Конкурсный текст №2

[rualev]

Серебряная осень - egoiste

Говорят, что о предстоящем дне можно гадать по форме облака, которое первое отразило лучи восходящего солнца.

Жак помнил, как его бабушка, страдая от бессонницы, выходила ранним утром, еще затемно, на крышу их жилого блока, что бы покурить и полюбоваться рассветом. Она брала с собой небольшой раскладной стульчик, разноцветный теплый плед и там, преодолев несколько этажей наверх, устраивалась поудобнее и наблюдала за тем как оживает сонный город. Впоследствии, именно простуда стала толчком для ее ухода из этого мира, но тогда ее мало беспокоили ужасные порывы ветра. Раздражало лишь то, что из-за них было сложно поднести огонь к сигарете. Жак никогда не видел ее в эти моменты, он был тогда еще слишком мал и ему запрещали подниматься на крышу, но он всегда живо представлял себе этот одинокий красный огонек в высокой темноте, который мерцал в такт редких утром искусственных звезд там, далеко внизу.

Теперь Жак жил в небольшом, отдельно стоящем доме, на краю города, но не спроста он выбрал именно тот край, который обращен к восходу. Да, закаты теперь был заслонены громадами бетонных и стеклянных сооружений, стремящихся подпереть небо, но восходы были полностью в его распоряжении. Каждый день, имея привычку вставать засветло, он выходил на крыльцо с чашкой горячего кофе, садился в тщательно подобранное для этого кресло-качалку, и смотрел на темный горизонт, который словно в потугах, выдавливал из себя багрово-красное яйцо. Исключениями были только лишь ставшие большой редкостью пасмурные дни. Но, не смотря на это, Жаку не надоедал такой, в общем-то, как он думал, банальный ритуал. Видимо потому, что в эти минуты он позволял себе погружаться в сантименты, связанные, конечно же, далеко не только с его бабушкой.

Это утро было по обыкновению таким же ярким, как и обычно. Жаку нужно было съездить в город. Он любил такие поездки, хотя необходимость в этом была относительно редкой. Поэтому он всегда выдумывал всякие поводы. Иногда они казались ему слишком забавными и незначительными, но он все равно в очередной раз, после легкого завтрака, выкатывал на улицу из гаража свой простенький велосипед с многочисленными навесными сумками, с разгону запрыгивал не него и потихоньку ехал куда-то вглубь города.

Так и сегодня, выведя велосипед под тень ветряного электрогенератора, который Жак с большим трудом в своем время достал и установил возле своего дома, он механически проверил крепежи сумок, застегнул их и мысленно проложил в голове маршрут. Каждый раз, даже если конечная цель была одинаковая, он ездил немного разными путями. Так интересней.

Шестерни велосипеда слегка скрипели, а колеса мягко пригибали пробивающуюся сквозь бетон полусухую траву. Смуглое, с рыжей бородой, лицо Жака было в тени слегка потрепанной широкополой шляпы. Хотя скоро его от солнца буду прикрывать высокие, уставшие от долгого стояния, здания, Жак редко снимал шляпу во время своих путешествий. И не смотря на жару, он всегда ездил в больших шнурованных армейских ботинках, так как его любопытство часто заводило в труднодоступные уголки города, коих было в нем более чем достаточно.

- Жак, тебя погубит твое любопытство, - поучительным тоном говорила ему старая подруга Кет, прищуривая свои и без того узкие от сильной близорукости глаза.

Он не возражал. Ему почему-то казалось, что это единственно достойная погибель. Не за рекорды, не за справедливость, не за свои или, тем более, чужие идеалы.

- А твой надгробный памятник будет в виде большого носа, - так она обычно венчала свою иронию по поводу его неуемной любознательности.

