Конкурсный текст: Все в порядке, Толик
Автор: loco_bird
- Ирочка! Ируся моя, где ты? Ириночка! Я вернулся.
Толик метался по крохотной квартирке. Может быть, она в ванной? Нет, пусто, и раковина сухая. На кухне? Тогда почему не слышно, как Ириночка гремит посудой? И на кухне никого… только стоит на подоконнике шеренга из кастрюль - строго по росту, как солдаты. Не успеет Ирочка приготовить обед, как торопится помыть кастрюлю и вернуть ее в строй.
- Где же ты, родная? Вышла на балкон, подышать воздухом?
Постель в комнате аккуратно застелена. Вещи разложены в безупречном порядке. На стуле висит атласная блузка и новая юбка, на комоде выстроились рядами баночки с косметикой и флаконы духов, в прихожей у двери ждут хозяйку любимые босоножки, других-то она летом и не носит. Толик вытащил из кармана телефон.
- Серега, у меня жена пропала. Приехал сегодня с дачи другана одного, а ее нет нигде. Она ж у меня домоседка, сроду никуда не выходит, разве что в магазин, да и то днем, а время уже одиннадцатый час.
- Толик, ты себя хорошо чувствуешь? - озабоченно спросил Серега.
- Да причем здесь я! Ты что, не понимаешь? Ируся моя пропала.
- Ну ты держись там, Толик. Хочешь, приходи в гости, пивка выпьем. А в следующие выходные можно на рыбалку вместе махнуть.
- Какая рыбалка… искать надо! В больницы звонить, в милицию.
Серега некоторое время сопел в трубку, потом сказал:
- Знаешь, Толик, ты лучше не рассказывай никому, что она… ну, пропала. Живи пока так, а потом сам все поймешь.
- Ты что, Серега? Ты в своем уме?
- Ну, считай, что она просила никому не говорить. Сама просила.
- Она у тебя, да? Что ж такое, мы ведь даже не ссорились, - запричитал Толик. - Дай мне поговорить с ней, а?
- Нет ее у меня, - вздохнул Серега. - И не скажу я тебе, где она. Не могу.
- Но найдется? - с надеждой спросил Толик.
- Найдется, Толька, найдется.
Толик опустился на диван. Не слушать Серегу. Звонить по всем друзьям, знакомым, в больницы, в милицию заявление написать. Соседей расспросить. А ведь он вчера еще звонил, целый день звонил домой - Ириночка не брала трубку. Жена, единственная, любимая, сколько лет вместе - как без нее прожить-то хоть три дня? Он сидел, перебирал в уме, что нужно сделать, но не мог подняться - не находил в себе сил.
Вчера была суббота. День уборки.
***
В пятницу вечером в дверь позвонили. Толик только что проглотил очередную рюмку водки, закусить даже не успел. Пил один, как последний алкоголик. Заливал тоску. Закусывал унылым - магазинной селедкой в едком уксусном соусе и серой колбасой. Он открыл дверь. На пороге стояла женщина с толстой сумкой.
- Анатолий Васильевич? Вам посылка.
Толик уставился на маленький сверток. Он уже много лет не получал посылок, с тех пор, как умерла мать.
- Распишитесь, - укоризненным тоном сказала женщина.
Толик послушно расписался, взял сверток и закрыл дверь. Попытался развернуть посылку, но пальцы не слушались, Толик никак не мог отодрать скотч. Он сбегал на кухню за ножиком и кое-как вскрыл пакет. Внутри оказался потрепанный блокнот с ромашкой на обложке. Хлынули воспоминания, от которых Толик мигом протрезвел.
- Толька, смотри, что я нашла! Сколько лет он здесь лежит? Завалился за ящики, - Ира показывала ему старый блокнот с измятыми листами в коричневых разводах, словно его окунули в стакан чая или кофе. - Тебе не нужен?
Толик брезгливо взял пыльный блокнот за уголок, пролистал - страницы чистые. К обложке прилеплена засохшая ромашка.
- Да выкини ты этот пылесборник. На фиг он нужен?
Уборка - это святое. Каждую субботу Ирочка вручала Толику пылесос и вооружалась тряпкой, даже если у нее болела голова, или она хлюпала носом. Но сначала она выбирала какой-нибудь из уголков их заставленной мебелью однушки и устраивала там «чистку». Буфет, комод, шкафчик в ванной, кухонная полка, гардероб, ящики в диване, аптечка, антресоль, коробки на балконе - для каждого хранилища вещей несколько раз в год наступала своя очередь. Суббота не была субботой, если Ирочка не выкидывала что-нибудь ненужное. «Теперь все в порядке», - говорила она, захлопывая очередную дверцу. Толик вспомнил, как собственными руками клал этот самый блокнот в мусорное ведро.
Толик открыл блокнот и шепотом прочел:
«Здравствуй, дорогой мой Толенька. Я очень по тебе соскучилась».
