Конкурсный текст: На пороге валгаллы
Автор: v_molchanov
Начинать опять, снова… Трудно, очень трудно, но нужно. Впрочем, только потом понимаешь, для чего всё это, когда по пятому разу, а сперва, да, нервирует. А кого не занервирует? Редко найдётся тип, что захочет один и тот же фильм смотреть, да несколько раз подряд, да, если и фильмец, честное слово, так себе... А тут не спрашивают - «хочешь - не хочешь». Надо. Есть такое гордое слово. Впрочем, нужда заставит - не только фильм просмотришь…
Дерутся два мальчика. Каждому лет по пять, не больше. Впрочем «дерутся» - это уже из взрослого лексикона, а тут… Один, маленький и рыжий, молотит кулачками по воздуху. Кулачки иногда попадают и по другому, что повыше, который в клетчатой рубашке навыпуск. А тот, стоически терпя удары, крепко держит вытянутой рукой маленького за волосы и не позволяет приблизиться к себе.
- Ну что, пёрышко-крылышко, будешь ещё Наташку обижать?
Маленький не отвечает. Рёв во всё горло ответом назвать сложно. Но и по рёву чувствуется, что будет. Наташка, девчушка с яркими зелёными бантами на светлых косичках, стоит тут же.
- Ладно, Игорёк, ну этого Перова. Он же глупенький…
Перова отпускают. Игорёк поворачивается к Наташке, и… кулачки зарёванного Перова больно молотят по спине Игорька. Мальчик поворачивается. Давать сдачи - это же правильно, так?
Воспитательница уводит Перова и в этой группе его больше не видят. А на прогулках теперь Игорь получает грязью по спине. Если зазевается. От кого - догадаться нетрудно.
Стоп. Вот оно - то самое место. Именно оно впервые заморгало, словно затребовало, чтобы всё случилось иначе, чтобы не случилось того, что случилось. Исправляй мол, как умеешь, а то… Исправить оказалось легко. Бякой Перов, конечно, был отменным, а к Наташке приставал исключительно от делать нечего (да какое «приставал», просто бегал за ней и дразнил «коровой», потому что её платье было таким же бело-коричневым, как Бурёнка у его бабки). И, когда Игорь, не доводя ситуацию до катарсиса, просто предложил им вместе с Наташкой играть втроём, Перов согласился. Игорёк был пастухом, Перов - рыжим волком, ну а Наташка - тем самым крупным рогатым скотом, на который обижалась в демо-версии. И вариант прошёл! И всё решилось без драк и кидания грязью. Да и «мигать» перестало. То есть крутиться крутилось при пересмотре, но не «мигало». Снялось с повестки. С совести.
Впрочем, были бы все стоп-кадры настолько «детскими», горя было бы мало. Исправлять подобное - одно удовольствие.
Звонок в дверь. На пороге она. В руках книжка по психологии, которую ты когда-то дал почитать. За спиной высокий парень, и улыбается так премерзко.
- Пригласишь?
- Заходите, чего там…
С кухни слышится стук посуды и, сквозь шум воды долетает голос матери:
- Игорь, кто там?
- Это ко мне, - отвлекаясь, поизносит он в её сторону, а парень уже отодвигает Юльку и, делая шаг в тамбур, больно бьёт его по лицу.
- Ой! - верещит она и закрывается, словно ударили её, а не Игоря.
Игорь сплёвывает, поднимает голову и смотрит в налитые кровью глаза парня. Тот бьёт ещё раз.
- Алё, милиция… - доносится голос матери.
