Конкурсный текст: Мерседес
Автор: meshekskyi
C работой Петьке повезло необычайно - по дружбе устроился на лесовоз. Пахать пришлось без продыху - тверские леса в тот год валили, как перед смертью: торопливо, без разбору, под ноль, оставляя после себя неприбранные пустоши. Поспать удавалось от силы часа четыре в сутки, порой доводилось ночевать прямо на дороге, в груженой машине. Утром едва разгибался, садясь за руль.
Но и платили хорошо, чего там. В совхозе или даже в городе Петька столько бы ни в жизнь не заработал. Однако и при таких заработках вряд ли бы удалось Петру осуществить свою мечту, не закорешись он с Митричем, лесником. Митрич был мужиком серьезным и обстоятельным, с какими-то своими понятиями, и раньше, при коммунистах, договориться с ним завалить пару-тройку стволов - большого труда стоило. Честно говоря, никак с ним нельзя было договориться, разве что уж действительно позарез нужно. Но уж если договорился, деревья давал валить правильные, самые впору. И прибираться за собой заставлял, любил он, чтобы порядок в лесу был. Так он и был, порядок-то. На вырубках - чистота, и, не успеешь, оглянуться, а уж и посадки молодые кверху тянутся.
А как начался этот разбой в лесу, так Митрич и сник. Сперва, правда, суетился, чего-то выбирал - рубить, не рубить, ветви убрать, - а потом объяснили ему, что к чему, в леспромхозе прямо и объяснили, и всё - махнул рукой. «После меня, - говорит, - хоть потоп. А дети... пусть сами выбираются...» Петька к нему подсел как-то, пока грузили прицеп, слово за слово - понял ситуацию. Само собой, поговорил, как надо, побранил времена, на повсеместное воровство посетовал, про потоп тоже сказал, потом еще пару раз побеседовали, уже как положено, - и дело сладилось. Тут как раз москвичей понаехало, строиться стали, места-то знатные, не гнилые, - и каждому лесу на ремонт подавай, а то и на весь сруб. Ну и Петька тут как тут, с лесовозом. И с Митричем в дружбанах.
В общем, денежка получилась серьезная.
И среди прочих один белорус строился, Николай. Промышлял он перегоном иномарок из Европы, тут Петька к нему и подкатился - Петька, он умел к людям подход найти. Раз завел разговор, другой - Николай сам и предложил. Тоже ведь понимал, что лесу можно всякого привезти, только спец и разберет, хороший, плохой ли. А хочется, хороший чтоб, зимний там, или какой положено. Выспросил у Петьки, сколько денег, и прямо огорошил его: говорит, «мерседес» тебе пригоню. Зачем тебе все эти опеля и фольксвагены, будешь иметь серьезную машину. Есть, говорит, одна на примете - возраст сильно за десятку перевалил, немодная, коробка механика даже, но пробег никакой, реально никакой. А цена - она у них с годами падает, почитай, в ноль. Тебе ж, говорит, не понты кидать, а машина крепкая. Тебя, говорит, переживет. Особенно если еще эту вашу дрянь пить будешь в таких количествах.
Петька и согласился. Тут ведь что важно? - не у барыги какого покупаешь, который спидометр скрутил да номер перебил, а у человека ответственного. Дом-то у него вот он, десять верст всего. И деревянный - то есть горючий...
Жена, конечно, орала - не приведи господь. Так это он еще ей не всю цену назвал, а то и не пережила бы. Или Петька не пережил бы.
И через две недели Николай машину пригнал. В гараж завел, документы на сиденье бросил, ключ в замке оставил - и попылил дальше с напарниками, остальные тачки развозить. Не очень по-людски получилось, что в дом не зазвали, не отметили, но тут уж ничего не поделаешь - жена была не в настроении. Просто очень сильно не в настроении - потому что Петька в тот день лыка не вязал. Настолько не вязал, что ни Николая, ни «мерседеса» и не заметил вовсе. Лежал на завалинке и разговаривал сам с собой, самому себе угрожая чего-то. Это он так отпуск отпраздновал - чего-то там у хозяина не выгорело по лесу, не договорился с кем-то, и дал всем полторы-две недели передыху. Пока он утрясет. Да ладно - Николай мужик с понятием, глазом зыркнул, сказал, что торопится успеть затемно, и убыл.
