Конкурсный текст №16
Глиома - tandem_bike & veles_old
Опухоль росла медленно, но там где вырезать невозможно. Облучение плюс химия не помогли.
Оставалось ждать.
Велели не летать больше на самолетах. Не бегать, не поднимать тяжестей. Не летал, не бегал, не поднимал.
Сказали, что оргазм вреден. Внутричерепное давление.
Ему было все равно - после химии пропало желание. Жена плакала-плакала - ушла. Слабая.
Предложили похудеть. Тоже якобы связано с внутричерепным давлением. Похудеть не удалось. Еда осталась последним удовольствием. Рост два метра, сто двадцать восемь килограммов.
Жить было меньше десяти лет по учебнику, но больше пяти или «как пика ляжет». Сорок два года плюс, скажем, восемь будет пятьдесят. А может и не будет пятидесяти. С работы не ушел. На жалеющие испуганные взгляды отвечал ненавидящими. Перестали.
Началось именно на работе. Часов в десять утра у кофеварки. Кофе ему тоже нельзя - давление. Внутричерепное. Но запах кофе можно и воду можно. У поилки стояла телка знакомая, незлая, неглупая. Голос приятный: не низкий, не писклявый. Кивнул. В больной голове… услышал? понял? прочитал? «Ну зачем я сюда, когда он тут надо заметить время приходить раньше как он изменился и пахнет затхло о боже он скоро умрет как страшно жить такой был веселый живой красивый был боже боже боже левая грудь узелок там болит провериться но страшно».
Кашлянул, спросил, не понимая себя:
- Привет, Джесси, как дела, как левая грудь?
Джесси свалилась подбитой уткой на пол. Он испугался, ужасно закричал. Набежали, унесли, она приходила в себя. Обморок.
Второй случай через месяц. Начальство вызвало поговорить вроде о проекте, но задавало посторонние вопросы.
- A что доктора говорят?
- Говорят, буду жить до окончания проекта, - отвечал он, неумело хихикая. Услышал: «Чтоб уже ты скорее мне надо сократить полдюжины а ты непродуктивен и свою йогу рейку чушь полдня делаешь программист и так средний почему не уйти на инвалидность ведь явно инвалид но и не погонишь инвалида надоел и вообще наглец красавчик мерзячий никогда не любил его жалко конечно но бывает жизнь это жизнь а сегодня зайду к Нэнси о я зайду я зайду»...
- Привет Нэнси, - сказал он, уходя. Краем глаза увидел, как босс пожелтел-позеленел-побелел.
У нейроонколога осведомился:
- У меня доктор как бы галлюцинации. Мне кажется, я понимаю, о чем люди думают.
- Ну да, - покойно ответил лысый доктор, - опухоли, бывает, вырабатывают всякие вещества. Галлюциногены. Амфетамины. Даже эндорфины.
- Так что делать, доктор?
- Наслаждайтесь, - сказал старый человек и поплыл из комнаты. «Противная профессия в урологи надо было на пенсию нельзя алименты две платы в колледж полпенсии испарилось чертов кризис yмрет через пару лет н-нет, глиома медленная но мерзкая выросла поговорить что ли с Фридлендером» Обернулся в дверях:
- Я вас на консультацию к коллеге пошлю. Хорошо?
- Доктор Фридлендер, он кто? Онколог или нейрохирург?
Лысый выпялился, пожевал губами.
- Нейрорадиолог, специалист по гамма-ножу. Я, наверное, вслух сказал что-то. Я устал, простите.
Он простил, но понял всё. Наконец.
Сначала страшно обрадовался. Со дня диагноза чурался людей, сборищ, - а тут радостно обновил массу знакомств, забегал в гости, стал ходить в кино, в клубы, на концерты. Везде слушал мысли. Оказалось что они как радиопередача: четче и громче, если стоять близко к источнику, глуше в толпе, или если отойти больше чем на два метра. Еще выяснилось, что мысли бывают оформленные и вялые-неясные, и что независимо от мыслей читаются эмоции: страх, зависть, радость, жалость, грусть, всякие. Но эмоции можно прочесть, только если есть запах. Прокуренные, облитые духами или потные читаются плохо...
Поиграв с новой игрушкой с полгода, он впал в страшную депрессию. Никакого нового знания людей у него не возникло. Неожиданностей не было, не оказалось ничего пикантного-скандального-интересного, ни о ком из знакомых и родных своего мнения не изменил. С бывшей женой виделся, пытался и ее прочитать, но мерзкий запах страха и навязчивое: «Господи когда же он меня отпустит», было все что он проведал, стало противно. Отпустил.
От глиомой данной непрошенной способности у него в мозгу возник постоянный шум чужих ненужных мыслей, мешал сосредоточиться на важном, послушать себя самого, ему же оставалось все меньше. Пришел и быстро ушел альтруистический позыв - пойти в полицию, в ЦРУ, пусть его мыслечтение послужит стране, так сказать. Но был зол и на страну, и на людей, нечего помогать недоделкам-полицаям, пусть сами мучаются. Он понимал, что если откроет свою тайну, станет ее рабом. А жизни оставалось уже лет восемь по учебникам. Голова кружилась все время, и ложку нес в ухо. «Атаксия», выразился профессор, а внутри сказал «Пора вообще поговорить о хосписе наверное зрение скоро будет того a эта хосписная медсестра Мэри что ли о какая корма у нее...»
Когда по учебникам осталось лет пять, депрессия вдруг прошла. Это, наверное, тоже опухоль помогла, она же и эндорфины вырабатывает, так полжизни назад сказал лысый. Ему было легко и весело. Он уже почти ослеп, ходил с двумя особыми палочками, есть сам не мог, но чувствовал себя богом - всеслышaщим, всепонимающим. Ничего никому не прощающим. Сочувствовал богам, жалел их за тяжелую участь - все видеть, все понимать. На детской площадке напротив дома для инвалидов, куда пришлось переехать, говорил себе: «O Бессилие Богов», слушая невнятные мысли девочки в песочнице. «Пусть Лиза умрет пусть умрут ее мама папа собака брат пусть они все умрут я ее ненавижу палкой ткнуть как в того больного голубя и из него потекло…».
- О, зверек какой… - он смотрел на нечеткую мутную блондиночку лет шести с лопаткой. - И ты дорогая умрешь. Ну что я могу ей сказать, спрямить эту злобную душонку? Ничего.
«Писька у нее писька » - думал большой мальчик на качелях.
- И ты, юный педофил, что я могу сделать, что тебе сказать, да ничего. Может вырастешь, займешься старыми письками, и они тебя устроят, к маленьким писькам не полезешь... Или это он про маму девчонки, ох я совсем уже не вижу по краям ничего не вижу…
Но детскую площадку полюбил, чаще дети его успокаивали своими невнятными светлыми мыслишками.
До самой смерти он слушал чужие мысли. Эта мразь, опухоль мозга, глиома, одарила его. Он не мог и не хотел посоветовать-поправить-изменить-удержать-наказать-поблагодарить. Он даже не мог полюбить всех, кого слышал. Это был совсем ненужный дар.
Он таки прожил свои почти десять лет по учебнику, но в самом конце жизни ему было очень обидно, что он не попробовал подслушивать мысли животных.
Умирая в хосписе и читая жалобные глупые мыслеистечения медбрата и няньки, он попросил принести ему кошку. Любую кошку. Но кошку ему не принесли.