Новенькая Маша. В садик с папой.
- В садик сегодня пойдешь с папой.
На мне вязаная беленькая кроличья шапочка и красное пальтишко с большими пуговицами. Моя ладошка потерялась где-то в папиной, и, проходя мимо собачьей будки, и я прокричала: «Пока, Шарик! Я в садик!»
- Дочь, к дядь Толику по пути заглянем, - произнес отец, едва мы отошли от калитки.
Мне стало как-то неуютно и прохладно, настороженно заглянула я в папино лицо. И это ему, похоже, не понравилось, потому что он дернул меня за руку и ускорил шаг.
- Папа, ЛенПална сказала, не опаздывать.
- Да мы быстренько.
- Честно?
- Честно-честно. Давай, шевели ногами.
Дом дядь Толика был похож на чудовище: в сумерках светились маленькие злобные глазки-окошки, красный настил на крыше напоминаю чешую, а красная же дверь - высунувшийся из пасти язык. Когда мы входили, я, на всякий случай, зажмурилась. Внутри было душно и грязно. В прихожей на вешалке разместилось столько одежды, как будто все соседи решили заглянуть в этот дом на минуточку по дороге на работу.
- Принес? - спросил дядь Толик папу.
- Как обещал.
- Наш человечище! Табуретку себе бери и проходи в комнату.
Я мялась у двери. Я не хотела оставаться здесь надолго, поэтому не стала разуваться и снимать пальто. Просто стояла молча. Прислушивалась к взрослым голосам. Глотала противный дымный воздух. Потом придумала игру: старалась как можно дольше сдерживать дыхание и считала про себя. Больше 30 у меня никак не получалось. Наконец, я устала, присела на коврик среди разбросанной обуви, прижалась спиной к стене и закрыла глаза.
Меня разбудил папин голос:
- Спишь ты, что ли?
- Я? Нет. Я просто устала стоять.
- Ладно. Пойдем уже, - и чудовище, сжалившись, выплюнуло нас целехоньких прямо на яркое утреннее солнышко. Когда мы отошли на безопасное расстояние, я рискнула оглянуться и погразить чудовищу кулаком.
Между тем, папа повеселел. Он махал рукой, в которой была зажата моя ладошка. Он качался то в одну, то в другую сторону, и иногда я боялась, что он упадет прямо на меня. Его глаза стали зелеными-зелеными и очень красивыми. Такие глаза никогда меня не обманывали. И походка. И это его веселье. Это могло значить только одно, и я делала лучшее, что могла: с детской непосредственностью подыгрывала ему, изо все сил стараясь делать вид, что ничего страшного не случилось. На самом деле, я хотела побыстрее добраться до садика и часто оглядывалась назад, пытаясь определить, много ли мы прошли.
И вдруг он остановился. Развернулся ко мне. И сказал:
- К черту! К черту этот долбаный город!
- Пап, пойдем, а? - я сделала шажок вперед и потянула его за руку. Он неохотно поддался, и мы продолжили наш путь. Но он не успокаивался:
- Ты же у меня смелая?
- Да.
- Готова к приключениям?
- Да.
- Тогда вот, что я придумал: ни в какой садик мы не пойдем!
- А что мы будем делать?
- А мы отправимся с тобой путешествовать. Увезу я тебя к самому синему морю.
- А садик?
- А зачем тебе садик? В садике скучно, а в море можно плавать, рыбу ловить.
- А кукол можно с собой взять?
- Вот еще! Новых купим.
- А Шарик? Я без Шарика не хочу, - спросила я, и голос предательски дрогнул. Я представила, как грустно будет Шарику без меня. И как мне будет не хватать Шарика. Мне стало страшно. Жутко. А вдруг он правда меня увезет к какому-то синему морю. Вот прямо сейчас.
- Так заведем тебе нового Шарика, лучше прежнего. Или двух. Или трех даже.
Я лихорадочно соображала.
- А мама?
- А мама тут останется. Мама ругается все время, зачем нам такая мама.
- Нет!!! Давай ее с собой возьмем!
- Так. Дочь, - он посмотрел на меня в упор своими красивыми водочными глазами, - Я не понял. Ты что, со мной на море не хочешь?
