Конкурсный текст: Считая до ста
Автор: alolkar
Фонд "Милосердие" - это ваш шанс... счастливый билет… начать всё сначала... вернуться... обрести себя... не упустите его... подумайте... ещё не поздно...
Он слышал это много раз, при разных обстоятельствах. И теперь в его ушах звучал один и тот же голос, очень похожий на тот, искусственный и плоский, каким объявляют остановки в общественном транспорте. И адрес он знал наизусть, часто проходил мимо - типовое панельное здание, каких в городе сотни, пять ступенек лестницы, широкая двустворчатая дверь и красивая бардовая, с глянцем, табличка фонда. Всего пять ступенек и... но это соединительное "и" никак не хотело соединяться - за ним было пусто и темно. И также пусто было на душе, словно в ней погулял суховей и вымел всё подчистую, и ещё была... боль. Боль вошла в него однажды и уже не покидала. Болели ноги, руки, грудь, пальцы ног, - он отморозил их в прошлую зиму, - болело горло, кашель разрывал лёгкие, мучил озноб.
Холод. Ничто, никакое страдание не могло сравниться с тем страданием, которое приносил холод - он проникал во все поры и вгонял в тело тысячи длинных зазубренных ледяных иголок. Холод представлялся ему в виде страшного дракона, из его пасти вырывалась струя морозного пара и превращала всё в ледяные глыбы. Дракон гнался за ним по пятам, явно желая с ним расправиться, а он убегал и находил спасение в подвале теплотрассы, где, припадая к горячей трубе, чувствовал, что холод отступает, что он временно победил его.
Нет, выносить эти муки уже не было сил. Зиму он не переживёт. Как было бы здорово уснуть и больше не просыпаться, чтобы не видеть вновь и вновь один и тот же день, который кто-то пускает по кругу и вертит, как старую киноплёнку, без малого два года. Город, улицы - безликие, потерявшие цвет - он ходит по ним, по истоптанному маршруту и не может его изменить. Для этого достаточно одного желания. Но его нет. Как нет природы, птиц, людей, неба, книг, детей, а только подъезды, подвалы, чердаки и холод, пробирающий до костей. Только здесь, под землёй, в сыром грязном подвале, в углах которого шуршат крысы, ещё теплится жизнь, упрямо цепляясь за слабую надежду и веру во что-то лучшее. Но в последнее время надежда потускнела и почти погасла, как фонарик, в котором окончательно сели батарейки. Бывший врач - старая, обрюзгшая, пропитая бомжиха - всучила ему (по доброте душевной?!) таблетку, уверяя, что это самый верный и безболезненный способ порвать с действительностью раз и навсегда. Положи таблетку под язык и считай овечек и всё. Всё ли?.. Как просто. И он носил ядовитое зелье в кармане у сердца и поглядывал по сторонам, словно убеждаясь в том, что ничего уже его не удерживает, и всё он в этой жизни познал.
Он проснулся и как всегда долго не открывал глаз, остатки сна, вернее, его "послевкусие", приятно волновали воображение. Ему снилось что-то тёплое и круглое, похожее на солнечный зайчик в окошке детского сада. Но одновременно вторгалось то, с чего начинался каждый день: едкий, удушливый запах подвала, и нечто тяжёлое, мрачное, нависающее тенью над ним, в ожидании, когда же этот комочек бездарной жизни прекратит, наконец, своё никчёмное существование. И как бы в продолжение мыслей, которые всю последнюю неделю ползали в его обмороженном мозгу, он произнёс вслух:
- Нет, эту зиму я не переживу...
Рядом что-то зашевелилось, захрустело бумагой и полиэтиленом.
- Вы боитесь смерти? Гм...
Помолчав, скрипучий низкий голос продолжил:
- Для человека вашего положения, это поистине странно.
Алексей чувствовал, что если сейчас он откроет глаза, то маленькое облачко тёплого сна растает окончательно, и ему было досадно и обидно за чью-то бесцеремонность. А голос не унимался:
- Остатки страха - это рудимент, который исчезает по мере погружения в трясину действительности. Поверьте опыту! Я нахожусь в нашем с вами статусе более трёх лет, а вы, надо полагать, новичок. Это многое объясняет...
Алексей, морщась, разомкнул одутловатые веки и посмотрел на незнакомца... Обычный бомж , синий, оплывший и только глаза не такие, как у большинства - пустые, грязные, словно лужица в подворотне, а наполненные чем-то осмысленным, что-то скачет в них оголтелое и посверкивает лукаво.
- А не хотите ли выпить? - предложил вдруг сосед по трубе и вытащил из-за пазухи початую поллитровку...
Через полчаса ощущение приятного, тёплого, пушистого сна возвратилось, и мысли в голове успокоились и обрели некое подобие порядка. Алексею было трудно говорить, но приятно слушать. И он слушал нового знакомого, Игоря Петровича, человека начитанного, образованного и, безусловно, умного, который, кажется, знал всё и обо всём имел суждение.
- В нашем нынешнем положении, молодой человек, единственное спасение - "закон равновесия", - говорил Игорь Петрович, дыша густым, бодрым перегаром. - Этот закон открыли древние индусы... - Он сделал многозначительную паузу и продолжил:
- Скажите, вы слышали что-нибудь о метемпсихозе - "переселении душ"?.. В религиозно-философских доктринах разных народов душа не умирает, а перерождается, обретая новое тело и новую жизнь. Представьте, что сегодня вы один человек, а завтра - другой. В каждом из нас заключены мысли, желания, рухнувшие и сбывшиеся надежды сотен, а может быть, тысяч людей, целая вселенная, олицетворяющая человека. Всё это скрыто в тайниках нашего подсознания, а мы об этом даже не подозреваем. Но вот что интересно - перерождаясь, душа не утрачивает своей аутентичности, а сохраняет частичку индивидуальности, собственное "я" и переносит его в новую биологическую субстанцию. Из этого следует, что вы как личность не исчезаете, не распадаетесь на атомы, не превращаетесь в песок, в пыль, а обретаете бессмертие... -
Игорь Петрович поднял вверх палец и поглядел на Алексея с таким выражением, точно он открыл закон всемирного тяготения.
- Такая перспектива, понимаю, не очень вас радует. Я прямо слышу возражения - нет, не желаете вы продлевать в вечности собственную несостоятельность, безволие и равнодушие к жизни. Такая перспектива не воодушевляет. Судьба, как раковая опухоль, крепко вцепилась в вас клешнями, поразила внутренние органы и умертвила дух к сопротивлению. Вам кажется, что от судьбы не уйти. Не спрятаться, сколько не меняй оболочку. Вот тут-то и выступает на сцену "закон равновесия", о котором я вам говорил.
Игорь Петрович замолчал и, сморщив лицо, начал чесаться.
- Эта вошь уже второй день донимает меня... проклятая!.. Простите. Так вот, продолжу: высшая гармония, справедливость, разум, Бог, называйте как угодно, посчитали необходимым уравновесить социальный дисбаланс, ввергая душу в новую жизненную перипетию. И теперь, если вы апаш, никто и ничто, то в следующей жизни - президент страны, лорд, принц, король. И чем ниже в социальной иерархии вы находитесь теперь, тем выше будет ваш взлёт потом. Ну, что вы на это скажете, гражданин бомж, без пяти минут президент России?
- Забавная сказка, - пролепетал Алексей и вяло улыбнулся.
- Сказка?! Сказка?! - встрепенулся Игорь Петрович, обиженно хлопая глазами, и тут же пустился в пространные рассуждения о современной науке, психологии, философии, но Алексей его уже не слушал...
Второй день он не выбирался из подвала - не было сил, а главное желания, и даже голод, который прежде заставлял его просыпаться, поднимать раздутое ненавистное тело с лежанки, карабкаться по ступенькам и открывать тяжёлую входную дверь, теперь притупился и как будто перестал о себе напоминать. "Я умираю, - думал он. - И слава Богу". Внутри него уже давно всё было мертво, и каждый раз, закрывая глаза, он надеялся, что никогда их не откроет. Он проваливался в темноту, и из темноты проступали очертания красивых городов с широкими бульварами и зелёными парками; он видел людей, которые улыбались ему и приветливо махали руками, видел красивых женщин, которые гуляли по парковым аллеям и обращали на него благосклонное внимание. Но когда он открывал глаза в надежде, что всё происходит с ним наяву, то видел только подвал, с нависшим, чёрным от копоти потолком, слышал гудение грубой человеческой речи, и на него находила тоска. Что было делать? Только одно. Он вспомнил о припрятанной ядовитой таблетке и без колебания сунул её под язык. Во рту стало горько и кисло. Он сморщил лицо и стал ждать. Больше всего он боялся испытать страдания. Однажды при нём долго и мучительно умирал бомж, отравившийся суррогатной водкой. Он кричал, корчился, бился в конвульсиях, и изо рта его вытекала рвота. И теперь Алексей со страхом думал, что с ним, вечным неудачником по жизни, в довершении может случиться нечто подобное. Но время шло, таблетка давно растворилась во рту, а в желудке ничего кроме голодного урчания не происходило. "Вот и хорошо, теперь надо просто заснуть", - подумал он и стал считать до ста, и уже через минуту почувствовал тяжесть, стеснение в груди и сильное головокружение. "Вот оно! Началось!" - кольнула мысль.
