами, указал на наш стол, величаво протянувшийся от окна до самого прохода. Мы расселись.
- Примечательный, между прочим, ресторан, - тоном экскурсовода сообщил Витя. - Выстроен без единого гвоздя.
- Как библейский человек, - заметил я.
- Не понял, - повернулся ко мне Витя.
- Судя по Библии, Бог тоже создал человека без единого гвоздя.
- Слышь, американец, - молвил Витя. - Ты давай не богохульствуй. Я человек серьезный, партийный, мне это не нравится....
- Извини, - потупился я. - Кто же знал, что у тебя такое тонкое раздвоение личности.
В это время к нам подскочил шустрый официант с блокнотом и ручкой наизготовку.
- Значит так, - деловито распорядился Витя. - Нарезочки, салатиков, солений, колбаски домашней смаженой... Водочки, само собой... Вина для девушек... А там поглядим, как разгуляемся.
- Усэ момэнтом будэ, - вежливо кивнул официант, хотя насмешливый его взгляд, какзалось, спрашивал: «А пузо нэ триснэ?»
Кроме нас посетителей в ресторане насчитывалось человек десять. Это были местные, гуцулы, сидевшие небольшими компанейками по два - по три человека. Женщин не было вовсе, только мужчины - поджарые, смуглолицые, с печально обвисшими усами. Неподалеку от нашего стола расположились двое. Они неторопливо попивали водку, столь же неспешно и без видимого аппетита закусывали и негромко переговаривались.
- Така курва, - со спокойной горечью рассказывал один другому, - така, вуйко, курва, що такых курв пошукаты... Як вже прйихала сюды отдыхать, москалиха бисова, так отдыхай культурно и другым давай, а нэ носа круты. Кажу йий так цивильно, з рэшпэктом прыходь, курва, до мэнэ... Нэ хочэ, курва. Тоди, кажу, я до тэбэ прыду. Знов, курва, нэ хочэ... Я людына интэлегэнтна, я всэ одно навидався. Прыйихав на ровэри, попукав у двэри, попукав у шибку* - нэ видчыняе, курва. Я йий крычу: «Видчыны! Видчыны!» А вона мэни на свойий москальський мови: «Ветчины нема, калбасу ешь!»
Наконец, нам принесли выпивку и закуску. В одних бутылках загадочно темнело вино, в других прозрачно поблескивала водка, на маленьких сковородках шипели, свернувшись в кольца, жирные румяные колбаски.
- Ну что, - сказал Витя, поднимая наполненную до краев рюмку, - не будем долго намазывать на хлеб, а просто выпьем.
В тот вечер пил Витя отменно, так что его ответственное лицо в скором времени раскраснелось и стало смахивать на довольно безответственную рожу. Закусывал он тоже недурно. Прочие мало от него отставали, и посетители-гуцулы стали поглядывать на наш стол с насмешливым удивлением. Видимо, умение повеселиться и пожрать, столь щедрой волной захлестнувшее центр, восток и юг Украины, до западных ее областей докатилось тихим прибоем. От водки и еды сделалось жарко, мы всё чаще, поодиночке и компаниями, выходили на улицу - покурить и просто подышать морозным воздухом. Я встал у изгороди, выпуская в тихую до хруста зимнюю тьму голубые струйки дыма. Вокруг неровным силуэтом темнел лес. Над ним раскинулось ясное небо в звездах. Внутри ресторана заиграла музыка, сливаясь с шумом голосов и звоном посуды. Я докурил и бросил фильтр с остатком сигареты в снег, но возвращаться в ресторан не хотелось. Тут ко мне чуть заплетающейся походкой приблизился Павел.
- Привет, - сказал он.
- Вообще-то, виделись сегодня, - ответил я.
- То не в счет, - заявил Павел. - То мы трезвыми виделись... А теперь мы пьяные.
- Верно, - согласился я. - Привет, Паш.
- Привет. Пошли... это... пожурчим.
- Неохота в ресторан возвращаться.
