Конкурсный текст: Солнце над голубыми воротами
Автор: lesya_les
Заявленные жанры: мелодрама, городское фэнтези
День, когда Степовы переехали, запомнился Данилу невнятным серым небом и мелкими брызгами дождя, стекающими по выкрашенным в тускло-голубой цвет воротам. С самого утра он стоял на табурете, расплющив нос о стекло, и смотрел, как оживает полгода пустовавший дом напротив, как из кузова с трудом поместившегося на узенькой улочке грузовика трое хмурых грузчиков вынимают коробки и тюки, толстый диван в оранжевые маки и похожие на тараканов стулья, сложенные сиденье к сиденью. Мама позвала обедать, Данил с неохотой покинул наблюдательный пункт и не увидел, как из подъехавшего жёлтого такси вышли тётя с маленькой девочкой, из-под шапки которой торчат тонкие тугие косички.
Саму Машку Данил встретил уже под вечер, когда развиднелось и мама отпустила погулять, правда, заставила надеть дурацкую куртку с капюшоном и резиновые сапоги. Сапоги достались от двоюродного брата и были на два размера больше, за что Данил их ненавидел, но - что поделать, с мамой спорить себе дороже, пришлось надеть.
Машка стояла под сливой и хмуро ковыряла ногой в блестящем ботинке кучу битого кирпича. Данил аж опешил от удивления: почему-то ему в голову не приходило, что на их улице может поселиться маленькая девочка. Сначала он хотел было завернуть за угол, потому что всегда стеснялся новых людей из-за багрового родимого пятна, полностью закрывавшего его щёку и наползавшего на нос. Но рядом с новенькими жил закадычный друг Андрейка, без Андрейки гулять по серой улице скучно, а пройти мимо человека и не поздороваться - это некрасиво. Так и получилось, что Данил подошёл к девочке и сказал:
- Здравствуй.
Потом подумал и добавил:
- Меня зовут Данил, а тебя?
- Машка, - буркнула девочка и пнула обломок кирпича.
На носке ботинка осталась царапина.
- Обувь не порть, - сказал Данил и сам удивился, как по-взрослому у него это получилось.
Машка подняла наконец голову и посмотрела не него огромными голубыми глазищами, совсем не зло, скорее печально, и Данил удивился: впервые так остро кольнула его печаль другого человека. Пятна Машка словно бы и не заметила, даже не вздрогнула.
- Хочешь с нами играть? - спросил он, и уточнил для порядка: - Тебе сколько лет?
- Восемь, - ответила Машка и шагнула к нему.
- А мне девять, - обрадовался Данил. - А там вон Андрейка живёт, ему тоже восемь пока. Пойдём, позовём его и будем в прятки играть.
- Мне мама сказала не уходить далеко.
- А куда тут далеко-то? - удивился Данил. - До магазина вон - и то, близко, а так -вообще всё рядом.
Он взял Машку за холодную ладошку и повёл за собой, слегка беспокоясь, захочет ли Андрейка дружить с новенькой.
Вопреки опасениям, Андрейка Машке обрадовался: и что, что девчонка, зато втроём веселее будет. С того самого дня и началась их неразлучная дружба.
В Машкин дом Данил попал уже зимой, на её день рождения. Они с Андрейкой долго топтались в прихожей: стряхивали липкий снег и разворачивали подарки. У Данила был большой плюшевый бегемот, Машке отчего-то нравились бегемоты. Он две недели копил на мягкого зверя, экономя на школьных завтраках, пока мама не наткнулась на заначку, два рубля сорок копеек, и не устроила допрос с пристрастием. Выяснив правду и нахохотавшись вдоволь, мама взяла с него слово, что он никогда больше не будет пропускать завтраки, сэкономленное отобрала, а на следующий день притащила из «Детского мира» смешного серого бегемота размером со швейную машинку.
- Самый большой, - веселилась мама. - Больше не бывает. Рад?