Строчки проступили и тут же начали расплываться. Толик не сразу понял, что это слезы. Откуда это? Он разгладил оберточную бумагу, но обратного адреса нигде не значилось.
Толик почувствовал на себе чей-то взгляд. Огляделся. Казалось, что с полок на стене и спинки дивана на него смотрят куклы. Разглядывают с любопытством диковинный блокнот в руках. Жена собирала куколок в старинных платьях. Толик не возражал - от кукол ему почему-то было уютно, словно в них была частичка самой Ириночки. Толик уткнулся в блокнот. От строчек стало тепло, как будто Ируся вдруг вернулась.
Завтра суббота. День уборки.
***
«Не размазывай грязь! Вытирай как следует».
Толик был счастлив повиноваться строчкам из блокнота. Раньше он мог с Ирочкой поспорить. Мог сказать:
- Погоди, через полчаса кино закончится. Дай, досмотрю.
Мог сказать, что у него голова болит. Или пойти с мужиками на рыбалку в святую субботу. Теперь он с жадностью читал:
«Зеркало в ванной протри синей тряпочкой, той, что висит на полотенцесушителе. Расческу свою помой под краном, между зубчиками пройдись зубочисткой. Будешь мыть ванну, не забудь протереть душ и кран».
Толик протирал, отмывал, поливал цветы, прибирался и закидывал в стиралку полотенца. Потом перевернул страницу и прочел:
«Сходи на рынок. Я тебя научу выбирать мясо».
Вечером Толик сидел перед полной тарелкой борща. Он вдыхал ароматный запах, и ему казалось, что с кухни вот-вот раздастся знакомый голос:
- Толенька, тебе сколько кусочков хлеба отрезать?
- Ируся, почему ты каждый раз спрашиваешь? Я ведь всегда ем по три кусочка, - обычно отвечал он.
- Но ведь ты можешь однажды передумать, - каждый раз говорила она.
Три кусочка ржаного хлеба лежали сейчас перед ним рядом с тарелкой. Он купил хлеб в булочной в одном квартале от дома, как советовала Ирочка в блокноте. Его любимый хлеб, какой он, кажется, ел всю свою жизнь.
«Забыл посыпать зеленью».
Как она догадалась? Толик сходил на кухню, покрошил укроп и петрушку, высыпал в борщ, поднял ложку и огляделся. Со всех сторон на него смотрели куклы - словно маленькие Ирочки.
«Ну, спасибо, господи, за хлеб наш насущный. Приятного аппетита».
Толику показалось, что строчку в блокноте прочел вслух родной голос.
- Спасибо, - сказал он, и ему стало неловко.
Кукольные личики теперь смотрели довольно. Толик расправился с борщом, умял три куска хлеба, сходил за добавкой. В животе сделалось необыкновенно тепло, как бывало только после ирочкиного супа. Он перелил остатки борща в банку и первым делом помыл кастрюлю - восстановил порядок в шеренге на подоконнике.
Толик вернулся к телевизору, взял блокнот, попытался перевернуть страницу. Листочки словно склеились уголками, не хотели отрываться друг от друга.
«В следующую субботу», - прочел он маленькие буковки внизу страницы и добавил вслух:
- В день уборки.
Толик повертел блокнот в руках, закрыл, с нежностью разгладил пальцем лепестки ромашки на обложке, потом поднес к лицу и прижался к цветку губами. По комнате пронесся не то вздох, не то порыв ветра, а может быть, это ахнули куклы.
Укладываясь спать, Толик положил блокнот рядом с собой - туда, где обычно спала Ирочка, верхней частью на подушку и заботливо укрыл одеялом.
- Спокойной ночи, - прошептал он.
***
Перед Толиком лежали три кучи вещей. В эту субботу Ирочка решила разобрать гардероб. Одежду Толика блокнот трогать не велел. Порядок нужно было навести только в ее половине шкафа. Толик добрый час раскладывал вещи на кучки, внимательно сверяясь с блокнотом. В первую кучу - шубу, кожаный плащ, зимние сапоги и меховую шапку. Во вторую - блузки, свитера, юбки, брюки, туфли. В третью кучу - нижнее белье, носки, халаты, ночные сорочки и носовые платки.
«Первую часть продай через «Из рук в руки». Шуба мутоновая, очень теплая, не заношенная, всего две зимы носила. Размер 48-50. Сапоги итальянские, натуральная кожа, размер 38,5».
Что ж, раз надо продать, значит, он продаст. Может, Иринка задумала себе обновок приобрести?
«На вырученные деньги купи себе новую дубленку, твоя уж истрепалась совсем».
- Ируся, а как же ты? - спросил Толик вслух.
«Не в шубах счастье».