Наутро Петька, как чуть себя осознал, сразу в гараж кинулся. Там у него под верстачком, в старой советской радиоле, кто помнит, еще с зеленой лампочкой такой, всегда сто пятьдесят стояло. То есть самое удивительное дело, бывало, какой только дрянью добирать не приходилось, чуть не керосином, а эти сто пятьдесят Петька оставлял на опохмел свято. Как будто забывал про них начисто до утра. Зато и утром никогда у него не было этого всероссийского мучительного позора - искать, чем поправиться, клянчить у жены, говорить ей покаянные слова, с ненавистью глядя на ее мстительно поджатые губы, зная, что есть, есть у нее - и что надо все-таки пройти через мелкое бабское унижение.
Нет, шалишь. Петр себе как один раз это дело постановил, так и исполнял. Да и не мог он при такой работе тратить время на утренние разборки - в гараж шмыг, в порядок себя привел в одно касание, и за руль. Время - деньги, как писал Джон Лондон.
Вот и в тот день - выцедил он свой стакан, постоял пару минут, прислушиваясь к растекающимся внутри теплу и благости, улыбнулся заглядывающим сквозь щели солнечным лучам, повернулся - и обомлел. В гаражном полумраке лежала глыба «мерседеса», переливаясь темным фиолетовым светом. Казалось, у нее нет формы, казалось, она плавно течет и меняется, то сливаясь с темнотой, а то вспыхивая тихими искрами. Какой-то старой детской сказкой задышало в пронизанном тонким пыльным светом гараже, и захотелось плакать и смеяться неведомо чему. Задохнувшись от восторга, Петька распахнул двери гаража и впустил внутрь солнце. Глыба вздрогнула и закаменела в чеканные благородные формы автомобиля. «Мерседес» стоял и ждал, с достоинством глядя на Петьку. На своего хозяина.
А Петька стоял и смотрел на «мерседес», и не мог перевести внезапно замершее дыхание, словно спирту стакан взял неудачно, а запить и нечем. И даже слеза катилась по щеке. Долго стоял, минут десять, наверное. Потом медленно так подошел, положил руку на прохладный капот, и не поднимал, пока шел к двери, так и гладил темное железо. Дверь открылась легко, даже как будто сама распахнулась навстречу, и Петька осторожно уселся на светлое бежевое сиденье. Кресло мягко приняло Петьку, обняв его с боков - ни одна пружинка не скрипнула. Он некоторое время посидел так, бесцельно трогая рукоятки и гладя торпеду, потом положил свои большие руки на руль, почему-то мягкий и теплый, уткнулся в него лбом и тихо засмеялся. Так хорошо ему давно не было, так легко и радостно.
Он тихонечко повернул ключ - приборная панель вспыхнула и замигала разноцветными огнями, такую красоту Петька видел только в Москве, на Тверской, а задняя стенка гаража озарилась ровным алым светом габаритов. Петька полюбовался всем этим полминуты, и тихонечко же довернул ключ до упора.
Ничего особенного не произошло - только лампочки на панели мигнули. Продолжая глупо улыбаться, Петька повторил попытку - ноль эффекта. Еще и еще раз - ничего. Петька занервничал, вынул ключ, посмотрел на него - ничего особенного, ключ как ключ. Взял себя в руки, проверил скорость - нейтралка, выжал сцепление, и снова повторил попытку, задержав дыхание.
Безрезультатно. Только иллюминация вспыхивает, и все.
Петька кинулся в дом, допросил жену - что Николай еще передал, какие слова говорил, или инструкции оставлял. Ничего путного тот не оставлял. Сказал: машина - зверь, соляру нашу жрет вполне, обмоем потом, - и убыл. Наталья, уяснив ситуацию, завелась было - ага, говорила я тебе, обманули дурачка, - но, глянув на Петьку, живо замолчала. Испугалась, за него испугалась - все ж, как ни крути, а пошла она за него по любви, и любила по сю пору.