Данил кивал и с восторгом рассматривал плюшевое существо, милое и сердитое одновременно.
- Пойдёт, - авторитетно заявил он, пощупав бегемочье пузо.
Реакция Машки оправдала ожидания: она восхищённо ахнула, прижала бегемота к себе и закружилась с ним по комнате, потом бросилась к Данилу, обняла и звонко расцеловала в обе щёки.
- Нас вроде кормить ещё обещали, - смущённо сострил Данил.
Машка спохватилась:
- Прошу к столу!
За столом сидели все вместе: Машка, её мама с папой, старенькая бабушка и Данил с Андрейкой. Хоть и не много было гостей, а было им всем уютно и весело поедать праздничные яства под тихий вой метели за окном. Данил сначала стеснялся, но когда Машкин папа достал со шкафа гитару, расслабился и вместе со всеми спел «Солнечный круг», «Если долго-долго» и обязательное «Пусть бегут, неуклюжи». Одно неприятное впечатление осталось с того вечера: почудилось вдруг, что по изуродованной пятном щеке бежит паук, он провёл ладонью, сгоняя, но никакого паука не обнаружил, зато увидел, что Машкина бабушка смотрит на его багровую щёку с недобрым прищуром. Данил замер, втягивая ставший слишком холодным воздух, но бабушка уже отвернулась, запела, растягивая бледные морщинистые губы. Показалось, наверное.
Когда Данилу исполнилось пятнадцать лет, Машка заболела.
- Двусторонняя пневмония, - шептали взрослые, делая строгие понимающие лица.
Данил с ума сходил от беспокойства, к Машке их с Андрейкой не пускали.
- Почему нам нельзя? - чуть не плакал он, теребя рукав маминого халата, а мама не объясняла ничего толком, лишь что-то про тяжёлое состояние и истощённый иммунитет.
Сначала Машку увезли в больницу, и Данил каждый день писал ей ободряющие письма на листочках с домашним заданием - Машка не хотела отстать от класса и занималась самостоятельно. Потом Машкина мама сказала, пряча заплаканные глаза, что заданий пока не надо, и Данил чуть с ума сошёл от тревоги - да что там с ней делают в этой больнице? Наконец Машку привезли домой, но мальчиков к ней опять не пустили.
На новый год Андрейке очень удачно подарили подзорную трубу. Иногда, когда в доме за голубыми воротами забывали задёрнуть шторы, мальчикам удавалось подсмотреть, как бледная исхудавшая подруга лежит неподвижно и смотрит в потолок, как будто на потолке показывают кино.
Данилу казалось, что если его пустят к Машке, он растормошит её, заставит смеяться, и ей легче станет выздоравливать, но взрослые были непреклонны. Потому-то однажды, когда в доме напротив погасли огни, Данил решился выбраться через окно на улицу и перелезть через голубой забор. Он думал, что может Машка встанет и откроет ему окно, или они поговорят через форточку, ну хотя-бы переглянутся, и то хорошо.
Зачем-то стараясь не дышать, Данил, пригнулся и пошёл вокруг дома, завернул за угол и увидел, что из Машкиного окна льётся тусклый свет. Поднявшись на цыпочки, он приник к холодному стеклу. На столике возле кровати горела свеча, а на полу стоял эмалированный таз, в который Машкина бабушка сливала кровь из обезглавленной курицы. Она держала курицу за голые жёлтые лапы и что-то говорила. Присмотревшись, Данил увидел, что в тазу плавает отрубленная куриная голова, и его затошнило от ужаса. Бабушка тем временем отложила курицу, откинула с Машки одеяло, обмакнула пальцы в кровь и принялась выводить на груди и щеках девочки таинственные знаки. Данил замер под окном, не в силах отвести взгляд от жуткой картины. Словно почувствовав его, бабушка резко вскинула голову, посмотрела прямо в глаза и быстро поднесла палец к губам. Губы шевельнулись, и прямо в ухе Данил услышал:
-Т-с-с-с!