Вторая куча предназначалась для отправки в деревню, а третью Ирочка просила выкинуть. Толик заглянул в гардероб - пусто. Совсем ничего не осталось. Только флакончики и колпачки от духов валяются на полках. Ируся всегда клала в шкаф флаконы, когда духи кончались - для отпугивания моли и придания приятного запаха. Толик поднял из средней кучи свитер, зарылся в него лицом. Пахнет Ирочкой. Уткнуться бы сейчас носом ей в плечо и слушать, как бубнит телевизор. Ира любит, когда дома тепло. В осенние дни частенько костерит коммунальщиков:
- Вот зверюги! Когда ж отопление-то включат? Чтоб им всю жизнь прожить голышом на Севером Полюсе!
Толик рассмеялся. Ируся умеет ругаться со вкусом, виртуозно, удовольствие ловя от каждого слова. И не дай бог попасться ей под горячую руку!
Он сел на пол перед кучами и долго перебирал вещи. Как она радовалась, когда купила эту бордовую кофточку! Уверяла, что такой цвет ее стройнит. И помада есть под цвет. А эти туфли он привез ей из командировки. Попал на распродажу и угадал с размером. Ночные рубашки пахли сладким. Толик заметил дырку подмышкой на одной сорочке. В глазах отчего-то защипало. Блокнот упал со стула и распахнулся на новой странице.
«В шкафу должно быть много свободного места», - прочел Толик и спросил вслух:
- Зачем?
«Потому что я тебя люблю, Толенька».
Толик сгреб ближайшую кучу в охапку, разложил по мусорным мешкам и вынес на помойку. Оставил только сорочку с дырой подмышкой. Дырку заштопал, а рубашку положил под ируськину подушку. Вернется, в чем спать будет? Спроси его кто, почему он не оставил что-нибудь поновее, он бы и сам не мог ответить.
И на почту успел - отправил большую посылку на адрес деревенских родственников Ирочки. Даже расстроился, когда узнал, сколько посылка будет стоить. Лето на дворе, мог бы и сам съездить, отвезти. Но раз Ируська хочет посылкой, значит, будет посылка. Там же, на почте, купил газету «Из рук в руки», вырезал и заполнил купоны объявлений.
Дома ждал шкаф, протягивал к Толику распахнутые дверцы, как объятия. Он заглянул внутрь, собрал все флакончики от духов и выкинул в мусорное ведро.
«Вот теперь хорошо. Спасибо, Толька. Ну что, пойдем котлеты жарить?»
Весь вечер перед телевизором Толик ерзал на диване, пересаживался на стул, потом на другой, и обратно на диван. Никак не мог места себе найти. Котлеты получились пережаренные и немного пересоленные, но Ирочка просила его не расстраиваться.
«Не переживай, Толенька, научишься со временем».
Толик по поводу котлет не переживал. Его мучил необъяснимый страх. Что-то надвигалось на него, непонятное, тяжелое, от чего некуда было деваться. Словно он один в поле, и со всех сторон его окружают грозовые тучи. Доев котлеты, он вскочил с дивана, притащил с балкона пачку газет и принялся заполнять свободные полки в шкафу скомканной бумагой.
Потом достал из буфета бутылку и рюмку. Куклы смотрели неодобрительно.
- Ирусь, ну я только одну, а? Для настроения.
Он заглянул в блокнот. Та же надпись, что была там полчаса назад:
«До следующей субботы».
Толик одним глотком опустошил рюмку, подавил внезапную тошноту. Водка ударила в голову, словно он выпил стакан на голодный желудок. Шатаясь, Толик подошел к шкафу и выгреб оттуда газеты. Каждую секунду он чувствовал на себе пристальный взгляд кукольных глаз, но теперь ему казалось, что куклы его поддерживают. Словно ирочкины мягкие руки укладывают его сейчас, пьяненького в постель, стягивают штаны и носки, укрывают одеялом.
- Спокойной ночи, - пробормотал он. - Ирусь, я сковородку завтра помою, ладненько?
В воскресенье Толик пошел в магазин, купил две новых рубашки, галстук и пачку носков. Рубашки ему особенно нравились - тоненькие, в клеточку, хорошо подходят к джинсам. Он примерил одну, посмотрел на себя в зеркало и улыбнулся.
***
«Толя, выйди на балкон, подыши свежим воздухом».
Толик вышел с блокнотом на застекленный балкон, распахнул пошире окно. В такие летние вечера Ируся любила сидеть здесь на маленьком стульчике и читать журнал со свежими сплетнями из жизни звезд. Толик в это время обычно пил живое пиво, купленное на разлив в ближайшем магазинчике, и вгрызался в сушеную воблу. Он был уверен, что вобла - штука гораздо более интересная, чем звездная жизнь, полная, по мнению Ируси, лишений и тягот.
- Хорошо, что у нас дома нет в Майями! - говорила Ириночка. - Столько проблем с ними!
- И не говори, - соглашался Толик, занятый своим.
Стянуть шкурку, очистить пальцы от прилипшей чешуи, отделить от хребта прозрачный кусочек и ждать, пока он растает во рту под хмельной пивной привкус - что может быть прекраснее в субботу вечером?
