Евреи и русские (1)
Как писать о нациях, оставаясь на той высоте духа, с какой только и можно их понимать, не впадая в мерзость национализма или интеллектуального сладострастия? Этa статья - лирическая попытка разглядеть общие контуры русского и еврейского характеров и их взаимодействие в духовной культуре XX века.
Еврейское в русских, русское в евреях
Кто в мире может понять русских лучше, чем евреи? Теплые, душевные народы. В их исторической закупоренности, черте оседлости, железном занавесе, столетиях одиночества, обособленности от мира настояна теплота.
Отметим пунктирно несколько самых выдающихся черт общности:
1. Религиозная устремленность евреев и русских. Вл. Соловьев приводил три причины, почему именно еврейский народ породил христианство, и они же в какой-то степени могут быть отнесены к русскому народу: 1) религиозная сосредоточенность всей национальной жизни; 2) самодеятельность и самостоятельность, жизненная активность и целеустремленность нации; 3) обрядовый материализм, система религиозных правил, отделяющих чистое от нечистого. Глубокое отношение к святости, в том числе к святости материальной жизни - церковный обиход, утварь, пост; законы таара и кашрута, ритуальной чистоты. Теплота материальной жизни в Боге. Приведу слова русского мыслителя и исследователя духовной жизни Георгия Федотова: «Христианство... превращается все более в религию священной материи: икон, мощей, святой воды, ладана, просвир и куличей... Это ритуализм, но ритуализм страшно требовательный и морально эффективный. В своем обряде, как еврей в законе, москвич находит опору для жертвенного подвига». [1]
2. Склонность к утопическому мышлению, подчинение всей жизни цельным принципам и идеалам, предназначенным к осуществлению в отдаленном будущем: «жить ради детей, во имя счастья грядущих поколений» и т.д. По мысли Достоевского, «русскому скитальцу необходимо именно всемирное счастие, чтоб успокоиться: дешевле он не примирится, - конечно, пока дело только в теории».[2] Огромная роль фантазии, сказки, чуда, мечты в складе национального мышления. И евреи, и русские - народы вдохновения и Откровения, а не эмпирического рассудка.
3. Приверженность идеалу социального равенства и справедливости, готовность искоренять аристократические привилегии даже ценою индивидуальной свободы. Социалистическая, эгалитарная настроенность, жажда переустройства всего мира в соответствии с религиозно-социальными учениями. Хилиазм, эсхатологизм. Устремленность к концу истории, к вечному царству правды. Революционность. Ничего не жаль, нечего терять, кроме своих цепей. Маркс и Бакунин, их взаимная подозрительность, рачительного революционера-бухгалтера и революционера-анархиста, готового и себя, и весь мир перевернуть вверх тормашками. И хотя в России победил марксизм, бакунинщина из него вылезла и под именем «ленинизма» примирила его с собой.
4. Чувство народной стихии, с которой личность сливается, обретая себя. Долго хранимые, вплоть до XX века, традиции общинной жизни - крестьянским миром и всем кагалом. Колхоз и кибуц. Обилие легенд и анекдотов, слухов и сплетен, коммунальность, шептание по углам, привычка всех обсуждать, соседственность, местечко и деревня. Сказ, устная речь, сильные фольклорные начала в культуре.
5. Привычка к странствиям, неприкаянность, кочевнический элемент в русской цивилизации, обусловленный территориальным размахом земли. Чаадаев: «В домах наших мы как будто определены на постой; в семьях мы имеем вид чужестранцев; в городах мы похожи на кочевников...» Достоевский: «Эти русские бездомные скитальцы продолжают до сих пор свое скитальчество и еще долго, кажется, не исчезнут.» Судьба Вечного Жида близка русской душе. Рассеяние русских утвердилось в XX веке и географически, потоками эмигрантов, беженцев, невозвращенцев. Одна из самых больших и культурно насыщенных диаспор в мире, наряду с еврейской. Еврейская диаспора обрела в России первую в мире родину социализма - а русские, выброшенные со своей родины, стали создавать диаспору по всему миру.
