Автор:
zoya_montrose …Трещина ползет по стене вверх, как сибирские реки по карте Советского Союза. Вбирает в себя мелкие неровности, становясь толще и ветвистее, скатывается немного ниже и все-таки находит обходные пути, обтекает возвышенности, рассекает равнины… И впадает в потолок в углу, раскинув огромную дельту из тысяч рукавов. Или корней, но что растет корнями вверх?..
…Солнышко на ресницах, запах мокрого дерева и звонкий чуть шепелявый голосок: «Мааам, отгадай загадку? Я в садике отгадала же, маааам! Что растет корнями вверх?» Что растет, Мариш? Морковка? Нет? Ну, говори? «Сосульки, мааам, посмотри по сторонам!.. Ты же не старааалась… Фу, мам, ты скучная какая…» обиженно звенит голосок. Нет, Мариш, я просто устала. Очень. Завтра я тебе что-нибудь отгадаю, хорошо?
… Нет. Это не сосулька, хотя тени на давно неновой известке потолка мертевнно-синие, как зимой. И свет как от фонаря зимой, такая же лампа с поста светит. Кто придумал, что это дневной свет? Белый и страшный, с холодными безжалостными тенями. В таких тенях могут жить пауки, с длинными тонкими лапами и пестрыми крестами на раздутых пузах…
… Стена крапивы перед сараем, метелки и огромные колючие стебли, пыльные и почти черные. Как раз в рост, зараза, и платье, как назло, без рукавов, зато с кружавчиками. Девочка-припевочка, дурочка с переулочка, надо было спорить? На мороженку, да с большими парнями, да еще с Серегой из общаги? Ну и ладно, зато потом они мне будут неделю искать, чтобы в стаканчиках и шоколадные! А Леха же никогда не врет, даже отцу про дневник. Значит, и щас не наврал. Значит, правда этому крестовику сто лет по человеческим годам. Должно быть, огроменный, с кошку ростом… А вдруг - с собаку… Ну его нафиг, такое шоколадное в стаканчиках, если с собаку, даже если с кошку, все равно зря полезла. А за крапиву надо было еще чего-нибудь, вон ее сколько!.. Выгоревшие серые доски сарая почти рядом, а за ними - прохладная сырая темнота, паутина и легендарное чудовище где-то внутри… Ну и ладно, он же мух ест. Я что ли муха?.. Рука нащупывает жесткий крапивный дрын, от старости уже почти некусачий, -- так, на всякий случай. Вдруг там правда кто-то есть?.. Ну, Леха, первый раз в жизни наврешь…
… Нету там на потолке никого, тараканы и те разбежались. От хлорки и перекиси. И сотовых телефонов, издающих неслышную человеку вибрацию. Она щекочет чувствительные тараканьи ножки и не дает спокойно спать. Бедные противные вредители, когда бесконечно зудит и нет возможности ни спать, ни даже постоять и отдохнуть… Все внутри звенит, звенит тоненько, неслышно, но - вот-вот оборвется. И никакие глубокие трещины в вековых слоях масляной краски и извести не защищают от никогда не замолкающего визга. Нужно идти, может, даже лететь отсюда на оставшихся от предков слабых крылышках, -- от тугого ритмичного уханья на первом этаже, от пронзительных трелей из кабинетов, от бесконечных мурашек без перерыва на обед и сон… Уходить. И отдохнуть где-нибудь, в беззвучной бетонной толщине, голодной, но такой спокойной…
… От окна протянулся теплый желтый свет, ощупал стену от двери, постоял в углу и погас - приехал кто-то, поздно уже, кому бы надо?.. Краска на стене цвета «кофе со сгущ. молоком», -- пятнадцать копеек, плюс бутерброд через всю буханку, с двумя тонкими кружками колбасы «докторская», двадцать одна копейка… На яйцо под майонезом, одиннадцать копеек, горошек не надо, может и хватить, зато потом не ужинать, ну и ладно. Граненый стакан, алюминиевая ложечка. Когда исчезли граненые стаканы? Не вспомнить почему-то, проскочило мимо. И в поездах тоже, подстаканники