- И мне неохота... Пошли в лес журчать... Как эти... ручейки.
- Ну, пошли.
Мы отошли от шумного ресторана и углубились в чащу, где росли ели по соседству с буками.
- Ты кого выбираешь? - спросил Павел.
- В смысле?
- Ель или бук? Шо описывать будешь?
- Да мне без разницы.
- Тогда я бук выбираю...
- Достойный выбор.
Мы расположились под двумя соседними деревьями, льющимися звуками разнообразя ночную тишину.
- Майкл, - проговорил Павел, задрав голову вверх и рассматривая ночное небо меж кронами деревьев.
- Чего?
- А в Америке звезды на небе такие же?
- Почти. Только их пятьдесят штук и к ним приделаны красные и белые полоски.
- Как приделаны?
- Не знаю... Специальным клеем, наверное.
- Майкл, - снова сказал Павел.
- Чего?
- Шо ты мне брешешь?
- Про что?
- Про клей. Я... это... вообще-то, доверчивый. Но про клей ты мне брешешь... Ведь брешешь?
- Брешу.
- А зачем?
Я задумался.
- Интересный вопрос, - сказал я.
- А ответ?
- Ответ, наверно, тоже интересный.
- А какой?
- Да я, Паша, точно не знаю. Одни врачи говорят, что обмен веществ такой, другие, что группа крови такая.
- Так ты... это... болен?
- Я, Паша, очень болен.
- Заразно болен?
- Очень заразно. Ты бы журчаал от меня подальше. А то, сам знаешь, воздушно-капельным путем...
- Ничего себе, - пробормотал Павел, на всякий случай упрятывая хозяйство обратно в ширинку. - Раньше... это... предупредить не мог?
- Ладно, не бойся, - успокоил я его. - Набрехал я. Наврал. Пошутил. Нет у меня у меня обмена веществ. И группы крови нет.
- Совсем?
- Совсем.
- Как же ты дальше будешь?
- Как-нибудь. Выкручусь. Хош, один секрет расскажу?
- Давай.
- Никакой я на самом деле не американец. И в Америке никогда не был.
Паша оскалбился.
- Ты... это... хорош брехать, Майкл. А то совсем заврался. Не американец он...
- Да, - задумчиво проговорил я, - вот и ответ.
- Какой ответ?
- Почему я брешу.
- И почему?
- Хочу, чтоб мне верили. А правде не верят. Пошли еще водки выпьем. Воздушно-капельным путем...
Мы вернулись в ресторан. Группа наша, меж тем, рассыпалась. Одни вышли на улицу подышать воздухом, другие танцевали. Краешком глаза я заметил Ярика и Лесю, интимно прижавшихся друг к дружке в медленном танце. За столом осталась лишь Тася, над которой, чуть покачиваясь, возвышался пьяненький гуцул. Рядом, в качестве поддержки, застыл его чуть более трезвый на вид приятель.
- Хочу вас погуляты, - галантно объяснял гуцул.
- Как это? - испуганно спрашивала Тася.
- До бумцика запросыты.
- Не понимаю...
- Курва... Танцюваты прошу.
- Я не хочу.
- Так нэ можна, що нэ хочэш... Прошу до бумцика... Гуляты прошу...
- Эй, - сказал я, подходя, - ты глухой? Не хочет она, шоб ты ее гулял.
Гуцул удивленно глянул в мою сторону.
- Ты хто? - спросил он.
- Чорт, - привычно отозвался я.
- Якый чорт?
- Такый чорт, шо под мостом сидит.
Гуцул посмотрел на своего приятеля.
- Е такый чорт, - авторитетно кивнул тот. - Казалы добри люды... Як нич, так пид мостом сыдыть, матюкаеться, падлюка, добрым людям в харю снигом кыдае...
- От най и йдэ пид мост. - Гуцул снова повернулся к Тасе: - Прошу цивильно до бумцика, курва...
- Эй, - я ухватил его за плечо. - Шо непонятно? Не будет она с тобою бумцик делать.
