Городской бестиарий. Незнакомка
У ребенка белые прямые волосы и неприятная усмешка. Губы упрямо стиснуты, но усмешка пробивается все равно. В правой руке зажат уродец-медведь из пупырчатой пластмассы. Такие медведи пылятся в магазинах и на складах, чтобы осесть потом в детских садах, городских фотоателье и прочих казенных местах. В здравом уме ни один родитель подобную страховидлу в дом не возьмет. Левая рука ребенка скрывается под белым кругом с лихой надписью «Ателье “Весна”» . Год выведен кривовато, но строго, а надпись наоборот, вся в завитушках и росчерках. Пухленькая, абстрактно-миловидная
человеческая детка,
если не считать поджатых губ и надменного взгляда. Откуда в три года такое презрение к миру? И откуда эта чертова фотография? Сейчас Захария медленно поднимет веки, повертит в тонких пальцах жалкий глянцевый кусочек с обломанными краями и спросит «Кассий, кто это?». Он ответит не без раздражения: «Откуда мне знать?». Кассий ненавидит детские фотографии, как, впрочем, и вообще детей.
Захария красива томной тягучей красотой в стиле рэтро. Она осознала это не так давно, но с тех пор расцветает неуклонно. Матушка наградила ее в простоте душевной идиотским именем, хотела почтить любимого деда, а в результе надолго испортила дочке жизнь. Но куда позже, в тех слоях атмосферы, куда плевки, щипки и шепоток прыщавых одноклассников уже не долетят, имя внезапно развернулось и блеснуло. Гадкий цыпленок стал райской птицей, и прежде ненавистное позорное клеймо постепенно превратилось в шикарнейшую штуку, эксклюзив. Это вам не Светочка и не Танюша. Надо видеть, как она протягивает длинную прохладно-золотистую кисть то ли для пожатия, то ли для поцелуя и неспешно роняет «Меня зовут Захария». Впрочем, кто не испытывал слабости к чужим редким именам, случайно дарованным кому-то от рождения?
Кассий мелко и дробно стучит по клавиатуре. Слова сыплются горохом - гладкий, сухой, проверенный текст, до завтрашнего вечера надо бы закончить статейку и позабыть о ней навеки, глупо тратить на копеечный заказ больше чем сутки, подожди, девочка, не отвлекай меня! Захария думает о своем, небрежно перелистывая чьи-то мемуары. Жизнь в Петербурге, светская хроника былых столетий, чашка горячего куриного бульона, письма на серебряном подносе. Между страниц еще одна старая фотография . Школьный двор, первоклашки с букетами, опрятные новенькие фартучки, черно-белые гладиолусы и хризантемы. В сентябре еще тепло, август кончился только вчера, дети смирно стоят на линейке. Тишина, сипло гудит компьютер. Кассий нервно затягивается сигаретой и продолжает печатать все с той же сумасшедшей скоростью привычного человека. «Это твой класс?» - «Я болел. Мама специально пошла на линейку, сфотографировала всех как есть, приносила потом снимки в больницу. Что ты там читаешь?» Снова щелканье клавиатуры. С такой же скоростью летали пальчики Анны Вячеславовны над полированным «Красным октябрем», когда она для назидания разыгрывала невыученные Зарочкой этюды. «Смотри на мои руки! На руки смотри!» А упрямая Зарочка пользовалась минутной передышкой и украдкой косилась на стену. Там слева от чахлой традесканции три девицы в париках и кринолинах распевали кантаты. Гравюра под пыльным стеклом, больше в кабинете смотреть было не на что. Интересно, как бы управился Кассий с хроматической гаммой си-бемоль мажор вверх-вниз? С такой же скоростью или бы сломался? Впрочем, все равно же печатает неровно, темп не держит. И пусть!
