Конкурсный текст: Двойники
Автор: tetushka
Я работаю в подвале, в полной темноте . На помосте спит юноша, во тьме виден светящийся контур - живое тело излучает свет. В его груди у самого горла два светляка, две души: зеленая и белая. Отличные души, яркие. Ту, что покрупней, я оставлю ему. Второй помост пока пуст.
Я делаю пасы руками, повторяю контуры спящего человека и постепенно на втором помосте возникает глиняное тело, неодушевленная темная болванка. Я глажу ее, формирую, леплю, мну. У пациента обе души мужские, значит двойник нужен мужского рода. Это просто - знай копируй один в один.
Юноше двадцать лет, он очень болен. Бегал по крыше, кричал, что он ангел тьмы, сейчас взмахнет крыльями и полетит. И полетел. Спасибо, пожарники поймали летуна на одеяло. Спасибо, родители увезли его из-под носа у санитаров и доставили ко мне.
Я вылечу его, как вылечил десятки других. После операции он будет нормальным, немного скучным человеком. Эту болезнь медики называют шизофренией, лекарства от нее калечат тело, оглушают ум и усыпляют душу искусственным, мертвым сном. Обе души - у больных часто две.
У меня самого две: одна синяя, другая фиолетовая. Пока ребенок мал, души в нем уживаются легко, но бывает с годами им становится тесно. Из-за потрясения, пьянства или без видимых причин они начинают межу собой войну, рвут человека на части, сводят с ума. Это страшно, почитайте о шизофрениках, не буду тут расписывать. Поверьте на слово, когда души воюют, человек живет в аду.
У меня нет учителей - я всему научился сам по старым книгам. Люди с двумя душами талантливы, вот и я умею то, чего не может никто. Я создаю двойника из пустоты, из собственной энергии. Затем разделяю личность, каждое свойство пересаживаю вручную, по волоконцу, по непрочной светящейся нити. Вытягиваю их из клубка, обволакивающего светляки душ, и делю между телами по справедливости: что-то оригиналу, что-то двойнику.
Вот храбрость - ее не разделишь, не порвав нити, одному достанется все, другому ничего. Вот меланхолия - и тоже не поровну. Музыкальность - оригиналу, пусть тешится, а вот предприимчивость двойнику: ему выживать одному, без родных и близких. Я помогу ему, но только на первых порах, пока он учится жить среди людей.
Скрипит дверь, на пороге моя жена Дарья. В подвал врывается свет - рассеянная девочка оставила внешнюю дверь нараспашку. Я закрываю глаза, мне сейчас нельзя света.
- Затвори двери, радость моя! Обе.
Жена ойкает и закрывает сначала внешнюю, потом внутреннюю.
- Прости, опять забыла! Ты скоро?
- Нет. Ужинай без меня.
- Я подожду, без тебя мне скучно.
Она нащупывает кресло, садится и ждет. Она не видит меня и не знает, чем я тут занят, каким опасным и тонким делом. Постепенно зрение возвращается и я вижу мягкое свечение ее кожи. В вырезе платья, у самого горла, две Дарьины души - два светляка, две переливчатые жемчужины.
Жена напевает и качает ногой в такт. Мои пальцы, счастливые ее присутствием, двигаются живее, нити распутываются легко. Все! Теперь самое опасное. Я вынимаю одну из душ пациента, ту, что поменьше, и пересаживаю в двойника. Пальцы немеют, долго не удержу. Готово! Глиняная болванка наливается светом. Я накрываю юношей одеялами. Утром я разбужу их - сначала двойника. Его надо пристроить, найти людей, чтобы смотрели за ним первое время, но это утром, утром.
Я беру жену за руку и веду из подвала. На лестнице Дарья охает - конечно, я скверно выгляжу после трудов. Взойдя на ступеньку выше, жена обнимает пухлыми руками мою некрасивую старую голову и прижимает к вырезу на груди. Да, моя девочка, да, так я скорее наберусь сил. Умница!
***
Осенью Дарья загрустила и слегла - у нее вообще слабое здоровье. Только в марте стала она подходить к окну, смотреть на птиц, улыбаться. Как я радовался! И тут погибла наша кошка. Как соломинка в пословице ломает спину верблюду, так это горе сломило мою жену. Две ее души тосковали с двойною силой, и выдержать этой тяжести бедная девочка не смогла. Когда я понял, что она умирает, я решился на операцию. Никогда, никогда не оперируйте своих родных! Но у меня не было выхода - я единственный на земле умею разделять души.
Вторая Дарьина душа была мужского рода, пришлось потрудиться, создавая тело. Я не боялся работы, я боялся выбирать, отделять нити от клубка свойств и делить между женой и ее двойником.
Человеческие слова неточны. Глина, из которой я леплю тела, - не глина. Цветные нити - не материальные волокна, а то, что я делю между оригиналом и двойником - не совсем свойства характера. Я называю их так потому, что не знаю подходящих слов. От этих нитей, от их сочетания зависит личность человека, но не напрямую, а сложным образом - и я умею видеть эту связь.
Вот желтая нить, она придает устойчивость, ее я отдам жене. Эта голубоватая - сомнения и неуверенность - двойнику. Веселость - Дарье, и утреннюю бодрость, и крепкий сон - все ей, она так намучилась. Ночные кошмары - ему. И тоску, и склонность к поэзии. А вот домовитость... странно, не замечал. Я задумываюсь. Ага, понял! Бедная девочка робела, не решалась хозяйничать. Ничего, теперь она станет уверенней.
