Конкурсный текст: Вино горелого года
Автор: karetu
Дорога долго кружила, извивалась между склонами поросших молодым лесом гор, и мне казалось, что мы никогда не доберемся до винодельни. «Человек, любящий жизнь, вряд ли поселился бы на отшибе, на склонах Медвежьего пика,» - мелькнуло в голове. Мой молчаливый спутник, уверенно крутивший руль, иронически приподнял брови, угадывая мои мысли.
Впрочем, еще десять минут терпения - и мы добрались.
Ленивая старая лайка, дремавшая на солнышке посреди двора, чуть повернула к нам голову, с видимой неохотой встала и последовала за нами внутрь, в магазин.
Солнце щурилось сквозь прорези окон и бросало вычурные тени на растрескавшийся паркет. В воздухе золотились пылинки. Контраст света и тени был таким резким, что мы не сразу заметили владельца заведения, потрепанного жизнью мужика с обветренным лицом, ждущего у стойки. По такому лицу не скажешь, сколько лет его обладателю: может быть, под 60, а может, и за 70. За спиной хозяина на стене висели грамоты побед в конкурсах лучших вин Вирджинии.
Мы взяли карту вин и приготовились к дегустации. Процедура стандартная: представитель винодельни рассказывает о местных напитках, из списка выбираешь 5 сортов вина, пробуешь, если что-то понравилось, покупаешь.
Я пометила четыре вина и задумалась. Под руку мне сунула огромную лобастую голову псина, предлагая почесать ей нос.
Винодел прищурился, что-то припоминая.
- Возможно, вам стоит попробовать вино горелого года, - поначалу неуверенно предложил он, но с каждым словом его голос будто набирал силу, - в карте вин его нет. С ним связана давняя история. История, как водится, о вине и женщине: это, пожалуй, единственное, о чем вообще стоит говорить.
***
Год выдался тяжелым, наверно, самым тяжелым за всю мою жизнь. Сначала ушла Нэнси. Она долго болела, и в воздухе стоял эдакий сладковатый запах умирания. И я, и она знали, что конец близко, и я, и она знали, что означает этот запах. Когда работаешь с винами, нужен чуткий нос, и привыкаешь замечать малейшие оттенки ароматов, самые тонкие намеки на то, что может стать букетом. Так сладко могла пахнуть только смерть, и я был готов. И все равно, когда это случилось, аромат Нэнси долго не уходил из дома: пахли забытые мелочи, скатерти, салфетки, шторы... Я чуял ее - и знал, что жены уже нет.
Одиночество было предсказуемым - и оглушительным: мальчики мои были тогда в армии, один на Аляске, а другой и вовсе в Германии, и все, что мне оставалось, когда служащие и клиенты уходили - общество этой собаки, да шум лесов и виноградников на склонах Медвежьего пика. Впрочем, я постепенно привык к компании шорохов за окнами, научился различать треск ломающихся веток и шебуршание индюшки в яблоневом саду.
Весна в тот год выдалась ранняя и сухая. Казалось, дожди обходили наши горы за версту. Трава, совсем недавно зазеленевшая, жухла на глазах, желтела, просила дождя. Пахло сушью и гарью. Я улавливал дым издалека и знал, что скоро то, что полыхает за десятки миль от нас, придет и сюда. А лозы тянулись к небу, как ни в чем не бывало.
Потом, среди этого предвкушения пожара, я снова почувствовал невыносимый сладковатый запах гибели. На сей раз пахла собака. Молодая, шебутная - вроде бы нет никаких причин, но вот и глаза слезятся, и шкура стала блеклой, и почти не лает. И аромат. Мой нос не обмануть. Я знал этот запах и понимал, что сделать ничего нельзя.
Как ни странно, Нэнси уходила так долго, что с ее смертью я успел смириться, но ожидание новой потери как-то подкосило меня. Что-то внутри меня будто заледенело: я понимал, что пожар доберется и к нам, но мне стало все равно, совсем все равно. Собака, виноградники... возможно, слишком круто для меня. Я решил остаться тут, и что будет, то и будет.
А горы полыхали. Вы когда-нибудь видели, как горит старый сосновый лес? Сначала занимается трава, потом огонь начинает лизать стволы сосен, и капли горящей смолы рассыпаются сполохами... Все пропиталось горелым так, что я почти перестал чувствовать сладкий запах смерти.
Огонь добрался до виноградников в субботу.