На фотографии робкая девочка в белом переднике, тощенькие косички с бантиками. В руках букетик, губки поджаты. Стоит в первом ряду, возле учительницы в мешковатом костюме, та держит табличку «1 Б». Захария училась в «Г», «бэшников» в их классе было принято презирать и дразнить «бандитами». Cами-то они были «герои», конечно. «Ты из “Б” разве?». Кассий не оборачиваясь раздраженно роняет: «Я был в “А”. Не мешай, пожалуйста! Поставь лучше чайник!» Встает, вынимает фотографию из ее рук, небрежно швыряет на стол, в ужасный бардак из книг, безделушек, пустых чашек и переполненных пепельниц. Кассий терпеть не может, когда его отвлекают.
Ну все, на сегодня хватит, сколько можно уже! Он допечатывает до точки, сохраняется, и как всегда вовремя - в этот момент предательски мигает электричество. Проклятая развалюха, родовое гнездо Кассиев. Подъезд красят уже третий раз, уж лучше бы с проводкой что-то придумали, сгорим ведь однажды к чертовой матери. От копеечной свечки! Самому исправить дело нечего и думать: в хитросплетение полуизгнивших проводов Кассий не сунется ни за что, а нанимать электрика как-то неприятно, да и не на что. Чайник сверкает на плите никелированными боками. Захария курит на кухне, задумчиво лаская длинную сигарету, неспешно стряхивая пепел в крохотную латунную тарелочку. Под полотенцем настаивается свежезаваренный чай. Бойкая девочка, всего-то второй раз в доме, а не постеснялась, даже банку с хорошим чаем отыскала в шкафу. С такими надобно поосторожнее, у девиц порой бывают необъяснимые причуды. Но пока что Захария, сама кротость, помалкивает и улыбается, следя за извивами сигаретного дыма. У нее удлиненные глаза и вкрадчивая кошачья улыбка. Откушав чаю, оба решают пойти погулять, чуть развеяться, а потом Кассий вновь сядет за работу, а Захарию ждут дома.
«А как мама называла тебя в детстве?» - вопрос совершенно естественный. Кассий лениво барабанит пальцами по краешку блюдца. Мама звала его в детстве Яном. Потому что он, честно говоря, по документам не Кассий, а Касьян. Иногда, в минуты особенной нежности, Янушкой или Яником. Папа звал меня редко и только по делу, равно неприятному для обоих. Чаще всего ко мне обращались «Ваше Высочество», «пошел вон, мерзавец!» или «заткнись, негодяй!». Тут оба весело хохочут. Захария, для домашних «Зарочка» или «Сахарочек», никому и никогда не расскажет, что в школе ее звали Харя. В старших классах - Харя Кришна. Никому и никогда, особенно Кассию, такому гордому и безжалостному. Даже странно, что он так разоткровенничался с ней, незнакомым, вообще-то, человеком. Она бы так не смогла. Отчего-то Захария очень боится Кассия, но не может себе в этом признаться. Ей кажется, что рядом с этим человеком она как на краю бездонного омута. Но что за дивные лилии отражаются в черной воде! Каким он был в детстве? Наверняка дразнили за невысокий рост, хрупкость и болезненность, а больше всего за изысканную речь, прекрасную осанку, царственные повадки. Принцы крови в средней школе редко становятся всеобщими баловнями, впрочем, Кассий-Кассиан бы мог. Он отбрасывает черные пряди со лба, поплотнее завязывает шелковый шейный платок и церемонно приглашает гостью прогуляться в парке.
Захария забыла в кухне свои сигареты, и они заходят в киоск, заодно Кассий, брезгливо улыбаясь, покупает себе банку энергетика. Да, жутко вредно для сердца, моя вина, моя великая вина, но еще целую ночь работать. В киоске его знают, здороваются, с некоторым интересом оглядывают точеную фигурку Захарии. В парке им навстречу идет мама с девочкой. У ребенка белые прямые волосы и неприятная усмешка. Впрочем, Захария не замечает, какими глазами смотрит на малышку ее элегантный спутник. Она видит только трогательную кроху в розовом костюмчике, малышка сосредоточенно тискает в кулачке сорванный с газона одуванчик.