остались, а стаканы - нет, теперь везде круглые… А ложки помню, ложки растащили. Сначала в них просверливали дырки, чтобы нельзя было дома пользоваться, -- а все равно воровали не для этого, сдавали как цветмет, на килограммы… Подстаканники, наверное, тоже сперли и сдали, а жаль, красивые были вещи, блестели как серебряные. Поезд бежал мимо деревьев, столик потряхивало и ложечка звякала об стакан, и свет играл с кремлевскими башнями, памятниками Ленину с навеки протянутой рукой, летящими вперед паровозами… И два кубика сахару в фирменной железнодорожной упаковке, -- всегда казалось, что там особенная сверхвкусная конфета. А когда едешь ночью, в темноте, и скоро станция, -- фонари все чаще, свет проходит через купе все медленнее… Сейчас можно поиграть с собой в длинную стоянку на незнакомой станции, поезд скоро тронется и снова станет темно, застучат колеса и ничто не помешает уснуть. На нижней полке полужесткого вагона с бельем, включенным в стоимость билета. Или сейчас нет полужестких? Господи, как же все долго ночью…
… Днем тоже видно немного: стену, угол, еще стену с дверью. Дверь прозрачная, со стеклом, чтобы оттуда, из коридора, тоже можно было смотреть. Внутрь, как в аквариум. Не заходя, снаружи заглянуть - все в порядке? - и бежать дальше. По делам, у всех нынче дела и дела, и всех дел не переделать за девять жизней. Наверное, оно того не стоит, суета сует и всяческая суета, только все бегут. И завидуют рыбкам с той стороны стекла… «Мам, можно я принесу котенка? У Юльки кошка окотилась, она отдаст забесплатно, можно? У ней пушистые, и блох нету!..» Сомики и гупешки - не мурлычут, но тоже живые. Ползает по стеклу, смешно таращит глаза, рот постоянно шевелится - чистит аквариум от меленьких зеленых водорослей, умница. А гупешек можно и не кормить, к ним вообще лучше лезть поменьше. Они живут сами по себе, эти рыбы. Просто смотреть, а они будут жить. За стеклом. Глядя наружу через толстый слой воды и совершенно не интересуясь ничем и никем с другой стороны. Холоднокровные и молчаливые. Такие вот друзья человека. Настоящие такие друзья - чем молчаливее, тем лучше…
… Вот опять свет, уже с синими брызгами через раз, по всей стене, развернулся и не гаснет, -- привезли кого-то, наверное, тут иногда привозят. Не сюда, в другое место. Там сейчас шумно, наверное, и мало кто спит. Скрипят, шлепают тапками, переговариваются в полный голос по коридору, и прислушиваются внимательно - из-за стеклянных дверей, те, кто не спит каменным химическим сном. Те, кому не спится. Все равно ночью никто ничего не узнает, просто возможность отвлечься… Пусть. Это все не здесь, этажом выше…
… Это место снаружи называется «картошкой» -- «Муртазина, сегодня на картошку? Крись, не переживай, зато на семинар готовенькая придешь, тут ниче по ночам не бывает!» Студенты любят тут дежурить. Нудно, но тихо. Или «овощехранилище», тоже иногда проскальзывает, но не злобно и не обидно, просто потому что… Длинные ровные рядки с радостно-зеленой ботвой, солнце, мотыга, поясницу ломит… Холодная вода из колонки на краю поля… Подковырнуть пару кустиков - как она там, внутри серой земли? Маленькие розовые комочки, в кипяток и пять минут ждать. Масло в банке на жаре подтаяло, белый хлеб - без ножа, от булки одним большим куском, молоденький чеснок с такой же тонкой шкуркой, можно не чистить, крупные кристаллы соли из аптечного пузырька… Если страдание очищает, как заставить картошку страдать? Все просто - ответ на стене с углом, дверью в коридор и трещиной, лезущей на потолок. И в душноватой июньской, бесконечной, длиной в полярную, ночи. Как заставить картошку страдать, чтобы она самоочищалась? А раньше фраза казалась смешной…