Вышел Петька на двор - а там уже два другана стоят в нетерпении. Покупка ж крупная, весь городок в курсе, надо ж это... чтобы ездила, значит. Ну, Петька им и выложил все матерно - чего ж скрывать теперь. Опасался, конечно, - бывает наш народ охоч до чужих несчастий, особенно если они у кого побогаче, - но ничего такого не случилось. Друганы искренне расстроились, почище самого Петьки, уж слишком велика была неприятность, чтобы злорадствовать. Да и выпивка, очевидно, откладывалась.
- Свечи смотрел? - первым делом спросили.
- Да какие свечи, - ярился Петька, - это ж дизель!
- Трамблер, можа? Ну, стартер то есть, - продолжал сверкать автомобильной эрудицией один друган, а второй, посмышленей, уже мчался к Василию, автомеханику, у которого, почитай, полгородка обслуживалось.
Василий явился минут через пять, как будто ждал. Да он и в самом деле ждал, знал, не обойдется без того, чтобы ему машину представить, одобрение получить, и тем самым как бы вроде на учет поставить. Он уж и слова заготовил солидные и выверенные, чтобы и машину не обидеть, и себя не уронить - дескать, мы и в «мерседесах» толк понимаем. Так что он даже гараж запирать не стал, только спешно дососал свой утренний баллон девятой «Балтики», которую сильно уважал: с одной стороны, вроде бы пиво, так что ты и не пьешь как бы, а с другой стороны - эффект есть, не все в мочу уходит.
- Дизельный? - спросил он Петьку, поздоровавшись за руку, и, получив утвердительный ответ, заключил профессионально: - Значит, не в свечах дело. Ладно, разберемся, чай, не ракета какая…
Сунувшись было в салон, он первым делом погнал Петьку за газетами - подстелить, чтобы не марать бежевые сиденья. Наталья тут же притащила скатерть - хоть и старенькую, но крепкую, не пожалела, и набросила на кресла. Не «копейка» все ж какая, чтобы газетами обходиться. Василий степенно уселся за руль, огляделся, приноровился, ну и повторил все Петькины манипуляции. С тем же эффектом.
- Мож, бензина нет? - спросил кто-то совсем уж глупо, даже не видно, кто - народ уже собирался потихоньку.
- Соляра там, - сплюнул Василий, - ты что, не слышишь, не крутит же ничего, даже щелчка нет. Сгоняй-ка ко мне в гараж лучше, там тестер мой, как зайдешь, слева на полочке. Давай быстренько. И пиво там еще стоит, тоже принеси.
Открыли капот, немногословно подивились царившей там строгой чистоте и порядку, добрались и до аккумулятора. Напругу Василий мерил без особой надежды - аккумулятор был совсем новый, видно, бывший хозяин чересчур порядочным оказался, заменил. Ну, все в норме и было.
Задумались.
- Ты, главное, не паникуй, - сказал Василий, - разберемся. Приехал своим ходом - значит, исправен. Мерседесы не ломаются, - и похлопал Петьку по плечу. - Ты давай отдыхай, раз отпуск, а мы с Пашкой повозимся. Пивка только еще выпьем.
Пашка - это помощник его был, который аккурат за тестером и пивом бегал. Принялись они с Василием копошиться - то один в салоне, другой под капотом, то наоборот. Тыкали куда-то тестером, слушали чего-то, отверточкой коротили. Только и слышно было - «а теперь нажми там, а переключи, а теперь попробуй…». «Мерседес» принимал в этой возне самое деятельное участие - мигал фарами, сигналил, красиво и плавно поднимал-опускал стекла, махал дворниками, сиденьем даже шевелил, напугав до смерти Пашку, а потом и самого Василия внутри запер, и не сразу выпустил, - вот только заводиться не желал.
А Петьку тем временем отпустило чуток, подуспокоился он. Сильно психанул ведь сначала, а если подумать - да с чего? Машина - вот она, никуда не денется, поедет, не сегодня, так завтра, да и ехать-то ведь никуда не собирался, надобности нет. Никто не злобствует, не подначивает, все, считай, скорее сочувствуют - да и сочувствие-то особо ни к чему, стоит только на машину глянуть: красавица же, порода так и прет, такой и ездить ни к чему, и так глаза и душу радует.