Перед ним вспыхнул яркий свет, и Алексей начал проваливаться в пустоту. Он вспомнил, как в детстве впервые прыгал с "тарзанки" в реку, как ему было страшно видеть надвигающуюся чёрную воду, как он зажмуривал глаза, и теперь этот страх ожил, выплыл из детского прошлого и начал его душить.
Алексей летел вниз, беспомощно барахтаясь руками и ногами, и казалось, что ещё немного, и он непременно разобьётся, и все его земные мучения на этом кончатся. Но прошло время, и он не разбился. Теперь он не падал, а стоял на ногах - устойчиво и твёрдо, и земля под ним не проваливалась, а яркий свет, который застилал глаза, постепенно слабел...
Он увидел коридор, устланный ковровой дорожкой, с рядом одинаковых дверей, на каждой из которых была прикреплена пластиковая табличка с порядковым номером. Было пронзительно тихо. Мягкий, приглушённый свет, падающий неизвестно откуда, тишина, длинный ряд дверей - всё это напоминало антураж какого-то министерства или ведомства, и казалось, что сейчас откроется дверь и выйдет чиновник с надменным лицом и торопливо засеменит вдоль коридора. Как только Алексей представил это, тут же открылась одна из дверей, и из неё вышел мужчина средних лет в чёрной элегантной паре, белой рубашке и бардовом галстуке в горошек. Подмышкой он нёс пухлую канцелярскую папку. Мужчина, неслышно ступая лакированными туфлями, крадучись, направился к другой двери, но, увидев Алексея, остановился и, болезненно надломив бровь, словно вспоминая что-то неприятное, сказал:
- А вам в сорок четвёртую, вас ждут...
И ушёл, затворив за собою дверь.
Что за чудеса? Алексей долго стоял и не мог собраться с мыслями. Что всё это значит? И где он находится? Он посмотрел направо и налево и убедился, что коридор бесконечно тянется в обе стороны. Поскольку ничего другого в голову не приходило, он пошёл искать дверь, на которую указал человек в чёрной паре. Всё было очень странно, и Алексею казалось, будто по коридору идёт не он, а кто-то другой в его обличии, а он лишь наблюдает за ним со стороны.
Алексей отыскал дверь под номером сорок четыре, открыл её и вошёл внутрь помещения. Перед ним была комната, посредине которой стоял массивный стол с большой настольной лампой, в форме плоской грибной шляпки. По обе стороны стола, на фоне окна, занавешенного плотными синими портьерами, возвышались шкафы из полированного красного дерева, очень громоздкие и внушительные. Снизу доверху они были заполнены канцелярскими папками, такие же папки лежали стопами на столе, стульях, на полу в углах комнаты, отчего помещение казалось тесным и неуютным.
Алексей не сразу разглядел за грудою бумаг и папок блестящую бронзовую лысину в обрамлении жестких седых волос.
- Да, да, одну минутку, - сказала лысина.
Алексей шагнул вперёд и только тогда увидел старика, сидящего за столом и что-то пишущего старинным гусиным пером - быстро и размашисто. У старика был крупный, выступающий лоб, нос бульбочкой и круглые очки на цепочке. Одет старик был в ситцевую косоворотку и чёрные нарукавники, которые в прошлом веке надевали бухгалтеры и счетоводы.
Помимо горы бумаг, каких-то списков, договоров, приказов, актов и прочей канцелярско-бюрократической "ереси", на столе лежали огромные костяные счёты, довершая общую картину чего-то давно ушедшего и забытого.
- Ну-с, молодой человек, - сказал старик, откладывая в сторону гусиное перо и поднимая на Алексея маленькие, зелёные и очень въедливые глазки, - вы уже определились? Чего желаете?..
- Что? - не понял Алексей.
- Послушайте, давайте договоримся сразу: формулировать мысли надо чётко, фразы не жевать, выстраивать осмысленно и кругло. И ни каких мне тут экзистенциональных вывертов. А то начинают психологические метания устраивать: то туда - то сюда, то пятое - то десятое. А в итоге выходит банальный рыночный торг. Так что - без этого.
- Да-да, без этого, - согласился Алексей, совершенно сбитый с толку. - Я, видите ли, в первый раз...
- Э-э, батенька, это вы врёте, - усмехнулся старик и ткнул скрюченным пальцем в листок бумаги. - Не в первый, а в сто тридцать первый!
Алексей совершенно растерялся и не мог выговорить слова.
- Ну, смелее, смелее, тут нет ничего сложного... Ну, хорошо, - смягчился старик, видя смятение на лице молодого человека. - Давайте начнём с того, что в моде у экзальтированного контингента вашего возраста...
Он взял увесистую папку с красными тесёмками, раскрыл её и начал перебирать листы.
- Вот, глядите - целый ряд блестящих кандидатур, все полководцы, флотоводцы, великие маршалы и генералиссимусы, прославленные в боях, обласканные наградами и почестями, вниманием и любовью красивых женщин. Выбирайте - все как на подбор!
Неожиданно старик хлопнул растопыренной пятернёй по папке:
- Ну, ладно! Только для вас - эксклюзив!.. Наполеон первый Бонапарт - французский император, родился на Корсике 15 августа 1769 года. Личность - легендарная, судьба - умопомрачительная! Самый великий полководец всех времён и народов! Ну как? Берём?..
В мозгу Алексея в это время происходила лихорадочная работа. Он усиленно пытался что-то вспомнить, что-то очень важное именно сейчас. Ему казалось, что во всей фантасмагории, которая с ним происходит, есть что-то логичное, узнаваемое, быть может, виденное или слышанное им когда-то. Ему мешало сосредоточиться подозрение, что всё это розыгрыш, красиво обставленный спектакль, только зачем и кому он нужен? И тут он вспомнил "метемпсихоз", Игоря Петровича и его самозабвенную манеру объяснять невероятное. Алексей посмотрел кругом ошалелыми глазами, и ему захотелось ущипнуть себя за ухо. Но он не сделал этого, а только едва слышно проговорил: "Ну, раз так... если так..."
- Что вы говорите? - не понял старик.
- Я говорю, - сказал Алексей, потирая ладонью лоб, словно заставляя напуганные мысли успокоиться и принять за данность свершившийся факт, - я говорю, что Наполеон плохо кончил.
- А, в этом смысле, да... - старик озабоченно почесал красную бульбу носа, поправил очки и продолжил. - Ну, хорошо. Давайте тогда посмотрим кого-нибудь из политиков, крупных государственных деятелей, дипломатов, парламентариев...
- Ой, только не политика! - сразу оборвал Алексей.- Её было слишком много в моей прошлой жизни.
- Хорошо! - согласился старик. - Тогда обратимся к искусству. Перекуём мечи, как говорится, на орала. О, ну здесь весьма широкая палитра возможностей для удовлетворения самой изощрённой фантазии! Пожалуйста, на любой вкус - художники, поэты, музыканты, писатели. Разумеется, только те, кто при жизни удостоился лавровых венков, никак иначе.
- Да?.. Но я как-то не уверен, - пожал плечами Алексей, которому, действительно, было трудно сделать выбор и понять, чего же он хочет на самом деле.
- А что есть ещё? - спросил он робко.
- Да вы уже всё перепробовали! - возмутился старик. - Принц, поэт, инквизитор, физик-ядерщик...
- Разве? А я не помню, понравилось мне или нет...
- Да это и не важно, молодой человек! Вы станете другим и ваши привычки, интересы, пристрастия станут другими.
- Ну, а от меня теперешнего хоть что-нибудь останется?
- А зачем это нужно?
- Но если от меня ничего не останется, то как же я почувствую удовлетворение от своего нового положения?
- Слушайте! Вы задерживаете очередь! - рассердился старик. - Определяйтесь скорее!
Немного помолчав и успокоившись, старик сказал:
- В конце концов, что-то в вашей жизни было хорошее. Попробуйте оттолкнуться в своих желаниях от этого, от прежних приятных воспоминаний.
Алексей задумался. В самом деле, не всё же было вымазано одной чёрной краской, были ведь и просветы? Он вспомнил школу, институт, армию, работу, но всё было мелко, неприглядно, буднично и серо. Нет, как он не пытался отыскать в памяти что-то подходящее, всё собой заслонял ненавистный подвал.
