Староверы
Начало лета для меня, школьника всегда было связано с началом большого приключения. Это было блаженство, не просыпаться рано в школу, не сидеть за партой, тогда, когда за окном благоухает сирень, а перед тобой целых три месяца безмятежной, вольготной жизни.
Для меня лето после окончания пятого класса началось отъездом в трудовой лагерь. Я не имел совершенно никакого понятия, куда мы едем, и что мы там будем делать. Для меня это было приключение.
Жизнь - штука непредсказуемая. В то лето она занесла меня, вместе с моими одноклассниками, в глухое село под названием Сёмино на севере области. Мы приехали в это село к полудню субботы. Оказалось, что начальства на месте нет и мы, невольно стали на время персонажами картины «Не ждали». Начальник лагеря - усатый военрук, майор в отставке, долго не отпускал автобусы, будучи в неведении о нашем расселении. Мы долго сидели возле них, кто на бревнышке, а кто и просто на траве. Еще тогда я заметил, что в селе очень малолюдно. Казалось, что даже кошки попрятались по сараям и наблюдают оттуда за нами сквозь щели в досках.
[Только читать!]
И вот, наконец, нас, ребятишек, с грехом пополам, поселили в большом деревянном двухэтажном доме - бывшем интернате. Девочки на первом этаже, мальчики, как всегда это бывает, на втором. Кровати-матрасы там были, а вот постельных принадлежностей нам никто не обещал. К тому же выяснилось, что и питанием нашу ораву никто не обеспечит. Наш бравый майор, найдя где-то машину, сгонял в райцентр и закупил сухой паек на весь личный состав . Уже к вечеру нам было выдано каждому по половине круга «Краковской» колбасы и печенье.
Остаток дня и воскресенье мы прожили в безделии, питаясь колбасой и печеньем. И хотя порядки в лагере были полувоенные, мы, мальчишки начали осваивать территорию. Выяснилось, что речка, протекавшая в пятидесяти метрах от интерната, называется Узола и в ней водится рыбёшка. Тотчас были нарезаны удочки и новоиспеченные рыбаки веселой кучкой облепили опоры мостика. До сих пор удивляюсь, где мы взяли крючки и лески тогда! Да ведь что-то даже поймали!
Село же удивляло все больше и больше. По улицам, в большинстве своем, двигались бабушки с суровыми лицами в длинных юбках и платках завязанных под подбородком. Но мне тогда казалось, что все деревенские бабушки должны выглядеть именно так. Мужчины выглядели, как обычно, как и во всех селах. Молодежи не было видно совсем.
Две учительницы, бывшие с нами в лагере, собрали нас всех и рассказали, что мы приехали в село, где живут старообрядцы. Они рассказывали о том, какие это особенные люди, о том, что их традиции сильно отличаются от традиций других деревень, просили без особой нужды не общаться с ними и ничего у них не спрашивать. Предупреждали об их замкнутости. Рассказывали о том, что если попросить у староверов воды напиться, они не пустят на порог своего дома, а непременно вынесут кружку с водой за ворота, а после обязательно ее выкинут. С того момента, мы стали пристальней приглядываться к местным жителям. Удивлял говор селян. Говорили они строго на «о» с каким-то особым припевом, что для нас, городских жителей было очень непривычно.
В понедельник, когда появилось местное начальство, оказалось, что нас действительно никто не ждал здесь. Все занимались своим делом, и рабочие руки не были нужны. Учительницы настаивали на возвращении лагеря обратно в город. Но не таков был наш суровый начальник лагеря. Он считал, раз ребята приехали в трудовой лагерь, они должны пройти трудовую практику.
Наш бравый майор, проявив чудеса воинской смекалки, нашел на местном деревообрабатывающем предприятии работу для нас. Оказалось, что Сёмино и есть родина знаменитой хохломской росписи. А хохломской её называют лишь потому, что местные ремесленники продавали свои изделия на ярмарке в соседнем селе Хохлома. Здесь же находилось предприятие, на котором выпускали расписные ложки и чашки. Оно-то и приняло нас на работу.