Он всегда улыбался, вспоминая вздернутую в эти моменты на неимоверную высоту правую бровь, которую, для пущего эффекта, она могла подпереть указательным пальцем. Замерев в таком виде на пару секунд, она поправляла очки и углублялась обратно в чтение. Господи, что же она читала? Жак не помнил, но смутно осознавал, что после смерти мужа ее интересовали более чем странные вещи. И его длинный нос пару раз добирался до ее книжных полок, но, полистав пару экземпляров, он понял - это не его.

Кстати, вот в том доме она жила, напротив цветочного магазина. Жак остановился на перекрестке, прямо на трамвайном пути. Сколько раз она жаловалась Жаку, что тот так ни разу и не принес ей цветы, когда ходил к ней в гости. А ведь все было по пути. А хозяйка цветочного магазина, дородная, с короткой стрижкой женщина, будучи хорошо знакома с Катей, пару раз пыталась всучить ему букет со словами по типу:
- Вы же мужчина! Сделайте же даме приятное.

Но как только Жак отказывался платить за цветы, ее рвение куда-то тут же улетучивалось.
Жак поднял глаза до четвертого этажа и отыскал окно с оранжевыми занавесками. На подоконнике стоял пустой цветочный горшок.

- Прости, Кетти, - пробормотал он, - ты ведь сама говорила: «Если на тебя не обращают внимания - не обращай внимания».

Жак оттолкнулся от земли и поехал дальше. Где-то через квартала три, если двигаться в сторону телевизионной вышки, была неприметная улочка, которую он хотел между делом посетить. Он давно там не был и, в принципе, там ничего не могло даже за долгое время измениться, но что-то заставило его сегодня утром включить эту незаметную жилку города в свой маршрут.
- Если на дороге не видно знаков, это не значит, что нет правил по которым мы вынуждены по ним двигаться, - частенько размышлял вслух Нестор, дальнобойщик по призванию, по духу и просто по жизни, с которым Жак пропускал бутылочку другую горячительного после его очередного рейса.

Нестор вкладывал в эту сентенцию некий, по его убеждению, только ему известный глубокий философский смысл. Жак, при этом, многозначительно кивал в ответ и усердно устранял пустоту в его посуде.
- Нет, Жак, ты только подумай. Я ведь знаю дороги по всей стране как свои пять пальцев. Я могу ехать с закрытыми глазами и доставить груз вовремя. Но ни разу, слышишь, ни разу, у меня не получалось хотя бы чуть-чуть съехать в сторону, сделать неожиданный крюк, просто так, ради баловства. А все потому, что я должен. Черт подери - мне иногда кажется, что мы сразу же рождаемся должниками! Перед миром или черт знает перед чем или кем. Как будто жизнь - эта такая штука напрокат!

- Нестор - ты фаталист, - резюмировал обычно Жак, обнимал его одной рукой за плечи и, поднимая другой рюмку, произносил, - Ну, за своевременную выплату долгов!
Нестору, как большому с виду ребенку, в общем-то не свойственно было жаловаться. Он любил свою работу, свою семью, любил мир, которому, как оказалось, он был должен. Но после приличной дозы с него что-то срывалось и он, бывало, впадал в дичайшую тоску. Дорога ему даровала ощущение свободы, но и она же пленила его. Но огорчало его далеко не только это. Как-то раз Нестор признался Жаку, что не раз просыпался в холодном поту посреди ночи с острым ощущением какой-то потери.

- И потом я тщетно, тщетно пытаюсь вспомнить, что же я видел во сне.
- Э, братишка, может тебе к психиатру? - добродушно подшучивал над ним Жак.
- Нет - лучше снова в рейс.

Проезжая перекресток, Жак вынужден был придержать рукой шляпу. Ветер, вольготно гуляющий по городу, был полновластным его владельцем и лишь нехотя днем делил его с солнцем. Он как ребенок носился по улицам, задевая углы и подметая тротуары.
За перекрестком, над потухшей цветочной клумбой висела выгоревшая вывеска со стилизованным изображением кофейного зернышка. Жак остановился под ней и осторожно прислонил велосипед к стене возле тяжелой деревянной двери. Отряхнув пыль с куртки и полей шляпы, он тихонечко постучал костяшкой среднего пальца в маленькое зеркальное окошко и, не мешкая, дернул ручку двери на себя. Прозвенел звоночек.
- А вот и снова я, - сказал Жак и оглянулся.