- Майкл, - вмешался Павел, - а давай я его... это... по морде тресну.
- Уже й по морди! - Гуцул возмущенно обратился к своему другу.
- Е таки, - снова кивнул тот. - Понайидуть у гости, и добрых людэй по морди трискають.
- Майкл, - опять вмешался Павел, - а не надо по морде. Ты это... плюнь в него... воздушно-капельным путем.
- Шо значыть плюнь? - обиделся гуцул. - Це вже, курва, просто паскудство. Це вже йты на двор и бытыся.
- Вольдэмар, нэ гарячкуй, - остановил его приятель.
- Вольдэмар? - изумился я.
- Но. А шо? Пишлы бытыся.
- Пишлы.
- Майкл... я это... с тобой! - заявил Павел.
- Не надо, - сказал я. - Ты за Тасей присмотри. А то Вольдемаров друг така падлюка, шо тэж можэ до нэйи з бумциком прычыпытыся.
- И таки люды е, - философски кивнул приятель-гуцул.
Мы с Вольдемаром вышли на улицу.
- Ну, - сказал я, - сразу бытыся будэмо или покурим сперва?
Вольдемар задумался.
- Запалымо, - проговорил он. Затем достал из кармана пачку «Дойны» и протянул мне: - Прошу.
- Дякую, - поблагодарил я. - «Столичные» будешь?
- Давай.
Мы обменялись сигаретами и закурили.
- Файна нич, - заметил Вольдемар.
- Ага, - согласился я.
- Погода у цю зыму така... дужэ файна.
- Факт.
- Урожайи, ачэй, файни поспиють...
- Но. Будэ свято добрым людям.
- Твоя чичка? - неожиданно спросил Вольдемар.
- Чего?
- Дивчына, кажу, твоя?
- Аа... Не совсем.
- А нащо впэрдолывся?
- Чего?
- Нащо встряв, кажу?
- А так.
- Тэж вирно... Файна чичка.
Вольдемар бросил в снег окурок. Мой полетел следом.
- Ходимо до залы? - сказал Вольдемар.
- А бытыся?
- Та ну його... Холодно.
- Так надо водки выпить.
- Маеш рацию**. Пишлы.
Когда мы вернулись, Павел и Вольдемаров приятель сидели друг против друга за столом с рюмками в руках. Тася куда-то исчезла.
- А щэ таки е, - рассуждал вслух гуцул, - що ты до ных, як добра людына, а воны до тэбэ, як паскудный диявол...
- Кто такие? - сурово спрашивал Павел.
- Та хоч жона моя...О! - он заметил меня с Вольдемаром. - Вже побылыся?
- А то, - сказал я. - По всьому снигу кров.
- Ну, так сидайтэ, выпьемо.
Вольдемар разлил водку по рюмкам. Неожиданно вернулась Тася в сопровождении Вити и официанта.
- Вольдэмар, - с упреком молвил официант, - ты що тут хулиганыш?
- Я? - возмутился Вольдемар. - Нэ маю такойи звычкы.
- Кажуть, побывся з кымось.
- Клэвэщуть. Хто сказав?
- Оця чичка и отой бурмыло.***
- Кто? - не понял Витя.
- То, пэвно ж, вы, панэ.
- Нет, что еще за бурмыло?
- Это такое деликатное обращение, - объяснил я. -. Садись, Витя, водочки выпьем.
- Так милицию нэ зваты? - на всякий случай уточнил официант.
- Вэтэрынара позовы, - буркнул Вольдемар, - щоб вин тоби клизму зробыв.
- Ты мэни щэ подэкуй!****
- Вид подэкуя слышу.
Официант ушел. Витя присел к нам за стол. Тася наклонилась ко мне.
- Спасибо, Майкл, - тихонько сказала она.
- Не за что, - ответил я.
- Есть за что. Ты за меня вступился.
- И что?
- Ты ведь не за каждую бы...
- Само собой, за каждую.
- Ты серьезно?
- Совершенно.