- Нет, не то... - ворчал старик. Он стоял у шкафа, возле выдвинутого ящика и рылся в кипах бумаг.
- Не то, не то... А вот это... гм... пожалуй... может быть...
- О чём это он?..
…В восьмидесятых годах Алексею довелось поработать в составе студенческого отряда (куда вошёл, кстати, весь его университетский курс) на плодоовощной базе, в одном из районов области. Снаружи база выглядела как исправительное учреждение закрытого типа: высокий, глухой забор, кое-где ощетиненный колючей проволокой, массивные металлические гремящие ворота. На территории базы располагались старые, ветхие постройки, цеха, склады и административное здание. В одном из цехов на грязном допотопном конвейере девочки-студентки мыли стеклянные банки для консервирования томатов, кабачковой икры и других овощей и фруктов. Конвейер гремел и тарахтел как трактор, так что у работниц к концу рабочего дня начинались головные боли. Ребят же в основном использовали в качестве тягловой рабочей силы - что-нибудь разгрузить, загрузить, доставить. В любую погоду, даже в ясные погожие дни, на базе под ногами чавкала грязь. И воздух был пропитан зловонием от гниющих овощей и фруктов.
Жили студенты в одноэтажных бараках вблизи посёлка, в котором насчитывалось около двух тысяч жителей. Внутри бараков было сыро, тускло, пахло штукатуркой, в деревянных полах - щели в палец толщиной. Когда наступал вечер, окрестности бараков погружались во тьму, и горел только один фонарь на столбе. Он кренился на бок, и казалось, что скоро непременно завалится. В поселковом дворе выла собака, кое-где светились рыжие квадратики окон, и было так тоскливо, так невыносимо, что хотелось бежать отсюда как можно скорее.
Прошло несколько рабочих дней, и у студенческого отряда начались проблемы. Местные пацаны, от скуки что ли, которой, казалось, пропитался здешний воздух, находили развлечение в том, что цеплялись к студентам без всякого на то повода. Уже произошло несколько стычек, и девочки по вечерам, не скрывая страха, шептались между собой:
- Это Цыган у них, у местных, верховодит. Есть сведения, что он сидел. Надо в милицию обращаться. Срочно!..
Однажды вечером, лёжа в кровати, Алексей просматривал старый, истрёпанный журнал "Наука и жизнь". И тут за окном раздался оглушительный женский визг. Алексей только успел натянуть на ноги трико и в одной майке выскочил во двор. Возле бараков кипел настоящий рукопашный бой, причём человек шесть-семь местных, крепко колотили ребят из студенческого отряда, которых было раза в два больше. Алексей кинулся в драку. Дрался он ловко и умело (когда-то занимался в секции бокса) и теперь старался помочь товарищам, потому что они в большинстве своём драться не умели, растерялись и пали духом.
Местные хулиганы наседали нахраписто и жёстко, многие из них были физически хорошо сложены, и всё могло очень плохо закончиться. Но тут что-то случилось. Ряды нападавших смешались и дрогнули.
- Не сметь! Не сметь говорю! - прозвенел чей-то высокий женский голос.
Драка прекратилась. Маленькая, хрупкая девушка в спортивном костюме, с волосами собранными в тугую косичку, стояла среди здоровенных пацанов, озверевших от схватки, с перекошенными, окровавленными лицами и громко кричала, отдавая приказания:
- Не сметь! Ещё раз говорю!.. Сашка! Ко мне! - скомандовала она, обращаясь к неказистому, щуплому пареньку, с пышной чернявой шевелюрой, очень похожего на цыгана.
- Я что тебе говорила? Что? - процедила она сквозь зубы.
Цыганёнок, словно провинившийся школяр, потупился и промычал в ответ что-то невнятное.
Происходящее казалось столь невероятным, что все присутствующие - а среди прочих был и куратор первого курса, прибежавший на шум драки в последнюю минуту, - смотрели на девушку с раскрытыми ртами. А она держалась уверенно и смело, будто главнее её никого не было.
- Кто у вас старший? - громко спросила она и подошла к Алексею. Почему она выбрала его? Наверное, потому, что он выглядел не так потрёпано, как большинство ребят. А что касается куратора, Эдуарда Владимировича, то из-за моложавой и неказистой внешности его чаще принимали за студента первокурсника, страдающего малокровием, чем за преподавателя вуза.
Девушка посмотрела на Алексея снизу вверх жёсткими серыми глазами и подчёркнуто громко, так, чтобы слышали все, произнесла:
- Я хочу заверить вас - этого больше никогда не повторится!
- Я надеюсь, - сказал он и, улыбнувшись, протянул руку. - Алексей.
У девушки были мелкие черты лица, вздёрнутый нос, едва усыпанный розоватыми веснушками. Во всей её внешности, в повадках, в слабо развитой груди, в худобе и в том, что она было одета в спортивный костюм, было что-то пацанячье, подростковое. Она увидела протянутую руку и улыбку в глазах Алексея, и что-то пробежало едва заметно по её лицу. Но тут же выражение сменилось строгостью и неприступностью. Руки она не подала.
- Очень приятно, Тая, - ответила сухо. Потом отвернулась, гордо взмахнув косичкой, точно хлыстом разрезала воздух, и ушла, сопровождаемая своим грозным, притихшим эскортом.
После было много разговоров. Да кто она такая? Маленькая разбойница из сказки "Снежная королева"? Этот Цыган явно у неё на побегушках.
- Удивительно!..
- Ничего тут удивительного нет. Они все дикари. У них матриархат сохранился, очевидно, ещё с родоплеменных времён...
Алексей слушал разговоры, но сам участия в них не принимал. Он думал о Тае. Всё в этой девушке казалось ему необычным, странным, он не мог забыть её взгляда, голоса, и ему хотелось непременно увидеть её снова.
Прошло два дня. Кто-то принёс весть, что в поселковом клубе состоятся танцы. Вечером, когда стемнело, в посёлке загромыхала музыка, она долетела до мрачных студенческих бараков и начала тормошить их унылую, сонную тишину. Но студенты посчитали за благо остаться дома и не искушать судьбу. И только Алексей, не предупредив никого, оделся во всё чистое и ушёл в посёлок.
Клуб стоял на отшибе, прячась в зарослях деревьев и кустарников. Это было обыкновенное выбеленное одноэтажное здание, с треугольной крышей и большущим козырьком, украшенным транспарантом с каким-то расхожим по тем временам лозунгом. Внутри клуб мало чем отличался от студенческих бараков - те же грязные, обшарпанные стены, кое-где на скорую руку подмазанные извёсткой, те же истёртые, замызганные полы, с большими щелями между досок.
Танцевальный зал был полон. Было шумно, душно, над головами танцующих висел туман, освещённый лучами светомузыки. На крошечной сцене, в углу помещения, друг на друге громоздились большие и маленькие колонки, из динамиков которых весёлым потоком лилась музыка. Алексей заметил, что в толпе было много детей и подростков, и что некоторые из молодых людей были, как говорится, подшофе. Впрочем, возле клуба дежурили дружинники, и во время вечера не было ни одного случая хулиганства или какой-нибудь пьяной выходки.
Алексей не танцевал и только всё искал глазами. Наконец он увидел Таю. Рядом с ней - Цыгана и многих из тех, с кем пришлось недавно "выяснять отношения". Они держались кучкой, точно стаей, насмешливо смотрели по сторонам, отпуская в адрес знакомых парней и девчат реплики, слышать которые Алексей не мог. Сам он не спускал глаз с Таи. Она была совсем другой - в светло-голубом платье и туфлях, волосы распущены и завиты. Когда она танцевала, то встряхивала волосами, вскидывала вверх руки и красиво выгибала стан. В этот момент она мало чем выделялась среди девушек, которых в клубе было больше, чем ребят.
Вечер продолжался, а Алексей всё стоял в уголке и чего-то ждал. Но вот сменилась музыка, зазвучала тихо и плавно, и Алексей подошёл к Тае.
- Разрешите вас пригласить.
Она взглянула на него и сразу не ответила, как будто смутилась, или удивилась. Лица её было не разглядеть - приглушённое освещение в клубе не позволяло. Зато на лице Цыгана, которое случайно высветил красный прыгающий луч света, Алексей заметил уродливую недовольную гримасу.
Тая приняла приглашение и всё также тихо и смущённо, точно это была не она, взяла его руку в свою, и он почувствовал её тёплую, чуть влажную ладонь. Они танцевали молча, и он всё думал, что сказать. Но она его опередила:
- Вы студент? Где вы учитесь?
- На физмате университета.
Для того, чтобы слышать друг друга, им приходилось прижиматься головами, и щёки их соприкасались. Он чувствовал аромат её духов.
