Конкурсный текст №2
Фёрби - _mak_
Фёрби - электронная игрушка, а точнее робот, фирмы Tiger Electronics. Игрушка была гвоздем сезона в 1998 г. Только что купленный Фёрби говорит только на своём языке, но, по мере своего «обучения», запрограммирован переходить всё больше и больше на английский (или язык владельца). «Обученный» Фёрби становится всё более автономным и начинает повторять наиболее часто произносимые в его окружении слова. Эта видимость интеллекта привела к тому, что большинство мировых разведок запретили приносить Фёрби в свои офисы.
(Википедия)
Шаги в коридоре, скоро появится она. Она приходит поиграть со мной несколько раз в день. Она кормит меня, поит из бутылочки, моет, меняет одежду, укладывает спать. Она разговаривает со мной на своём языке, и я уже почти понимаю, что она говорит. Я отвечаю ей на своём. Иногда. Зачем? Мне кажется, ей это приятно. Она тогда улыбается, танцует по комнате, убирая мою кровать, перекладывая одежду в моем шкафу. Иногда она даже остаётся дольше чем обычно, пытается заставить меня двигаться, но я не могу. Теперь уже не могу.
Я не всегда был таким. Я помню как я бегал по бирюзовой острой траве. Помню приторный запах цветов, блестящее в полутьме озеро. Нас было четверо, мы были очень дружны в детстве. Мне, как старшему, всегда поручали следить за сестрёнками, и я не возражал. Они были такие нежные, пушистые...
Мне еще не было десяти, когда мы открыли инопланетную цивилизацию. Сначала это вызвало эйфорию в ожидании новых открытий, подаренных «братьями по разуму», но вскоре на смену радости пришли осторожные опасения, а потом и страх. У них уже были космические корабли, на которых они передвигались между планетами своей системы. Миролюбивы ли они? Теперь, когда они знают о нас, не прилетят ли они на своих кораблях, чтобы подключиться к нашим поколениями собранным энергетическим озерам?
Я изучал их мир и всё отчетливее понимал, что их молчание временно, коварно, что рано или поздно они придут и нападут на нас. Я начал тренироваться, заучивая названия незнакомых планет, подолгу сидя в неподвижности, чтобы привыкнуть к перелёту. Когда объявили призыв, я подал заявление в числе первых. Я сделал бы что угодно, чтобы сестрёнкам никогда ничего не грозило. Мать плакала, уговаривала одуматься, но я был упрям. Я не знал, что меня ждёт. Если бы я знал, что они сделают с моим телом... с моей душой... Я бы возможно никогда на это не пошёл.
Видно, что ей уже надоело тут. Она закончила обычные игры и стоит у двери, раздумывает не уйти ли ей к другим игрушкам. Мне хотелось бы, чтобы она посидела еще, рассказала, как она хотела быть доктором, долго училась и готовилась, но не смогла поступить с первого раза. Она думала, что у неё еще будет второй шанс, но ей надо было кормить семью, заботы закружили её и не дали продолжать подготовку. И теперь она здесь, с нами. Я очень люблю когда она рассказывает эту историю. Я уже понимаю в ней все слова, кроме концовки. Такая видно судьба, завершает обычно она свой рассказ, судьба играет нами как хочет. Кто такая судьба я еще не знаю. Но я понимаю, что она хочет сказать. Я тоже планировал маленьких пушистых детей, занятия астрономией. А когда пришла война, я думал, что она займет всего несколько дней, и что мы вернемся с победой, и нас будут встречать благодарные старейшины, и сестрёнки повиснут у меня на шее... Она замолкает, бездумно теребит подол белого платья. Почему она всегда ходит в одинаковом платье? И в этой шапочке, из-под которой почти не видно её светлых коротких волос. Наверно у них такая мода в этом году.
Сколько лет я провёл здесь? Я уже потерял счёт. Да и как это понять? Капельки дождя текут извивающимися струйками по оконной решётке. Из моего положения сегодня видно только серое пластмассовое небо. Наверное сейчас осень. Впрочем, что я знаю про их осень?
Я прилетел с первым кораблём. Перелёт не был трудным, нас усыпили на все время полёта. Трудным было пробуждение в новом теле. Неподвижном, кроме клюва и глаз. Теле-передатчике. Теле-игрушке. Нашим заданием было стать игрушкой, проникнуть к ним в дома, и слушать, что они говорят, как думают, передавать обратно малейшие детали, по которым наши старейшины смогут выстроить победную стратегию.
Она что-то подмешивает мне в еду. Через некоторое время после её ухода мысли мои начинают путаться, странные образы появляются и исчезают, пока я не забываюсь тяжелым, липким сном. Ее зовут Аманда, вспоминаю я. Белое платье, светлый упрямый ёжик под шапочкой, тонкие пальцы. Мне снится, что я надеваю ей на палец маленькое серебряное колечко, и оно ей велико. Колечко с крошечными шариками вокруг центра, похоже на солнечную систему. Риччи, ты совсем спятил со своей астрономией, смеётся она. Во сне я слышу её смех, чувствую на губах пушок на шее под волосами...