Тася некоторое время стояла молча. Затем взяла со стода бутылку с водкой, налила себе рюмку, выпила залпом и закашлялась.
- Гаряча чичка, - покрутил головою Вольдемар.
- И таки бувають, - привычно отозвался его приятель.
Тася налила вторую рюмку.
- Хватит, - сказал я.
- Не твое дело.
- Мое. Выпьешь всю водку, а нам что?
- Да подавись ты своей водкой! - Тася выпила рюмку до дна, швырнула ее на пол, разбив вдребезги, с грохотом поставила бутылку передо мной и выскочила из зала.
- Мае характэр, - заметил Вольдемар.
- Забагато характэру, - уточнил его приятель.
- Дура, - подытожил Витя.
Из ресторана мы вышли около полуночи, нетрезвой кавалькадой двинувшись в сторону турбазы. Небо совершенно расцвело от созвездий, под полукругом луны переливался снег, темно-зеленая, почти черная, река пробегала по снегу змеящейся лентой, брызгая и пенясь, шумел водопад.
- Бывает же на свете красота, - задумчиво проговорил пьяненький Витя. - Ведь можем же, когда захотим... Американец!
- Чего? - отозвался я.
- В Америке такая красота бывает?
- Не знаю.
- Не бреши. Так и скажи, что не бывает...
- Витя, ты помолчать можешь?
- Могу...
Несколько минут наша группа молча стояла на мосту, глядя на воду.
- Просто сердце замирает, - нарушил тишину Витя. - Знаешь о чем я сейчас думаю?
- О чем?
- Я думаю: шо ж такое «бурмыло»?
- Какое «бурмыло»?.
- Забыл? Официант меня так в ресторане назвал.
- И правильно сделал.
- Обидеть хочешь?
- Не хочу.
- А всё равно обижаешь. Посмотри на меня...
- Ну?
- Нет, ты внимательно посмотри...
- И что?
- Видишь, какой я обиженный?
- Вижу, - хмыкнул я, теряя остатки романтического настроения.
- А знаешь, кто меня обидел?
- Знаю. Хочу извиниться - за себя и за природу.
- Принимается... - кивнул Витя, безвольно уронив голову на грудь. - Опять же - река. Ты как американец меня поймешь... Если у истоков своих вертеться, так и останешься ручейком... Родничком... Будешь бить из-под земли и вокруг расплескиваться... А чтобы стать рекою и во что-то впасть, нужно набраться... Не в том смысле, конешо... Нужно набраться смелости и убегать, убегать от истока... Течь надо... Жить надо... Надоело мне всё, американец.
Витя замолчал. Затем вскинул голову и объявил, обращаясь ко всем:
- Лекция закончена. Прошу проследовать на турбазу.
Через пару минут мы были на месте, но расходиться по комнатам не хотелось. Одни закурили, другие просто стояли и негромко разговаривали.
- Слышь, Майкл, - сказал Павел, - а где твой друг?
- Какой?
- Ну, этот... Ярик.
- Не знаю, - ответил я. - У него сегодня романтический вечер. Он, кажется, достучался до сердца глухого красавицы томной...
- Ты о ком?
- О Лесе.
- Или, к примеру, дерево, - напомнил о себе Витя. - Чем дальше от корней, тем выше в небо... А то бы одни пеньки росли... Американец, мне хочется в небо!
- Надо было в космонавты идти, - ответил я. - Паш, Серега, - добавил я тихо, - если у Ярика что-то наклюнется, можно у вас в номере переночевать? Не хочется им мешать.
- Без проблем, - ответил Павел. - Разместимся.
- А Ярик, типа, сразу с двумя замутил? - уточнил Серега.
- В смысле?
- Ну, этой... подружки Лесиной... Ее тоже чёт не видать.
- Таси.
- Ну да, Таси. Шустрый твой Ярик. Не ожидал от него.
- Я тоже.
- Американец! - позвал меня Витя.
- Что?
- Забери меня в Америку.
- Что ты там делать будешь?
- Найду что... Я человек серьезный, партийный... Такие всюду нужны.