На следующий день в нашем интернате появилась выделенная специально для нас повариха и горячая еда. Жизнь стала веселей. В свою очередь и у нас появились трудовые обязанности.
Во двор нашего интерната привезли несколько машин бревен. Оказалось, что почти все бревна липовые, редко-редко попадалась осина. Наша задача была распилить все эти бревна на небольшие чурбаки, и некоторые из них расколоть на поленья.
Под руководством нашего мудрого начальника мужская половина нашего лагеря сколотила козлы, и начала освоение двуручных пил. Конечно, в этом нелегком деле было не все гладко. Не все шестиклашки могли понять, что пилу нужно тянуть только в одну сторону, на себя. Здесь впервые я узнал, что кроме топора, с которым каждый мальчишка знаком с раннего детства, существует и колун. И колоть дрова, оказывается, не такое простое дело. Но мне оно, с трудом, но далось. Девчонки были на подхвате, собрать поленья, сложить их в поленницу. А поскольку работы у них было немного, они под руководством учительниц, постоянно мели двор и прибирались в нашем жилище.
Наши чурбаки и поленья шли на завод, и там из них изготавливали хохломские изделия, которые потом расходились по различным уголкам нашей страны, и страшно было подумать, даже за границу.
Работа занимала у нас не более пяти часов в день, поэтому у нас оставалось довольно времени на мальчишеские забавы. Погода стояла дождливая, часто и на работу то нельзя было выходить, поэтому большую часть времени мы проводили в нашем жилище, играя в основном в карты. Наши учительницы, как могли, организовывали нас.
Кормили нас вкусно, прямо в одной из комнат нашего интерната. Когда в один из первых дней после обеда мы выбежали веселой гурьбой к колодцу помыть посуду, мы наткнулись на суровый взгляд одной из местных бабушек. Она так отчитала нас за то, что мы моем посуду вблизи колодца и колодезной водой, что вышедшей было нам на защиту военрук, прикусил ус и приказал собрать всю посуду и идти к речке. Только потом я узнал, как трепетно относятся староверы к своим колодцам. Да, похоже, что и сама колодезная вода была у них священной. С тех пор каждый из нас в любую непогоду три раза в день приходил на берег Узолы, чтобы потереть речным песком свою алюминиевую миску и эмалированную кружку.
Долго ли можно держать мальчишек взаперти? Несмотря на запреты начальника лагеря уходить далеко от интерната, мы стали делать вылазки подальше. Всех больше нас занимал завод, который находился тут же за речкой. Охрана на заводе была чисто номинальная. Проходная была. Со сторожем, как положено. Но разведотряды донесли, что с другой стороны завода нет одного звена забора. И мы стали частыми гостями предприятия.
Мы заглядывали в различные строения. Трудно назвать цехами эти приземистые одноэтажные домики, в которых молчаливо-доброжелательные дяденьки проявляли чудеса токарного искусства. Я часами мог смотреть, как из-под резца токаря из простого липового чурбачка рождается деревянный горшочек или миска. Как непрерывной струей бежит липовая стружка и сама укладывается в аккуратные холмики на полу. Не проходит и пяти минут, как на свет появляется новое изделие.
А запах! Запах свежей липовой древесины! Кажется, даже сейчас я узнаю его из тысячи других. Нас не гоняли, даже иногда дарили нам какое-нибудь изделие, если обнаруживали на нем даже самый незначительный брачок.
Кстати, на заводе открылось странная малолюдность улиц села. Почти все его жители занимались изготовлением каких-то изделий на заводе или на дому. Мужчины изготавливали ложки, женщины их расписывали. И получали за свою работу очень хорошие деньги. Все при деле. Кто-то делал заготовки для ложек - баклуши. Именно отсюда пошло выражение «бить баклуши». Делать заготовки для ложек, считалось легким занятием.