6. Универсализм, легкое усвоение культурных обычаев, научных и технических достижений других народов, переимчивость, подражательность, гибкость ума, обусловленная огромным историческим опытом смешения, сосуществования, сотрудничества с другими народами. Более ста наций населяют Россию, и евреи в своих скитаниях населяли земли множества наций. И русские, и евреи, как одаренные актеры, склонны к перевоплощению, вживанию в чужие роли.
7. Многовековой опыт страданий и преследований (египетский и вавилонский плен, татаро-монгольское иго, черта оседлости, крепостное право...). Отсюда склонность к меланхолии, унынию, скорби. В отличие от европейцев, охотно делятся отрицательными эмоциями, жалуются на жизнь, даже бравируют своими неудачами. (Но у евреев все-таки больше замкнутости, осторожности: не принято говорить вслух о смерти, тяжелых болезнях).
8. Сочетание меланхолии с мягким юмором, лирическим воодушевлением, жизнеприятием - слезы сквозь смех (Гоголь, Чехов, Бабель, Шолом-Алейхем, Перец Маркиш). Ирония и самоирония. Привычка смеяться надо всем - и прежде всего над собой, но при этом сохранять в душе святое.
9. Психологическая открытость, общительность, разговорчивость, эмоциональность, задушевность, легкая возбудимость (до взвинченности), готовность делиться своими чувствами, доверять сокровенное, обсуждать свою личную жизнь. Легковерность и доверчивость, с той разницей, что евреи больше верят своим, а русские - чужим.
10. И евреи, и русские - логоцентрические, «литературные» нации, для которых Книга, письменное слово есть источник высшего религиозно-морального авторитета. В России классическая литература - Пушкин, Гоголь, Достоевский, Толстой - выступает в роли «Священного писания», содержит заповеди и поучения и осуществляет духовное руководство и общественной, и личной жизнью. Вся культура обоих народов строится вокруг Слова; «святая русская литература», святость и заповеданность слова. Словесность - «учебник жизни» (Чернышевский). Зачитываются до умопомрачения, до забвения реальности, до сладкой истомы. Мир в тумане слов.
11. Любовь евреев к русской природе и к поэзии, которые они воспринимают как свое духовное достояние. Широта, простор - в этом есть что-то сужденное евреям в их скитальчестве и рассеянии: не чужбина, а новая родина, которой должен стать весь мир. Грусть русской осени, чистота красок, прозрачность воздуха, нагота равнины и огромность неба, - все это созвучно еврейскому сердцу, что несравненно выразилось у Исаака Левитана. Природа, очищенная от тесноты и жара, открытая небесному сиянию, легкая, воздушная, смиренная, не возносящаяся (горы), униженная перед Богом. Совсем иная, чем библейская, но близкая той части еврейской души, которая ищет себя в диаспоре, в рассеянии и находит отчасти в россиянстве.
12. Музыкальность души, любовь к народным мелодиям, к хоровому пению, к национальным песням и танцам. В кибуце водят хороводы, как в русской деревне. Чеховская «Скрипка Ротшильда»: русский завещает еврею свою музыку и свою скорбь. (У русских больше гармонь или гитара), пьяная задушевность, романсы; у евреев - скрипка терзает душу). Дунаевский, братья Покрас, Фельцман, Фрадкин, Баснер, Блантер и другие композиторы-евреи - создатели популярной песни в СССР.