- Я тоже хочу поступить в университет. На иняз. Летом провалилась на вступительных. Теперь буду пробовать на следующий год.
Он вдруг испугался, что музыка кончится, а он не успел сказать главного. В это время Цыган что-то говорил своим дружкам и показывал на него пальцем.
- Слушай, а давай на "ты", - начал Алексей. - И знаешь, я хочу пригласить тебя... на свидание...
- Так сразу и на свидание? - усмехнулась она.
- А чего резину тянуть? Молодость, она ведь не ждёт - вжик... и её уже нет.
- Я поняла. И ты, конечно, не испугаешься?
- Чего?
- А, ну да... Тогда, улица Цветочная, дом семь. Приходи сегодня в два ночи, я выйду.
- Так поздно?
- Боюсь, что раньше ты до меня не доберёшься, герой. И береги голову, - добавила Тая и выразительно посмотрела на Цыгана...
Он шёл по тёмным, снулым улочкам, озираясь по сторонам и прислушиваясь к каждому шороху, и ему было весело, словно он играл в увлекательную игру. Над посёлком висел горбатый месяц, лаяли собаки, где-то близко раздавались голоса, и он замирал, ожидая, когда они смолкнут и думал, что впервые в жизни идёт на свидание точно вор, хоронясь людей. От этих мыслей ему стало ещё веселей, и он решил, что если Тая его не обманет и выйдет из дома, то он не станет церемониться и сразу её поцелует.
Он искал Цветочную улицу долго, а когда нашёл и увидел Таю (она появилась сразу, точно ждала его), то прежнее его игривое настроение исчезло, и он почувствовал скованность. Странно, но эта девушка, ничего не делая, умела держать дистанцию, которая не допускала никаких фривольностей. А между тем, через несколько минут общения с ней, ему уже казалось, будто он знает её много лет. Скованность Алексея прошла, и он понял, что влюблён. Ему хотелось нравиться девушке, и он вдохновенно читал стихи, шутил, рассказывал анекдоты, пародии, смешные истории из студенческой жизни. А когда проводил домой, то опять не решился её поцеловать. Тая улыбнулась застенчиво, робко и показалась совсем беззащитной.
- До свидания, - сказала она. - Было приятно провести время...
Потом они встречались ещё раз, и ещё раз. И Алексей уже целовал Таю, но чувствовал, что она холодна к нему и терпит только потому, что с ним интересно. И был только один поцелуй в темноте лесополосы, когда Тая (или ему показалось?) задрожала, и прижалась к его груди, словно испуганный ребёнок. Но уже через секунду отпрянула как кошка.
Встречались они до окончания работ студенческого отряда. А потом Алексей уехал. Наверное, эта не была настоящая любовь, а только влюблённость, развивать которую он не захотел.
Тая пришла провожать его к автобусу и удивила тем, что привела Цыгана - тот стоял поодаль и кидал исподлобья злые, ревнивые взгляды. Тая выглядела озабоченной и всё время куда-то торопилась. Она была похожа на колючего, задиристого подростка, который уже всё понимает, но ни за что себя не выдаст. Простилась она сухо, даже грубо.
- Ну, что, студент! Счастливо оставаться! - сказала на прощание. - Может, даст Бог, свидимся. Пока...
Прошло несколько лет, и жизнь Алексея пошла под откос. Он не мог даже вообразить, что такое бывает - когда всё валится, рушится, утекает сквозь пальцы, когда день и ночь превращаются во что-то бесформенное, и теряется ощущение времени. Когда удары сыпятся со всех сторон, и тело утрачивает способность чувствовать боль, а душа черствеет и превращается в камень.
Ему было всё равно. Мимо бежали люди, озабоченные, злые, холодные, словно высеченные изо льда. Каблуки стучали по граниту ступенек, сливаясь в неумолчный гул, а он стоял в переходе с протянутой рукой, и ему было всё равно.
Она прошла рядом, остановилась, вернулась и снова ушла, и снова вернулась. Она долго не могла его узнать, но что-то толкало в грудь, стучало в висках и смятение - внезапное, тревожное и мучительное - охватило её. Не может быть, не может быть...
- Алексей, вы?..
Он не поднимал глаз, боясь, что ослепнет. Откуда она? Из какого мира? И зачем, когда привычно льёт дождь, и дует, пронизывая, ветер, и все, все бегут мимо? Зачем она здесь, когда ему давно уже всё равно?
- Алексей!.. Вы?..
Она взяла его за руку и повела за собой сквозь толпу. Люди бежали мимо, мелькали, сливаясь в сплошную грязную массу, и ему казалось, что он едет в поезде и смотрит в окно, и хочет заснуть, чтобы никогда не проснуться...
Тая жила рядом в съёмной квартире. На кухне было тепло и чисто. Пузатый чайник пыхтел на плите.
Она вдруг опустилась перед ним на колени, заглянула ему в глаза, всё поняла, словно увидела душу насквозь и громко, почти в крик, как тогда, в посёлке, сказала:
- Не смей, Алёша! Не смей! Посмотри вокруг и очнись... Всё это грязь. Она была и будет. Но надо видеть и другое. Иначе нельзя... пойми...
И он заплакал как маленький мальчик - отчаянно, навзрыд. И вместе со слезами уходило оцепенение, и что-то тёплое грело внутри, и становилось ещё больнее и нестерпимее.
Он прожил у неё два дня, а потом ушёл навсегда. Её жалость ему была не нужна. Он не понял её. Тогда он её не понял.
- Возвращайся. Я буду ждать, - сказала Тая.
Но он вычеркнул её. А потом была пропасть...
- Я никому не нужен, - повторял он как заклинание. - Ну и пусть. И мне не нужен никто...
И заклинание успокаивало его, и он уже почти не страдал...
- Вот, вот, оно... оно, - затарахтел старик, рыская глазами из-под кустистых бровей. - В самую точку, молодой человек, в самую точку...
И потом, издав горлом звук, похожий на утиный кряк, старик прочитал:
- Таисия Смирнова, двадцати девяти лет. Образование - высшее, окончила Педагогический университет, факультет иностранных языков. Работает учительницей в школе. Не замужем. Из особых примет - однолюбка. Имеет мать пенсионерку, которая проживает в посёлке...
- Подождите, - перебил его Алексей, - вы сказали - однолюбка. Что это значит?
- Как что?
- Ну, кого она любит, по-вашему?
- Ну вас, разумеется, кого же ещё?!
- У вас очень душно, - сказал Алексей и потянул ворот свитера, на его лбу блестели капли пота.
- Вы говорите - меня? - повторил он и поёжился, точно что-то покалывало его. - Но этого не может быть! Это ошибка! Там совсем другое...
- Молодой человек! Ошибка исключена! В нашем ведомстве учёт ведётся строго и досконально. Нет-нет! Вы даже не говорите мне! - всплеснул руками старик и страшно выпучил глаза. - Ошибка?! Ха!.. Любовь! Поверьте! Она самая! Со всеми её проявлениями и побочными эффектами. А кто предмет пламенной страсти? Так в картотеке чёрным по белому написано - Алексей Петров. Ну, это вы, надеюсь? Тут и метрика имеется. Послушайте, молодой человек, я вот что думаю. Раз такое дело, такие, так сказать, подвижки вырисовываются, то мы не ошибёмся, если остановимся на кандидатуре Джакомо Джироламо Казанова. Я, конечно, всё понимаю, планка, может быть, задрана непомерно, но согласитесь со мной, что маленький кусочек такой авантюрной жизни стоит всех бриллиантов Большой императорской короны Российской империи. И хотя здесь много вымысла, сплетен и откровенной лжи, но...
Алексей не слушал, он вышел из комнаты и медленно побрёл по коридору. У него было такое ощущение, будто его вытащили из глубокой сточной канавы, в которой он пролежал целую вечность, и теперь ему хотелось сорвать с себя грязную одежду. После душного кабинета, ему стало зябко и чтобы согреться, он зашагал быстрее. А вскоре перешёл на бег. Вдогонку ему кричал старик:
- Молодой человек?! Куда же вы?! Мы ведь не закончили!..
А он бежал, ему было страшно и хотелось, чтобы этот бесконечный коридор кончился, и чтобы был день и светило солнце, и пели птицы, и били фонтаны в парках, и дети смеялись и катались на каруселях...
...Он очнулся в подвале. Его мутило, голова болталась на шее как что-то бесполезное, лишнее, а во рту оставался неприятный привкус растаявшей таблетки. Бомжиха обманула - яд не подействовал...
... Он уверенно поднялся по ступенькам, их было ровно пять. Рядом с табличкой фонда - дверь. Раньше ему казалось, что он не сможет её открыть - не хватит сил. Но дверь легко повернулась в петлях. Он вошёл.
Когда заполняли анкету, то спросили, есть ли у него кто-нибудь из близких. Он ответил: " Жена..."