Он даже у мастеров и путаться под ногами не стал. Уселся с мужиками в беседке, что в позапрошлом году сам соорудил в припадке хозяйственно-трудового энтузиазма, она за два года девичьим виноградом сплошь укуталась, и место для отдохновения души получилось отменное. И принялся отдыхать душой. Наталья, радуясь, что муж успокоился, быстренько организовала легкую летнюю закуску - и с грядочки, и из погреба солений достала. В глубине-то души она и тому радовалась, что машина не завелась, а то ведь сейчас понесся бы по городу и деревням хвалиться покупкой перед друзьями, а везде ж нальют, и наобмывался бы - хорошо если просто до поросячьего визга, а то могло и до недельного запоя - отпуск же, работа не сдерживает.
Через час заявился и майор гаишный, Александр Петрович, не утерпел. Ждал, когда Петька подъедет, не дождался, и притопал. Руки пожал, от стопки отмахнулся, я, говорит, на службе не злоупотребляю, а с утра уже успел, и полез к Василию - вникать. Глаза горят, все ж таки первый «мерседес» в городке, да и красавец какой! Само собой, про свечи спросил первым делом, повеселив народ.
- Что ж ты, майор, не видишь что ли - дизель! - даже те кричали, что сами про свечи спрашивали. Александр Петровича все так и звали - майором, он уже и привык.
Майор потерся вокруг машины, подавал советов - дельных, но уже опробованных, внутрь залез, попримерялся, тоже завести попытался, да бестолку. И засел в беседке со всеми. Лишь Василий никак не мог оторваться, так и бегал от машины к рюмке и обратно, все проверял чего-то. Потом нашел в бардачке толстенную книженцию - совместными усилиями выяснили, что это инструкция на автомобиль, вот только беда, на неведомом языке, который удалось определить как немецкий. Знать его никто и близко не знал, но Василий книжку сгрёб и сказал, что немецкий там или японский, а схемы быть должны, и он покумекает еще, чего там и как. И только тогда тоже успокоился в уголку беседки.
А в беседке хорошо было. Виноград прохладу давал и тенек, но не сплошной, а прорывалось солнышко сквозь листья, волнуемые легким ветерком, и играло бликами на столе - на огурчиках пупырчатых, на тепленьких помидорках - своих, земляных, - на редисочке красно-белой, на лучке-петрушке зелененьких. Да еще Наталья заместо стаканов новые стопочки поставила, такие граненые на ножке, лафетничками их еще зовут - и уж так нарядно получилось, как в кино. Лучик в стопку попадет, качнется, и рассыплется вокруг, а ты стопку поднимешь, стараясь кусочек солнца в ней удержать, и одним глотком ее - хлоп, и побежит тепло по жилам, как будто и впрямь солнышко не успело выскочить. А потом, без спешки, оторвешь перышко лука, сложишь его вчетверо, обмакнешь в берестяную солонку, а соль крупная, с лука осыпается, и - хрум-хрум-хрум. А через минутку огурчик Натальин, малосольный - умела она их солить, лучше всех в городке получались, хоть рецепт ни от кого и не таила, а вот все равно - у других вроде и так, да не так.
Случаются в жизни такие моменты, нечасто, но случаются - когда вдруг всем неожиданно хорошо. Бывает, готовишься-готовишься к встрече-застолью, наворотишь всего, - а как-то не то получается. И беседа не клеится, и настроение не то, и, когда выпьют, все разговоры куда-то не туда сворачивают, а уж когда напьются… А тут вот и не собирались, и ничего такого не замышляли, а как-то совпало у всех - и всем тепло и уютно. И разговоры у мужиков текли неспешные и нешумные, перескакивающие с одного на другое. О машинах, само собой, поговорили, и чем уазик лучше всяких мерседесов, и что вот немцы умеют все-таки, а у наших невесть откуда руки растут и, главное, невесть куда, и что «Вереск» хорошую водку делает, хоть на двадцатку и дороже, а того стоит, и какая твоя Наташка хозяйка все-таки, вон и картошечки уже наварила, а моя сгрызла бы всех, повезло Петьке, дальше, конечно, о бабах вообще, но так - без жеребятины, и о политике, и как, оказывается, сподручно из лафетничков-то пить, в один глоток, а из стаканов давно бы уже насосались, как тараканы, а так - культурно, и надо будет тоже купить.