Бабушка убедилась, что он понял, и сделала приглашающий жест, мол, обойди и зайди, как положено. Словно враз лишившись воли, Данил зашагал на ватных ногах, снова обошёл дом и подошёл к двери. Дверь бесшумно распахнулась и покрытая морщинами сухая рука втянула его внутрь.
- Только молчи, милый! - снова услышал он прямо в ухе и послушно пошёл к Машкиной комнате.
Машка спала, широко распахнув глаза, грудь её тяжело вздымалась. Данил с ужасом услышал хрип, доносящийся из полуоткрытого рта. Сама Машка была белая и какая-то прозрачная, нос её заострился, а рисунки на тонкой шее и ввалившихся щеках выглядели подсыхающими царапинами.
- Она умрёт, если ты помешаешь мне, - прошептала бабушка. - Хочешь, я сведу твоё пятно? Будет щека гладкая и белая, и Машенька моя жить останется. Врачи не могут ей помочь, а я могу. Согласен, мальчик?
Не отрывая взгляда от Машки, Данил кивнул.
- Вот и хорошо, милый, ты тут тихонечко посиди, а я потом тебя выпущу.
Данил сел на стул в углу. Бабушка обвела рисунки начавшей сворачиваться кровью и зашептала на незнакомом языке. Данил слышал каждое слово, но ни одного не понял, только начал тихонько раскачиваться из стороны в сторону, поймав тягучий ритм бабкиных приговорок. Машка лежала неподвижно, по-прежнему открытые глаза её вращались, цепляя Данила словно раскалёнными крючьями. Ему казалось, что между лопаток поселился тёплый комок, пульсирующий всё чаще и постепенно раскаляющийся всё сильнее, по спине потёк пот, в голове будто загудело пламя. Когда жжение стало нестерпимым, бабушка положила руку на лоб Машки и тихонько завыла. Ужас продрал Данила от тихого воя, которым голодные волки пугают добычу, когда гонят её по голому заснеженному лесу, и скалят белые зубы, и капает слюна, прожигая круглые дырочки в твёрдом насте...
- Эй, мальчик! - позвала бабушка. - Всё уже, всё.
Данил словно вынырнул из кошмара. Бабушка усмехнулась.
- А кто просил тебя лезть, куда ни попадя? Натерпелся, бедолага... Ладно, давай свою щёку.
Не успел Данил увернуться, как бабушка окунула палец в кровь и ловко обвела его пятно.
- Жить будешь, жених, - сказала и вывела его во двор.
Словно в полусне Данил зашагал к приоткрытым воротам, проскользнул в щель и побежал к дому.
- До утра не смывай, - услышал он в ухе бабушкин голос.
Утром Данил почти поверил, что страшные события ночи приснились ему, но на щеке отчётливо видны были следы крови. Он с отвращением смыл их, потом намылил щёку и хорошенько потёр ещё раз, чтобы наверняка.
Через неделю пятно посветлело и словно немного уменьшилось. Данил всё ещё боялся поверить, но когда прошла ещё неделя, стало очевидно, что пятно сходит.
- Вот это да! Я же говорила, что перерастёшь, - радовалась мама, но Данил знал, что родимые пятна сами не проходят, а «перерастёшь» мама придумала в утешение, когда ребята в детском саду отказывались с ним играть, и он сидел один в углу, грохоча любимым грузовиком и глотая слёзы. Придумала и сама поверила, вот как бывает.
Данил засел за книги. Запросы его удивляли библиотекаря, пока он не объяснил, что готовит доклад про магию и как с её помощью угнетали народ. Библиотекарь прониклась идеей и уже без конкретных запросов отыскивала в тёмных углах хранилища «Молот ведьм», «Золотую ветвь» и «Магию и религию».
Через три недели, когда от пятна почти ничего не осталось, им с Андрейкой наконец разрешили проведать Машку, и библиотека отошла на второй план.