Маленькое, с низким потолком, помещение было погружено в сонную полутьму. Справа стояло два небольших круглых столика, а слева - прилавок, за которым были видны ряды возвышающихся полок с множеством льняных мешочков. Жак резким движением выдернул из-под стола стул с фигурной спинкой и сел на него.

На мгновение, как обычно, ему показалось, что послышались далекие шаги и затем скрип двери. Но Жак уже был привычен к этим трюкам разума.
- Привет, Жак. Тебе нужна свежая доза?
Так бы его встретил Вильгельм. Старик Вильгельм. К нему почему-то не липли никакие ни сокращения его имени, ни, тем более, клички.
- Я для тебя приготовил кое-что особенное, Жак, - произносил он заговорщицким голосом, - Не изволите-с ли в закрома?

«Закрома» - это небольшой подвальчик за дверью, которая была прикрыта занавеской с нарисованным на ней горшком, из которого росло ветвистый кофейный куст.
- Да, да, как у папы Карло, только ключика от меня ты не жди.
Он гордился своим подвалом. Каким-то образом он всегда был идеально сух и влажность туда попадала только с подошвами обуви редких его посетителей.
- Вот оно, понюхай, - Вильгельм раскрывал мешок с кофейными зернами и в блаженстве прикрывал глаза, - два месяца ждал.

В эти моменты Жак обычно пытался погрузить свои пальцы в мешок и поиграть с зернами, зачерпывая их ладонью и высыпая обратно. Это доставляло ему истинное удовольствие. Однако Вильгельм прерывал эти его попытки ударом своей резной трости по кисти.
- Даже женщин так не лапают! - рычал он, - Где твой такт, сынок? В твои годы я тоже был не сдержан, но поверь - истинное удовольствие в предвкушении. Где счастье тех, кто уже добился цели? Только в самодовольстве!
Он любил поучать. При этом на следующий раз он мог высказать совсем противоположную точку зрения.
- Непостоянство - это оружие против обыденности.
В Жаке старик Вильгельм видимо видел потерянного без вести на войне сына. Как отставник, он принял его пропажу стойко и даже с пониманием. Но еще долго он не мог простить себе, что потакал его детским увлечениям военщиной.
- Война - это трясина. Если погиб твой товарищ, то война становится твоей личной местью, хотя до этого была всего лишь работой.

И в его жизни осталось только кофе, аромат которого заменял ему запах пороха.
- Прости, Вильгельм. Я опять похозяйничаю в твоей сокровищнице.
Жак встал со стула и подошел к занавеске. Легонько отстранив ее в сторону, он поднял засов двери. В свое время ему пришлось сломать замок, тот самый, ключ от которого старик тщательно оберегал. Жак открыл дверь и сразу же уловил тонкий запах кофейных зерен. Пройдя вдоль ряда больших мешков, он остановился у дальнего и развязал его. Руки сами, словно не подчиняясь хозяину, погрузились вовнутрь. Жак зачерпнул горсть в обе ладони и поднес ее к носу.
- Если не возражаешь, сегодня я возьму этот.

Жак уже думал как-то, а не перевезти ли ему все мешки разом к себе домой. Но не был уверен, что сможет обеспечить должную их сохранность, да и лишний раз заехать к Вильгельму было ему в радость.

Он наполнил прихваченную специально для этого литровую банку, завязал мешок и вышел из подвала, плотно прикрыв за собой дверь.
Перед тем как выйти на улицу, Жак поставил на место стул, опять оглянул помещение и сказал:
- Спасибо. Увидимся!

Звоночек опять, словно прощаясь, откликнулся на его манипуляцию с дверью.