А дело, наверное, не только в лафетничках было: стоял рядышком благородный красавец «мерседес», и как будто поглядывал своими огромными стеклянными глазищами. И не то чтобы кто стеснялся, а так… хотелось соответствовать.
Опять же, и публика интеллигентная заходила. Сергей Владимирович, хирург из горбольницы, закатился колобком, распространяя округ аромат чеснока - было у него такое правило, медицинский спирт обязательно чесночинкой заедать. Во-первых, полагал он чеснок полезным в любом случае, а во-вторых, чтобы пациентов не смущать запахом неполной трезвости. Да только все знали - раз чесночком от Сергей Владимирыча пахнет, значит, мензурку свою принял, и никого это не смущало, потому что руки у него были золотые. Удивлялся еще народ - пальцы короткие и толстые как сардельки, и как будто даже ниточками перевязаны, а такую тонкую работу выделывают, что и представить страшно. Вон, тому же Пашке мизинец спас, почитай, отрезанный, когда тот с бодуна по нему электролобзиком прошелся. На ниточке мизинец висел - а сейчас в норме, даже в носу ковыряться можно.
Сергей Владимирович тоже попримерялся к водительскому сиденью, подвигался там, поворочался, тоже ключом пощелкал, кнопки понажимал, повздыхал одобрительно, сказал - да, это не «пятерка» моя, это агрегат!
Единственный городской юрист заглянул, поцокал языком, тоже уселся было за руль, да Сергей Владимирович зазвал его к столу - иди, говорит, адвокат Блевако, налили уже. Что удивительно, юрист на эту кличку не обижался ни капельки - впрочем, у интеллигенции свои заморочки, да и прозвище подходило, честно говоря.
Чуток смутил всеобщий покой Петр Петрович, отставной учитель математики. Тоже не сумев покорить «мерседес», он Петьку спросил - ты, тезка, перед тем, как завести, чего-нибудь нажимал-трогал? Ах, коли так, значит, сбил ты секретную противоугонную комбинацию расположения кнопок и рычажков! А вариантов там знаешь сколько? - тут же посчитал на бумажке какую-то цэ-из-эн-поэму, и назвал такую безумную цифру, что и Абрамовичу не снилась. Посмеялись, конечно - хотя, если честно, мысль запала, и многие, до того не пробовавшие, потом пытались украдкой наудачу ткнуть в кнопку-другую, да и повернуть ключ - без никакого, впрочем, толку.
В общем, хорошо сидели. Народ приходил-уходил, на машину глядел, в машине сидел, в беседку пересаживался - и к вечеру остались те, кто в самую пору пришелся. А как стемнело немного, да вывалилась из-за леса полная луна, совсем захорошело. И запели потихоньку, да так слаженно и душевно, как редко когда поют за столом. Оно ведь большей частью голосят, кто в лес да по дрова, и лишь бы погромче. А тут вроде и пели тихонько, как будто каждый сам для себя поет, а получалось - как один человек, большой и добрый. И песни всё хорошие на память приходили, из глубины, не нынешняя навязшая в ушах маломыслица, а распевные и со словами. И кто-то с горочки спустился, и окрасился месяц, и как я молодешенька была.
Запевала Наталья - они и тут была мастерица, - но не выделяла себя, а так, вела голосом, направляя и поправляя. В паузах всё больше помалкивали, прислушиваясь к тихо подползающей ночи и далекому ровному гулу лягушек и цикад. Наталья к Петьке привалилась слегка, он ее пиджаком прикрыл от наступающей прохлады, и они, когда пели, чувствовали друг в друге, как живет и переливается там песня, и понимали оба, что ночь будет особенной.