Машка была всё ещё бледная и слабая, но уже не лежала в кровати, уперев взгляд в потолок, а сидела в кресле, смеялась и выпытывала школьные новости. С этого дня Данил и Андрейка каждый день приходили к ней по вечерам, чтобы вместе делать уроки. По выходным они по очереди занимались с Машкой - помогали ей нагнать пропущенное.
- А то буду, как дура, - говорила Машка, и видно было, как ей хочется в школу.
Наконец утром они пошли в школу вместе. Счастливая Машка, пополневшая, порозовевшая и очень красивая, держала их обоих под руки, и сердце Данила заходилось от радости за неё.
Через неделю он заглянул в раздевалку за забытой в кармане пальто мелочью и увидел Машку и Андрейку, отпрянувших друг от друга. Данил даже не сразу понял, что они целовались, а когда до него наконец дошло, молча надел пальто и ушёл с уроков. До самого вечера он шатался по городу, пришёл домой затемно, без портфеля и насквозь промокший под некстати случившимся ливнем.
Перепуганная мама насела с расспросами, но ему удалось отовраться двойкой по химии.
- Ты с ума сошёл - так меня пугать? - возмутилась мама. - И из-за чего? Из-за какой-то дурацкой двойки?
Данил дрогнул и почти решился было всё ей рассказать, но мама махнула рукой и ушла в спальню.
На следующий день вместо школы Данил пошёл к Машкиной бабушке. Та посмотрела на него с удивлением, но зайти позволила.
- Вот, - сказал Данил и выложил на полированный столик школьную фотографию. - Видите? Это Лида.
Красавица Лида улыбалась киношной улыбкой, на сверкающие глаза её падала модная чёлка.
- Приворожите её!
- К тебе, что ли? - уточнила бабушка.
- Ко мне! А то я всем расскажу.
- Что такое ты расскажешь, мальчик?
- Расскажу, что вы с курицей делали, и вообще, что вы ведьма, расскажу! Всем.
Бабушка покачала головой.
- Да кто тебе поверит? А когда и поверят, так что мне сделают? На костре сожгут? Иди домой, мальчик.
Но Данил не зря проводил часы в библиотеке. Он вынул из кармана бритвенное лезвие «Нева», развернул бумажку и полоснул себя по запястью. На пол тяжело упали тёмные капли.
- Кровью своей заклинаю тебя, дочь Лилит, помоги мне! - выкрикнул Данил.
Бабушка досадливо покачала головой.
- Ну дурак же! Вот дурак. Судьбу ты свою покалечить хочешь, понимаешь это?
- Кровью своей заклинаю... - упрямо повторил Данил, но ведьма перебила.
- Один раз достаточно. Дай сюда!
Данил протянул порезанную руку. Бабушка окунула палец, заговорила на языке магии и коснулась фотографии Лиды, оставив пятно посредине укрытого чёлкой лба. После сжала пальцами рану на Даниловом запястье, дунула. Кровь перестала капать на покрытый бежевым линолеумом пол.
- А теперь убирайся отсюда, глаза бы мои тебя не видели, - скала ведьма устало. - Перекись водорода дома есть? Бинт?
- Есть, - кивнул Данил.
В голове его гудело, перед глазами плыли разноцветные круги.
- Промоешь и перевяжешь сам, не маленький, - отрезала бабушка и бесцеремонно вытолкала его на улицу.
С того дня старая дружба остыла: Андрейка и Машка стали встречаться открыто, а от Данила не отходила красавица Лида, и если отношения первых никого не удивили, то о неожиданном романе вторых было много разговоров. Одноклассники передавали друг другу слухи, что Лида, встречаться с которой был бы рад почти каждый мальчишка, первая пригласила Данила, и тот вроде бы не сразу согласился пойти с ней в кино. Девочки судачили, что без пятна Данил, конечно, не урод больше, но всё равно самый обыкновенный мальчик, Лида могла бы выбрать и получше, да вон хотя-бы Витьку из «Б», отличника и каратиста. Но Лида выбрала Данила, и постепенно к этому привыкли, и даже перестали удивляться нарочитой небрежности, с которой Данил относился к своей девушке.
