Исповедь 21: О сыроядении
Вот вы думаете, каково это - быть сыром? Да, не сливками, не молоком каким-нибудь прокисшим, а нормальным, твёрдым сыром? Сидеть в клюве у глупой вороны и пялиться на голодную лису? Ну, и ещё на юнца с тетрадкой на заднем плане. Он в кустах прятался, листки из тетрадки всё выдёргивал. Не знаю, зачем. Трудно мне понять людей с высоты вороньего клюва. А того и не знали ни лиса, ни ворона, ни, тем более, юнец, какие приключения со мной до этого приключились. И пусть графоманы тут не каркают. Приключения именно приключаются. Кому, как не мне, знать!
Так вот, захотели дед да баба колобка сделать творожного, да муки у них в избе не оказалось. Думали-думали, чесали-чесали репку, так и не вычесали. Махнули тогда рукой на запад, махнули на восток, и решили сыр сделать. Ну, и скатали из творога меня. Вот так я и появился.
Лежу, значит, на тарелочке с голубой каёмочкой в марлю укутанный, подсыхаю. Дед да баба ходят кругами, слюни роняют, как та лиса, которая потом. Ходят-ходят, роняют-роняют - чуть, гляжу, отвернулись, я прыг на лавку, прыг на подоконник и дёру.
Качусь по лесу. Кругом красота. Деревья шумят, птички поют. Ну, я на них в своё время насмотрелся, когда ещё травой-муравой был, до коровы, которая потом. Корова - она ведь красоту не понимает. Съела меня, даже не заметила, всю гармонию мою порушила. Ну, это уже после Васнецова-то съела. Я ещё, может, о нём вспомню, если не забуду. Если вспомню.
Ну, сталобть, качусь я, качусь. Навстречу заяц. Глаза хитрые, голодные. Даже не знаю, как это у него получилось - и хитрые, и голодные, и в разную сторону. А зайцы - они такие. Умом нам зайцев не понять, нам в зайцев можно только верить. Я, кстати, тут же о солипсизме подумал, как только косого увидел. Ну, я же со сливками общества общался, до коровы-то. Художник Васнецов, помнится, чуть не наступив на меня, картину свою рисовал про серого волка. Хотя волка он с той коровы рисовал, которая потом и которая гармонию. Даже и не знаю, как это художники умудряются рубить всю правду жизни без самой правды-то. Вот и волк получился как живой, даже интеллектуальный какой-то. И ведь сообразил людей к себе на спину заманить, добычу-то. Даже и не подумаешь, что такие умные волки бывают.
Так вот, Васнецов этот любил про солипсизм рассуждать. Даже говорил, что может мир исправить одной своей кистью. Взмахнёт правой кистью, вонзит в себя напиток огненный, взмахнёт левой, вонзит снова, и мир уже изменился, как по волшебству. Только что был обычный день, каких сотни, а тут сразу краски, сразу радость. На небе радуга, в голове северное сияние.
Но вернёмся к зайцу. Я вот и подумал, косо на косого глядючи, что одним своим желанием могу поменять этот мир с зайцем на мир без зайца. Странно, но получилось. Может, солипсизм, а может, что другое. Но исчез заяц, даже воспоминания не осталось. Долго я стоял, чеша репку, пытаясь припомнить, что же такое было со мной, но так ничего и не вычесал.
Дальше качусь. Навстречу волк. И какой-то очень похожий на того с картины, который Васнецовым с коровы срисованный. И даже проблески интеллекта в глазах.
- Стой, - говорит. - И не думай!
- О чём не думать? - интересуюсь.
- О солипсизме. Был тут один, колобком назывался. Так вот, я первей оказался. Только он собрался представить, как я сам представил его у себя в желудке. Ох, и заурчал он там, сердешный.
- А вы - бессердешный! - представил я.
- Что? - спросил он и рухнул замертво.
А что делать, когда вокруг только волки да зайцы, и каждый тебя норовит съесть? С волками пить, тобою и закусят. Вот и приходится хитрить.
Качусь я опять, качусь. Навстречу лиса. Совсем как та, которая потом. Да, наверное, она же и была. Я в своих реминисценциях путаюсь иногда.
- Стой, - говорит. - И не думай и не пытайся!
- О чём это? - спрашиваю.
Не успела она ответить. Сплелись наши солиптические концепты в один. Все три, потому как и юнец в кустах с тетрадкой тоже о чём-то думал, не иначе ворон ловил. И вот сидит на суку ворона, невесть кем из небытия материализованная, держит меня в клюве. Внизу лиса с голодными и хитрыми, похлеще, чем у того зайца, но ещё и удивлёнными, нараспашку. И юнец с тетрадкой в кустах тоже с варежкой нараспашку. В унисон с тетрадкой. Страницу не скажу, потому как непронумерованные. А то любят некоторые точные ссылки.
- Идиоты! - кричу. - Нет, чтобы по отдельности думать, всё торопятся вперёд батьки в бутылку.
Больше всех ворона удивилась, но сначала бессловесно. Глаза чёрные на меня скосила, а потом как гаркнет во всё воронье горло что-то из Эдгара По. Ссылку опять не дам, не помню.