На стульчике лежал потрепанный журнал. Толик пригляделся - мартовский номер. Что ж Ирочка его, перечитывала по многу раз, что ли? На столе в комнате грелась пивная бутылка, манила к себе запотевшим бочком.
«Толенька, я знаю, что сейчас тебе хочется выпить пивка под любимую твою воблу», - прочел Толик и вздрогнул.
«Посчитай это моим капризом, но сейчас я хочу, чтобы ты посмотрел на наш двор моими глазами».
Толик оглядел знакомый до каждой травинки двор. Зажатые между двумя хрущевками островки зелени, чье-то белье сохнет на веревках, скрипят качели, сидят по лавкам мамаши с колясками. Чего здесь Ирка такого увидела? Третий глаз что ли, у нее во лбу был?
«Посмотри, Толенька, вниз и чуть вправо. Там сейчас цветет куст пионов. Правда, красивый?»
- Красивый, - пробормотал Толик.
Ируся цветы любила. Толик, как истинно хороший муж, праздников не пропускал, два раза в год - на восьмое марта и на день рождения - дарил ей любимые цветы, желтые розы.
«Этот куст посадила молодая пара с первого этажа. Хорошие ребята, поливают часто, ухаживают. Посмотри внимательно - они и загородку вокруг поставили».
Толик пригляделся - куст окружал невысокий зеленый заборчик, из тех, что продаются в супермаркетах в отделе «для дома и сада».
«Этот куст у них - третья попытка. Один раз машину кто-то припарковал и ростки раздавил, второй раз работники ЖЭУ газонокосилкой постригли. Смотрела я на них и все удивлялась их терпению».
- Вот сумасшедшие, - сказал сам себе Толик и оглянулся, посмотрел на стол в комнате: по пивной бутылке уже текли ручейки.
«А сейчас наверняка по дорожке шаркает старик с палочкой».
Под балконом проковылял лысый старик. Толик в очередной раз поразился: ну откуда, откуда она все знает?
«Ему восемьдесят семь. Он каждый день в любую погоду делает четыре круга вокруг дома. А потом еще зарядкой занимается на скамейке».
Толик выглянул подальше. Старик оперся двумя руками о спинку скамейки и, кряхтя, приседал, смешно расставив ноги. Толику стало стыдно, словно он хотел уступить деду место в автобусе, но отчего-то не мог подняться.
«Мне тоже всегда стыдно, когда я на него смотрю. За здоровьем надо следить, гимнастику делать».
Толик фыркнул. Какая гимнастика, там пиво греется! Потом посмотрел на свой объемистый животик и вздохнул.
«Толенька, ты отлично выглядишь. И вовсе я не намекаю на твою спортивную форму. Я тебе хотела показать наш двор. Если высунешься чуть дальше (только осторожно), и посмотришь налево, то у третьего подъезда….»
Ирочка проводила экскурсию. Толику даже иногда чудился размеренно-поучительный тон экскурсовода, навевающий зевоту. Он послушно смотрел налево и направо, и через полчаса сам себе удивился: надо же, столько лет здесь живет, а теперь будто увидел совсем другой двор!
«Толька, а ты когда-нибудь думал про нашу березу? Помнишь, когда мы переехали сюда, напротив росла молоденькая березка. И ты еще сказал: «Дохлая какая, наверное, засохнет скоро». Посмотри, какая она вымахала! Каждую весну, когда она сбрасывает сережки, мне кажется, что она смотрит на них вниз с грустью, будто на потерянных своих детей. Даже слезы порой наворачиваются».
«Эх, сентиментальная ты была женщина, Ируся», - подумал Толик, и подскочил, будто его током дернуло. Как это он мог такое подумать: «БЫЛА»? Да есть она! Блокнот прислала, значит, вернется.
«Толенька, обещай мне, что по субботам, после уборки, хоть на пять минуточек будешь выходить на балкон и привет от меня передавать - двору и березке».
Толик нахмурился, потом разозлился. О чем ты, Ириночка? Сама будешь выходить на свой балкон и разговаривать со своей дурацкой березой!
Он вернулся в комнату, достал стакан для пива, уселся за стол и посмотрел на комод. На кружевной салфетке теперь стояли мужской дезодорант, одеколон и лосьон после бритья. Раньше Толик ругался, что на комоде некуда даже наручные часы пристроить. Утром этой субботы он сложил баночки, тюбики и флаконы в открытую коробку и вынес на помойку: «Вдруг кому-нибудь пригодится». Смотреть на почти пустой комод было непривычно. Как будто вырубили березовую рощу, а на полянке среди пеньков остались невесть откуда взявшиеся три елочки.
Толик налил пива и переместился со стаканом на стульчик на балконе. Береза шелестела листьями, пивной холодок стекал в желудок, карапуз на детской площадке накладывал песок в кузов игрушечного грузовичка. На скамейке внизу обнимались двое, рядом с девушкой лежал цветок с пышным желтым бутоном.