Следующий день выдался ясным и теплым. Наталья радостно суетилась в летней кухне, так и порхала там с кастрюлями и банками, напевая под нос что-то веселое, а Петька, сгоняв за пивом, занялся мелкими мужскими делами по двору. Оно всегда накопится - там прибить, сям подправить, здесь сделать, что давно собирался. Вместе с подтянувшимися друганами выкатили «мерседес» из гаража, во двор, что Петька пару лет назад замостил прихваченной где-то по пути плиткой, встал он рядом с виноградной беседкой, и двор совсем преобразился и облагородился. - Прямо вилла какая, - сказал кто-то, - даже неудобно пиво из горла пить. - Наталья быстренько притащила стаканы.
Петька перенес свою деятельность в гараж, наводя там порядок и выкидывая накопившееся с годами барахло - надо ж было, чтобы помещение хоть как-то соответствовало новому жильцу. Дело шло не быстро, потому что народ то и дело подходил познакомиться с приобретением, и Петька привечал всякого. Отвечал на вопросы, наливал, пускал посидеть, а если кто из новеньких спрашивал про мотор, говорил - а ты заведи, послушай. И после очередной неудачной попытки, веселился - слышишь, как тихо работает? Недвижность автомобиля его совсем уже не смущала, даже едва не забавляла. А чего смущаться, когда такая красота тут стоит и сверкает инопланетным светом. Ей и ездить не обязательно, достаточно быть и ласкать глаз.
Теща Петькина, Глаша Николаевна, женщина спокойная и рассудительная, заглянув к обеду и вникнув, тоже не сильно огорчилась непоняткам с новой машиной. «Позже поедет - позже разобьет» - только и проворчала добродушно, без никакой даже злости. Характер у нее был замечательный, и имя, надо сказать, тоже. Матушка ее вместе с бабкой выбирали долго, по святцам, а секретарь тогдашней шарашки, где все документы регистрировались, напортачил. Он в ту пору занимался самолечением, безуспешно пытаясь вернуть к жизнедеятельности печень, огорченную избытком непищевых жидкостей. Знахарям он не доверял, полагая их всех шарлатанами, врачам не доверял тоже - считая их дипломированными знахарями, а верил, с великолепным пренебрежением к логике, только медицинским справочникам, которые и изучал с усердием. Вот от этой начитанности, видать, он в метрике и попутал - всего лишь одну буковку.
Обнаружилось это только в ЗАГСе, когда Глаша сочеталась своим первым и последним законным браком.
- Уважаемая Гликемия Николаевна! - начала было торжественная молодящаяся дама с невероятной копной на голове, и запнулась. - Ой, а ударение как правильно ставить? ГликЕмия или ГликемИя?
- Какая Гликемия? - удивился папаша Глашин. - Гликерия она, Гли-ке-ри-я.
- Да вот же в паспорте написано!
Глянули в паспорт - действительно, Гликемия. Не спутать. Глянули в свидетельство о рождении - ах, ты! И там то же самое - выведенное нетрезвой, но твердой рукой уже покойного секретаря. Ему даже и морду не набить уже, земля ему пухом. Не всесильны оказались справочники.
- Вы что же, даже паспорт свой не читали? - подивилась торжественная дама. - Что теперь делать будем?
А чего его читать, чай, он не численник. Будь жива Глашина матушка, она бы, может, и подняла шум - как-никак, имя выбрали в честь девы Новгородской, да и, главное, крестили как Гликерию. Но папаша про крестины вообще ничего не знал - был он об то время в кратковременных, но сильных контрах с местным батюшкой: зацепились они языками на мировоззренческой почве, усидев вдвоем за вечер месячный запас церковного кагора. И батюшка, то ли разгневавшись от бессилия перед нейтринной теорией, то ли спохватившись за кагор, предал папашу анафеме. А может, и того хуже: обложил того, аки пламенный протопоп, на вычурном церковном наречии, что умел он делать искусно и крайне обидно. Они тогда аж до Пасхи не разговаривали, какие уж там крестины, всё без него бабы и спроворили.
Так или иначе, папаше было все равно. Глаша сама, конечно, никаких крестин не помнила - ни купели, ни вкуса самодельного кагора, изготовленного спешно из водки, воды да смородинового варенья. Да и было ей ни до чего - мутило ее страшно, в полном соответствии со сроком и лукавыми медицинскими справочниками. Жених же после вчерашнего мальчишника люто мечтал лишь о первой брачной рюмке, и ни о чем более.
