Совместимы ли гений и добродетель? - 3
Есть два встречных вопроса, два края мироустройства, которые не вмещаются в античный идеал калокагатии (гармонии красоты и добра, эстетики и морали) и требуют иной, парадоксальной этики. Один из них - это вопрос теодицеи, оправдания Бога перед лицом человеческих страданий. Почему невинные мучатся, а порочные благоденствуют, почему на добро отвечают злом? Это вопрос "Книги Иова" переосмысляется у Достоевского в "Братьях Карамазовых". Иван бунтует против неправды, которая не только на земле, но и "выше": "...От высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка..." Итак, вопрос: можно ли оправдать Бога перед лицом незаслуженно страдающих, например, детей?
Но есть и еще один вопрос - антроподицеи, оправдания человека перед лицом Бога. Почему самые щедро одаренные от Бога оказываются наименее послушными ему, наименее достойными своего дара? "Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет и - выше", - так, вполне по "по-карамазовски", поднимает свой бунт против Бога пушкинский Сальери. Великий дар беспечного Моцарта может восприниматься как такая же несправедливость, как и страдания мальчика, разорванного генеральскими собаками.
Отсюда в русской литературе два бунта против Всевышней несправедливости: Сальери и Ивана Карамазова. Если Иван возвращает Богу билет на вход в небесное царство из-за детских страданий, то еще раньше Сальери возвращает свой билет Господу, подсыпая яд Моцарту. "-- О небо! / Где ж правота, когда священный дар, / Когда бессмертный гений -- не в награду /Любви горящей, самоотверженья, / Трудов, усердия, молений послан -- / А озаряет голову безумца, / Гуляки праздного? О Моцарт, Моцарт!... Ты, Моцарт, недостоин сам себя."
Как быть с этой двойной несправедливостью: с не-заслугами самых малых, не заслуживших своих страданий, - и самых великих, не заслуживших своего дара? Почему Бог посылает муки безгрешным и наделяет величием грешников? За что слезинка ни в чем неповинному ребенку? И за что искорка Божия гуляке праздному? Таков этот двойной вопрос об искорке и слезинке.
Ответ на оба вопроса содержится в словах Евангелия, которые Достоевский взял эпиграфом к "Братьям Карамазовым": "Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода" (Иоанн, 12:24). Человеческое страдание - как семя, которое, падая и умирая в земле, приносит невидимый плод в иных мирах. И человеческий дар - тоже семя, принесенное из иных миров, чтобы оно могло возрасти на этой земле. Именно так раскрывается смысл "семени" в "Беседах и поучениях старца Зосимы":
"Многое на земле от нас скрыто, но взамен того даровано нам тайное сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным, с миром горним и высшим, да и корни наших мыслей и чувств не здесь, а в мирах иных. Вот почему и говорят философы, что сущности вещей нельзя постичь на земле. Бог взял семена из миров иных и посеял на сей земле и взрастил сад свой, и взошло всё, что могло взойти, но взращенное живет и живо лишь чувством соприкосновения своего таинственным мирам иным..."
Слезинка ребенка - это семя, падшее в нашу землю и восходящее в иных мирах; а искорка дара - это семя, посеянное в иных мирах и восходящее на земле. Нам не дано знать, что произрастает из этой безвинной слезинки; и не дано знать, откуда берется дар в недостойном его человеке. Но именно это незнание есть способ нашего познания инаковости иных миров, их непостижимости и таинственности. И во всех наших горьких удивлениях перед незаслуженностью как человеческих страданий, так и дарований проступает ощущение "живой связи нашей с миром иным", где и корни, и всходы здешних мыслей и дел.
Но есть и еще один вопрос - антроподицеи, оправдания человека перед лицом Бога. Почему самые щедро одаренные от Бога оказываются наименее послушными ему, наименее достойными своего дара? "Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет и - выше", - так, вполне по "по-карамазовски", поднимает свой бунт против Бога пушкинский Сальери. Великий дар беспечного Моцарта может восприниматься как такая же несправедливость, как и страдания мальчика, разорванного генеральскими собаками.
Отсюда в русской литературе два бунта против Всевышней несправедливости: Сальери и Ивана Карамазова. Если Иван возвращает Богу билет на вход в небесное царство из-за детских страданий, то еще раньше Сальери возвращает свой билет Господу, подсыпая яд Моцарту. "-- О небо! / Где ж правота, когда священный дар, / Когда бессмертный гений -- не в награду /Любви горящей, самоотверженья, / Трудов, усердия, молений послан -- / А озаряет голову безумца, / Гуляки праздного? О Моцарт, Моцарт!... Ты, Моцарт, недостоин сам себя."
Как быть с этой двойной несправедливостью: с не-заслугами самых малых, не заслуживших своих страданий, - и самых великих, не заслуживших своего дара? Почему Бог посылает муки безгрешным и наделяет величием грешников? За что слезинка ни в чем неповинному ребенку? И за что искорка Божия гуляке праздному? Таков этот двойной вопрос об искорке и слезинке.
Ответ на оба вопроса содержится в словах Евангелия, которые Достоевский взял эпиграфом к "Братьям Карамазовым": "Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода" (Иоанн, 12:24). Человеческое страдание - как семя, которое, падая и умирая в земле, приносит невидимый плод в иных мирах. И человеческий дар - тоже семя, принесенное из иных миров, чтобы оно могло возрасти на этой земле. Именно так раскрывается смысл "семени" в "Беседах и поучениях старца Зосимы":
"Многое на земле от нас скрыто, но взамен того даровано нам тайное сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным, с миром горним и высшим, да и корни наших мыслей и чувств не здесь, а в мирах иных. Вот почему и говорят философы, что сущности вещей нельзя постичь на земле. Бог взял семена из миров иных и посеял на сей земле и взрастил сад свой, и взошло всё, что могло взойти, но взращенное живет и живо лишь чувством соприкосновения своего таинственным мирам иным..."
Слезинка ребенка - это семя, падшее в нашу землю и восходящее в иных мирах; а искорка дара - это семя, посеянное в иных мирах и восходящее на земле. Нам не дано знать, что произрастает из этой безвинной слезинки; и не дано знать, откуда берется дар в недостойном его человеке. Но именно это незнание есть способ нашего познания инаковости иных миров, их непостижимости и таинственности. И во всех наших горьких удивлениях перед незаслуженностью как человеческих страданий, так и дарований проступает ощущение "живой связи нашей с миром иным", где и корни, и всходы здешних мыслей и дел.