- Смотри, Витя, уволят тебя с работы за такие разговоры.
- Не уволят. Некому увольнять... Все хотят в Америку.
- Так уж и все?
- Все. Дерево хочет в небо, река хочет к устью... Силы приятяжения перестают действовать... Связи рвутся, всё расползается на куски...
Неизвестно откуда появился вдруг Ярик, запыхавшийся и, кажется, испуганный.
- Там... это... - Он перевел дыхание. - Тася.
- Что Тася? - не понял я.
- У водопада...
- Что у водопада?
- Сидит... и плачет.
- Тьфу на тебя Ярик, - с облегчением выдохнул я. - Зачем ты людей пугаешь?
- Она... это... идти не хочет.
- Куда?
- Никуда. Говорит, что там и останется. Меня Леся за тобой послала. Она у водопада, с Тасей...
- Умная девочка, - подал голос Витя. - Все - к водопаду. Скатимся по нему в реку и уплываем... Далеко-далеко...
- Заткнись, - оборвал его я. - Пошли, Ярик.
Мы зашагали обратно к реке.
- Она пьяная совсем, - рассказывал Ярик. - Говорит, что ты сволочь. А когда Леся согласилась, что ты сволочь, чуть глаза ей не выцарапала.
- Давно пора, - буркнул я.
- В смысле?
- Не обращай внимания. Как у тебя с Лесей?
- Изумительно! - оживился Ярик. - Я влюблен, как никогда в жизни. А вдруг получится...
- Что получится?
- Ну, это самое...
- Так ты влюблен или тебе просто этого самого хочется?
- Мне так хочется, что я почти влюблен.
Из-за поворота навстречу нам вышли четверо - Леся, Тася и два милиционера. Леся держалась чуть поодаль, а Тасю милиционеры вели, ухватив с обеих сторон под локотки.
- Добпый вечер, - сказал я.
- Добранич, - ответили милиционеры.
- Что случилось?
- А тоби дело?
- Мне дело.
- Это наши ребята, с турбазы, - вмешалась Леся.
- Ага! - захохотала Тася. - Наши... Один сволочь, другой дурак! Майкл, ты сволочь, ты прелесть! - Она престала хохотать и разрыдалась.
- Теперь бачэтэ, шо случилось? - покачал головой один из милиционеров. - Пьяная, то плачэ, то смиеться. Ругаеться. И бэз докумэнтив.
- Куда вы ее ведете?
- В отделение при турбазе. Розбыратыся будем...
По их физиономиям, раскрасневшимся и блудливым, как у котов, было понятно, как именно они намеревались разобраться с Тасей.
- Отделение отменяется, - заявил я.
- Это с какого ж перепугу?
- С такого. Это моя девушка, понятно?
Тася перестала рыдать и удивленно глянула на меня.
- Шо значыть твоя? - спросил второй милиционер.
- То и значит. Я ее парень, она моя девушка.
- Шо ж ты ее одну у водопада бросил?
- Недоглядел. Поссорились мы. Тась, прости меня, я был неправ.
Тася ничего не отвтетила, продолжая изумленно меня разглядывать.
- Прощаешь? - спросил я.
- Прощаю... - ответила, наконец, Тася.
- Отпустите ее, мужики, - сказал я милиционерам.
- У нее, между прочим, отец в киевском горкоме работает, - влез Ярик. - А он, - Ярик ткнул пальцем в мою сторону, - вообще американец!
- Шо ты нас пугаешь, - буркнул первый милиционер. - Подумаешь, киевский горком... Киев далеко. Еще амерыканця какого-то приплел...
- Он пошутил, - сказал я, нехорошо покосившись на Ярика. - Обыкновенный у нее папа. И я никакой не американец, а просто себе человек. Такой же, как вы. Только дурак, что с девушкой своей поссорился. Мужики, будьте людьми, дайте нам помириться.
Милиционеры переглянулись.
- Наказать бы его, - молвил первый, - шоб дивчат у водопада нэ кидал. А якбы она з горя в речку прыгнула?