В общем, оставили пока все как есть, не откладывать же свадьбу. Только Серега-студент, будущий хирург Сергей Владимирович, буркнул непонятно - хорошо, дескать, что не Гипогликемией обласкали, актуальней было бы. Само собой, честно собирались потом все поправить, да жизнь закрутила, и как-то руки не дошли по бумажкам бегать. Глашу еще долго звали, как с детства повелось - Глашей, а как вошла она в возраст, задумались - Гликемией кликать как-то неудобно, а Гликерией - вроде как напоминание о том конфузе. И как-то так само повелось, что превратилась она из Глаши в Глашу Николаевну, и всех это устроило.
И, хотите верьте, хотите нет, с «мерседесом» так же получилось. Снизошло на всех какое-то непонятное и труднообъяснимое благодушие. Семейство Петькино уверилось в мысли, что Николай просто забыл что-то сказать или передать, пустяк какой-то, и скоро всё будет в порядке, а окрестный народ, похоже, как будто ощутил, что жизнь, наконец, меняется и в городке тоже, и, возможно, меняется к лучшему, и надо это как-то прочувствовать и прислушаться к себе - может, есть еще что-то впереди, просвет какой? Вот ведь оно, здесь, рядом, не в парижах - и, главное, не у олигарха какого, а у своего мужика, такого же, как все, своим горбом который. Беседочка, плиточка, «Мерседес» во дворе. Лафетнички, опять же. Потому и захаживали в Петькин двор, необременительно отвлекая его от гаражных дел, кое-кто и с собой приносил, утверждая новые правила общежития, а тетка Прасковья, известная скареда, ни с того ни с сего притащила корзинку цветочной рассады, и они с Натальей целый день ворковали над будущими клумбами, постигая тайны ландшафтного дизайна.
Единственно Василий уперся насмерть. Заело его основательно - как это так, чтобы он да не сладил с автомобилем? Видел он в том ущерб как своей репутации, так и личной гордости. Потому раздобыл Василий где-то школьный немецко-русский словарь, и засел за вражеское руководство. Глубокими вечерами сидел, переводя незнакомые слова, ярясь от непонимания и успокаивая себя портвейном. Поутру прибегал к Петьке, вооруженный тестером и новыми идеями, убеждался в их несоответствии практике, но не сдавался. Петька чувства Василия понимал и потому не препятствовал - да ему и самому, в общем-то, не хотелось тушеваться перед Николаем-то, несолидно как-то.
А на четвертый или пятый день вот что произошло: уселся Василий с Петькой в беседке спрыснуть крах очередной своей идеи, зашумели на внутриполитические темы - и за горячим разговором не услышали сперва ничего. Отвлек их крик Петькиного сынишки семилетнего, что взял привычку играть в шофера - сидеть за рулем «мерседеса», елозить руками по рулю, да изображать губами звук мотора. И то сказать - не у всякого такая игрушка есть.
- Папка, - отчаянно врал сын, ни капельки не краснея, - я чесслово ничего не трогал, оно само! Папка!..
И в возникшей паузе явственно услышался мягкий дизельный рокот. Поначалу подумалось мужикам - где-то за городом трактор шкандыбает, но прислушались - а это ж «мерседес» тарахтит, деликатно и ненавязчиво!
Петька кинулся к машине, на бегу еще убедившись рукой по капоту - ага, работает! - отодвинул скатившегося с сиденья сынишку, и плюхнулся на водительское место. «Мерседес» замолк, как будто обидевшись на суетливость посадки. Петька ключ повернул - нет эффекта, еще раз - опять ничего. Василий его сменил, попробовал тоже, уже ласково и неторопливо - опять без толку.
Тогда взялись за Никитку - а ну, покажи, чего дергал-нажимал! Тот в отрицалово недолго ходил - говорит, ключ повернул и всё. И зашмыгал носом, убоявшись.
Задумались. Потом Василий тряхнул головой - нет, говорит, чудес не бывает. Херня всякая бывает, а чудес - нет. Давай, Никита Петрович, садись сам и покажи доподлинно, что и как делал. Где руки держал, как поворачивал. Воспроизведи процесс, в общем.