Я просыпаюсь под тихий разговор. Она, в своём обычном платье, и другой человек, которого я никогда раньше не видел. Может это ее отец? Они озабоченно разговаривают, не глядя на меня. Я различаю в разговоре «Фёрби» - моё название на их языке. Смысл их фраз ускользает от меня. Как они там дома все это расшифровывают? К счастью, мне не надо ничего понимать, моё тело устроено как передатчик, независимо от меня. Принимают ли еще дома эти сигналы? Или они давно уже поняли, что технологический уровень этой цивилизации настолько ничтожен, что они не могут даже вырваться из своей собственной солнечной системы, не то что долететь до нас? И если поняли, то почему мы всё ещё здесь? Почему я всё ещё здесь? Может быть мой передатчик сломался, и они забрали всех кроме меня? А может они пытались забрать и меня, но как им сюда проникнуть? В эту комнату, с решёткой на окне, с дверью на нескольких замках? Или они никогда и не планировали меня забрать. Слишком много расходов, топлива. Они планировали заслать нас сюда, собрать информацию, и оставить доживать свой недолгий срок. Я никому не нужен. Я - использованная игрушка...
Ричард, Ричард! Они трясут меня за плечо, как будто я могу что-то сделать. Вчера он говорил со мной, говорит она. Да, вчера он выглядел лучше, отвечает тот, другой. Откуда он знает, как я выглядел вчера? Я никогда его не видел. Впрочем, вчера и позавчера и до того я выглядел точно также. Глаза, уши, клюв. Увеличь дозу, Аманда, он должен заговорить. Мужчина уходит, а она начинает свою обычную игру. Переводит меня с места на место, переодевает, кормит. Дозу чего? Что если я откажусь есть? Может быть тогда все кончится быстрее. Я не могу больше это выносить. Этот паралич, эту комнату, эти мысли о доме, дневные ритуалы, заплатку чужого неба. Я хочу кончиться. Она сердится. Не упрямься, ты должен это съесть. Иначе тебе будет плохо. Плохо? Что она знает про плохо? Что я знал про плохо, когда подписывался на это? И все же это был я, это я обещал им выполнить свой долг. И кто знает, может быть я здесь, потому что я им ещё нужен? Может быть они всё ещё наблюдают за этой планетой? Может быть если я кончусь, то им придется послать сюда другого, оторвать его от травы, от озера, от матери, от чувств в теле... Зачем? Мне уже нечего терять. Я должен есть. Ну вот и хорошо, улыбается она, ты увидишь, тебе будет лучше.
Сегодня она почему-то долго не уходит. Она сидит и разговаривает со мной, рассказывает мне о своей семье, о детях. Они ходят в школу и каждый день должны делать домашнее задание, но предпочитают гоняться по улице и часто за это получают плохие оценки. У неё есть дети? Почему она не приводит их поиграть со мной? Она смеётся, детям сюда нельзя... Почему нельзя, спрашиваю я. Она не отвечает. Расскажи лучше про свою семью, просит она. Семья, сестрёнки... Почему я ей это рассказываю? Она подмешала чего-то в еду, и я уже не могу остановиться. Она очень внимательно слушает, записывает. Что она там пишет? Что это за новая игра? Я замолкаю невероятным усилием воли. Она, улыбается, поправляет мой плед. Все будет хорошо, говорит она и уходит.
Мысли путаются в моей голове. Почему я здесь, почему дверь укреплена, а стены обшиты материей? Это не комната, это тюрьма. Это их разведка. Мы все это время изучали их, а они изучают нас. Она не зря спрашивает про дом, про семью. Она хочет знать откуда я прилетел. Хорошо, что я ничего не знаю. Меня усыпили на все время пути, а проснулся я уже здесь, в этом теле, в доме у девочки. У совсем другой девочки, много лет назад. Она играла со мной, потом подарила меня подруге, та - другой. Потом я был в коллекции таких как я, мы все жили вместе и могли разговаривать по ночам, когда никто не слышит. Потом меня перевели сюда. С тех пор я принадлежу ей, Аманде.
Может быть мне только кажется, что прошли годы. Мне надо спросить её. А впрочем какая разница? Что это меняет в моей жизни? Что это меняет в её жизни? Завтра я проснусь, буду ждать её прихода, изучать краешек облака, думать о доме... Она тоже завтра проснется, соберет детей в школу, оденет своё белое платье, придет сюда, будет кормить меня, что-то говорить, что-то спрашивать...
Я просыпаюсь от яркого красного луча, шарящего по комнате из окна. Луч подползает к моим ногам, поднимается к лицу, ослепляет меня, заставляет закрыть глаза. Агент 144, ваша миссия подошла к концу. Едва заметный островной акцент выдает провинциала. Мгновенное головокружение, легкая тошнота. Теплота расходится по всему телу. Моему телу. Я открываю глаза, надо мной полузабытый сиреневый сводчатый потолок, большие круглые окна, сквозь бирюзовые листья пробиваются веселые оранжевые лучики солнца. Мне широко улыбается всклокоченный доктор. С возвращением, агент!