- Я бы тоже прыгнул.
- Ладно, - с неохотой сказал второй, - нехай забирает свою ляльку. Выпить в отделении хоть есть шо? - спросил он у первого.
- Бутылка гары е,***** - ответил тот.
- Ну, гара так гара. Сопьешься чэрэз этих влюбленных...
- Так мы пойдем?
- Та идите уже...
Мы повернули обратно к турбазе.
- Майкл, - сказала Тася, - это правда?
- Что?
- Что я твоя девушка?
- Давай сейчас не будем об этом.
- А когда?
- Когда-нибудь.
- И куда же мы идем?
- На турбазу.
- А дальше?
- Посмотрим.
Возле турбазы нас поджидала остальная группа.
- Всё в порядке? - поинтересовался Серега.
- В идеальном.
- А что, вообще, случилось-то?
- Ничего особенного. Девушки засмотрелись на красоты водопада. Ладно, спокойной ночи.
- Майкл, - сказал Павел, - так ты к нам?
Я посмотрел на Тасю.
- Нет, - ответил я. - В другой раз.
- Ага, - кивнул Павел, - понятно.
- Американец! - крикнул Витя.
- Что?
- Пришли мне из Америки Статую Свободы.
- А жена твоя не приревнует?
- А жену мою я тебе в Америку отправлю...
- Договорились, - кивнул я. - Спокойной ночи.
Мы зашли в холл.
- Ну что, - сказал я, - по комнатам?
- По каким? - не понял Ярик.
- Я с Тасей - к нам, вы с Лесей - к ним.
- С какой стати ты распоряжаешься? - зло спросила Леся.
- Не нравится - можем наоборот. Мы с Тасей в ваш номер, а вы с Яриком...
- А если мне по-другому хочется?
- Можно и по-другому. Мы с Яриком идем к себе, вы с Тасей к себе. И спокойно спим до утра.
- Нет, - сказала Тася. - Майкл, я к тебе хочу.
- Тася, ты уверена? - Леся, сощурив глаза, посмотрела на подругу.
- Уверена, - с вызовом ответила та.
- Ты просто пьяная.
- Неправда. Я уже почти совсем трезвая.
- Смотри, не пожалей.
- Не пожалею.
- Леся, - вмешался я, - а чего ты, собственно, хочешь?
- Ничего, - ответила Леся, бросив на Тасю змеиный взгляд. - Пойдем, Ярик.
Осчастливленный Ярик изобразил мне на прощанье викторию и они с Лесей удалились. Мы с Тасей вошли в наш номер.
- Может, вина хочешь? - предложил я. - У нас, кажется, еще осталась бутылка.
- Нет, не хочу. Майкл, ты мне так и не ответил: я твоя девушка или нет?
- А разве обязательно быть чьей-то?
- А разве нет?
- Не знаю. Как-то нелепо всю жизнь быть чьим-то. Сперва ты чей-то ребенок, потом чей-то возлюбленный, потом чей-то муж...
- Так ведь это хорошо.
- Думаешь? А когда же быть собою?
- Разве нельзя принадлежать кому-то и быть собой?
- Нельзя. Или можно. Или можно, но я не умею.
Я присел на кровать. Тася села рядышком.
- Какой ты странный, - сказала она. - Такой, вроде, легкий, а на самом деле тебе тяжело.
- С чего ты взяла?
- Так мне кажется. А, может, ты чего-то боишься?
- Боюсь.
- Чего?
- Щекотки.
- Если шутишь, значит, боишься. Я тоже боюсь.
- Чего?
- Многого.
- А больше всего?.
- Я очень боюсь терять. Наверное, потому что долго привязываюсь. А когда привяжусь, то уже не могу расстаться.
- С какой любовью привыкает к узам воздушный шарик со свинцовым грузом, - усмехнулся я.
- Что это?
- Не знаю. Так, бессмыслица.
- А ты не боишься терять?
- Нет. Когда теряешь - пространства становится больше.