Ложкарный цех на заводе представлял особый интерес. В нем работало-то всего четыре человека. Но то, с какой виртуозностью они делали ложки, вызывало наше восхищение. Баклуши, закупавшиеся у жителей села, лежали горкой на полу. Один из работников брал одну заготовку, подносил ее к вращающемуся станку, раз, и готова вогнутая часть ложки, второй брал эту заготовку, подносил к другому станку, два, и готова наружная часть черпака. Третий вставлял ручку полуготовой ложки в следующий станок, и получалась аккуратная ручка. А у окна сидел дедок, который вручную, ножичком затачивал конец ручки. И все, ложка готова. Неудивительно что, вскоре все мы ели некрашеными ложками.
При всем своем восхищении мы никогда не забывали, что и эти мастера были староверами и старались поменьше с ними разговаривать.
Видимо, заметив наш интерес к заводу, руководство нашего лагеря организовало экскурсию туда. Тогда мы впервые попали в святую святых завода - художественную мастерскую. В ней за длинными столами сидели женщины всех возрастов во вполне городских платьях и расписывали, сделанные в токарных цехах миски и чашки. Я впервые видел столько художников в одном месте. Казалось, что мы находимся в каком-то вернисаже и только характерный говорок художниц напоминал нам, что мы в глухом селе северного района, а эти женщины тоже придерживаются культуры старообрядцев.
Оказалось, что художницы рисуют свои рисунки не на золотом, а на серебряном поле горшочков и чаш, и только после покрытия изделия лаком, оно приобретает привычный золотистый цвет. Нам показывали огромные деревянные кувшины и маленькие ложечеки, покрытые хохломской росписью. И как водится, нам всем подарили по маленькому сувенирчику, еще не покрытому лаком. Готовые, лакированные изделия выносить с завода, было строго запрещено, об этом нас сразу предупредили. Все только на продажу. Видно скупость, расчетливость тоже одна из характерных черт старообрядчества.
За время нашей трудовой практики мы напилили довольно много чурбачков для этого завода и накололи немало дров для изготовления баклуш. Было приятно осознавать, что в этих удивительных изделиях, может быть есть частичка и твоего труда.
Видимо с того лета я как-то по-особому отношусь к культуре старообрядцев. И всегда настораживаюсь, услышав слово «старовер». Несмотря на то что эти люди живут в нашем мире, они до сих пор остаются обособленной группой нашего народа.
Для меня лето после окончания пятого класса началось отъездом в трудовой лагерь. Я не имел совершенно никакого понятия, куда мы едем, и что мы там будем делать. Для меня это было приключение.
Жизнь - штука непредсказуемая. В то лето она занесла меня, вместе с моими одноклассниками, в глухое село под названием Сёмино на севере области. Мы приехали в это село к полудню субботы. Оказалось, что начальства на месте нет и мы, невольно стали на время персонажами картины «Не ждали». Начальник лагеря - усатый военрук, майор в отставке, долго не отпускал автобусы, будучи в неведении о нашем расселении. Мы долго сидели возле них, кто на бревнышке, а кто и просто на траве. Еще тогда я заметил, что в селе очень малолюдно. Казалось, что даже кошки попрятались по сараям и наблюдают оттуда за нами сквозь щели в досках.
[Только читать!]
И вот, наконец, нас, ребятишек, с грехом пополам, поселили в большом деревянном двухэтажном доме - бывшем интернате. Девочки на первом этаже, мальчики, как всегда это бывает, на втором. Кровати-матрасы там были, а вот постельных принадлежностей нам никто не обещал. К тому же выяснилось, что и питанием нашу ораву никто не обеспечит. Наш бравый майор, найдя где-то машину, сгонял в райцентр и закупил сухой паек на весь личный состав . Уже к вечеру нам было выдано каждому по половине круга «Краковской» колбасы и печенье.
Остаток дня и воскресенье мы прожили в безделии, питаясь колбасой и печеньем. И хотя порядки в лагере были полувоенные, мы, мальчишки начали осваивать территорию. Выяснилось, что речка, протекавшая в пятидесяти метрах от интерната, называется Узола и в ней водится рыбёшка. Тотчас были нарезаны удочки и новоиспеченные рыбаки веселой кучкой облепили опоры мостика. До сих пор удивляюсь, где мы взяли крючки и лески тогда! Да ведь что-то даже поймали!