Он отправил в рот кусочек рыбы и улыбнулся. Хорошо-то как! Но только если забыть, что Ирочки нет рядом. Ведь можно же забыть, на полчасика? Куклы за его спиной одобрительно закивали головками. Во всяком случае, Толику хотелось в это верить.
***
- Чего уставились! А ну отвернулись! Хватит на меня пялиться, - Толик выругался, потом схватился за голову. - Дожил! С куклами ругаюсь!
В эту субботу, проснувшись, он, как обычно, первым делом потянулся за блокнотом, лежавшим рядом на тумбочке. Но с блокнотом что-то случилось. Толик давно уже беспокоился, что чистых страниц осталось мало, а теперь еще и записи в нем стали странными, короткими, словно из предложений вырвали отдельные слова. Сегодня он прочел лаконичные четыре строчки:
«Золотые серьги, цепочку - Даше.
Набор, малахит, зеленый, кулоны с камешками - тете Зое.
Серебряные кольца и браслеты - Настене.
Обручальное кольцо».
И что теперь делать с обручальным кольцом? Толик разозлился. А где же «Толенька», где «дорогой мой»? Как будто она писала впопыхах, вон и почерк стал, как у курицы лапой. И почему она хочет отдать этой дуре Дашке свои любимые золотые сережки, те, что он подарил ей на юбилей?
Толик зашвырнул блокнот в угол кровати. Только соскользнул с матраса и завалился в щель за спинкой. Куклы сверлили его взглядами так, что если бы из каждого пластмассового глазика вылетело по иголке, он бы уже стал похож на дикобраза. Тело заломило, словно и впрямь в него понавтыкали иголок.
Он сидел на кровати, не в силах подняться, и чувствовал себя так, будто был маленьким мальчиком, который потерял родителей и не помнит своего адреса. Совсем как в тот вечер, когда он обнаружил исчезновение Ириночки. Но тогда у него не было блокнота, а теперь есть. Толик вздохнул, с трудом просунул руку за кровать и достал измятый блокнот.
«Толенька. Сделай. Пожалуйста. Прошу».
После завтрака - омлет он приготовил по рецепту из блокнота, который прочел две недели назад - Толик достал шкатулку с украшениями жены. Долго перебирал кольца, серьги, браслеты. Он никогда раньше не понимал женской тяги к побрякушкам. На взгляд Толика, женщина была или красавицей, или уродиной, и никакими цацками этого не исправишь. Теперь он смотрел на серьги, а видел, как Ируська перед зеркалом вставляет их в себе в уши и вертит головой. Толик потрогал дужку сережки и вздрогнул - теплая, будто только что сняли. Он достал из ящика три конверта, написал на одном - «Даше от тети Иры», сложил туда серьги и цепочку. Дашка - девица стервозная, однако поди ж ты, любимая Иркина племянница. Своих-то детей бог им не дал, вот Ириночка с племянниками и возилась.
Толик долго мялся перед закрытой дверью дашкиной квартиры. Отчего-то не хотелось разговаривать с племянницей, будто она одним своим злым язычком может беду навести. В конце концов, он оставил конверт на пороге, позвонил в дверь и быстро сбежал по лестнице вниз, как в хулиганском детстве. Постоял, услышал, как открывается и закрывается дверь. Потом поднялся вверх на пару ступенек, вытянул шею, увидел, что конверт исчез, успокоился и пошел обратно.
Таким же манером Толик вручил и остальные два конверта. К его удивлению, несмотря на жаркий июньский день, все нужные иркины родичи оказались дома, будто только его и ждали.
Домой идти ему не хотелось. И видеть никого не хотелось - ни родственников, ни друзей. Вот уже которые выходные он не ездил на дачу к другу, хотя тот звал и даже обижался. Суббота - день уборки. Слишком драгоценное теперь время. Толик целый день бесцельно шатался по улицам. Заходил в магазины и шарахался от витрин. Парфюмерно-косметические отделы отчего-то пугали, словно на него смотрели не ряды флакончиков и баночек, а батарея залповых орудий. От запаха духов сводило все внутренности, женское белье вызывало отвращение, словно в любой момент могло расползтись сотнями крохотных червячков, а особенно страшно Толику делалось от ювелирных магазинов. Он бродил по парку, хмурый, угрюмый, натянув по уши воротник летней рубашки, несмотря на жару, и вертел в кармане обручальное кольцо Ирочки.
К вечеру Толик отчаянно захотел, чтобы этот день никогда не заканчивался. Пусть всегда будет суббота. Пусть весь мир сейчас кажется ему очень реалистичным трехмерным фильмом, который совсем его не касается, но пусть тогда он прокручивается вечно: дети так и будут выпрашивать у родителей воздушные шарики и мороженое, мужики - резаться в домино и пить пиво, аттракционы - крутиться в бесконечном цикле, мальчишки - плескаться в фонтане. А дома всегда будет лежать блокнот.