Улицу украшает рекламный плакат. Чудесная семья - папа, мама, двое детишек - с религиозным восторгом в одинаковых неестественно-синих глазах вкушают полезный и дешевый яблочный сок. Кассий небрежно замечает, что детей могли бы подобрать и пожизнерадостнее, особенно мальчика. Захария чуть удивлена - на плакате нет мальчиков. Кассий так же небрежно отмахивается, мол в определенной позиции разница невелика. Пошути так кто-нибудь из ее одноклассников, Захария бы только презрительно пожала плечами. Но Кассий - другое дело. Он легко шагает по узкой тенистой улочке, откинув черные как смоль волосы, светлое летнее пальто под цвет шейного платка развевается за его спиной, как плащ крестоносца.
Они расстались у перекрестка, по взаимному уговору, на полпути до метро. «Ничего страшного, сейчас светло, дорогу я помню. Возвращайся, пожалуйста, тебе еще работать» - «Рад был повидаться, надеюсь, до скорой встречи!». Взгляд Кассия чуть ироничен и подчеркнуто равнодушен. Сейчас он помашет ей рукой и пойдет в свою одинокую квартиру, сухо щелкнет замок, отделяя его от всего мира, от лета, от Захарии...
Интересно бы посмотреть на его родителей. А тот ребенок на фотографии... В книге Захария нашла еще несколько старых снимков, на одном невысокая женщина стояла, приобняв за узкие загорелые плечи девочку в шортиках. Мама и дочка, несомнено. Обе хохотали, дело было у моря, очевидно, в Крыму, платье женщины билось на ветру. Та же девочка на пляже, стоит рядом со смирным осликом, властно положив руку на серую мохнатую спину. Голова девочки царственно вздернута, губы плотно сжаты, белые волосы откинуты назад. Единственные фотографии в доме. Может, это его сестра? Интересно, где она сейчас, и где их родители? Почему он живет совсем один? Странно, она знает его так недолго, а о нем и вовсе почти ничего, и уже с восторгом принимает все его чудачества, все странности и, пожалуй, даже чуть-чуть влюблена? Ну это уж глупости! Хотя... В нем какая-то загадка. Как там было у Шекспира? «Что за мужчина - восковой красавчик!». Нет, это про Тибальда, Тибальд был... неприятен и глуп.
По дороге домой Кассий нашаривает в кармане пальто зажигалку, нервно закуривает. Чертовы фотографии. И чертова кукла, которая их выволокла на свет Божий! Слава Богу, что она еще так глупа. Неужто перетряхивать теперь всю библиотеку, отыскивая нежданные бомбы-бонбоньерки, ядовитые приветы из прошлого? Маленькая незнакомая девочка, белые волосики, «кто это, Кассий, твоя сестренка?!» Да, сестренка. Ее зовут Яна, в минуты особой материнской нежности - Янушка или Яник. Здравствуй, дорогая сестрица! Опять ты отражаешься в любой луже, из каждой немытой витрины, в каждом встречном младенце приветствуешь меня с миром и любовью! В глазах продавщиц, которые знают меня с детства, в шепотке неистребимых старух у подъезда - тоже она, прекрасная незнакомка, тщательно похороненная, но постоянно вылезающая на свет, как сырость, как змея, как кровавое пятно на ковре. Двадцать шесть лет, всю жизнь себе дуреха поломала, должно двинутая и гормоны какие-то пьет, мало в детстве пороли. Надо было уезжать отсюда сразу же, сжигать всю рухлядь к чертовой матери, валить туда, где вообще ни один человек не знает ни тебя, ни твоего языка, ни твоего долбаного рода-числа-падежа. В другую страну? Захария, не в меру любопытная, как все юные девы, (о! тебе ли не знать!), если девочка придет еще и еще раз - а ведь придет! - однажды она все ж таки задаст самый простой в мире вопрос. И как на него отвечать? Да, это моя сестра, но она умерла? Нет, наверное, это дочка какой-нибудь маминой сослуживицы, оставь меня в покое? Знакомься, милая, это я?