Село же удивляло все больше и больше. По улицам, в большинстве своем, двигались бабушки с суровыми лицами в длинных юбках и платках завязанных под подбородком. Но мне тогда казалось, что все деревенские бабушки должны выглядеть именно так. Мужчины выглядели, как обычно, как и во всех селах. Молодежи не было видно совсем.
Две учительницы, бывшие с нами в лагере, собрали нас всех и рассказали, что мы приехали в село, где живут старообрядцы. Они рассказывали о том, какие это особенные люди, о том, что их традиции сильно отличаются от традиций других деревень, просили без особой нужды не общаться с ними и ничего у них не спрашивать. Предупреждали об их замкнутости. Рассказывали о том, что если попросить у староверов воды напиться, они не пустят на порог своего дома, а непременно вынесут кружку с водой за ворота, а после обязательно ее выкинут. С того момента, мы стали пристальней приглядываться к местным жителям. Удивлял говор селян. Говорили они строго на «о» с каким-то особым припевом, что для нас, городских жителей было очень непривычно.
В понедельник, когда появилось местное начальство, оказалось, что нас действительно никто не ждал здесь. Все занимались своим делом, и рабочие руки не были нужны. Учительницы настаивали на возвращении лагеря обратно в город. Но не таков был наш суровый начальник лагеря. Он считал, раз ребята приехали в трудовой лагерь, они должны пройти трудовую практику.
Наш бравый майор, проявив чудеса воинской смекалки, нашел на местном деревообрабатывающем предприятии работу для нас. Оказалось, что Сёмино и есть родина знаменитой хохломской росписи. А хохломской её называют лишь потому, что местные ремесленники продавали свои изделия на ярмарке в соседнем селе Хохлома. Здесь же находилось предприятие, на котором выпускали расписные ложки и чашки. Оно-то и приняло нас на работу.
На следующий день в нашем интернате появилась выделенная специально для нас повариха и горячая еда. Жизнь стала веселей. В свою очередь и у нас появились трудовые обязанности.
Во двор нашего интерната привезли несколько машин бревен. Оказалось, что почти все бревна липовые, редко-редко попадалась осина. Наша задача была распилить все эти бревна на небольшие чурбаки, и некоторые из них расколоть на поленья.
Под руководством нашего мудрого начальника мужская половина нашего лагеря сколотила козлы, и начала освоение двуручных пил. Конечно, в этом нелегком деле было не все гладко. Не все шестиклашки могли понять, что пилу нужно тянуть только в одну сторону, на себя. Здесь впервые я узнал, что кроме топора, с которым каждый мальчишка знаком с раннего детства, существует и колун. И колоть дрова, оказывается, не такое простое дело. Но мне оно, с трудом, но далось. Девчонки были на подхвате, собрать поленья, сложить их в поленницу. А поскольку работы у них было немного, они под руководством учительниц, постоянно мели двор и прибирались в нашем жилище.
Наши чурбаки и поленья шли на завод, и там из них изготавливали хохломские изделия, которые потом расходились по различным уголкам нашей страны, и страшно было подумать, даже за границу.
Работа занимала у нас не более пяти часов в день, поэтому у нас оставалось довольно времени на мальчишеские забавы. Погода стояла дождливая, часто и на работу то нельзя было выходить, поэтому большую часть времени мы проводили в нашем жилище, играя в основном в карты. Наши учительницы, как могли, организовывали нас.
Кормили нас вкусно, прямо в одной из комнат нашего интерната. Когда в один из первых дней после обеда мы выбежали веселой гурьбой к колодцу помыть посуду, мы наткнулись на суровый взгляд одной из местных бабушек. Она так отчитала нас за то, что мы моем посуду вблизи колодца и колодезной водой, что вышедшей было нам на защиту военрук, прикусил ус и приказал собрать всю посуду и идти к речке. Только потом я узнал, как трепетно относятся староверы к своим колодцам. Да, похоже, что и сама колодезная вода была у них священной. С тех пор каждый из нас в любую непогоду три раза в день приходил на берег Узолы, чтобы потереть речным песком свою алюминиевую миску и эмалированную кружку.