Домой Толик вернулся в половине двенадцатого, когда стемнело, и ноги начали подгибаться. До окончания субботы оставалось полчаса. Полы остались немытыми, на полках осела за неделю пыль.
Он включил свет, уселся на неубранную кровать и спросил у блокнота:
- Ируська, а что мне на ужин приготовить? Может, научишь меня курицу в духовке запекать?
«Сам.
Должен привыкать.
Справишься».
Куклы отвернулись. Толик мог бы поклясться, что они сидели теперь в других позах, не в таких, как еще утром, и их пластмассовые глазки смотрели теперь в другую сторону.
- Ируся… а что мне сделать, чтобы суббота никогда не кончалась?
«Толенька. Ты можешь. Всегда люблю».
Он вздохнул и пошел размораживать курицу.
***
Перед Толиком на диване лежали три предмета. Если бы это были личные вещи, можно было бы подумать, что он только что заселился в гостиницу и теперь распаковывает нехитрый багаж.
Зубная щетка с ручкой в розовую полоску, очки в потрепанном футляре, цветастые тапочки со стоптанными пятками.
Последнюю неделю Толик не брал в рот ни капли спиртного. Каждый день, как сумасшедший, он надраивал полы, а потом отжимался, до тех пор, пока не падал в изнеможении на чистый, сверкающий пол. В нем копилась сила. Словно он был львом и готовился к главному прыжку своей жизни.
Когда наступила суббота, Толик долго не хотел подходить к блокноту. Снова перечистил все кругом, вымыл оба окна, но время тянулось на удивление медленно. Пожалуй, за час он бы смог перемыть все окна в их пятиэтажке. А потом в соседней. И так целый день, чтобы вернуться домой, когда суббота уже закончится.
Часы показывали пять минут первого. Куклы смотрели укоризненно. Толику показалось, что самая большая кукла в самом роскошном платье показывает пальчиком на блокнот, лежавший на спинке дивана. Толик посмотрел на него с тоской и отвращением, как школьник - на невыполненное домашнее задание. Но рука сама потянулась к блокноту. Он пролистал знакомые, наизусть выученные страницы, нашел новую, непрочитанную.
Кажется, это был предпоследний листок. Посреди страницы - одна-единственная строчка.
«Толенька, я была с тобой очень счастлива».
Вот опять это «БЫЛА».
Толик вышел на балкон. Знакомый уже старик кряхтел возле скамейки. Все тот же карапуз возился в песочнице. По-прежнему шелестела листьями береза. Все так же, как в прошлую субботу, и многие другие субботы до этого. Только время вдруг потекло как сумасшедшее, словно оправдываясь за свою утреннюю медлительность. Во всяком случае, когда Толик вернулся с балкона, стрелки часов подбирались к трем часам дня.
- Чего теперь делать-то? - он оглядел кукол.
Те молчали.
- Эх вы, дуры пластмассовые. Толку от вас…
Толик снова открыл блокнот и обнаружил еще одно слово, которое сразу не заметил, внизу, в уголке, совсем мелким почерком.
«Церковь».
Ириночка никогда не была особенно набожной женщиной. Но крестик у нее был - бабка в детстве покрестила. На кухне в углу стояла на малюсенькой полочке иконка, изредка Ируся зажигала перед ней свечу. Толик пошел на кухню, пошарил на полочке и нащупал там цепочку с крестиком. Пальцы стали серыми от пыли - в этом уголке он не убирался, и блокнот о нем молчал. Он смахнул пыль с полочки, протер иконку, потемневший серебряный крестик начистил зубным порошком и положил на место. Потом передумал, снова взял цепочку, завязал узелком, чтобы сделать короче, и надел на шею самой большой кукле, той, что показывала на него пальчиком. Кукла удивленно покосилась на него.
- Делать нечего, раз просит, надо идти в церковь, - сказал он себе вслух, но сам почему-то остался сидеть на диване.
Некоторое время Толик в задумчивости разглядывал комнату, потом встал, обошел ее по кругу, заглянул в шкаф, провел рукой по комоду. Потом пошел в ванную, взял иркину зубную щетку и зачем-то положил на диван. Вскоре к ней присоединились тапочки и футляр с очками. Набор командировочного. Ируся в командировки никогда не ездила, всю жизнь проработала на одном месте. Толик вздохнул, сложил вещи в пакетик, завязал узелком. Хотел выкинуть в мусорное ведро - рука не поднялась. Решил взять с собой.
Во дворе он долго стоял возле помойки, не обращая внимания на зловоние. Потом увидел, что мальчишки за гаражом жгут костер. В такую жару! Замечание бы сделать им, шалопаям. Но вместо этого Толик подошел поближе и кинул свой пакетик в костер. Полиэтилен мигом съежился, запахло горелой пластмассой. Затрещал в пламени футляр очков, затлели в огне края тапочек.