- Я очень его боялась. Иногда я боялась так, что не могла говорить.
- Ты трусиха? Мамина дочка?
- Нет, - прошептала я.
- Тогда идем прямо сейчас на самолет и летим к морю. Понятно?
- Я хочу к маме!
- А мама тут останется. И больше ты ее никогда не увидишь.
Сначала я подумала это слово: «нет», потом попробовала прошептать, но губы не слушались, тогда я набрала побольше воздуху и заорала на всю улицу:
- Нееееееет!!!!!!!!!!! - и слезы хлынули из моих глаз.
Вообще-то, в мои неполные пять лет я редко плакала. То есть, если я, например, падала и расшибала коленку, я вполне могла обойтись без слез. Я также молча терпела, если меня обижал кто-то из соседских детей, или наказывал кто-то из взрослых. Мама говорила, что у меня стальной характер. Но, если однажды. Первая несчастная маленькая слезинка выкатывалась из моих глаз. Я уже не могла остановиться. Я вспоминала все: все невыплаканные обиды, сломанный папой паровозик, случайно разбитую тарелку, из-за которой мне когда-то влетело, царапину на коленке, и как я упала с качели, и мертвого кота Ваську, и как мама сказала, что я больше не буду гостить у дедушки, и как папа ударил маму, а я испугалась, и как Ленька обозвал меня дурой и еще много больших и не очень поводов пореветь. И тогда я начинала плакать навзрыд, потом выть, потом скулить, потом просто молча плакать, потом снова выть и так дальше, пока не закончится мой мешочек слез. Его я представляла, как воздушный шарик, который постепенно наполняется водой, а потом - бац! И вода начинает литься через край, пока вся не закончится. Когда шарик полный - в груди заканчивалось свободное место, и я начинала задыхаться, а как следует выплакавшись, я опустошенная и обессиленная засыпала. Моя мама говорила на это «больше поплакаешь, меньше пописаешь».
- Перестань выть. Очень даже да. Мама уже на работе, и она ничего про нас не узнает.
- Она нас потеряет!
- А потом забудет. Заведет себе нового мужа и детей.
- Нет!!! Она будет плакать!
- Ха! Поплачет и перестанет.
- ЛенПална увидит, что я в садик не пришла!
- Подумает, что заболела.
- Нет! Не хочу! - я вырывала руку, но он держал меня крепко, продолжая двигаться вперед. Удивленные взгляды прохожих его совершенно не смущали.
- Я хочу к маме!
- Нет, ты полетишь со мной к синему морю.
- Нет! Не полечу!
- Нет, полетишь.
- УУУууууу! - надрывалась я.
- Сейчас сядем в самолет, и будешь в окошко махать. Но самолет полетит высоко-высоко в небе, и мама тебя не заметит.
- Нееет!
- Да.
- Нееет!
- Да.
- Давай маме скажем!
- Нет.
И все начиналось заново: а как же Шарик? А как же мама?
Я не понимала, сколько прошло времени с того момента, как мы вышли из дома, и едва обращала внимание на то, где мы сейчас находимся. Но, сквозь слезы, заметила все же, что место кажется мне знакомым. Да. Точно. Мы шли по направлению к садику. А как же синее море? Тогда я задала свои самые главные вопросы. Еще вчера я бы до них не додумалась. Выдохнула. Постаралась немного успокоиться и спросила:
- Где стоит самолет?
- В аэропорту.
- Где аэропорт?
- В городе.
Я все еще продолжала плакать. Но для себя уяснила, что вот прям сейчас никакого самолета и никакой поездки на синее море точно не будет. Потому что в город мы ездили на автобусе, и остановка его была совсем не здесь. И потому что вдалеке уже был виден забор моего садика.
- Так. Слушай меня. Разденешься сама. Вечером я приду и заберу тебя отсюда. И увезу на синее море, как говорил. А сейчас я пошел, мне еще билеты на самолет купить нужно.
Он развернулся и быстро вышел. А я села на лавочку посреди раздевалки напротив кабинки с ножницами, и, то и дело размазывая по лицу слезы, начала расстегивать пуговицы на красном пальто.