Долго ли можно держать мальчишек взаперти? Несмотря на запреты начальника лагеря уходить далеко от интерната, мы стали делать вылазки подальше. Всех больше нас занимал завод, который находился тут же за речкой. Охрана на заводе была чисто номинальная. Проходная была. Со сторожем, как положено. Но разведотряды донесли, что с другой стороны завода нет одного звена забора. И мы стали частыми гостями предприятия.
Мы заглядывали в различные строения. Трудно назвать цехами эти приземистые одноэтажные домики, в которых молчаливо-доброжелательные дяденьки проявляли чудеса токарного искусства. Я часами мог смотреть, как из-под резца токаря из простого липового чурбачка рождается деревянный горшочек или миска. Как непрерывной струей бежит липовая стружка и сама укладывается в аккуратные холмики на полу. Не проходит и пяти минут, как на свет появляется новое изделие.
А запах! Запах свежей липовой древесины! Кажется, даже сейчас я узнаю его из тысячи других. Нас не гоняли, даже иногда дарили нам какое-нибудь изделие, если обнаруживали на нем даже самый незначительный брачок.
Кстати, на заводе открылось странная малолюдность улиц села. Почти все его жители занимались изготовлением каких-то изделий на заводе или на дому. Мужчины изготавливали ложки, женщины их расписывали. И получали за свою работу очень хорошие деньги. Все при деле. Кто-то делал заготовки для ложек - баклуши. Именно отсюда пошло выражение «бить баклуши». Делать заготовки для ложек, считалось легким занятием.
Ложкарный цех на заводе представлял особый интерес. В нем работало-то всего четыре человека. Но то, с какой виртуозностью они делали ложки, вызывало наше восхищение. Баклуши, закупавшиеся у жителей села, лежали горкой на полу. Один из работников брал одну заготовку, подносил ее к вращающемуся станку, раз, и готова вогнутая часть ложки, второй брал эту заготовку, подносил к другому станку, два, и готова наружная часть черпака. Третий вставлял ручку полуготовой ложки в следующий станок, и получалась аккуратная ручка. А у окна сидел дедок, который вручную, ножичком затачивал конец ручки. И все, ложка готова. Неудивительно что, вскоре все мы ели некрашеными ложками.
При всем своем восхищении мы никогда не забывали, что и эти мастера были староверами и старались поменьше с ними разговаривать.
Видимо, заметив наш интерес к заводу, руководство нашего лагеря организовало экскурсию туда. Тогда мы впервые попали в святую святых завода - художественную мастерскую. В ней за длинными столами сидели женщины всех возрастов во вполне городских платьях и расписывали, сделанные в токарных цехах миски и чашки. Я впервые видел столько художников в одном месте. Казалось, что мы находимся в каком-то вернисаже и только характерный говорок художниц напоминал нам, что мы в глухом селе северного района, а эти женщины тоже придерживаются культуры старообрядцев.
Оказалось, что художницы рисуют свои рисунки не на золотом, а на серебряном поле горшочков и чаш, и только после покрытия изделия лаком, оно приобретает привычный золотистый цвет. Нам показывали огромные деревянные кувшины и маленькие ложечеки, покрытые хохломской росписью. И как водится, нам всем подарили по маленькому сувенирчику, еще не покрытому лаком. Готовые, лакированные изделия выносить с завода, было строго запрещено, об этом нас сразу предупредили. Все только на продажу. Видно скупость, расчетливость тоже одна из характерных черт старообрядчества.
За время нашей трудовой практики мы напилили довольно много чурбачков для этого завода и накололи немало дров для изготовления баклуш. Было приятно осознавать, что в этих удивительных изделиях, может быть есть частичка и твоего труда.
Видимо с того лета я как-то по-особому отношусь к культуре старообрядцев. И всегда настораживаюсь, услышав слово «старовер». Несмотря на то что эти люди живут в нашем мире, они до сих пор остаются обособленной группой нашего народа.