Фонд "Милосердие" - это ваш шанс... счастливый билет… начать всё сначала... вернуться... обрести себя... не упустите его... подумайте... ещё не поздно...
Он слышал это много раз, при разных обстоятельствах. И теперь в его ушах звучал один и тот же голос, очень похожий на тот, искусственный и плоский, каким объявляют остановки в общественном транспорте. И адрес он знал наизусть, часто проходил мимо - типовое панельное здание, каких в городе сотни, пять ступенек лестницы, широкая двустворчатая дверь и красивая бардовая, с глянцем, табличка фонда. Всего пять ступенек и... но это соединительное "и" никак не хотело соединяться - за ним было пусто и темно. И также пусто было на душе, словно в ней погулял суховей и вымел всё подчистую, и ещё была... боль. Боль вошла в него однажды и уже не покидала. Болели ноги, руки, грудь, пальцы ног, - он отморозил их в прошлую зиму, - болело горло, кашель разрывал лёгкие, мучил озноб.
Холод. Ничто, никакое страдание не могло сравниться с тем страданием, которое приносил холод - он проникал во все поры и вгонял в тело тысячи длинных зазубренных ледяных иголок. Холод представлялся ему в виде страшного дракона, из его пасти вырывалась струя морозного пара и превращала всё в ледяные глыбы. Дракон гнался за ним по пятам, явно желая с ним расправиться, а он убегал и находил спасение в подвале теплотрассы, где, припадая к горячей трубе, чувствовал, что холод отступает, что он временно победил его.
Нет, выносить эти муки уже не было сил. Зиму он не переживёт. Как было бы здорово уснуть и больше не просыпаться, чтобы не видеть вновь и вновь один и тот же день, который кто-то пускает по кругу и вертит, как старую киноплёнку, без малого два года. Город, улицы - безликие, потерявшие цвет - он ходит по ним, по истоптанному маршруту и не может его изменить. Для этого достаточно одного желания. Но его нет. Как нет природы, птиц, людей, неба, книг, детей, а только подъезды, подвалы, чердаки и холод, пробирающий до костей. Только здесь, под землёй, в сыром грязном подвале, в углах которого шуршат крысы, ещё теплится жизнь, упрямо цепляясь за слабую надежду и веру во что-то лучшее. Но в последнее время надежда потускнела и почти погасла, как фонарик, в котором окончательно сели батарейки. Бывший врач - старая, обрюзгшая, пропитая бомжиха - всучила ему (по доброте душевной?!) таблетку, уверяя, что это самый верный и безболезненный способ порвать с действительностью раз и навсегда. Положи таблетку под язык и считай овечек и всё. Всё ли?.. Как просто. И он носил ядовитое зелье в кармане у сердца и поглядывал по сторонам, словно убеждаясь в том, что ничего уже его не удерживает, и всё он в этой жизни познал.
Он проснулся и как всегда долго не открывал глаз, остатки сна, вернее, его "послевкусие", приятно волновали воображение. Ему снилось что-то тёплое и круглое, похожее на солнечный зайчик в окошке детского сада. Но одновременно вторгалось то, с чего начинался каждый день: едкий, удушливый запах подвала, и нечто тяжёлое, мрачное, нависающее тенью над ним, в ожидании, когда же этот комочек бездарной жизни прекратит, наконец, своё никчёмное существование. И как бы в продолжение мыслей, которые всю последнюю неделю ползали в его обмороженном мозгу, он произнёс вслух:
- Нет, эту зиму я не переживу...
Рядом что-то зашевелилось, захрустело бумагой и полиэтиленом.
- Вы боитесь смерти? Гм...
Помолчав, скрипучий низкий голос продолжил:
- Для человека вашего положения, это поистине странно.
Алексей чувствовал, что если сейчас он откроет глаза, то маленькое облачко тёплого сна растает окончательно, и ему было досадно и обидно за чью-то бесцеремонность. А голос не унимался:
- Остатки страха - это рудимент, который исчезает по мере погружения в трясину действительности. Поверьте опыту! Я нахожусь в нашем с вами статусе более трёх лет, а вы, надо полагать, новичок. Это многое объясняет...
Алексей, морщась, разомкнул одутловатые веки и посмотрел на незнакомца... Обычный бомж , синий, оплывший и только глаза не такие, как у большинства - пустые, грязные, словно лужица в подворотне, а наполненные чем-то осмысленным, что-то скачет в них оголтелое и посверкивает лукаво.
- А не хотите ли выпить? - предложил вдруг сосед по трубе и вытащил из-за пазухи початую поллитровку...
Через полчаса ощущение приятного, тёплого, пушистого сна возвратилось, и мысли в голове успокоились и обрели некое подобие порядка. Алексею было трудно говорить, но приятно слушать. И он слушал нового знакомого, Игоря Петровича, человека начитанного, образованного и, безусловно, умного, который, кажется, знал всё и обо всём имел суждение.
- В нашем нынешнем положении, молодой человек, единственное спасение - "закон равновесия", - говорил Игорь Петрович, дыша густым, бодрым перегаром. - Этот закон открыли древние индусы... - Он сделал многозначительную паузу и продолжил:
- Скажите, вы слышали что-нибудь о метемпсихозе - "переселении душ"?.. В религиозно-философских доктринах разных народов душа не умирает, а перерождается, обретая новое тело и новую жизнь. Представьте, что сегодня вы один человек, а завтра - другой. В каждом из нас заключены мысли, желания, рухнувшие и сбывшиеся надежды сотен, а может быть, тысяч людей, целая вселенная, олицетворяющая человека. Всё это скрыто в тайниках нашего подсознания, а мы об этом даже не подозреваем. Но вот что интересно - перерождаясь, душа не утрачивает своей аутентичности, а сохраняет частичку индивидуальности, собственное "я" и переносит его в новую биологическую субстанцию. Из этого следует, что вы как личность не исчезаете, не распадаетесь на атомы, не превращаетесь в песок, в пыль, а обретаете бессмертие... -
Игорь Петрович поднял вверх палец и поглядел на Алексея с таким выражением, точно он открыл закон всемирного тяготения.
- Такая перспектива, понимаю, не очень вас радует. Я прямо слышу возражения - нет, не желаете вы продлевать в вечности собственную несостоятельность, безволие и равнодушие к жизни. Такая перспектива не воодушевляет. Судьба, как раковая опухоль, крепко вцепилась в вас клешнями, поразила внутренние органы и умертвила дух к сопротивлению. Вам кажется, что от судьбы не уйти. Не спрятаться, сколько не меняй оболочку. Вот тут-то и выступает на сцену "закон равновесия", о котором я вам говорил.
Игорь Петрович замолчал и, сморщив лицо, начал чесаться.
- Эта вошь уже второй день донимает меня... проклятая!.. Простите. Так вот, продолжу: высшая гармония, справедливость, разум, Бог, называйте как угодно, посчитали необходимым уравновесить социальный дисбаланс, ввергая душу в новую жизненную перипетию. И теперь, если вы апаш, никто и ничто, то в следующей жизни - президент страны, лорд, принц, король. И чем ниже в социальной иерархии вы находитесь теперь, тем выше будет ваш взлёт потом. Ну, что вы на это скажете, гражданин бомж, без пяти минут президент России?
- Забавная сказка, - пролепетал Алексей и вяло улыбнулся.
- Сказка?! Сказка?! - встрепенулся Игорь Петрович, обиженно хлопая глазами, и тут же пустился в пространные рассуждения о современной науке, психологии, философии, но Алексей его уже не слушал...
Второй день он не выбирался из подвала - не было сил, а главное желания, и даже голод, который прежде заставлял его просыпаться, поднимать раздутое ненавистное тело с лежанки, карабкаться по ступенькам и открывать тяжёлую входную дверь, теперь притупился и как будто перестал о себе напоминать. "Я умираю, - думал он. - И слава Богу". Внутри него уже давно всё было мертво, и каждый раз, закрывая глаза, он надеялся, что никогда их не откроет. Он проваливался в темноту, и из темноты проступали очертания красивых городов с широкими бульварами и зелёными парками; он видел людей, которые улыбались ему и приветливо махали руками, видел красивых женщин, которые гуляли по парковым аллеям и обращали на него благосклонное внимание. Но когда он открывал глаза в надежде, что всё происходит с ним наяву, то видел только подвал, с нависшим, чёрным от копоти потолком, слышал гудение грубой человеческой речи, и на него находила тоска. Что было делать? Только одно. Он вспомнил о припрятанной ядовитой таблетке и без колебания сунул её под язык. Во рту стало горько и кисло. Он сморщил лицо и стал ждать. Больше всего он боялся испытать страдания. Однажды при нём долго и мучительно умирал бомж, отравившийся суррогатной водкой. Он кричал, корчился, бился в конвульсиях, и изо рта его вытекала рвота. И теперь Алексей со страхом думал, что с ним, вечным неудачником по жизни, в довершении может случиться нечто подобное. Но время шло, таблетка давно растворилась во рту, а в желудке ничего кроме голодного урчания не происходило. "Вот и хорошо, теперь надо просто заснуть", - подумал он и стал считать до ста, и уже через минуту почувствовал тяжесть, стеснение в груди и сильное головокружение. "Вот оно! Началось!" - кольнула мысль.