У Кассия нет ни братьев, ни сестер. Его мать родила лишь одного ребенка.
человеческая детка,
если не считать поджатых губ и надменного взгляда. Откуда в три года такое презрение к миру? И откуда эта чертова фотография? Сейчас Захария медленно поднимет веки, повертит в тонких пальцах жалкий глянцевый кусочек с обломанными краями и спросит «Кассий, кто это?». Он ответит не без раздражения: «Откуда мне знать?». Кассий ненавидит детские фотографии, как, впрочем, и вообще детей.
Захария красива томной тягучей красотой в стиле рэтро. Она осознала это не так давно, но с тех пор расцветает неуклонно. Матушка наградила ее в простоте душевной идиотским именем, хотела почтить любимого деда, а в результе надолго испортила дочке жизнь. Но куда позже, в тех слоях атмосферы, куда плевки, щипки и шепоток прыщавых одноклассников уже не долетят, имя внезапно развернулось и блеснуло. Гадкий цыпленок стал райской птицей, и прежде ненавистное позорное клеймо постепенно превратилось в шикарнейшую штуку, эксклюзив. Это вам не Светочка и не Танюша. Надо видеть, как она протягивает длинную прохладно-золотистую кисть то ли для пожатия, то ли для поцелуя и неспешно роняет «Меня зовут Захария». Впрочем, кто не испытывал слабости к чужим редким именам, случайно дарованным кому-то от рождения?
Кассий мелко и дробно стучит по клавиатуре. Слова сыплются горохом - гладкий, сухой, проверенный текст, до завтрашнего вечера надо бы закончить статейку и позабыть о ней навеки, глупо тратить на копеечный заказ больше чем сутки, подожди, девочка, не отвлекай меня! Захария думает о своем, небрежно перелистывая чьи-то мемуары. Жизнь в Петербурге, светская хроника былых столетий, чашка горячего куриного бульона, письма на серебряном подносе. Между страниц еще одна старая фотография . Школьный двор, первоклашки с букетами, опрятные новенькие фартучки, черно-белые гладиолусы и хризантемы. В сентябре еще тепло, август кончился только вчера, дети смирно стоят на линейке. Тишина, сипло гудит компьютер. Кассий нервно затягивается сигаретой и продолжает печатать все с той же сумасшедшей скоростью привычного человека. «Это твой класс?» - «Я болел. Мама специально пошла на линейку, сфотографировала всех как есть, приносила потом снимки в больницу. Что ты там читаешь?» Снова щелканье клавиатуры. С такой же скоростью летали пальчики Анны Вячеславовны над полированным «Красным октябрем», когда она для назидания разыгрывала невыученные Зарочкой этюды. «Смотри на мои руки! На руки смотри!» А упрямая Зарочка пользовалась минутной передышкой и украдкой косилась на стену. Там слева от чахлой традесканции три девицы в париках и кринолинах распевали кантаты. Гравюра под пыльным стеклом, больше в кабинете смотреть было не на что. Интересно, как бы управился Кассий с хроматической гаммой си-бемоль мажор вверх-вниз? С такой же скоростью или бы сломался? Впрочем, все равно же печатает неровно, темп не держит. И пусть!
На фотографии робкая девочка в белом переднике, тощенькие косички с бантиками. В руках букетик, губки поджаты. Стоит в первом ряду, возле учительницы в мешковатом костюме, та держит табличку «1 Б». Захария училась в «Г», «бэшников» в их классе было принято презирать и дразнить «бандитами». Cами-то они были «герои», конечно. «Ты из “Б” разве?». Кассий не оборачиваясь раздраженно роняет: «Я был в “А”. Не мешай, пожалуйста! Поставь лучше чайник!» Встает, вынимает фотографию из ее рук, небрежно швыряет на стол, в ужасный бардак из книг, безделушек, пустых чашек и переполненных пепельниц. Кассий терпеть не может, когда его отвлекают.