- А на что в этом пространстве опереться?
- Не знаю.
Тася вдруг зажмурила глаза.
- Ты чего? - спросил я.
- Мне вдруг по-настоящему страшно стало, - проговорила она. - Представляешь, совсем пустое пространство, никого и ничего нет. И даже терять нечего...
- Глупенькая, - сказал я. - Человеку всегда есть, что терять.
- Что?
- Кого. Себя.
- Если б я осталась совсем одна, мне было бы не жалко себя потерять. А тебе?
- Не знаю. Я вообще ничего не знаю. Я живу, как живется, и дышу, как дышится.
- А любить ты умеешь?
- Да, - кивнул я. - Умею.
- А меня ты любишь?
Я не ответил ей. Просто поцеловал. Впрочем, потом я сказал ей, что люблю ее. Кажется, несколько раз.
Расстались мы на перроне киевского вокзала, не обменявшись ни адресами, ни телефонами. Леся и Тася, держась на некотором расстоянии друг от друга, спустились в метро. Мне же Ярик, всё еще пребывающей в некой эйфории, предложил добраться до нашего района на такси.
- Я плачу, - щедро заявил он. - Только у меня, кажется, деньги кончились. Одолжишь?
- Чувствуется, что мы вернулись в Киев, - хмыкнул я. - Одолжу, не бойся. Лови тачку.
- Интерсно, что ты скажешь Даше, - заметил Ярик уже в машине.
- А что я ей должен говорить?
- Как ни крути, а ты ей изменил.
- Никому я не изменял. Нельзя изменить человеку, с которым у тебя ничего не было.
- Если любишь - можно.
- Интересно слышать это от тебя.
Я высадил Ярика у кинотеатра «Ровесник», а сам поехал дальше. В тот день я так и не позвонил Даше. Не позвонил и на следующий. На третий день я решил, что прятаться глупо и набрал ее номер.
- Алло? - послышался в трубке Дашин голос.
- Привет, - сказал я. - Как дела?
- Нормально. Тебя уже отпустили?
- Кто?
- Инопланетяне.
- Не до конца. То есть, я уже в Киеве, но меня держат на коротком поводке. Не удивляйся, если время от времени я буду исчезать.
- Ты с кем-то познакомился? - после паузы спросила Даша.
- Естественно. Мир полон людей. Всё время с кем-то знакомишься. А с кем-то расстаешься.
- Ты хочешь со мной расстаться? - сказала Даша.
- Не обязательно. Можем видеться иногда. Если ты согласна, чтобы я встречался с тобой ради дружеских бесед, а затем исчезал и возвращался, ничего другого от тебя не требуя.
- Нет, - заявила Даша.
- Почему же нет? - деланно удивился я.
- Потому что это неприлично. Не понимаю, как тебе вообще пришло в голову предложить мне такое.
- Я тоже многого не понимаю, - сказал я. - Видимо, я так и умру непонимающим. Если я когда-нибудь предстану перед Богом, ему будет приятно увидеть на моем лице удивление. Прощай, Даша. Как сказал Людовик Шестнадцатый своему палачу, «наша встреча была ошибкой».
Я повесил трубку. Честно говоря, с облегчением.
Через неделю после этого события мне, к величайшему моему изумлению, позвонила Тася.
- Привет, Майкл, - сказала она. - Это...
- Я узнал, - ответил я. - Откуда у тебя мой номер?
- Ярик дал. Мы с ним в институте встретились.
- Не такой уж, видать, и большой ваш политех.
- Ты не рад?
- Тебе как ответить - честно или вежливо?
- Майкл, - сказала Тася, - почему ты так грубо разговриваешь?
- Извини, - сказал я. - С тех пор, как я расстался с грузом, на меня стали слишком сильно давить воздушные потоки. Ничего личного.
- Очень жаль, что ничего личного. Я, собственно, вот почему звоню. Я в твоем номере тогда губную помаду не забыла?
- Что не забыла? - изумился я.
- Губную помаду.