Я, и не выглядывая из магазина, знал, что пламя коснулось винограда: я чуял гарь и слышал, как лопается от жара лоза. И ничего не делал, просто ждал. Вы скажете, что это сумасшествие и самоубийство - так ждать? Кажется, я тогда и был малость не в себе. Стоял вот тут, у стойки, как будто сейчас в магазин зайдут посетители. Хотя какой клиент может заглянуть в горящие виноградники?
И тем не менее покупатели зашли.
Я помню, что их было двое: такая женщина просто не могла приехать одна, но вот ни лица, ни вида ее спутника не помню, хоть режь. Я и ее-то не узнаю, наверно. Я отметил только запах, аромат свежести и холода среди всей невозможной гари. Так пахнет ледяное вино, то, что делают после заморозков с самых последних ягод.
Под руку ей сунулась больная собака, и посетительница мимолетом погладила ее за ухом. Псина улеглась рядом с ней, как будто меня тут и не было, и заснула. Я занялся клиентами.
Она выбрала четыре вина, как вы, только четыре. Я предложил ей попробовать пятое, любое: выбор у нас богатый. Незнакомка как-то странно улыбнулась:
- У вас пока нет того вина, что нужно мне. Я подожду, когда вы угостите меня вином этого года.
- Вином горелого года с выжженных виноградников, - с трудом переспросил я, понимая, что происходит что-то не то.
- Именно, - резко бросила она, - потом поймете.
Мне вдруг показалось, что я попал в чей-то сон, в затянувшуюся фантасмагорию, законов которой я не знаю и и не могу знать. Что все вокруг - и моя винодельня, и горящие виноградники, и эти люди, совсем чужие люди - всего лишь элементы этого сна, и вот сейчас я открою глаза и ничего не будет, и Нэнси, как обычно, позовет на ужин. Поймите меня правильно, я реалист. Да, мне ее не хватало, но я никогда не фантазировал о том, что она вернется, о том, что не случилось. Я знал, есть участок земли, есть плита с подписью. Нэнси там. А тут мне показалось... Да что там, морок.
Пока я стоял, оторопев, странная парочка, кажется, даже выбрала какое-то вино. Клиенты расплатились, дверь магазина захлопнулась. Я услышал шум отъезжающей машины, выскочил на крыльцо. Небо, еще полчаса назад безжалостно голубое, закрывали грозовые тучи.
И тут начался ливень. Бесконечный осенний холодный ливень посреди горячего лета, такой долгожданный и невозможный дождь, растворивший пожарища, затопивший дороги. Горы почти полностью скрылись в потоках воды.
Я не помню, сколько длился этот дождь, пару часов или пару дней. Помню только, что, когда наконец в окнах заплескалось солнце, я вылез наружу и увидел, что половина моих виноградников не тронута пламенем. Цела.
Как цела до сих пор и моя собака. Видите, болтается тут, под ногами? Как будто этот дождь смыл и запах смерти. Когда она, грязнущая, ввалилась в дом с улицы, я почуял аромат гари и мокрой шерсти - и никакого сладковатого предвкушения смерти. Я знаю, так не бывает, так не могло быть. И все же - было.
По осени с винограда с выживших лоз я сделал новый букет. Вино горелого года. Вышло его не очень много - урожай в тот год был невелик. Я не помню, как получил этот вкус: в молодое вино я вложил весь этот год, так много взявший и все же...
Я знал: это лучшее из того, что я когда-либо делал. И с таким напитком я получу все возможное золото винных выставок. И не повез его на демонстрацию. Потому что повторить это вино нельзя, как нельзя заново пережить горелый год.
Что я с ним делаю? Даю. Случайным клиентам. Незнакомцам. По капельке, по глотку. Тем, у кого в глазах тени. Тем, кому, кажется, надо. Попробуйте.
* * *
Я отпила. Сначала вино показалось мне сладким, потом загорчило почти до невыносимости и наконец легло свежим послевкусием. Ведь после засухи бывает дождь, а после горечи - надежда.
Мой обычно молчаливый спутник сделал глоток и улыбнулся:
- Это очень хорошее вино.
* * *
- Это очень хорошее вино, - повторил он, когда мы снова затряслись по сельской дороге, - и в последний раз ты была права - винодел понял.
- Заедем снова... лет через десять?- предложила я.
- Лет через десять. С нами пока ему еще рано.
Я рассматривала молодые сосны, почти полностью скрывшие следы давнего пожара, и думала о том, что человек, не любящий жизнь, вряд ли стал бы хорошим виноделом.