Толик отвернулся и пошел прочь, к автобусной остановке. Хотя одна церковь была в соседнем квартале, он решил поехать в другую - на окраине города. Толик стеснялся. Вдруг знакомые или соседи увидят, как он в церковь заходит? Решат еще, чего доброго, что у него на старости лет крыша поехала.
Золотистые купола сверкали на солнце, слепили глаза. Внутри оказалось прохладно, пахло ладаном. Толик чихнул, получилось неожиданно громко. Он стоял у входа, привыкая к полумраку. Креститься Толик не умел, что дальше делать - не знал, и вообще, чувствовал он себя неуместно, словно не в церковь пришел, а в женскую консультацию. Эх, Ирка! Вот ведь капризная была баба! И зачем его в неловкое положение поставила?
- Сынок, тебе подсказать чего? - подала голос из-за прилавка с иконками старушка в платочке.
- Свечку мне продай, бабуля.
Толик купил свечку и застыл с ней в руках. Женщины в платках молились у разных образов, крестились, зажигали свечки кто у левой стены, кто у правой, а кто и прямо у алтаря.
- Бабуль, а куда свечку-то ставить?
- Тебе за здравие, или за упокой?
***
Толик стучал по кастрюлям, отбивал на них костяшками пальцев марш. Разного объема кастрюли издавали звуки разной тональности.
«Кастрюли».
Смешно! Последняя суббота, последняя драгоценная страница и все, что на ней написано, - это «кастрюли». Можно подумать, не было у Ирки в жизни ничего более значимого. Можно подумать, вся ценность их семейных отношений хранилась в этих кастрюлях, как будто окрошка какая-нибудь или пюре.
Чего «кастрюли»? Их тоже выкинуть или Дашке отдать? А в чем он тогда готовить будет? И так, и эдак он вертел кастрюльки, стучал по ним, переставлял, пожимал плечами.
- Ну ты хоть знак какой дай, поясни, что ли, чего делать-то с твоими кастрюлями? - наконец, возмутился он.
«Это нужные вещи», - прочел он в блокноте, и Толику показалось, что он слышит заливистый ирочкин смех.
- Получается, то, что я раздал и выкинул, - это были ненужные вещи? - спросил он вслух.
«Ненужных вещей не бывает, Толенька».
Толик почесал в затылке, сложил кастрюльки одну в другую и убрал в духовку. В кухне сразу стало светлее. Он сходил в комнату, принес пару цветков, поставил на подоконнике. Так-то лучше, и уютнее как-то. Давно надо было эти кастрюли убрать. Вот только уж очень Ируся любила заведенный порядок, с ума сходила по своей шеренге из кастрюлек. Он глянул в блокнот.
«Сумка».
Да, а как же раньше он не обращал на нее внимания! Вот же, на вешалке, под толькиной ветровкой висит кожаная летняя сумочка Ируси. Конечно, на дворе давно жара стоит, куртку он уже несколько недель не надевал.
Толик снял с крючка сумочку и вдруг почувствовал, что настало время для решительного прыжка. Того самого, к которому он столько недель готовился, аж похудел на четыре кило и мышцы на руках накачал, хоть на соревнованиях выступай.
Вот только сильные руки предательски дрожали. Он расстегивал замок на сумке, а глаза ничего не видели вокруг. Толик словно провалился на много дней назад. Разбросанная постель. Ирочка стонет. Хмурый врач в синей форме неотложки. Тонометр. Шприцы. Как он мог все это забыть? Одежда. Он уже перебирал ее блузки и юбки раньше, до разборки в шкафу. Зачем? Какие-то хлопоты. Деньги. Сберкнижка. Договор. Да, он подписывал какой-то договор. Цветы. Много цветов. Желтые розы на столе. Фотография в рамке. Образы выплывали один из другим из мутной пелены, но не желали складываться в общую картинку.
Толик перевернул сумочку и вытряхнул ее содержимое на диван. Кошелек, расческа, помада, какие-то таблетки, ключи. Где-то здесь должен быть ее паспорт. Но знакомой красной обложки в сумочке не было - ни в кармашках, ни за подкладкой. Только выпала последней бумажка, официальная, с печатью.
Толик развернул бумажку, прочитал и заплакал. Куклы смотрели с сочувствием. В глазах у Толика стоял огонь. То ему мерещилось, как тлеет край цветастого тапочка в костре, то виделись огоньки церковных свечей. Он больше не видел ни сумочки, ни страшной бумажки с печатью, не беспокоили его и воспоминания. Только играло пламя, заполняя все перед собой, словно он живьем горел на костре. Но в том огне становилось ему легче, сгорала потихоньку боль, отпускала, пока пламя не стихло, оставив только искорки перед глазами.
Небо за окном окрасилось алым закатным цветом. Он потянулся к блокноту, дернул последнюю страничку. Уголок отклеился от обложки, листок с шелестом перевернулся. На задней стороне обложке красивым, крупным почерком была выведена фраза:
«Все в порядке, Толик».