Я с шумом выдохнул.
- Тася, - сказал я, - дай мне свой адрес.
- Зачем?
- Надо.
Тася продиктовала мне адрес - где-то на Борщаговке. Я вышел из квартиры, зашел в галантерейный магазин, купил тюбик губной помады, поймал такси и поехал на Борщаговку. Там я нашел Тасину улицу, дом, квартиру и позвонил в дверь. Тася открыла. На ней были домашний халат и шлепанцы.
- Привет, - сказал я. - Ты одна?
- Одна, - ответила она. - Проходи. Майкл, ты не представляешь себе, как я...
- Я на минутку, - покачал головой я, - Держи.
Я протянул ей тюбик с помадой.
- Что это?
- Помада. И смотри, не забывай ее нигде.
Я развернулся, чтобы уйти.
- Майкл, подожди! - Тася ухватила меня за рукав.
- Что?
- Майкл, я совсем одна осталась. С Лесей мы поругались...
- Из-за чего?
- Из-за кого. Из-за тебя, конечно.
- Зря.
- Нет, не зря. Я даже рада. Она ведь и в самом деле мною... Как бы это сказать...
- Помыкала.
- Именно. Мне без нее даже лучше...
- Вот видишь, хоть одно доброе дело я сделал.
- Да, мне лучше, но не легче. Майкл, не бросай меня совсем.
- Я не Майкл, - сказал я. - Я Миша.
- Это одно и то же.
- Это не одно и то же. Я не американец. Мы с Яриком обманули вас. И всех остальных тоже.
- Зачем?
- Долго рассказывать. Главное, что никакого Майкла нет. А с Мишей ты незнакома.
- Знакома.
- Нет. Но дело даже не в этом. Помнишь, ты говорила, что привязываешься долго, а потом не можешь расстаться.
- Помню.
- Так вот, не надо ко мне привязываться. Потому что однажды я улечу и не вернусь. И если ты успеешь ко мне привязаться, тебе станет больно по-настоящему. А я этого не хочу. Прощай.
Я развернулся и зашагал вниз по лестнице.
- А ты? - догнал меня Тасин голос.
Я остановился.
- Что я?
- Как ты дальше будешь?
- По наитию, - сказал я. - По наитию, Тасенька.
Я зашагал дальше. Между площадкой второго и третьего этажа до меня снова донесся Тасин голос:
- У меня всё равно есть твой номер телефона!
- Порви его! - крикнул я, задрав голову вверх. - Порви и выброси!
Лестничный пролет отозвался гулким эхом где-то под самой крышей. И мне вдруг показалось, что слова мои адресованы вовсе не Тасе.
С Тасей я больше не виделся. С Дашей тоже. От Ярика я узнал, что ее папе предложили место в университете Лос-Анджелеса и они всей семьей переехали в Америку. Сам Ярик, два года спустя, тоже перебрался в Америку, неожиданно для всех женившись на еврейской девушке. Звали ее, если не ошибаюсь, Юлей, характер у нее был железобетонный, и Ярика она прибрала к рукам прочно и надежно, чему сам Ярик, как мне кажется, был только рад. Обосновались они в Бостоне. Меня это не удивило - у жизни весьма своеобразное чувство юмора. Через пару месяцев я получил от него письмо, состоявшее из одной-единственной фразы, хвастливо написанной по-английски: «And, which of us is American?» («Ну, и кто же из нас американец»?) Некоторое время мы переписывались, затем переписка как-то сама собою заглохла. Я не знаю, чем Ярик занимается в Америке. Думаю, что катается на скейт-борде, ест гамбургеры и пьет кока-колу. А, может, и виски, если, конечно, жена иногда ему это позволяет.
__________________________________________________________________________________________
* Приехал на велосипеде, постучал в дверь, постучал в окно (зап. укр.)
** Ты прав (зап. укр.)
*** Вот эта девушка и вот этот жлоб (зап. укр.)
**** Ты мне еще похами (зап. укр.)
***** Бутылка самогона есть (зап. укр.)