Россия - Левиафан
Несмотря на свирепые гонения и царских, и советских времен, евреи все-таки прижились в России, в среде бесшабашного, «нерегулярного» народа, где могла сполна проявиться их любовь к извилистым ходам бытия. Евреи часто склонны действовать с фантазией, хитринкой, подвохом, в обход и «несмотря на», а в данной стране - это единственно честный и нормальный способ существования, так что здесь они оказались в родной стихии, где можно уповать не на закон и порядок, а только на свою смекалку и Божью милость. Бог и народ, цари и пророки, войны и казни, молитвы и чудеса, жестокость и милосердие, безудержность буйства и неистовость покаяния - здесь евреи нашли страстный, яростный библейский мир, давно исчезнувший на просвещенном Западе, но странным образом оживший для них в России XIX и XX веков. В этой необъятной стране России евреи нашли своего Левиафана, свой страх и трепет, своего зверя из бездны, описанного в Книге Иова как «верх путей Божиих» и одновременно как беспощадное чудовище: «Надежда тщетна - не упадешь ли от одного взгляда его?» В России легче, чем в какой-либо другой стране, ощутить сотрясение всех устоев бытия, пошатывание исторической почвы, как перед землетрясением, - гул идет по всей земле, узнающей поступь ревнующего и карающего Бога. Это всегдашнее предчувствие катастрофы, это грозовое веянье из иных миров вошло в судьбу евреев с библейских времен, и Россия, даже при сознательном отталкивании от нее, оказалась воплощенным архетипом и «странным аттрактором» их коллективного бессознательного.
Марк Шагал. Я и деревня (1911)
Еврейско-русский воздух
Феномен русской интеллигенции, оторванной от почвы, от своего народа, близок еврейству, диаспоре, странничеству. По духовному типу еврею роднее всего именно русский интеллигент, живущий в своей стране как в эмиграции, от всего отстраненный, все подвергающий критике, мечтательный, склонный к утопиям. Евреи помогли становлению русской интеллигенции, а интеллигенция глубоко вобрала еврейство в культуру и судьбу России. Там они перемешались, слились. По мысли Г. П. Федотова, «Недаром, начиная с [18]80-х годов, когда начался еврейский исход из гетто, обозначилось теснейшее слияние русско-еврейской интеллигенции не только в общем революционном деле, но и во всех духовных увлечениях, а главное, в основной жизненной установке: в пламенной беспочвенности и эсхатологическом профетизме. <...> Шпенглер видит в кружках русской интеллигенции продолжение духа и традиции талмудистов». [3]
С западной точки зрения, евреи и русские - невыдержанные, «малахольные», «без тормозов». Оба народа - не «комильфо», не из «хорошего общества», из каких-то других низин и высот жизни. Обоим знакомо «из бездны взываю к тебе, Господи» и «у бездны мрачной на краю». Оба склонны отдаваться эмоциям и фантазиям, уноситься за предел, порой впадать в истерику. Непривычка к середине, невладение формой. Содержание перехлестывает, рвется наружу.
Евреи и русские эмоционально заводят, подначивают друг друга, они так слаженно шагают через мосты истории, что те рушатся от резонанса. С революцией и коммунистическим экспериментом случилась именно такая подначка и взаимозаводка. Еврей хочет показать русскому, что он еще более русский - бесстрашный, несгибаемый, идущий напролом (феномен Троцкого). Русский хочет показать еврею, что он еще больше еврей: дальновиднее, хитроумнее, действует сознательно, планомерно, обуздывая стихию (феномен Ленина). Левинсон в «Разгроме» Фадеева - русская несгибаемость и еврейская сознательность в борьбе со стихийностью. В результате сама расчетливость и планомерность (еврейская) принимают формы удалые, бесшабашные, безудержные (русские) - и это есть советский режим, с его громадьем планов, с его лихачеством в самой планомерности (даешь досрочное выполнение... пятилетку в три года... нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме). Экстаз и истерия планирования, захлеб цифрами, разудалость бухгалтерии - феномен советского пламенного бюрократизма. Русское «раззудись плечо, размахнись рука», помноженное на еврейское интеллектуальное упрямство, дотошность, стремление довести все до логического конца, пусть даже с риском провала… Но если, по расчетам, там должна быть сияющая даль социализма, - там она и будет, а если нет, то тем хуже для реальности.