Перед ним вспыхнул яркий свет, и Алексей начал проваливаться в пустоту. Он вспомнил, как в детстве впервые прыгал с "тарзанки" в реку, как ему было страшно видеть надвигающуюся чёрную воду, как он зажмуривал глаза, и теперь этот страх ожил, выплыл из детского прошлого и начал его душить.
Алексей летел вниз, беспомощно барахтаясь руками и ногами, и казалось, что ещё немного, и он непременно разобьётся, и все его земные мучения на этом кончатся. Но прошло время, и он не разбился. Теперь он не падал, а стоял на ногах - устойчиво и твёрдо, и земля под ним не проваливалась, а яркий свет, который застилал глаза, постепенно слабел...
Он увидел коридор, устланный ковровой дорожкой, с рядом одинаковых дверей, на каждой из которых была прикреплена пластиковая табличка с порядковым номером. Было пронзительно тихо. Мягкий, приглушённый свет, падающий неизвестно откуда, тишина, длинный ряд дверей - всё это напоминало антураж какого-то министерства или ведомства, и казалось, что сейчас откроется дверь и выйдет чиновник с надменным лицом и торопливо засеменит вдоль коридора. Как только Алексей представил это, тут же открылась одна из дверей, и из неё вышел мужчина средних лет в чёрной элегантной паре, белой рубашке и бардовом галстуке в горошек. Подмышкой он нёс пухлую канцелярскую папку. Мужчина, неслышно ступая лакированными туфлями, крадучись, направился к другой двери, но, увидев Алексея, остановился и, болезненно надломив бровь, словно вспоминая что-то неприятное, сказал:
- А вам в сорок четвёртую, вас ждут...
И ушёл, затворив за собою дверь.
Что за чудеса? Алексей долго стоял и не мог собраться с мыслями. Что всё это значит? И где он находится? Он посмотрел направо и налево и убедился, что коридор бесконечно тянется в обе стороны. Поскольку ничего другого в голову не приходило, он пошёл искать дверь, на которую указал человек в чёрной паре. Всё было очень странно, и Алексею казалось, будто по коридору идёт не он, а кто-то другой в его обличии, а он лишь наблюдает за ним со стороны.
Алексей отыскал дверь под номером сорок четыре, открыл её и вошёл внутрь помещения. Перед ним была комната, посредине которой стоял массивный стол с большой настольной лампой, в форме плоской грибной шляпки. По обе стороны стола, на фоне окна, занавешенного плотными синими портьерами, возвышались шкафы из полированного красного дерева, очень громоздкие и внушительные. Снизу доверху они были заполнены канцелярскими папками, такие же папки лежали стопами на столе, стульях, на полу в углах комнаты, отчего помещение казалось тесным и неуютным.
Алексей не сразу разглядел за грудою бумаг и папок блестящую бронзовую лысину в обрамлении жестких седых волос.
- Да, да, одну минутку, - сказала лысина.
Алексей шагнул вперёд и только тогда увидел старика, сидящего за столом и что-то пишущего старинным гусиным пером - быстро и размашисто. У старика был крупный, выступающий лоб, нос бульбочкой и круглые очки на цепочке. Одет старик был в ситцевую косоворотку и чёрные нарукавники, которые в прошлом веке надевали бухгалтеры и счетоводы.
Помимо горы бумаг, каких-то списков, договоров, приказов, актов и прочей канцелярско-бюрократической "ереси", на столе лежали огромные костяные счёты, довершая общую картину чего-то давно ушедшего и забытого.
- Ну-с, молодой человек, - сказал старик, откладывая в сторону гусиное перо и поднимая на Алексея маленькие, зелёные и очень въедливые глазки, - вы уже определились? Чего желаете?..
- Что? - не понял Алексей.
- Послушайте, давайте договоримся сразу: формулировать мысли надо чётко, фразы не жевать, выстраивать осмысленно и кругло. И ни каких мне тут экзистенциональных вывертов. А то начинают психологические метания устраивать: то туда - то сюда, то пятое - то десятое. А в итоге выходит банальный рыночный торг. Так что - без этого.
- Да-да, без этого, - согласился Алексей, совершенно сбитый с толку. - Я, видите ли, в первый раз...
- Э-э, батенька, это вы врёте, - усмехнулся старик и ткнул скрюченным пальцем в листок бумаги. - Не в первый, а в сто тридцать первый!
Алексей совершенно растерялся и не мог выговорить слова.
- Ну, смелее, смелее, тут нет ничего сложного... Ну, хорошо, - смягчился старик, видя смятение на лице молодого человека. - Давайте начнём с того, что в моде у экзальтированного контингента вашего возраста...
Он взял увесистую папку с красными тесёмками, раскрыл её и начал перебирать листы.
- Вот, глядите - целый ряд блестящих кандидатур, все полководцы, флотоводцы, великие маршалы и генералиссимусы, прославленные в боях, обласканные наградами и почестями, вниманием и любовью красивых женщин. Выбирайте - все как на подбор!
Неожиданно старик хлопнул растопыренной пятернёй по папке:
- Ну, ладно! Только для вас - эксклюзив!.. Наполеон первый Бонапарт - французский император, родился на Корсике 15 августа 1769 года. Личность - легендарная, судьба - умопомрачительная! Самый великий полководец всех времён и народов! Ну как? Берём?..
В мозгу Алексея в это время происходила лихорадочная работа. Он усиленно пытался что-то вспомнить, что-то очень важное именно сейчас. Ему казалось, что во всей фантасмагории, которая с ним происходит, есть что-то логичное, узнаваемое, быть может, виденное или слышанное им когда-то. Ему мешало сосредоточиться подозрение, что всё это розыгрыш, красиво обставленный спектакль, только зачем и кому он нужен? И тут он вспомнил "метемпсихоз", Игоря Петровича и его самозабвенную манеру объяснять невероятное. Алексей посмотрел кругом ошалелыми глазами, и ему захотелось ущипнуть себя за ухо. Но он не сделал этого, а только едва слышно проговорил: "Ну, раз так... если так..."
- Что вы говорите? - не понял старик.
- Я говорю, - сказал Алексей, потирая ладонью лоб, словно заставляя напуганные мысли успокоиться и принять за данность свершившийся факт, - я говорю, что Наполеон плохо кончил.
- А, в этом смысле, да... - старик озабоченно почесал красную бульбу носа, поправил очки и продолжил. - Ну, хорошо. Давайте тогда посмотрим кого-нибудь из политиков, крупных государственных деятелей, дипломатов, парламентариев...
- Ой, только не политика! - сразу оборвал Алексей.- Её было слишком много в моей прошлой жизни.
- Хорошо! - согласился старик. - Тогда обратимся к искусству. Перекуём мечи, как говорится, на орала. О, ну здесь весьма широкая палитра возможностей для удовлетворения самой изощрённой фантазии! Пожалуйста, на любой вкус - художники, поэты, музыканты, писатели. Разумеется, только те, кто при жизни удостоился лавровых венков, никак иначе.
- Да?.. Но я как-то не уверен, - пожал плечами Алексей, которому, действительно, было трудно сделать выбор и понять, чего же он хочет на самом деле.
- А что есть ещё? - спросил он робко.
- Да вы уже всё перепробовали! - возмутился старик. - Принц, поэт, инквизитор, физик-ядерщик...
- Разве? А я не помню, понравилось мне или нет...
- Да это и не важно, молодой человек! Вы станете другим и ваши привычки, интересы, пристрастия станут другими.
- Ну, а от меня теперешнего хоть что-нибудь останется?
- А зачем это нужно?
- Но если от меня ничего не останется, то как же я почувствую удовлетворение от своего нового положения?
- Слушайте! Вы задерживаете очередь! - рассердился старик. - Определяйтесь скорее!
Немного помолчав и успокоившись, старик сказал:
- В конце концов, что-то в вашей жизни было хорошее. Попробуйте оттолкнуться в своих желаниях от этого, от прежних приятных воспоминаний.
Алексей задумался. В самом деле, не всё же было вымазано одной чёрной краской, были ведь и просветы? Он вспомнил школу, институт, армию, работу, но всё было мелко, неприглядно, буднично и серо. Нет, как он не пытался отыскать в памяти что-то подходящее, всё собой заслонял ненавистный подвал.
