Конкурсный текст: Приснись, Ферроньера
Автор: karetu
Лет в двенадцать Митя, как все его однокашники, зачитывался «Тремя мушкетерами». Франция, шпаги, кровь на мостовых, Констанция. Да что там говорить. Наверное, потому, когда в руки ему попался «Путеводитель по Лувру», невесть почему завалявшийся в родительской квартире, книга была зачитана подростком буквально до дыр. Отец, инженер, всю жизнь корпевший над проектами, только качал головой, мама-ветеринар вздыхала: «Странный выбор для парня». Какой там Париж.
А Митя грезил. Ему снилась «Прекрасная Ферроньера». Не Джоконда, не Весна Боттичелли с луврских фресок, а серьезное, почти строгое девичье лицо с отведенным в сторону взглядом. «Три мушкетера» ушли, а вот Ферроньера осталась, и в 14, и в 16 лет он все так же отчаянно и мучительно хотел попасть в Париж - чтоб хоть на секунду поймать этот отведенный в сторону взгляд ренессансного портрета.
Когда в последнем классе школы вдруг его классу предложили слетать в этот самый Париж по обмену с лицеем Шарле-Маня, Митя сначала не поверил, как не поверили и его родители. Требовались, конечно, деньги, но сама возможность… Oн не знал, откуда родители набрали денег на билет, и не пытался представить, как именно им придется развлекать французского школьника, который будет жить потом у них целых 2 недели. Но Митю это и не интересовало. Подросток грезил о Ферроньере.
Все свободное время Митя проторчал в Лувре. Он, кажется, вызубрил каждый сантиметр портрета. Вот только взгляд Ферроньеры поймать все не удавалось. Она все так же смотрела чуть в сторону, отдаленно, серьезно. И только в самый последний день... то ли свет как-то по-особому упал на полотно, то ли Мите померещилось, но, кажется, Ферроньера на секунду взглянула на него - и тут же снова, как обычно, отвела взгляд в сторону, далекая, давняя, чужая.
Дома Митю слегка отпустило. Ферроньера продолжала сниться, но реже, все реже. Сны эти не имели ничего общего с любовью - просто девушка глядела в сторону, а он, нелепый подросток, пытался и никак не мог поймать ускользающий взгляд то ли медовых, то ли пепельных глаз. Постепенно Митя привык к Ферроньере в снах, как к данности.
А жизнь неслась. Выпускные экзамены, поступление в институт, семестры, сессии. Ферроньера отступила даже не на второй, на десятый план, хотя и снилась, сначала раз в месяц, потом раз в полгода, потом раз в год... все такая же строгая и далекая. А он, долговязый сероглазый юноша, снова чувствовал себя мальчишкой перед этим взрослым - и вечно юным лицом.
Впрочем, Ферроньера не мешала ни учебе, ни романам. Барышень вокруг было предостаточно, и Митя выбирал белокурых, голубоглазых, с тонкими запястьями и точеными фигурками горнолыжниц. Совершенно, ни единой чертой не смахивающих на Ферроньеру. Романы длились по два-три месяца, потом Митя как-то исчезал, при случайных встречах отводил глаза от очередной Аллочки и Людочки.
На четвертом курсе Митя сошелся с Алисой, активной, уверенной в себе почти блондинкой с почти короткой стрижкой, почти голубыми глазами и почти узкими лодыжками. Эта девушка четко знала, чего хочет и как этого достичь. Митя в ее планы вписывался прекрасно. К пятому курсу они поженились. Ферроньера сниться почти перестала.
Алиса делала карьеру. Митя работал, но без накала, спокойно. К своему удивлению, он тоже потихоньку набирал обороты. К тридцати годам Митя стал отцом. Перед рождением дочки опять пригрезилась Ферроньера, но Дмитрий даже не пытался заглянуть ей в глаза. Девочку назвали Ритой.
Годам к сорока сорока страсть в семье окончательно остыла. Привычка осталась. Как и дочка. Митя по-тихому заводил романы. На работе, в аптеке, в магазине - Лидочка, Тонечка, Олечка... Слегка полысевший и погрузневший Митя, окончательно ставший к тому времени Дмитрий Валерьичем, давно уже по привычке именовал их всех зайчиками. Чтоб не путать имена.
Романы были бурными и короткими. Иногда пассии звонили Алисе с пламенными объяснениями. Особенно отличилась некая Валечка. Алиса отвечала, выдержанно, спокойно. Все знала и по-тихому закрывала глаза. Мужа она немного презирала за неумение тщательно покрывать грешки. Сама Алиса была куда более предусмотрительна. У нее давно уже был любовник, беспросветно женатый шеф соседнего отдела. Разводиться не было смысла. Дочка, квартира, машина, предсказуемый муж... Алиса всегда отличалась прагматичностью.
В сорок восемь Митя встретил Ферроньеру.
Все было банально: Митина машина утром попросту не завелась. Он выругался и решил завтра добраться до механика. На работу пришлось добираться на метро.
Ферроньера стояла на эскалаторе, Лицо, повернутое на три четверти, гладкий пробор, отведенный в сторону спокойный взгляд непонятно каких, не то карих, не то серых, не то вовсе зеленых глаз. Митя не мог ошибиться, он слишком хорошо знал этот взгляд, ни на него, ни на кого другого, в пустоту.