Дарье я отдал веселые солнечные свойства, а двойника сделал ее лунным отражением. Я хорошо позабочусь о нем, поселю с добрыми людьми далеко отсюда, подальше от Дарьи. Разделенным душам опасно встречаться - так написано в старых книгах.
***
По утрам жена заводит бодрую мелодию, грустные песни забыты. Она больше не сидит у окна с книжкой и не плачет без причин. С утра до ночи носится по дому, всюду ей нужно поспеть: в кухне варят варенье, во дворе стирают, в огороде копают - и все под ее присмотром. Она не приходит больше ко мне в подвал, не сидит в темноте, пока я работаю. Ей теперь не скучно без меня.
Я люблю ее и такой. Да, мне недостает нашей печальной нежности, но каким румянцем окрашены ее щеки, как изгибается полное тело, неся тяжелый таз с бельем, как сладко тянется вверх, развешивая простыни на веревке!
Я был бы счастлив, но меня печалит Дарьин двойник. Он бледен, грустен, часто плачет и винит себя невесть в чем. Он уверен, что потерял память потому, что совершил в прошлом ужасное преступление - и я не в силах разуверить его. Никто другой как я сам сделал его таким, и мне его бесконечно жаль. Я назвал его Дар, поселил неподалеку и навещаю почти каждый день.
Вот он сидит с томиком стихов у окна, с поджатой левой ногой - в слишком хорошо знакомой позе, так раньше сидела моя жена. Он видит меня в окно, бежит навстречу, мы идем гулять. Дар пересказывает прочитанное, он любит те же книги, что когда-то читала Дарья. Он рассказывает свои сны - всегда тревожные, всегда печальные - и слушает мое толкование, глядя снизу вверх. Я нахожу доброе объяснение его страшным снам. Это нетрудно, он мне очень верит.
Мой жене больше не снятся сны - ни грустные, ни веселые, никакие, она спит спокойно и крепко.
Я купил Дару дом в трех днях пути, но откладываю его отъезд с недели на неделю. Он так привязан ко мне, так слаб здоровьем, так нуждается в утешении. Мне жаль его, будто мое собственное сердце жгут огнем. Как я могу оставить его? Да и сам я не хочу без него остаться. Иногда мне кажется, я бы лучше остался без жены.
***
В начале лета привезли больную - молодую красивую женщину. Ее вторая душа была тоже женской. Я лепил и мял влажную глину, создавая двойника. Гладил изгибы тела - долго, тщательно, дольше и тщательней, чем обычно. Глина нагрелась под рукой, казалась живой. Это так сильно, такая нежность... что со мной? Она пациентка, я врач, нельзя!
Скрипнула дубовая дверь, в подвале посветлело. Я прорычал:
- Закрой немедленно дверь!
Дарья пригнулась и попятилась.
- Обе! - крикнул я вслед.
Я опустил руки, тяжело дыша от гнева. Нужно успокоиться. Двойник еще не может жить без моей поддержки, но работать в таком состоянии нельзя, мои руки могут убить сейчас. Успокоиться, мне нужно успокоится как можно скорее.
Наутро родственники забрали пациентку. Они радовались, что женщина выздоровела, и ничего не знали о неудавшемся ее подобии. Я боролся за жизнь двойника три недели, не отходил от нее, не выходил из подвала, но болванка осталась глиной, душа не привилась, упорхнула из-под моих рук, не прожив на земле положенного ей срока. Я - убийца. И в этом вина моей жены.
Когда я вышел из подвала, мне казалось, шатаются стены. Я встал на пороге, держась за притолоку. Дарья с садовником размечали клумбы во дворе. Каждый чертил на земле каблуком свою линию, и затирал ту, что начертил другой. Оба были красны и спорили, жестикулируя. Увидев меня, они замолчали.
Я стоял на свету, как паук, вылезший из дыры в земле. Прикрывал глаза рукой и думал, что я не нужен этой юной румяной женщине.
Дарья подошла, виновато опустив глаза.
- Я плохой муж для тебя, - сказал я и вдруг понял, что нужно делать. Да, если эта женщина уйдет, я смогу взять к себе Дара.
- Мы разойдемся, Дарья. Я куплю тебе дом. Далеко отсюда, в том городе, где живет твоя родня.
- Правда? - прошептала она, не поднимая глаз, боясь показать свою радость. - Спасибо! Огромное спасибо! Так я пойду? - спросила она как ребенок, взмахнула юбкой и убежала со двора.
Она бегает совсем по-детски, подумал я. Все же я буду по ней скучать.
Я добрел до своей кровати и спал до вечера. Уже темнело, когда я пошел к Дару, и чем ближе я подходил, тем страшнее становилось мне. Как он там один? Брошенный на целых три недели, он мог затосковать, заболеть, наконец умереть.
Дар не вышел мне навстречу. Я толкнул дверь, вбежал в дом - и увидел их, сидящих рядом, очень близко. Он замолчал и поднял голову от книги, она уронила вязанье, вскочила, заслонила собой Дара. За этот жест я простил ей все - в чем она была и не была передо мной виновата.
Я вышел, тихо прикрыв дверь. В старых книгах написано, разделенным душам нельзя встречаться, это опасно. Жаль, я не могу им помочь, они теперь сами по себе. Я специалист по разделению душ, а с трудностями соединения Дару и Дарье придется справляться самим.