В Данила же словно бес вселился: каждый день он проверял на прочность силу, державшую возле него Лиду. Он то подчёркнуто игнорировал заглядывающую в глаза девушку, то тормошил её, мял и целовал при всех, словно не замечая её смущения. Случалось, Лида отворачивалась к окну и тихо плакала. «Какой же я козёл», - думал тогда Данил, вытирал слёзы с её лица, изуродованного гримасой отчаяния, и давал себе слово никогда больше не обижать Лиду, обнимал, нежно, как ребёнка, гладил по мягким белым волосам. Лида успокоенно вздыхала, брала его за руку, но тут к ним подходили Андрейка с Машкой, и Данил снова зверел, отнимал руку и принимался высмеивать причёску Лиды, вечные её тройки по математике или блестящий розовый маникюр.
- Зачем ты так с ней? - спрашивал Андрейка.
В ответ Данил злился:
- За своей девушкой следи!
Свадьбу всё же решили играть вместе, то ли ради экономии, то ли по инерции старой дружбы. Данил старался вести себя хорошо, неожиданно нервничал и гордился киношной внешностью своей невесты: Машка была чуть толще в талии, чуть ниже и намного более курносая. После ЗАГСа, как водится, поехали в ресторан, и пока гости рассаживались за уставленные красивой едой столы, Данил вдруг посмотрел в Машкины глаза. Совершенно случайно посмотрел, потому что специально старался не смотреть уже несколько лет, с тех самых пор, когда застал их с Андрейкой в раздевалке. Совершено зря посмотрел, потому что его сердце подпрыгнуло и сжалось от чужой печали так же, как тогда, серым осенним днём, когда он впервые увидел Машку, пинающую битые кирпичи под старой раскидистой сливой.
Семейная жизнь не заладилась. Теперь, когда Данил и Лида поселились в отельной квартире, у него появились сто двадцать и ещё пять поводов придраться, затеять скандал и наказать Лиду презрительным молчанием: не вымытая вовремя посуда, слипшийся рис, плохо отглаженные брюки. Лида всё чаще плакала, забившись в угол, но однажды вдруг выкрикнула прямо в лицо:
- Ненавижу тебя, скотина! Видеть тебя не могу, и уйти не могу, садист ты, садист проклятый!
Кровь бросилась Данилу в лицо, он подскочил к Лиде и сильно ударил её по щеке, но Лида не успокоилась.
- Садист! Чудовище! Урод! - продолжала кричать она, и вдруг расхохоталась.
Данил не знал, что делать, всегда любящая и покорная Лида раньше никогда так себя не вела. Он стоял посредине небольшой комнаты, опустив руки, а Лида всё хохотала, указывая на него пальцем, наконец Данил догадался посмотреть в зеркало. Сначала он не понял, что произошло, подумал, что зеркало грязное и даже потёр его. Зеркало оказалось чистое, просто на щёку Данила вернулось ненавистное родимое пятно. Не желая поверить в произошедшее, Данил схватил пальто и выбежал на улицу.
На улице царила ранняя весна с её вечными лужами, просыпающимися деревьями и истошно орущими воробьями. Оскальзываясь на мокрых газонах, Данил напрямик бежал к автобусной остановке, чувствуя, что всё равно опаздывает. Губы его шептали: «Пожалуйста, пожалуйста!», словно кто-то большой и всемогущий мог услышать и замедлить ход времени, совсем немножко, буквально на несколько минут, пожалуйста, пожалуйста! Он запрыгнул в уходящий автобус, три остановки сходил с ума от нетерпения, потом бежал по узкой улочке к дому с голубыми воротами и успел, успел в последний момент.