На мне вязаная беленькая кроличья шапочка и красное пальтишко с большими пуговицами. Моя ладошка потерялась где-то в папиной, и, проходя мимо собачьей будки, и я прокричала: «Пока, Шарик! Я в садик!»
- Дочь, к дядь Толику по пути заглянем, - произнес отец, едва мы отошли от калитки.
Мне стало как-то неуютно и прохладно, настороженно заглянула я в папино лицо. И это ему, похоже, не понравилось, потому что он дернул меня за руку и ускорил шаг.
- Папа, ЛенПална сказала, не опаздывать.
- Да мы быстренько.
- Честно?
- Честно-честно. Давай, шевели ногами.
Дом дядь Толика был похож на чудовище: в сумерках светились маленькие злобные глазки-окошки, красный настил на крыше напоминаю чешую, а красная же дверь - высунувшийся из пасти язык. Когда мы входили, я, на всякий случай, зажмурилась. Внутри было душно и грязно. В прихожей на вешалке разместилось столько одежды, как будто все соседи решили заглянуть в этот дом на минуточку по дороге на работу.
- Принес? - спросил дядь Толик папу.
- Как обещал.
- Наш человечище! Табуретку себе бери и проходи в комнату.
Я мялась у двери. Я не хотела оставаться здесь надолго, поэтому не стала разуваться и снимать пальто. Просто стояла молча. Прислушивалась к взрослым голосам. Глотала противный дымный воздух. Потом придумала игру: старалась как можно дольше сдерживать дыхание и считала про себя. Больше 30 у меня никак не получалось. Наконец, я устала, присела на коврик среди разбросанной обуви, прижалась спиной к стене и закрыла глаза.
Меня разбудил папин голос:
- Спишь ты, что ли?
- Я? Нет. Я просто устала стоять.
- Ладно. Пойдем уже, - и чудовище, сжалившись, выплюнуло нас целехоньких прямо на яркое утреннее солнышко. Когда мы отошли на безопасное расстояние, я рискнула оглянуться и погразить чудовищу кулаком.
Между тем, папа повеселел. Он махал рукой, в которой была зажата моя ладошка. Он качался то в одну, то в другую сторону, и иногда я боялась, что он упадет прямо на меня. Его глаза стали зелеными-зелеными и очень красивыми. Такие глаза никогда меня не обманывали. И походка. И это его веселье. Это могло значить только одно, и я делала лучшее, что могла: с детской непосредственностью подыгрывала ему, изо все сил стараясь делать вид, что ничего страшного не случилось. На самом деле, я хотела побыстрее добраться до садика и часто оглядывалась назад, пытаясь определить, много ли мы прошли.
И вдруг он остановился. Развернулся ко мне. И сказал:
- К черту! К черту этот долбаный город!
- Пап, пойдем, а? - я сделала шажок вперед и потянула его за руку. Он неохотно поддался, и мы продолжили наш путь. Но он не успокаивался:
- Ты же у меня смелая?
- Да.
- Готова к приключениям?
- Да.
- Тогда вот, что я придумал: ни в какой садик мы не пойдем!
- А что мы будем делать?
- А мы отправимся с тобой путешествовать. Увезу я тебя к самому синему морю.
- А садик?
- А зачем тебе садик? В садике скучно, а в море можно плавать, рыбу ловить.
- А кукол можно с собой взять?
- Вот еще! Новых купим.
- А Шарик? Я без Шарика не хочу, - спросила я, и голос предательски дрогнул. Я представила, как грустно будет Шарику без меня. И как мне будет не хватать Шарика. Мне стало страшно. Жутко. А вдруг он правда меня увезет к какому-то синему морю. Вот прямо сейчас.
- Так заведем тебе нового Шарика, лучше прежнего. Или двух. Или трех даже.
Я лихорадочно соображала.
- А мама?
- А мама тут останется. Мама ругается все время, зачем нам такая мама.
- Нет!!! Давай ее с собой возьмем!
- Так. Дочь, - он посмотрел на меня в упор своими красивыми водочными глазами, - Я не понял. Ты что, со мной на море не хочешь?