Талмудизм советской власти, ее пристрастие к словам, к их малейшим идеологическим оттенкам, вера в самоценную, самодвижущую силу слов, от которых действительность станет краше и веселее, - это и еврейское, и русское. Как и вера в проекты, начертанные на бумаге, талмудический спор об их толкованиях, о перекосах, правой и левой линии, о мельчайших оттенках в употреблении слова классиками марксизма. Отношение к их писаниям как к Библии, подлежащей многослойным толкованиям и переложениям: Тора - Мишна - Гемара - Каббала... Такая же талмудическая иерархия: Маркс, Энгельс, Ленин, потом Сталин, зарубежные продолжатели марксизма - выдающиеся деятели партии и правительства - основоположники соцреализма - писатели братских стран... У каждого уровня свой авторитет, измеряемый длиной и частотой цитат, значимость которых можно исчислить в миллиметрах занятой ими газетной площади.
О русских говорят, что это народ крайностей и полюсов. Бердяев перечисляет (в «Русской идее»): деспотизм - и анархизм; обрядоверие - и искание правды; индивидуализм - и безличный коллективизм; национализм - и универсализм; искание Бога - и воинствующее безбожие; рабство - и бунт… Евреи - тоже нация крайностей: накопители и бессребреники, реалисты и фантазеры, капиталисты и коммунисты, здравомыслящие и чудаковатые. У западных людей широка зона срединного, нейтрального, секулярного образа жизни - того, что естественно, что оправдано человеческой природой. Евреи и русские постоянно задают себе невыполнимые задачи - и то взлетают выше, то падают ниже средней нормы. Склонность к иррационализму, экзистенциализму, персонализму в философии - В. Розанов, Н. Бердяев, Л. Шестов, Ф. Розенцвейг, М. Бубер, Э. Левинас.
Подпольный человек Достоевского, да и сам Достоевский - «еврей» в своей нерасчетливой расчетливости, сверхактивности, опрометчивости (шолом-алейхемовский Менахем-Мендл): всё рассчитать, поставить на кон, чтобы выиграть наверняка - и... проиграть с треском. Подросток - «жид»: мечтает стать Ротшильдом. Лев Толстой говорил о еврейскости Достоевского. Экзистенциальная ситуация подполья, «вненаходимости» характерна именно для евреев и в русскую литературу перенесена Достоевским.
Вообще, как ни странно, именно с «антисемитами» Гоголем и Достоевским приходит в русскую литературу еврейский дух. С Гоголем и Достоевским само русское общество обуржуазивается, «чичиковеет»; возможно, украинские и польские корни писателей сделали их чувствительными к этому духу вторичной, денежно-знаковой, игровой и проектной среды, в которой, оттесненные от природы и почвы, вращались евреи. Природа отступает на задний план, а вперед выступают «еврейские» идеи - обогащения, обладания знаками и символами власти. В "Петербургских повестях" господствует гнилая городская среда, а Акакия Акакиевича - маленькoго человека в маленьком мире - легко представить обитателем штетла, местечка. И портной Петрович, и «значительное лицо» - это разного уровня «начальники», перед которыми Акакий Акакиевич - тварь дрожащая. И Раскольников по образу жизни и мышления - «тварь дрожащая», хотя и мнит себя «право имеющим». Как давно отмечалось, у Достоевского в картинах Петербурга преобладает желтый цвет, который традиционно ассоциируется с еврейством... «Се черно-желтый свет, се радость Иудеи» (Мандельштам).
У обоих народов обнаруживается сочетание двух полюсов: непосредственной эмоциональности - и отвлеченной рассудочности. Наитие и «нутро», простое доверие Богу, детскость, отразились в хасидизме, эмоционально-харизматическом направлении иудаизма. Жить сердцем, видеть Бога в малости и повседневности. Хасидизм, возникший именно на еврейско-славянской почве, сродняет эти народы. Как пишет Гершом Шолем, «бОльшая часть русского и польского еврейства втянулась в орбиту этого движения (хасидизма)..., но за пределом славянских стран и России эта форма мистицизма нигде не могла укорениться». [4] Украина по числу еврейских святынь считается второй страной в мире после Израиля. У места захоронения рабби Нахума в Умани предполагалось построить самую большую синагогу в мире, на пять тысяч молящихся. Неученое, некнижное обращение к Богу - от переполненного сердца, в чаянии радости.