Ему открыла Машина мама и не удивилась визиту - многие соседи приходили попрощаться с бабушкой, пока та ещё жива, так принято на их улице. Данил прошёл в пахнущую лекарствами и старостью комнату, присел на стул возле кровати. Бабушка лежала, отвернувшись к стене, по шею укрытая розовым байковым одеялом. Дыхания слышно не было, но глубоким звериным нутром Данил почувствовал, что она ещё жива. Он сунул руку под одеяло, нашёл сухую старческую ладонь, сжал.
- Пришёл, жених? - прохрипела бабушка еле слышно. - Готов?
- Готов, - шепнул Данил в жёлтое ухо, выглядывающее из жёстких седых волос.
Бабушка еле заметно пожала его руку и зашептала тихо на старинном языке. Данил почувствовал, как в ладонь его ткнулась сила, пробилась, полилась в тело, поднимаясь к локтю, плечу и дальше, прокатилась по позвоночнику, оставив между лопаток знакомый уже раскалённый комок, ударила в виски, зашумела в голове звуком пламени. Всё закончилось быстро, куда быстрее, чем ритуал исцеления той жуткой апрельской ночью. Данил выпустил мёртвую ведьмину ладонь, тяжело поднялся и вышел в коридор. Из открытой двери кухни на него смотрела Машка.
- Привет, - сказал Данил слегка онемевшими губами. - Андрейка здесь?
- Нет, - ответила Машка, глядя исподлобья. - К зачёту готовится.
- А ты?
- А я потом.
Они стояли друг напротив друга, не зная, что ещё сказать, но Данил почему-то вовсе не испытывал неловкости. Зато он смотрел, как заливается краской Машкино лицо, и от этой краски было ему хорошо и радостно. Выручила Машку мама.
- Что стоим, дети? - спросила она, выглянув из гостиной. - Пойдёмте чай пить.
И они пошли. Проходя мимо зеркала, Данил убедился, что проклятая метка снова покинула его лицо.
Потом Данил провожал Машку, и они шли по пахнущей свежим ветром улице, перебивая друг друга и на разные лады произнося: «А помнишь?» Казалось, что всю жизнь, или большую её часть, провели они вместе на этой самой улочке, тянущейся среди низких невзрачных домов сплошь с зелёными воротами и ставнями, и только её, Машкины, ворота были голубыми, и Данилу казалось, что это многое объясняет. Они расстались, пожав друг другу руки: Машка пошла к Андрейке и своей нормальной жизни, а Данилу предстояло вернуться в ад, который он несколько лет строил для другого человека, по нечаянности попавшего в его власть. Но он чувствовал, как уютно дремлет внутри тела полученная от бабушки сила и как светло душе от прощальной Машкиной улыбки, поэтому верил, что сможет всё исправить.
Дверь распахнулась, как только Данил вставил в замок ключ - Лида ждала его.
- Прости, прости меня! - запричитала она с порога. - Не знаю, что на меня нашло!
Данил обнял её, погладил по голове, как когда-то в школьном коридоре.
- Это ты прости меня, детка! Пожалуйста.
Лида кивнула, по щекам её потекли слёзы. Она заглянула Данилу в глаза, как делала это сотни раз, пытаясь понять, не сердится ли он, доволен ли, всё ли она делает правильно. Блестящие глаза её были наполнены благодарностью, и Данил содрогнулся от ужаса и чувства вины.
- Я был чудовищной скотиной, детка, - сказал он и легонько поцеловал потеплевшую от ласки жену. - Подожди секунду.
Данил закрылся в ванной и открыл воду, потом достал из шкафчика бритву и резанул по запястью. Кровью он вывел на зеркале круг, вписал в него буквами фиванского алфавита «свободна», и глядя в центр круга так, чтобы при этом видеть собственные глаза, наливающиеся пламенем древней магии, заговорил на языке, которого раньше не понимал.
Это было очень больно - по собственной воле собственной силой снимать с себя приворот, но Данил справился. Он постоял, схватившись за края раковины и глядя, как пот с его лба капает на весёлый голубой кафель, а потом залез под душ. Чувствуя кожей горячую воду, Данил жалел, что нельзя смыть с себя память о прошлых поступках так же легко, как сегодняшний пот.