Он не слишком отчетливо помнил, что именно он говорил и как именно познакомился с молчаливой девушкой. К ней домой они пошли уже вместе.
Ферроньеру звали Лерой. Зайчик к ней как-то не клеилось. Она где-то работала и не требовала ни денег, ни подарков, ни объяснений. Ни времени следующего свидания. Она не просила даже остаться. Просил Митя, настаивал, чувствуя себя очередным зайчиком. Ферроньера молчала. Когда Митя собирался домой, Ферроньера попросту отводила в сторону этот свой слишком серьезный взгляд. Он уходил. И клялся сам себе завязать с этим затянувшимся романом. Жена, дочка, квартира, машина, привычка... А ночью снова снилась невозможная Ферроньера.
И через день-два он снова торчал под ее вечно освещенными окнами, словно подросток. Зная, что там, где-то за стеклами она, и волосы расчесаны на этот вечный пробор, и глаза цвета золы или меда смотрят в сторону, в никуда. Мялся под окнами, курил на лестнице, не выдерживал, нажимал на звонок. Она ни о чем не спрашивала. Молча пускала. Слегка пожимала своими мягкими покатыми плечами, слегка откидывала голову, слегка отводила взгляд. Он все пытался ухватить этот взгляд, а Ферроньера все ускользала.
Алиса, конечно, поняла. И, конечно, опять закрыла глаза. Впрочем, через два месяца, через три и даже через шесть эта странная, болезненная связь не закончилась. Митя похудел. Алиса начала волноваться, нет ли у него язвы. Долго так продолжаться не могло.
Месяцев через восемь Митя решился уйти. К Ферроньере. Совсем. Он так и сказал бы Алисе, если бы она была дома. Но Алисы дома не было. Симпозиум. Разумеется, там был и шеф соседнего отдела. Митя не догадывался. Он был слишком занят. Ферроньерой.
Приехать жена должна была вечером.
Дочки тоже не было. Они сами купили Рите эту путевку на Кипр. На две недели. Август, в городе жара и пыль.
Митя ждать не стал.
Вечером он пришел к Ферроньере. С одним чемоданом. Насовсем. Он так и заявил. Лера опять ничего не спросила. Пустила, как ни пустить. Она всегда пускала. И даже, кажется, поглядела в глаза. Митя почувствовал себя подростком. Ему почти под пятьдесят, ей чуть за двадцать, а вот поди ж ты: эта отстраненность делала его мальчишкой перед взрослой женшщиной.
Утром Ферроньера ушла. На работу. Митя ничего не знал о ее работе. Когда спросил, улыбнулась краешком губ, пошутила: «В Лувре». Мите кровь бросилась в лицо. Он живет у нее, они почти женаты (покоя не давало Мите это почти), а она все так же ускользает. Случайным лучом солнца на паркете, отведенным взглядом.
К вечеру на второй день новой жизни Митя начал волноваться, что там с квартирой. Не случилось ли чего, не затопило ли. Добралась ли Алиса. Как там Рита. Привычка, за столько лет...
А вечером позвонила жена. Позвонила, будто бы не заметила исчезнувшего Митиного чемодана. Попросила купить домой хотя бы яиц. Завтра возвращается Ритка, дома все кончилось, она не успевает, на работе аврал.
Когда Митя начал паковать свой чемодан, Ферроньера поняла. И, как обычно, отвела в сторону свой невозможный взгляд. Молча смотрела, как Митя второпях собирает вещи. Оборот три четверти, отведенные глаза, пробор. Складки на рукавах. Картины не разговаривают.
Митя пытался объясниться. Алиса, она не сможет одна. И Ритка, она-то тут при чем. Ферроньера выслушала. Все так же, молча. Она и не такое видала за века.
Когда он с чемоданом осторожно спускался по лестнице, за спиной раздался сухой щелчок. Ферроньера погасила в квартире свет. Кажется, впервые за эти восемь месяцев.
Яйца Митя купил в ларьке прямо у ее подъезда. Уходя, обернулся. Окна были черны, но Митя четко знал: в темноте, отведя в сторону свой слегка вопросительный взгляд, сидит она. Ферроньера.
Он не заметил, когда именно подскользнулся и начал падать. Как в замедленной съемке. По кадрам. Яйца разлетелись по тротуару, сверху посыпались какие-то шмотки из распахнувшегося чемодана. Темное небо вдруг стало слишком близким, и там, наверху, далеко, все так же глядела вдаль, в пустоту Ферроньера.
* * *
- «Прекрасная Ферроньера» в реставрации не нуждается, - удовлетворенно заявил эксперт своему коллеге, в очередной раз осмотрев картину.
* * *
Когда Костику попался новогодний тур в Краков, он, не раздумывая, прихватил с собой старый, растрепанный путеводитель по музям Польши. Он точно помнил, что где-то там, в музее Чарторийских, хранилась мечта его детства - знаменитая «Мадонна с горностаем».
* * *
Июль был горячим и пыльным. Летел тополиный пух, засыпая тротуары, как летний снег. В нутряной темноте, сквозь комки пуха, одинокая фигурка на остановке казалась нарисованной. Костя обернулся, чтобы рассмотреть девушку. В руках она сжимала белый шарфик, очертаниями мучительно похожий на горностая.