С этим местом пришлось труднее. Почему он же и виноват, если сам и получил по морде? Потому что милиция приехала, и Юлькиного кузена «повязали»? Потому что тот покатился после КПЗ по наклонной? Так и милицию не Игорь вызвал, а мать. А он только правду сказал. Впрочем, как он понял, правду можно было говорить не всегда. Ложь прощалась, как и многое другое, переигрыванию подлежали лишь моменты, когда у кого-то на тебя оставался по жизни «зуб». Пусть даже и небольшой. Тогда да - ошибки требовали коррекции. Скорректировал - молодец, дорога в валгаллу обеспечена. Ну, не в валгаллу, так… Словом, куда-то. Всё равно не поймёшь куда, пока весь путь не одолеешь. Дорогу длиною в жизнь. И чтоб без косяков и ошибок. Вот и мучайся, выискивай их все, вылизывай и вымарывай. А что дальше? Конец игры? Или что иное? Нет ответа. Дорогу осилит идущий. А с Юлькой… Юльке он просто не предложил пройтись после третьей пары в солнечном мае. Не прогулялись в мае - не нагуляли в октябре. А на «нет» и суда нет. И кузен не при делах, так как привлекать не пришлось.
Теперь - уже совсем взрослая жизнь. Впрочем, ещё до пенсии, самый предосенний период, ещё не пасмурно, но накануне. Когда с одной стороны ты уже состоялся, а с другой - уже никому не нужен. Когда работу потерять легче, чем найти, когда жена к другому уже не уйдёт, но и чувства остыли, а раздражение сдерживается порой только усилием воли. Когда дети уже не только живут своей жизнью, но ещё и страшно гордятся этим. Когда…
- Папа, если ты ещё раз попытаешься меня учить, доживать тебе придётся в доме престарелых.
И всё. Сказала, как отрезала. Вот и пожинай плоды. Хоть стой, хоть падай, и - ищи, ищи, ищи. Ищи, где упустил, ищи, где обидел, ищи, где положил сомнение и не исправил.
Девочка в углу. Стоит, надувшись:
- Не буду просить прощения. А вообще - я своё отстояла.
А у самой слёзы в голосе.
- Хорошо. - Ты спокоен, ты совершенно спокоен. Хотя, насколько можно быть спокойным, когда ребёнок в открытую бунтует? - Не извинишься - не надо. А завтра я тебя отведу в детдом. Там, наверное, таким, как ты, лучше.
- Ладно, прости… - выдавила, словно рублём одарила. А в глазах… в глазах не чёртики, в глазах тьма. Злость в глазах.
Ты тогда отмахнулся, прошёл мимо. Формальности были соблюдены, ан… вот как оно выплыло. И - через сколько.
- Дочур, я тебя никогда никому не отдам. Я же люблю тебя.
Это от души. И она к тебе под бочок. А прощения попросит, сама попросит. Минут через пятнадцать, а может и завтра. Потому что нельзя не попросить у любимого папки, если сама знаешь, что не права. И уж точно он всегда-всегда будет любимым. Ведь только он может её понять, только он…
Нет, если б не было «убыстренной прокрутки», так и вовсе было бы нетерпимо. Тогда б все слова о вечных муках не были бы словами. Ведь на самом деле - есть моменты, которые и смотреть-то не хочется. Ну, право дело, человек спит или, там, на горшке, а ты наблюдай со стороны, наслаждайся. И иногда, иногда бывает, что, вроде бы и сам, проникшись благими намерениями, готов изменить ситуацию, так как чувствуешь, что поступил не лучшим образом, ан нет, не даёт. Делал дурно, но обиженных нет. Значит - и искупать нечего. Вот в армии, когда нагло пёр у старослужащих, то, что лежало плохо - с рук сходило, а стоило молодого разбудить среди ночи для уборки сортира - «запиликало».
Два подростка сидят на полинялой дорожке в длинной комнате.
- А давай, я тебя буду звать Цыпой?
- А давай, я тебя Велосипедом.
- А почему «Велосипедом»?
- А почему «Цыпой»?
- Ну… слушай, а тебе Светка Одинцова больше нравится или Макарова?