Когда он вышел, обернув бёдра полотенцем, Лида сидела на кухне со странным выражением на лице. Данил ожидал радости, ненависти, презрения, но её растерянность сбила его с толку.
- Что с тобой, детка? - спросил он.
- Не знаю, - ответила она. - Просто мне кажется, что я всё сделала неправильно.
- Нет, Лид, - улыбнулся Данил. - Ты очень старалась. Да что там, ты была идеальной женой! Это я всегда всё портил.
Он малодушно подождал возражений, но Лида кивнула.
- Да, ты с самого начала всегда всё портил. А зачем?
- Просто я не умею... - начал Данил и замялся.
- Просто ты не умеешь жить ни с кем, кроме Машки, - сказала вдруг Лида, и он понял, что это так и есть. Но каким же ослом он был все эти годы!
- Хочешь, я сама подам на развод? - спросила Лида. - Завтра же перееду к маме.
- Нет, детка, - возразил Данил. - Это я прямо сейчас перееду к маме, а ты останешься здесь. Должна же ты хоть что-то получить за ужас, в котором жила все эти годы.
- Ужас? - удивилась Лида. - Да нет, всё было не так уж плохо. Временами ты бывал очень мил!
Данил вдруг вспомнил, как заносил смеющуюся Лиду в их новую квартиру, как они смотрели кино вечерами и как она любила маленькое кафе на площади, где он покупал для неё буше и горячий шоколад... Неужели на самом деле всё у них было не так уж плохо, и только ему их совместная жизнь видится чередой мучительно жестоких его поступков, перемежающихся острыми приступами вины? Хорошо, если так.
- Прости меня, Лида, - сказал Данил, надел пальто и ушёл навсегда.
Лето выдалось жарким и щедрым на урожай: в огороде зрели гладкобокие помидоры, ветки яблонь клонились к земле под весом хрустящих плодов, и даже старое дерево у Машкиных ворот стояло лиловое от крупных продолговатых слив.
Данил сидел на подоконнике, прижавшись носом к стеклу, и смотрел, как возвращается Машка: они с Анрейкой жили на съёмной квартире. Этим двоим удалось развестись, не поругавшись, и сейчас встрёпанный Андрейка во всё горло руководил выгрузкой мебели бывшей жены из кузова по-прежнему еле помещающегося на их улочке грузовика. Когда грузчики вытащили из недр кунга знакомый диван в оранжевые маки, Данил спохватился и выскочил на улицу.
- Эй, кабальеро, помощь нужна?
- А что тут помогать? Командовать я и один могу, - засмеялся Андрейка. - Давай вот покурим с тобой.
- Давай, - отозвался Данил, предчувствуя разговор.
Они отошли под сливу, Андрейка щёлкнул зажигалкой.
- Я про вас всё знаю, - сказал без обиняков.
- Ничего не было! - запротестовал Данил.
- И это тоже знаю, - кивнул Андрейка. - Машка у нас барышня честная. Не думай, что я так просто её отпустил, долго боролся. Но у вас с ней, видишь ли, судьба... кажется.
Данил глубоко затянулся и посмотрел вверх, туда, где в переплетении сливовых ветвей проглядывал кусочек неба. Кто его знает, что такое судьба. Можно ли их с Машкой неспособность жить с другими людьми называть высоким словом «судьба»?
- В общем, так, - подытожил Анрейка, втаптывая окурок в дорожную пыль. - Не смей её обижать. Если узнаю, приеду и...
- Ты всё же переводишься? - перебил Данил.
- Перевожусь, - кивнул Андрейка. - Не могу я её видеть, понимаешь? Может, на новом месте и наладится у меня жизнь, а здесь - точно знаю, не смогу.
- Наладится, - серьёзно кивнул Данил.
Уж он-то позаботится. Раз уж у него самого всё наладилось, почему бы не помочь старому другу?