Жак поставил банку с кофейными зернами в велосипедную сумку, застегнул ее и оглянулся вокруг. Нависающие над ним здания прятали его от палящего солнца. Кое-где, по потрескавшейся плитке на стенах вился стебелек какого-то растения. Жака всегда удивляло, почему этот город давно уже не зарос по самые крыши всевозможной зеленью. Наоборот - все улицы и здания оставались словно забальзамированными, припорошенными лишь постоянно передвигающимся из одного угла в другой слоем бетонной пыли и песка, а большинство деревьев просто засохли.

Впрочем, с зеленью и вправду было туго, и не только в городе. Жак как-то попытался что-то вырастить на пустыре возле своего дома, но быстро бросил это дело. К счастью консервированных продуктов было пруд пруди, даже и искать особо не приходилось.
А вот остальная пища быстро испортилась. Но тоже не без странностей. Когда Жак вернулся в город, он думал, что в ближайший супермаркет невозможно будет зайти из-за запахов тухлятины и гниения некогда свежего продовольствия. Однако он обнаружил лишь высушенные до миниатюрности остатки мяса, овощей и фруктов стройными рядами лежащие на прилавках. Он пытался есть их, но быстро перешел исключительно на консервированное питание и только изредка варил более-менее сохранившееся крупы.

- Теперь ты кормишь только лишь меня одного, - с ухмылкой иногда он обращался к городу.
Но город явно не волновал этот последний паразит на его теле. Ведь даже крыс тут не осталось - они, по обыкновению, ушли раньше людей.
- Жак! Бросай все - пора валить отсюда!
- Зачем?
- Ты что, не видишь? Не чувствуешь? Что-то, елки палки, произошло. Когда ты на улице в последний раз видел собаку?
- Да откуда мне знать, Алекс?! Мне они, к теще, вообще не cдались!
- Жак! Ты идиот… Ты ведь это знаешь? Собирай свои манатки по минимуму и спускайся вниз, поедем на моей машине.

Часа через три они уже подъезжали к северной границе города, возле которого стопорились вереницы разнообразного транспорта. Перед тем как покинуть его, каждый чувствовал потребность остановиться и бросить последний взгляд на место некогда их приютившее, а некоторых и породившее.

Жак вовсе не понимал, что происходит. В последние месяца два он был занят очередным своим проектом, и его абсолютно ничего больше не интересовало.
- Алекс, почему все эти люди уезжают?
- Так надо…
- Это ведь не война, а?
- Нет.
- А что, все едут на север?
- Ага.

Алекс вовсе не был предрасположен к разговорам. На задних сиденьях сидела его жена с двумя малыми детьми и невидящим взглядом смотрела на пробегающий мимо пейзаж с опустевшими деревнями.
- Рут, ну хоть ты мне объясни хоть что-нибудь?
Она отвечала лишь все тем же пустым взглядом и обратно отворачивалась к окну. Дети тихо спали, положив ей головы на колени.
Через некоторое время им по дороге начали попадаться оставленные на обочинах машины и группки людей идущих пешком в глубине от дороги. Жак пытался рассмотреть в них знакомые лица.
- У меня в багажнике еще две канистры, - прохрипел осипшим от долгого молчания голосом Алекс, - а потом придется идти пешком. На заправки надеется нельзя, они наверняка уже все пусты.

Жак хотел задать вопрос в духе «А куда же смотрело правительство», но тут же передумал. Ему почему-то вдруг стало совершенно безразлично, хотя вдоль дороги начали частить наспех сбитые из веток деревьев кресты.

На третью ночь он потихоньку, что бы никого не разбудить, выбрался из машины, забросил в свой холщовый рюкзак с нехитрыми пожитками немного еды и по темной дороге двинулся назад. Несколько раз он встречал колоны автомобилей, слепившие его своими фарами. Один раз машина прогрохотала в полной темноте. На утро Жак решил уйти далеко в сторону от трассы - он не хотел никого видеть по пути обратно.