***
Почему на кладбищах всегда каркают вороны? Вечные аккомпаниаторы человеческого горя. Толик стоял перед памятником, глядел на фотографию своей Ируси. Рядом с ним лежала большая коробка.
Венки уже выцвели на солнце, живые цветы засохли. Он прибрал мусор, сложил в черный пакет, протер тряпочкой памятник. Ограду надо будет в том году покрасить, паршивая краска-то, отслоилась уже местами. И надо будет лавочку сколотить, чтобы можно было отдохнуть и помянуть: рюмкой и добрым словом.
Толик хотел что-нибудь сказать, но понял, что разговаривать с памятником не может. Он достал блокнот, но и с блокнотом говорить ему было неловко. Тогда Толик достал ручку и написал на задней стороне обложки, под строчкой, выведенной родным почерком:
«У меня все в порядке, Ируся».
Очень осторожно он вытащил из коробки кукольный дом. Он купил самый простой и просторный - без мебели, но с чудесными полосатыми обоями и нарисованным паркетом. В доме сидели куколки в старинных платьях, оживленно обсуждали свой переезд. Во всяком случае, Толику так представлялось. Он поставил дом у памятника на кусок фанеры, приоткрыл крышу и сунул туда блокнот. Дырку в трубе и окна заклеил пленкой, от дождя. Там они и остались втроем - памятник, домик с куклами и блокнот. А Толик вернулся.
Дома его ждала чистая, прибранная квартира, котлеты в холодильнике, и одна кукла - самая большая, с крестиком на шее. Больше, пожалуй, ирочкиных вещей в доме не осталось.
Ночью ему в первый и последний раз после смерти приснилась Ируся.
- Теперь, Толенька, ты можешь начать новую жизнь. Как будто ты из армии опять приехал.
Толик проснулся, огляделся и понял, что жизнь-то вокруг - и вправду новая. Проснулось в душе не то приятное предчувствие, не то предвкушение чего-то хорошего. Ясно, всем сердцем, Толик почувствовал: есть теперь в доме свободное место, где это хорошее может поселиться, если захочет. А потом заснул, и наутро не вспомнил ни о своем сне, ни о предчувствии.
***
- Толька, а можно я не буду держать кастрюли в духовке? - звонко прокричала с кухни Леночка. - Это неудобно, каждый раз их вынимать.
- А куда ты хочешь их поставить? - поинтересовался Толик.
- Вот здесь, в шкафчике, на нижней полке. Можно убрать лишние тарелки в буфет, там есть свободное место, а мы их все равно только для гостей достаем.
- Как хочешь, - согласился он.
Вообще-то Толик волновался. Перекатывал в кармане обручальное колечко, все думал: хорошо он поступит или нет, если Леночке подарит ирусино кольцо? Он посмотрел вопросительно на куклу, но с тех пор, как он отнес ее товарок на кладбище, кукла ему больше знаков не подавала. Толик вышел на балкон, помахал рукой. Вроде бы знакомому деду, а на самом деле - березке. Сегодня суббота, день уборки. Они с Леночкой уже навели везде порядок. Береза уже начала ронять первые сережки, скоро будет лето. Толик достал кольцо, повертел в руках. На внутренней стороне ему померещилась надпись. Он пригляделся.
«Все в порядке, Толик».
Это ему кажется. На самом деле, есть только гладкая поверхность, и тепло нагретого в ладони металла. Он вернулся в комнату, сел на диван.
Леночка выпорхнула из кухни, примостилась рядом, повисла у него на шее. Толик молча достал из кармана кольцо, поймал ее шаловливую ладошку и надел колечко на палец.
- Великовато немножко, - прошептала она. - Можно ведь уменьшить, правда?
- Правда, - кивнул Толик.
Вечером, после ужина, когда они лежали перед телевизором на диване, Леночка вдруг поднялась, убавила звук и сказала:
- Толька, мне эта кукла твоя не дает покоя.
- А что с ней не так? - забеспокоился Толик.
- Она не на своем месте.
Толику стало неприятно. Чего она раскомандовалась? Он хотел все объяснить, что это ирусина кукла, и как она ему дорога, но Леночка перебила его.
- Давай ее на кухне поставим? Возле иконки, на полочке.
Толик посмотрел на куклу. Спросил мысленно: «Ты не против?» Кукла не возражала.
- Я сам, - сказал он.
Он поднялся, осторожно взял куклу, отнес на кухню и поставил рядом с иконкой. Лучи закатного солнца падали на полочку, и от этого казалось, будто кукла светится. Блестели на солнце золотистые волосы Леночки. Обе они - женщина и кукла - словно излучали сияние.
«Скоро годовщина, надо будет сходить на кладбище», - подумал Толик. Проснулась на мгновение боль, но быстро растаяла, как кусок льда на горячем песке.
Толика с макушки головы до самых кончиков пальцев охватило тепло. Он закрыл глаза и прошептал:
- Спасибо, Ируся.