А ведь он тогда Серёжку Цыплакова реально поддеть хотел, даже через дружбу переступив. А… не получилось. Не обиделся тот, принял за пустобрёхство. Так и сошло на тормозах, а в душе скребло, карябало. Не зря ж в Библии, что ли, написано, - «Мне отмщенье и аз воздам». Сам то есть. Сам себя не показнишь, никто не поможет. Или, все ж версии имеют право на жизнь, потому и не заострилось в случае с Серёжкой, что себя ты уже погрыз, потерзал по этому поводу, уже переиграл не раз. Нет ответа. Тот, кто создавал правила игры, не удосужился оглашать их перед каждым, кто в неё вступил. Вот вам и «путь исправления». Почище, чем колония или одиночка. Когда понимаешь правила - легче, но всё равно иногда кошмарит.
- Подожди, что ли.
Игорь оборачивается. Сзади вразвалочку приближается Витёк Сергачёв. С дружком. Оба откормленные, лоснящиеся.
- С подружкой гуляешь?
Галка вцепляется в рукав куртки.
- Да, а вам-то что?
Витька он не видел со школы. Поговаривали, что тот рэкитирствует в Москве, а от армии откосил по болезни. Это с его-то бычьим здоровьем. Впрочем, не пойман - не вор, и никто лично, как Витёк совал датку, не видел.
- Да ничего. Вот, завидуем. Может, уже наша очередь, нет? Набережная - она того… Длинная. На всех хватит.
Дружок щерится. Галка мелко дрожит.
- Не ваша. Приятно было повидаться. Пойдём, Галь.
- Так уж и приятно… А её Галей зовут, да? Галя - это же Галька? А галька где? На пляже… - Сергачёв заступает дорогу.
Бить или не бить? Бить первому или? Чего он вообще прицепился?
Урок физкультуры. Класс то ли второй, то ли третий. Хотя второй, точно. В третьем им уже сказали ходить «тёмный низ, белый верх», а тут кто в чём. Все построились, ждут физрука. И тут Сергачёв выходит вперёд и пытается втиснуться между Игорем и увальнем Сашкой Паншиным:
- Я теперь выше, я тут стоять буду!
- Нет, не будешь! Меня сюда Сан Саныч поставил!
- Нет, буду!
- Нет, я за Сашкой. Я за ним всегда стоял.
- А вот теперь не ты.
- Нет, я!
А потом удар. В переносицу. Тогда-то сомнений не было. Дети вообще максималисты. Была кровь. Много крови. Сергачёва оттащили в медпункт, а Игоря тогда попёрли из командиров звёздочки. Мол, командиры драчунами не бывают. А кем бывают, как дисциплину наводить, спрашивается? В той же армии на кулаке держалось не меньше, чем на уставе.
- Нет, я за Сашкой. Я за ним всегда стоял.
- А вот теперь не ты.
- Нет, я!
- А давай, у него спросим!
Сашка Паншин, в отличие от них, отличался философским складом мышления.
- Мериться надо. Витёк, снимай свои кроссовки, они вона на какой платформе и ты свои чешки. Так…Поровну. Я так скажу - а по очереди. В понедельник за мной Витёк, по средам - ты, Гош. А после Нового Года - перемер. Согласны?
Вот и думай потом, если б всё было так, а не как было, убили бы Витька на стрелке в Одинцово или нет. Где оно, то решение, что тянет за собой хвостики? Слова кидаются, поступки сеются, и - какой из них и как прорастёт… Вопросы, однако.
- Игорь, мне больно. Мне очень больно. Вон тот тумблер. Отключи и всё. Так надо…
- Нет. Я не могу.
Он не сможет. Ни сейчас, ни в следующий прогон. Никогда. Доктора её спасут. И она проживёт ещё не один год. Не один и не два и даже не пять. Моторчик сейчас уже научились менять. А то, что с ним больше не говорила - не важно. Ведь она была жива. Она и сейчас жива, а то, что в этом месте каждый раз «мигает» - его не волнует. Он готов переигрывать снова и снова. Зная, что финиша не будет. Потому что её жизнь для него ценнее всех валгалл или как там они называются…