Ну все, на сегодня хватит, сколько можно уже! Он допечатывает до точки, сохраняется, и как всегда вовремя - в этот момент предательски мигает электричество. Проклятая развалюха, родовое гнездо Кассиев. Подъезд красят уже третий раз, уж лучше бы с проводкой что-то придумали, сгорим ведь однажды к чертовой матери. От копеечной свечки! Самому исправить дело нечего и думать: в хитросплетение полуизгнивших проводов Кассий не сунется ни за что, а нанимать электрика как-то неприятно, да и не на что. Чайник сверкает на плите никелированными боками. Захария курит на кухне, задумчиво лаская длинную сигарету, неспешно стряхивая пепел в крохотную латунную тарелочку. Под полотенцем настаивается свежезаваренный чай. Бойкая девочка, всего-то второй раз в доме, а не постеснялась, даже банку с хорошим чаем отыскала в шкафу. С такими надобно поосторожнее, у девиц порой бывают необъяснимые причуды. Но пока что Захария, сама кротость, помалкивает и улыбается, следя за извивами сигаретного дыма. У нее удлиненные глаза и вкрадчивая кошачья улыбка. Откушав чаю, оба решают пойти погулять, чуть развеяться, а потом Кассий вновь сядет за работу, а Захарию ждут дома.
«А как мама называла тебя в детстве?» - вопрос совершенно естественный. Кассий лениво барабанит пальцами по краешку блюдца. Мама звала его в детстве Яном. Потому что он, честно говоря, по документам не Кассий, а Касьян. Иногда, в минуты особенной нежности, Янушкой или Яником. Папа звал меня редко и только по делу, равно неприятному для обоих. Чаще всего ко мне обращались «Ваше Высочество», «пошел вон, мерзавец!» или «заткнись, негодяй!». Тут оба весело хохочут. Захария, для домашних «Зарочка» или «Сахарочек», никому и никогда не расскажет, что в школе ее звали Харя. В старших классах - Харя Кришна. Никому и никогда, особенно Кассию, такому гордому и безжалостному. Даже странно, что он так разоткровенничался с ней, незнакомым, вообще-то, человеком. Она бы так не смогла. Отчего-то Захария очень боится Кассия, но не может себе в этом признаться. Ей кажется, что рядом с этим человеком она как на краю бездонного омута. Но что за дивные лилии отражаются в черной воде! Каким он был в детстве? Наверняка дразнили за невысокий рост, хрупкость и болезненность, а больше всего за изысканную речь, прекрасную осанку, царственные повадки. Принцы крови в средней школе редко становятся всеобщими баловнями, впрочем, Кассий-Кассиан бы мог. Он отбрасывает черные пряди со лба, поплотнее завязывает шелковый шейный платок и церемонно приглашает гостью прогуляться в парке.
Захария забыла в кухне свои сигареты, и они заходят в киоск, заодно Кассий, брезгливо улыбаясь, покупает себе банку энергетика. Да, жутко вредно для сердца, моя вина, моя великая вина, но еще целую ночь работать. В киоске его знают, здороваются, с некоторым интересом оглядывают точеную фигурку Захарии. В парке им навстречу идет мама с девочкой. У ребенка белые прямые волосы и неприятная усмешка. Впрочем, Захария не замечает, какими глазами смотрит на малышку ее элегантный спутник. Она видит только трогательную кроху в розовом костюмчике, малышка сосредоточенно тискает в кулачке сорванный с газона одуванчик.