- Нет, не то... - ворчал старик. Он стоял у шкафа, возле выдвинутого ящика и рылся в кипах бумаг.
- Не то, не то... А вот это... гм... пожалуй... может быть...
- О чём это он?..
…В восьмидесятых годах Алексею довелось поработать в составе студенческого отряда (куда вошёл, кстати, весь его университетский курс) на плодоовощной базе, в одном из районов области. Снаружи база выглядела как исправительное учреждение закрытого типа: высокий, глухой забор, кое-где ощетиненный колючей проволокой, массивные металлические гремящие ворота. На территории базы располагались старые, ветхие постройки, цеха, склады и административное здание. В одном из цехов на грязном допотопном конвейере девочки-студентки мыли стеклянные банки для консервирования томатов, кабачковой икры и других овощей и фруктов. Конвейер гремел и тарахтел как трактор, так что у работниц к концу рабочего дня начинались головные боли. Ребят же в основном использовали в качестве тягловой рабочей силы - что-нибудь разгрузить, загрузить, доставить. В любую погоду, даже в ясные погожие дни, на базе под ногами чавкала грязь. И воздух был пропитан зловонием от гниющих овощей и фруктов.
Жили студенты в одноэтажных бараках вблизи посёлка, в котором насчитывалось около двух тысяч жителей. Внутри бараков было сыро, тускло, пахло штукатуркой, в деревянных полах - щели в палец толщиной. Когда наступал вечер, окрестности бараков погружались во тьму, и горел только один фонарь на столбе. Он кренился на бок, и казалось, что скоро непременно завалится. В поселковом дворе выла собака, кое-где светились рыжие квадратики окон, и было так тоскливо, так невыносимо, что хотелось бежать отсюда как можно скорее.
Прошло несколько рабочих дней, и у студенческого отряда начались проблемы. Местные пацаны, от скуки что ли, которой, казалось, пропитался здешний воздух, находили развлечение в том, что цеплялись к студентам без всякого на то повода. Уже произошло несколько стычек, и девочки по вечерам, не скрывая страха, шептались между собой:
- Это Цыган у них, у местных, верховодит. Есть сведения, что он сидел. Надо в милицию обращаться. Срочно!..
Однажды вечером, лёжа в кровати, Алексей просматривал старый, истрёпанный журнал "Наука и жизнь". И тут за окном раздался оглушительный женский визг. Алексей только успел натянуть на ноги трико и в одной майке выскочил во двор. Возле бараков кипел настоящий рукопашный бой, причём человек шесть-семь местных, крепко колотили ребят из студенческого отряда, которых было раза в два больше. Алексей кинулся в драку. Дрался он ловко и умело (когда-то занимался в секции бокса) и теперь старался помочь товарищам, потому что они в большинстве своём драться не умели, растерялись и пали духом.
Местные хулиганы наседали нахраписто и жёстко, многие из них были физически хорошо сложены, и всё могло очень плохо закончиться. Но тут что-то случилось. Ряды нападавших смешались и дрогнули.
- Не сметь! Не сметь говорю! - прозвенел чей-то высокий женский голос.
Драка прекратилась. Маленькая, хрупкая девушка в спортивном костюме, с волосами собранными в тугую косичку, стояла среди здоровенных пацанов, озверевших от схватки, с перекошенными, окровавленными лицами и громко кричала, отдавая приказания:
- Не сметь! Ещё раз говорю!.. Сашка! Ко мне! - скомандовала она, обращаясь к неказистому, щуплому пареньку, с пышной чернявой шевелюрой, очень похожего на цыгана.
- Я что тебе говорила? Что? - процедила она сквозь зубы.
Цыганёнок, словно провинившийся школяр, потупился и промычал в ответ что-то невнятное.
Происходящее казалось столь невероятным, что все присутствующие - а среди прочих был и куратор первого курса, прибежавший на шум драки в последнюю минуту, - смотрели на девушку с раскрытыми ртами. А она держалась уверенно и смело, будто главнее её никого не было.
- Кто у вас старший? - громко спросила она и подошла к Алексею. Почему она выбрала его? Наверное, потому, что он выглядел не так потрёпано, как большинство ребят. А что касается куратора, Эдуарда Владимировича, то из-за моложавой и неказистой внешности его чаще принимали за студента первокурсника, страдающего малокровием, чем за преподавателя вуза.
Девушка посмотрела на Алексея снизу вверх жёсткими серыми глазами и подчёркнуто громко, так, чтобы слышали все, произнесла:
- Я хочу заверить вас - этого больше никогда не повторится!
- Я надеюсь, - сказал он и, улыбнувшись, протянул руку. - Алексей.
У девушки были мелкие черты лица, вздёрнутый нос, едва усыпанный розоватыми веснушками. Во всей её внешности, в повадках, в слабо развитой груди, в худобе и в том, что она было одета в спортивный костюм, было что-то пацанячье, подростковое. Она увидела протянутую руку и улыбку в глазах Алексея, и что-то пробежало едва заметно по её лицу. Но тут же выражение сменилось строгостью и неприступностью. Руки она не подала.
- Очень приятно, Тая, - ответила сухо. Потом отвернулась, гордо взмахнув косичкой, точно хлыстом разрезала воздух, и ушла, сопровождаемая своим грозным, притихшим эскортом.
После было много разговоров. Да кто она такая? Маленькая разбойница из сказки "Снежная королева"? Этот Цыган явно у неё на побегушках.
- Удивительно!..
- Ничего тут удивительного нет. Они все дикари. У них матриархат сохранился, очевидно, ещё с родоплеменных времён...
Алексей слушал разговоры, но сам участия в них не принимал. Он думал о Тае. Всё в этой девушке казалось ему необычным, странным, он не мог забыть её взгляда, голоса, и ему хотелось непременно увидеть её снова.
Прошло два дня. Кто-то принёс весть, что в поселковом клубе состоятся танцы. Вечером, когда стемнело, в посёлке загромыхала музыка, она долетела до мрачных студенческих бараков и начала тормошить их унылую, сонную тишину. Но студенты посчитали за благо остаться дома и не искушать судьбу. И только Алексей, не предупредив никого, оделся во всё чистое и ушёл в посёлок.
Клуб стоял на отшибе, прячась в зарослях деревьев и кустарников. Это было обыкновенное выбеленное одноэтажное здание, с треугольной крышей и большущим козырьком, украшенным транспарантом с каким-то расхожим по тем временам лозунгом. Внутри клуб мало чем отличался от студенческих бараков - те же грязные, обшарпанные стены, кое-где на скорую руку подмазанные извёсткой, те же истёртые, замызганные полы, с большими щелями между досок.
Танцевальный зал был полон. Было шумно, душно, над головами танцующих висел туман, освещённый лучами светомузыки. На крошечной сцене, в углу помещения, друг на друге громоздились большие и маленькие колонки, из динамиков которых весёлым потоком лилась музыка. Алексей заметил, что в толпе было много детей и подростков, и что некоторые из молодых людей были, как говорится, подшофе. Впрочем, возле клуба дежурили дружинники, и во время вечера не было ни одного случая хулиганства или какой-нибудь пьяной выходки.
Алексей не танцевал и только всё искал глазами. Наконец он увидел Таю. Рядом с ней - Цыгана и многих из тех, с кем пришлось недавно "выяснять отношения". Они держались кучкой, точно стаей, насмешливо смотрели по сторонам, отпуская в адрес знакомых парней и девчат реплики, слышать которые Алексей не мог. Сам он не спускал глаз с Таи. Она была совсем другой - в светло-голубом платье и туфлях, волосы распущены и завиты. Когда она танцевала, то встряхивала волосами, вскидывала вверх руки и красиво выгибала стан. В этот момент она мало чем выделялась среди девушек, которых в клубе было больше, чем ребят.
Вечер продолжался, а Алексей всё стоял в уголке и чего-то ждал. Но вот сменилась музыка, зазвучала тихо и плавно, и Алексей подошёл к Тае.
- Разрешите вас пригласить.
Она взглянула на него и сразу не ответила, как будто смутилась, или удивилась. Лица её было не разглядеть - приглушённое освещение в клубе не позволяло. Зато на лице Цыгана, которое случайно высветил красный прыгающий луч света, Алексей заметил уродливую недовольную гримасу.
Тая приняла приглашение и всё также тихо и смущённо, точно это была не она, взяла его руку в свою, и он почувствовал её тёплую, чуть влажную ладонь. Они танцевали молча, и он всё думал, что сказать. Но она его опередила:
- Вы студент? Где вы учитесь?
- На физмате университета.
Для того, чтобы слышать друг друга, им приходилось прижиматься головами, и щёки их соприкасались. Он чувствовал аромат её духов.
- Я тоже хочу поступить в университет. На иняз. Летом провалилась на вступительных. Теперь буду пробовать на следующий год.