- Если в сени мои ели занести
То и снегом, словно мелом
Нужно окна замести -

напевал он, ночуя в осиротевших сельских домах, предварительно хорошенько подкрепившись с уже обесточенных холодильников.
Прошло около недели, перед тем как Жак на горизонте увидел очертания города. Он был уверен, что никто, кроме него, так и не вернулся. Так оно и было.

Уже потом, более-менее обосновавшись в новом доме, в киосках и наспех брошенных газетных лотках Жак пытался найти хоть какие-то объяснения в прессе тому, что он в шутку про себя называл «великим выселением народа». Но последние газеты были датированы днем как минимум за неделю до того, как он с Алексом выехал из города, и в них не было ни слова о том, что могло бы пролить свет на происшедшее.
Жака иногда волновал вопрос, что же все таки случилось с остальными жителями. Судя по всему, опустел далеко не только этот город и далеко не только его окрестности. Но он никогда не жалел, что вернулся. Ему было здесь как никогда комфортно, хотя в первое время часто мучила жажда общения.
- Словно последний из могикан, - думал он, крутя педали, - почему же ты разрешил мне остаться?

Жак завернул за очередной угол и остановился возле широкой стеклянной двери, за которой виднелись книжные полки. Это был книжный магазин, занимавший приличные по площади три этажа. За все это время он выучил, чуть ли не наизусть, все корешки выставленных тут книг. Конечно, была еще гигантская городская библиотека, но Жаку нравилось искать себе чтиво именно здесь, бродя среди стеллажей с пестрыми картинками.

- Грозные драконы далеких земель, помнят ли о вас те, кем и для кого вы были созданы? - размышлял наигранным голосом вслух Жак, вертя в руках книгу с изображенными на обложке фентезийными существами. - Живы ли они?
Он пролистал книгу, поставил ее на место и пошел дальше. Тут же, в магазине, был отдел с видео. Жаку, в виду того, что он был далеко не сведущ в электронике, так и не удалось приспособить выходное напряжение своего ветряного электрогенератора к стандартам городской электросети. И поэтому никакая бытовая техника в его «умелых» руках так и не заработала. И все что он мог сделать с этими многочисленными фильмами - это почитать к ним аннотацию на обложке.

- Эх, сколько добра пропадает, - сокрушался Жак, - хотя все равно бы всего не пересмотрел.
На этот раз Жак остановил свой выбор на увесистой, с плотными мелованными страницами и с множеством иллюстраций и фотографий, книге «История войн второй половины XX века».
- Взрослые игры больших детей, - прочитал он подзаголовок, - тоже мне, песочницу нашли. Зато вот, самолеты красивые.

Еще раз, пробежавшись по всем этажам и заглянув на склад, авось что еще в глаза упадет, Жак вышел на улицу, бросил книгу в сумку и взглянул на небо. Солнце уже клонилось к закату. А ему еще сегодня нужно было заполнить резервуар с водой.
- Может, наконец, придумать что-нибудь автоматическое? - с досадой размышлял он, думая о том, что опять ему придется таскаться с бочками к скважине в двух кварталах от дома, - Совсем обленился.

Запрыгнув на велосипед, он, вовсе не по прямой, а в свое удовольствие петляя по улочкам, двинулся по направлению к дому.
Несмотря ни на что, Жак любил город. Может быть частично за то, что он целиком достался ему одному и ему никто не мешал наслаждаться этой, в принципе, безразличной к нему громадиной. Но еще, скорее всего, потому, что Жак, как-то во время одной своей велосипедной прогулки понял - вопреки всему, как бы это не выглядело, город вовсе не мертв. И тот город, в котором он когда-то жил с множеством людей и по которому сейчас колесил на своем велосипеде в полном одиночестве, этот город - лишь видимый часть от нечто невообразимо большего и она просто меняла свой облик.
- Видимо, это просто твоя очередная осень, Город.