А юнец шлёпнул себя по лбу и побежал с голым задом по кустам, стихи на ходу сочиняя. Вот так для меня всё в этой реинкарнации и закончилось. Потом я опять травкой-муравкой стал. Потом ещё что-то и ещё что-то. Теперь, вот, писателем заделался. Буду книгу писать о вкусной и полезной пище. Чтобы в следующий раз дед с бабкой что-нибудь пооригинальней придумали.
© delkin
Так вот, захотели дед да баба колобка сделать творожного, да муки у них в избе не оказалось. Думали-думали, чесали-чесали репку, так и не вычесали. Махнули тогда рукой на запад, махнули на восток, и решили сыр сделать. Ну, и скатали из творога меня. Вот так я и появился.
Лежу, значит, на тарелочке с голубой каёмочкой в марлю укутанный, подсыхаю. Дед да баба ходят кругами, слюни роняют, как та лиса, которая потом. Ходят-ходят, роняют-роняют - чуть, гляжу, отвернулись, я прыг на лавку, прыг на подоконник и дёру.
Качусь по лесу. Кругом красота. Деревья шумят, птички поют. Ну, я на них в своё время насмотрелся, когда ещё травой-муравой был, до коровы, которая потом. Корова - она ведь красоту не понимает. Съела меня, даже не заметила, всю гармонию мою порушила. Ну, это уже после Васнецова-то съела. Я ещё, может, о нём вспомню, если не забуду. Если вспомню.
Ну, сталобть, качусь я, качусь. Навстречу заяц. Глаза хитрые, голодные. Даже не знаю, как это у него получилось - и хитрые, и голодные, и в разную сторону. А зайцы - они такие. Умом нам зайцев не понять, нам в зайцев можно только верить. Я, кстати, тут же о солипсизме подумал, как только косого увидел. Ну, я же со сливками общества общался, до коровы-то. Художник Васнецов, помнится, чуть не наступив на меня, картину свою рисовал про серого волка. Хотя волка он с той коровы рисовал, которая потом и которая гармонию. Даже и не знаю, как это художники умудряются рубить всю правду жизни без самой правды-то. Вот и волк получился как живой, даже интеллектуальный какой-то. И ведь сообразил людей к себе на спину заманить, добычу-то. Даже и не подумаешь, что такие умные волки бывают.
Так вот, Васнецов этот любил про солипсизм рассуждать. Даже говорил, что может мир исправить одной своей кистью. Взмахнёт правой кистью, вонзит в себя напиток огненный, взмахнёт левой, вонзит снова, и мир уже изменился, как по волшебству. Только что был обычный день, каких сотни, а тут сразу краски, сразу радость. На небе радуга, в голове северное сияние.
Но вернёмся к зайцу. Я вот и подумал, косо на косого глядючи, что одним своим желанием могу поменять этот мир с зайцем на мир без зайца. Странно, но получилось. Может, солипсизм, а может, что другое. Но исчез заяц, даже воспоминания не осталось. Долго я стоял, чеша репку, пытаясь припомнить, что же такое было со мной, но так ничего и не вычесал.
Дальше качусь. Навстречу волк. И какой-то очень похожий на того с картины, который Васнецовым с коровы срисованный. И даже проблески интеллекта в глазах.
- Стой, - говорит. - И не думай!
- О чём не думать? - интересуюсь.
- О солипсизме. Был тут один, колобком назывался. Так вот, я первей оказался. Только он собрался представить, как я сам представил его у себя в желудке. Ох, и заурчал он там, сердешный.
- А вы - бессердешный! - представил я.
- Что? - спросил он и рухнул замертво.
А что делать, когда вокруг только волки да зайцы, и каждый тебя норовит съесть? С волками пить, тобою и закусят. Вот и приходится хитрить.
Качусь я опять, качусь. Навстречу лиса. Совсем как та, которая потом. Да, наверное, она же и была. Я в своих реминисценциях путаюсь иногда.
- Стой, - говорит. - И не думай и не пытайся!
- О чём это? - спрашиваю.
Не успела она ответить. Сплелись наши солиптические концепты в один. Все три, потому как и юнец в кустах с тетрадкой тоже о чём-то думал, не иначе ворон ловил. И вот сидит на суку ворона, невесть кем из небытия материализованная, держит меня в клюве. Внизу лиса с голодными и хитрыми, похлеще, чем у того зайца, но ещё и удивлёнными, нараспашку. И юнец с тетрадкой в кустах тоже с варежкой нараспашку. В унисон с тетрадкой. Страницу не скажу, потому как непронумерованные. А то любят некоторые точные ссылки.
- Идиоты! - кричу. - Нет, чтобы по отдельности думать, всё торопятся вперёд батьки в бутылку.
Больше всех ворона удивилась, но сначала бессловесно. Глаза чёрные на меня скосила, а потом как гаркнет во всё воронье горло что-то из Эдгара По. Ссылку опять не дам, не помню.
А юнец шлёпнул себя по лбу и побежал с голым задом по кустам, стихи на ходу сочиняя. Вот так для меня всё в этой реинкарнации и закончилось. Потом я опять травкой-муравкой стал. Потом ещё что-то и ещё что-то. Теперь, вот, писателем заделался. Буду книгу писать о вкусной и полезной пище. Чтобы в следующий раз дед с бабкой что-нибудь пооригинальней придумали.
© delkin