Он вдруг испугался, что музыка кончится, а он не успел сказать главного. В это время Цыган что-то говорил своим дружкам и показывал на него пальцем.
- Слушай, а давай на "ты", - начал Алексей. - И знаешь, я хочу пригласить тебя... на свидание...
- Так сразу и на свидание? - усмехнулась она.
- А чего резину тянуть? Молодость, она ведь не ждёт - вжик... и её уже нет.
- Я поняла. И ты, конечно, не испугаешься?
- Чего?
- А, ну да... Тогда, улица Цветочная, дом семь. Приходи сегодня в два ночи, я выйду.
- Так поздно?
- Боюсь, что раньше ты до меня не доберёшься, герой. И береги голову, - добавила Тая и выразительно посмотрела на Цыгана...
Он шёл по тёмным, снулым улочкам, озираясь по сторонам и прислушиваясь к каждому шороху, и ему было весело, словно он играл в увлекательную игру. Над посёлком висел горбатый месяц, лаяли собаки, где-то близко раздавались голоса, и он замирал, ожидая, когда они смолкнут и думал, что впервые в жизни идёт на свидание точно вор, хоронясь людей. От этих мыслей ему стало ещё веселей, и он решил, что если Тая его не обманет и выйдет из дома, то он не станет церемониться и сразу её поцелует.
Он искал Цветочную улицу долго, а когда нашёл и увидел Таю (она появилась сразу, точно ждала его), то прежнее его игривое настроение исчезло, и он почувствовал скованность. Странно, но эта девушка, ничего не делая, умела держать дистанцию, которая не допускала никаких фривольностей. А между тем, через несколько минут общения с ней, ему уже казалось, будто он знает её много лет. Скованность Алексея прошла, и он понял, что влюблён. Ему хотелось нравиться девушке, и он вдохновенно читал стихи, шутил, рассказывал анекдоты, пародии, смешные истории из студенческой жизни. А когда проводил домой, то опять не решился её поцеловать. Тая улыбнулась застенчиво, робко и показалась совсем беззащитной.
- До свидания, - сказала она. - Было приятно провести время...
Потом они встречались ещё раз, и ещё раз. И Алексей уже целовал Таю, но чувствовал, что она холодна к нему и терпит только потому, что с ним интересно. И был только один поцелуй в темноте лесополосы, когда Тая (или ему показалось?) задрожала, и прижалась к его груди, словно испуганный ребёнок. Но уже через секунду отпрянула как кошка.
Встречались они до окончания работ студенческого отряда. А потом Алексей уехал. Наверное, эта не была настоящая любовь, а только влюблённость, развивать которую он не захотел.
Тая пришла провожать его к автобусу и удивила тем, что привела Цыгана - тот стоял поодаль и кидал исподлобья злые, ревнивые взгляды. Тая выглядела озабоченной и всё время куда-то торопилась. Она была похожа на колючего, задиристого подростка, который уже всё понимает, но ни за что себя не выдаст. Простилась она сухо, даже грубо.
- Ну, что, студент! Счастливо оставаться! - сказала на прощание. - Может, даст Бог, свидимся. Пока...
Прошло несколько лет, и жизнь Алексея пошла под откос. Он не мог даже вообразить, что такое бывает - когда всё валится, рушится, утекает сквозь пальцы, когда день и ночь превращаются во что-то бесформенное, и теряется ощущение времени. Когда удары сыпятся со всех сторон, и тело утрачивает способность чувствовать боль, а душа черствеет и превращается в камень.
Ему было всё равно. Мимо бежали люди, озабоченные, злые, холодные, словно высеченные изо льда. Каблуки стучали по граниту ступенек, сливаясь в неумолчный гул, а он стоял в переходе с протянутой рукой, и ему было всё равно.
Она прошла рядом, остановилась, вернулась и снова ушла, и снова вернулась. Она долго не могла его узнать, но что-то толкало в грудь, стучало в висках и смятение - внезапное, тревожное и мучительное - охватило её. Не может быть, не может быть...
- Алексей, вы?..
Он не поднимал глаз, боясь, что ослепнет. Откуда она? Из какого мира? И зачем, когда привычно льёт дождь, и дует, пронизывая, ветер, и все, все бегут мимо? Зачем она здесь, когда ему давно уже всё равно?
- Алексей!.. Вы?..
Она взяла его за руку и повела за собой сквозь толпу. Люди бежали мимо, мелькали, сливаясь в сплошную грязную массу, и ему казалось, что он едет в поезде и смотрит в окно, и хочет заснуть, чтобы никогда не проснуться...
Тая жила рядом в съёмной квартире. На кухне было тепло и чисто. Пузатый чайник пыхтел на плите.
Она вдруг опустилась перед ним на колени, заглянула ему в глаза, всё поняла, словно увидела душу насквозь и громко, почти в крик, как тогда, в посёлке, сказала:
- Не смей, Алёша! Не смей! Посмотри вокруг и очнись... Всё это грязь. Она была и будет. Но надо видеть и другое. Иначе нельзя... пойми...
И он заплакал как маленький мальчик - отчаянно, навзрыд. И вместе со слезами уходило оцепенение, и что-то тёплое грело внутри, и становилось ещё больнее и нестерпимее.
Он прожил у неё два дня, а потом ушёл навсегда. Её жалость ему была не нужна. Он не понял её. Тогда он её не понял.
- Возвращайся. Я буду ждать, - сказала Тая.
Но он вычеркнул её. А потом была пропасть...
- Я никому не нужен, - повторял он как заклинание. - Ну и пусть. И мне не нужен никто...
И заклинание успокаивало его, и он уже почти не страдал...
- Вот, вот, оно... оно, - затарахтел старик, рыская глазами из-под кустистых бровей. - В самую точку, молодой человек, в самую точку...
И потом, издав горлом звук, похожий на утиный кряк, старик прочитал:
- Таисия Смирнова, двадцати девяти лет. Образование - высшее, окончила Педагогический университет, факультет иностранных языков. Работает учительницей в школе. Не замужем. Из особых примет - однолюбка. Имеет мать пенсионерку, которая проживает в посёлке...
- Подождите, - перебил его Алексей, - вы сказали - однолюбка. Что это значит?
- Как что?
- Ну, кого она любит, по-вашему?
- Ну вас, разумеется, кого же ещё?!
- У вас очень душно, - сказал Алексей и потянул ворот свитера, на его лбу блестели капли пота.
- Вы говорите - меня? - повторил он и поёжился, точно что-то покалывало его. - Но этого не может быть! Это ошибка! Там совсем другое...
- Молодой человек! Ошибка исключена! В нашем ведомстве учёт ведётся строго и досконально. Нет-нет! Вы даже не говорите мне! - всплеснул руками старик и страшно выпучил глаза. - Ошибка?! Ха!.. Любовь! Поверьте! Она самая! Со всеми её проявлениями и побочными эффектами. А кто предмет пламенной страсти? Так в картотеке чёрным по белому написано - Алексей Петров. Ну, это вы, надеюсь? Тут и метрика имеется. Послушайте, молодой человек, я вот что думаю. Раз такое дело, такие, так сказать, подвижки вырисовываются, то мы не ошибёмся, если остановимся на кандидатуре Джакомо Джироламо Казанова. Я, конечно, всё понимаю, планка, может быть, задрана непомерно, но согласитесь со мной, что маленький кусочек такой авантюрной жизни стоит всех бриллиантов Большой императорской короны Российской империи. И хотя здесь много вымысла, сплетен и откровенной лжи, но...
Алексей не слушал, он вышел из комнаты и медленно побрёл по коридору. У него было такое ощущение, будто его вытащили из глубокой сточной канавы, в которой он пролежал целую вечность, и теперь ему хотелось сорвать с себя грязную одежду. После душного кабинета, ему стало зябко и чтобы согреться, он зашагал быстрее. А вскоре перешёл на бег. Вдогонку ему кричал старик:
- Молодой человек?! Куда же вы?! Мы ведь не закончили!..
А он бежал, ему было страшно и хотелось, чтобы этот бесконечный коридор кончился, и чтобы был день и светило солнце, и пели птицы, и били фонтаны в парках, и дети смеялись и катались на каруселях...
...Он очнулся в подвале. Его мутило, голова болталась на шее как что-то бесполезное, лишнее, а во рту оставался неприятный привкус растаявшей таблетки. Бомжиха обманула - яд не подействовал...
... Он уверенно поднялся по ступенькам, их было ровно пять. Рядом с табличкой фонда - дверь. Раньше ему казалось, что он не сможет её открыть - не хватит сил. Но дверь легко повернулась в петлях. Он вошёл.
Когда заполняли анкету, то спросили, есть ли у него кто-нибудь из близких. Он ответил: " Жена..."