И одновременно - книжность обоих народов, преданность слову и словесному поучению. Рефлективность, «умышленность». Действие часто растворяется в саморефлексии, в построении множественных точек зрения, в искусстве комментария и интерпретации. Иов и Достоевский, Бубер и Бахтин, диалогичность обеих наций, сильно выраженная жестикуляция, размашистая - по-русски, торопливая - по-еврейски (у первых - с лихвой пространства, у вторых - времени в обрез). Любовь к нескончаемым беседам и словопрениям, вплоть до потери чувства реальности. Значима установка на самосознание, идею, эксперимент над собой. Хотя одна нация владела обширнейшей территорией в мире, а другая на протяжении многих веков оставалась бездомной, обе эти крайности способствовали развитию умственного и прожектерского подхода к бытию. Раввины, книжники, мудрецы, начетники, фантазеры и интерпретаторы задавали тон в еврействе, мало соприкасавшемся с реальностью окружающего общества. Россия создавалась и пересоздавалась по планам: крещение Руси князем Владимиром, европеизация России Петром Первым и Екатериной Второй, социалистическая революция и построение коммунизма при Ленине-Сталине, горбачевская перестройка... На первом месте всегда были идея и проект, всё вводилось и учреждалось не из народного бытия и обычая, а из многодумной «головы с органчиком» (М. Салтыков-Щедрин), застревающим на очередной преобразовательной идее. Отсюда и Петербург - «самый отвлеченный и умышленный город на всем земном шаре» (Ф. Достоевский), и призрак коммунизма, вышедший из головы Маркса и недаром воплотившийся именно в России, столь гостеприимной ко всяким умозрительным абстракциям.
Это сочетание хасидизма и талмудизма, сердечной веры и книжной мудрости - в характере обоих народов. Талмудические черты есть во Вл. Соловьеве и О. Мандельштаме, хасидские - в Вас. Розанове и Б. Пастернаке. Юродивость, спонтанность - и культурная опосредованность. И то, и другое - от идеализма: мир сводится к сердцу или к книге. У обоих народов трудные отношения с реальностью, им чуждо европейское противопоставление объекта и субъекта, слабо развита эпистемология, с ее поиском надежных критериев объективной истины. От слишком немецкого Канта евреи (Герман Коген, Эрнст Кассирер) движутся к неокантианству, с его преобладанием коллективной субъективности, совместной веры, истинность которой скорее соразделяется, чем проверяется. Очевидна склонность евреев к философскому конструктивизму и интуитивизму; ученики Г. Когена - Борис Пастернак и Матвей Каган, старший друг и сомышленник М. Бахтина. Кантовский острый и последовательный дуализм смягчается в неокантианстве в пользу «вещей-для-нас». И русские: Луначарский, Горький, махисты-ревизионисты (Богданов, Юшкевич) - тянутся туда же: к неокантинству, к построению веры из человеческого общежития, совокупности вер, а не из проверки объективной истиной. Коллективность опыта, «соборность» как решающий фактор верной ориентации в мире...
«Да, был такой особенный еврейско-русский воздух, о котором один еврейский поэт сказал: “Блажен, кто им когда-либо дышал”».[5]
[1] Г. П. Федотов. Письма о русской культуре, в его кн. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры, в 2 тт. С.-Петербург, изд. "София", 1991, т. 1, С.174, 175.
[2] Достоевский Ф.М. Пушкин. Очерк. Полн. собр. соч. в 30 тт., т. 26, Л., Наука, 1984, С. 137.
[3] Федотов Г. П. Россия и свобода, в его книге: Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры, в 2 тт. СПб., изд. «София», 1991, т. 1, С. 285.
[4] Gershom Scholem. Major Trends in Jewish Mysticism. New York: Schocken Books, 1995, p. 325.
[5] Федотов Г. П. Россия и свобода, цит. изд., С. 285.