Никитка сел и воспроизвел. Интеллигентно скрежетнул стартер, и двигатель завелся. Василий снова аккуратно, с какой-то хищной крадущейся повадкой уселся в салон - «мерседес» заглох.
- …что же это такое-то, Вась, ну? Он, что ли, для детей только? - после длинного непедагогичного вступления спросил Петька, и подивился внезапной перемене в облике Василия. Лик его был ужасен, глаза горели. С него можно было ваять аллегорию военной победы какого-нибудь дикого народа.
Василий молча не спеша вылез из машины, зачем-то пару раз резко открыл-закрыл дверь, потом глубоко вздохнул, плотно сжал губы и нырнул в салон, как в озеро. Умостившись на сиденьи, он подмигнул Петьке, повернул ключ, и «мерседес» завелся, как ни в чем ни бывало, будто завсегда только этим и занимался.
Петька стоял, ничего не понимая. Наталья тоже подбежала на шум, и пыталась вникнуть в ситуацию - почему Петька стоит с таким обалделым видом, когда надо радоваться? Василий между тем потихоньку наливался краской, задерживая дыхание, пока хватило сил. Потом махнул Петьке рукой - смотри, дескать, сюда, - показал на свой рот и медленно выдохнул, целясь на руль. И всё смолкло.
- Это чё это? - только и смог спросить Петька. И добавил не особо умно: - А?
- Чё-чё, через плечо! - веселился вовсю счастливый Василий, уже вылезший наружу и снова проветривающий дверцей салон. - Пить надо меньше, вот чё! Датчик выхлопа там стоит, понимаешь? А я-то, думкопф полный, читал, думал - при чем тут алкоголь? Неуж, думал, и на спирту ездит? Ну, чистый думкопф! - блистал он свежеприобретенным знанием немецкого.
- Какого выхлопа? Глушитель же сзади, - тупо спросил Петька, наблюдая, как Василий снова в одно касание заводит «мерса» и снова гасит его свои волшебным дуновением.
- Твоего выхлопа! - радостно орал Василий в необычайном возбуждении. - Алкогольного, доннерветер! Чтобы пьяным за руль не садился! А трезвым - садился! Благодари бога, что Никитка пока не дорос хотя бы до пива, а то так и тюхались бы.
Петька побагровел, не зная, плакать или смеяться. Принялся было материть Николая за сокрытие информации, но тут же вспомнил, что тот сейчас в завязке, зашился он, оттого и не заметил фашистской подлянки. А немец, раб орднунга, разве ж сообразит, что о таком предупреждать надо. Они ж, говорят, даже ночью на пустой улице на красный останавливаются. И Петька пришел к закономерному решению - заклеить тот датчик чем-нибудь, или вообще выдрать безжалостно! А то, спаси бог, отклеится на трассе…
- Не-ет, - покачал головой уже спокойный и умиротворенный Василий. Его инженерная мысль презирала простые пути. Выдрать датчик или, пуще того, предложить ездить трезвым было недостойно его профессионализма. - Зачем выдирать? Купишь маску водолазную, трубку в форточку выведем… Да шучу я, шучу. Мы хитрее сделаем. Такая ценная информация пропадать не должна, понимаешь? Дай-ка сюда тестер, вон он, в беседке. И да - у тебя там радиола была старая, с индикаторной лампочкой. Тащи ее тоже.
. . . . .
Где-то еще через неделю Петьке на проселке замигала фарами встречная. Пригляделся - никак, Николай едет. Остановились дверца к дверце, солидно и плавно опустили стекла электрическим образом. Две иномарки, как равный с равным. Поздоровались степенно.
- Ну, как мерс? - поинтересовался Николай. Он явно был не в курсе событий. - Претензий нет? Ездит?
- Ездит, куда он денется. Какие могут претензии, машина - супер, спасибо. Дас ист вундебар! - Петька засмеялся. И в такт его смеху на панели «мерседеса» бессильно хлопал своими зелеными крылышками огонек от старой радиолы. Казалось, еще чуть - и взлетит.