… На окне, как и полагается, решетка, как и полагается, тень от нее клеточками на засохшем креме стены, -- если бы вовремя научиться играть во что-нибудь экзотическое, кроме крестиков-ноликов… Если бы вовремя. Если бы знать, где падать. Пословицы и поговорки русского народа -- соломки подстелить, что ли? Знать бы прикуп, жить бы в Сочи? Если бы у бабушки были яйца, это был бы дедушка… Вот и вся народная мудрость. Книжные полки, пыльная бумага, диплом о высшем образовании, бесконечные тетради в клетку, 96 листов, -- цитаты, конспекты, вечная мозоль на указательном пальце… В библиотеке тихо и прохладно, и все ужасно заняты делом, и завтра нужно сдавать, китайский язык за ночь, а нам неслабо… Исторический материализм в огромном томе, спать совсем не хочется, из щели в окне тянет персидской сиренью. Ненавижу персидскую сирень, ненастоящую, белесую и липкую, -- и умудряется цвести в самую сессию, и пахнуть, пахнуть… Или диалектический он был, этот материализм? Не помню, вот сирень точно персидская, а материализм - а хрен бы с ним… На какую глубину погружается петрушка в кипящее масло?.. Как заставить картошку страдать, если страдание очищает?
… В окне, наконец, погасло, и за дверью тоже темно, в стекле не дробится больше жуткий дневной свет. Хорошая сестричка Кристина, пусть поспит. На посту нельзя, но - солдат спит, служба идет. Что у нас может случиться… Мы лежим. Тихо и недвижимо, разве что грудные клетки слабенько шевелятся, совсем незаметно. Огромные раздувшиеся тыквы и маленькие хрупкие огурчики, желто-зеленые… Овощехранилище, как ни крути. Грезят ли они всю зиму, в вонючей прохладе подвала… Это у кого-то уже было - про то, что на самом деле жизнь приснилась морковке в желудке коровы. Под действием соков. В процессе пищеварения. Однажды понимаешь, что много читать вредно и совсем не нужно. Во многой мудрости многие печали. В мудрости многих людей больше шизы, чем хочется, поэтому и печали больше. Воздуха бы, подышать. Свеженького, зимнего, -- нет, зима была еще тогда… Сугробы были, ветерок такой, весенний совсем, а снег колючий, сухой крупой. Не нравилось, скажите, какая цаца, -- в глаза задувало. И ноги скользили. Когда они еще скользили, ноги эти... Сейчас не задувает, и лето на дворе. Наверно, и сирень эта самая вовсю. Как одеколон, резко и сладко… Сюда нельзя цветы, особый режим. И ничего нельзя, что имеет запах. Хлорку можно, она уже ничего не имеет, просто убивает все известные микробы. Надеюсь, она убивает их быстро, без лишней философии…
… Небо понемногу светлеет. Еще одна ночь. Ночь, прочь, мышь… На конце слова мягкий знак. Сол, фасол и вэрмышэл. Овощ… Без мягкого знака. И без твердого. Без ничего. Мы живем. Просто живем, без ничего. Какие уж тут знаки, всего лишь еще одна ночь. Прочь. Как мышь. Под ор птиц. Потому что утро, вот и орут, там же наверно деревья под окнами?.. Мысль, как мышь, тоже с мягким знаком. Тяжелая мысль, темно-серая, большая мышь… Под уставшими веками, куда-то лениво убирается, вверх по трещине, распадаясь на десятки мышат, чтобы на всех хватило… Меньше и меньше, вот уже с песчинку, как тогда, на море, на берегу, -- песок течет сквозь пальцы. Утекает тонкими струйками. Теряется среди таких же, темных, серых. Покой, шелест прибоя, хорошо как. В песок. В темноту. Устала… Сквозь пальцы, в темноту…
… На трамвайной остановке среди других прилеплено объявление. Белая бумага, крупные буквы:
Продам за полцены:
Памперсы взрослые (до 150 кг)
Противопролежневый матрац (до 150 кг)
Кресло инвалидное.
Телефон 8922-…