Улицу украшает рекламный плакат. Чудесная семья - папа, мама, двое детишек - с религиозным восторгом в одинаковых неестественно-синих глазах вкушают полезный и дешевый яблочный сок. Кассий небрежно замечает, что детей могли бы подобрать и пожизнерадостнее, особенно мальчика. Захария чуть удивлена - на плакате нет мальчиков. Кассий так же небрежно отмахивается, мол в определенной позиции разница невелика. Пошути так кто-нибудь из ее одноклассников, Захария бы только презрительно пожала плечами. Но Кассий - другое дело. Он легко шагает по узкой тенистой улочке, откинув черные как смоль волосы, светлое летнее пальто под цвет шейного платка развевается за его спиной, как плащ крестоносца.
Они расстались у перекрестка, по взаимному уговору, на полпути до метро. «Ничего страшного, сейчас светло, дорогу я помню. Возвращайся, пожалуйста, тебе еще работать» - «Рад был повидаться, надеюсь, до скорой встречи!». Взгляд Кассия чуть ироничен и подчеркнуто равнодушен. Сейчас он помашет ей рукой и пойдет в свою одинокую квартиру, сухо щелкнет замок, отделяя его от всего мира, от лета, от Захарии...
Интересно бы посмотреть на его родителей. А тот ребенок на фотографии... В книге Захария нашла еще несколько старых снимков, на одном невысокая женщина стояла, приобняв за узкие загорелые плечи девочку в шортиках. Мама и дочка, несомнено. Обе хохотали, дело было у моря, очевидно, в Крыму, платье женщины билось на ветру. Та же девочка на пляже, стоит рядом со смирным осликом, властно положив руку на серую мохнатую спину. Голова девочки царственно вздернута, губы плотно сжаты, белые волосы откинуты назад. Единственные фотографии в доме. Может, это его сестра? Интересно, где она сейчас, и где их родители? Почему он живет совсем один? Странно, она знает его так недолго, а о нем и вовсе почти ничего, и уже с восторгом принимает все его чудачества, все странности и, пожалуй, даже чуть-чуть влюблена? Ну это уж глупости! Хотя... В нем какая-то загадка. Как там было у Шекспира? «Что за мужчина - восковой красавчик!». Нет, это про Тибальда, Тибальд был... неприятен и глуп.
По дороге домой Кассий нашаривает в кармане пальто зажигалку, нервно закуривает. Чертовы фотографии. И чертова кукла, которая их выволокла на свет Божий! Слава Богу, что она еще так глупа. Неужто перетряхивать теперь всю библиотеку, отыскивая нежданные бомбы-бонбоньерки, ядовитые приветы из прошлого? Маленькая незнакомая девочка, белые волосики, «кто это, Кассий, твоя сестренка?!» Да, сестренка. Ее зовут Яна, в минуты особой материнской нежности - Янушка или Яник. Здравствуй, дорогая сестрица! Опять ты отражаешься в любой луже, из каждой немытой витрины, в каждом встречном младенце приветствуешь меня с миром и любовью! В глазах продавщиц, которые знают меня с детства, в шепотке неистребимых старух у подъезда - тоже она, прекрасная незнакомка, тщательно похороненная, но постоянно вылезающая на свет, как сырость, как змея, как кровавое пятно на ковре. Двадцать шесть лет, всю жизнь себе дуреха поломала, должно двинутая и гормоны какие-то пьет, мало в детстве пороли. Надо было уезжать отсюда сразу же, сжигать всю рухлядь к чертовой матери, валить туда, где вообще ни один человек не знает ни тебя, ни твоего языка, ни твоего долбаного рода-числа-падежа. В другую страну? Захария, не в меру любопытная, как все юные девы, (о! тебе ли не знать!), если девочка придет еще и еще раз - а ведь придет! - однажды она все ж таки задаст самый простой в мире вопрос. И как на него отвечать? Да, это моя сестра, но она умерла? Нет, наверное, это дочка какой-нибудь маминой сослуживицы, оставь меня в покое? Знакомься, милая, это я?
У Кассия нет ни братьев, ни сестер. Его мать родила лишь одного ребенка.