- Я очень его боялась. Иногда я боялась так, что не могла говорить.
- Ты трусиха? Мамина дочка?
- Нет, - прошептала я.
- Тогда идем прямо сейчас на самолет и летим к морю. Понятно?
- Я хочу к маме!
- А мама тут останется. И больше ты ее никогда не увидишь.
Сначала я подумала это слово: «нет», потом попробовала прошептать, но губы не слушались, тогда я набрала побольше воздуху и заорала на всю улицу:
- Нееееееет!!!!!!!!!!! - и слезы хлынули из моих глаз.
Вообще-то, в мои неполные пять лет я редко плакала. То есть, если я, например, падала и расшибала коленку, я вполне могла обойтись без слез. Я также молча терпела, если меня обижал кто-то из соседских детей, или наказывал кто-то из взрослых. Мама говорила, что у меня стальной характер. Но, если однажды. Первая несчастная маленькая слезинка выкатывалась из моих глаз. Я уже не могла остановиться. Я вспоминала все: все невыплаканные обиды, сломанный папой паровозик, случайно разбитую тарелку, из-за которой мне когда-то влетело, царапину на коленке, и как я упала с качели, и мертвого кота Ваську, и как мама сказала, что я больше не буду гостить у дедушки, и как папа ударил маму, а я испугалась, и как Ленька обозвал меня дурой и еще много больших и не очень поводов пореветь. И тогда я начинала плакать навзрыд, потом выть, потом скулить, потом просто молча плакать, потом снова выть и так дальше, пока не закончится мой мешочек слез. Его я представляла, как воздушный шарик, который постепенно наполняется водой, а потом - бац! И вода начинает литься через край, пока вся не закончится. Когда шарик полный - в груди заканчивалось свободное место, и я начинала задыхаться, а как следует выплакавшись, я опустошенная и обессиленная засыпала. Моя мама говорила на это «больше поплакаешь, меньше пописаешь».
- Перестань выть. Очень даже да. Мама уже на работе, и она ничего про нас не узнает.
- Она нас потеряет!
- А потом забудет. Заведет себе нового мужа и детей.
- Нет!!! Она будет плакать!
- Ха! Поплачет и перестанет.
- ЛенПална увидит, что я в садик не пришла!
- Подумает, что заболела.
- Нет! Не хочу! - я вырывала руку, но он держал меня крепко, продолжая двигаться вперед. Удивленные взгляды прохожих его совершенно не смущали.
- Я хочу к маме!
- Нет, ты полетишь со мной к синему морю.
- Нет! Не полечу!
- Нет, полетишь.
- УУУууууу! - надрывалась я.
- Сейчас сядем в самолет, и будешь в окошко махать. Но самолет полетит высоко-высоко в небе, и мама тебя не заметит.
- Нееет!
- Да.
- Нееет!
- Да.
- Давай маме скажем!
- Нет.
И все начиналось заново: а как же Шарик? А как же мама?
Я не понимала, сколько прошло времени с того момента, как мы вышли из дома, и едва обращала внимание на то, где мы сейчас находимся. Но, сквозь слезы, заметила все же, что место кажется мне знакомым. Да. Точно. Мы шли по направлению к садику. А как же синее море? Тогда я задала свои самые главные вопросы. Еще вчера я бы до них не додумалась. Выдохнула. Постаралась немного успокоиться и спросила:
- Где стоит самолет?
- В аэропорту.
- Где аэропорт?
- В городе.
Я все еще продолжала плакать. Но для себя уяснила, что вот прям сейчас никакого самолета и никакой поездки на синее море точно не будет. Потому что в город мы ездили на автобусе, и остановка его была совсем не здесь. И потому что вдалеке уже был виден забор моего садика.
- Так. Слушай меня. Разденешься сама. Вечером я приду и заберу тебя отсюда. И увезу на синее море, как говорил. А сейчас я пошел, мне еще билеты на самолет купить нужно.
Он развернулся и быстро вышел. А я села на лавочку посреди раздевалки напротив кабинки с ножницами, и, то и дело размазывая по лицу слезы, начала расстегивать пуговицы на красном пальто.