Ятвяги и ятвяжский словарик
#ЛИТВА
#ВКЛ
#БЕЛАРУСЬ
#ЯТВЯГИ
Рукописи не горят!
Сорок лет назад в Беловежской пуще был найден «Ятвяжский словарик».
Сорок лет назад (1978) на территории белорусской части Беловежской пущи был найден «Ятвяжский словарик».
Он до сих пор не удостоился внимания белорусских ученых.
От невнимания до..?
Невнимание белорусской науки не очень-то и удивляет - в словарике, который найден в 200 км от нынешней границы с Литвой, на две трети балтская лексика, известная из литовского, латышского, старопрусского языков. Есть ли среди белорусских языковедов специалисты, которые бы могли ориентироваться в этой стихии одновременно, - вопрос риторический.
Удивительно, но в Беларуси до сих пор нет ни одной университетской кафедры балтистики - несмотря ни на богатство балтских речных и озерных названий, ни на вплетенный в белорусские говоры богатый балтский лексический слой. Например, только в коссовском говоре, зафиксированном в изданном покойным Зайкой словаре, автор этих строк нашел около полусотни колоритных балтизмов, публикация об этом вскоре появится.
Негативное отношение к «балтской теме» в БССР проявилось хотя бы в запрете научной конференции «Этногенез белорусов», которую готовили в Минске в 1973-м году. Тогда игнорирование «Ятвяжского словарика» было закономерно, но неразумно игнорировать его сейчас. Кажется, этим летом разве что в пружанской районной газете «Раённыя будні» одним абзацем упомянули 40-летний юбилей находки, и то благодаря фестивалю «Рэха даху», на котором прозвучало посвященное словарику выступление.
Был или нет?
Примечательно, что обстоятельства, при которых стало известно о «Ятвяжском словарике» чем-то напоминают ситуацию с «Минской молельней», и этот параллелизм придает таинственности и одному, и другому. Напомню, что искусствовед Михаил Кацер в своем дневнике под 1940-м годом (тогда ему было чуть больше тридцати) записал от жителей Минска о «минской молельне» на берегу Свислочи, в составе которой был и большой валун. Тот камень, как известно, сейчас в Музее валунов. Так вот, дневник Кацера сгорел вместе с ним самим во время загадочного пожара в его доме в 1995 году. Но дневник был переписан, и в копии дошел до нас. Больше никаких свидетельств о «минской молельне» никто не зафиксировал и не нашел.
А параллель с «Ятвяжским словариком» здесь вот какая. Летом 1978 года 18-летний краевед по фамилии Зинов путешествовал по Беловежской пуще, ходил от деревни к деревне, спрашивая о примечательных старинных вещах. На хуторе в районе бывшего болота Великий Никор (в советские времена болото было осушено, и только в позапрошлом году его стали понемногу восстанавливать) в Пружанском районе, у старика он выкупил книжку с молитвами на латыни. А в конце молитвенника были подшиты несколько страниц (шесть или семь) с рукописным текстом. Те страницы имели заголовок по-польски «Языческие говоры с Нарева» (Poganskie gwary z Narewu).
Потом Зинов пошел служить в армию, а его родители выбросили все книжки с религиозным содержанием, в том числе и этот молитвенник. Но Зинов предварительно переписал словарик, потому что не все буквы хорошо читались, а ему как исследователю хотелось большей ясности. В 1983 году Зинов прислал копию в Вильнюсский университет, там словариком занялся покойный лингвист Зинкявичюс, который в 1984 году опубликовал статьи на эту тему в вильнюсском и московском научных журналах. Спустя год вышли и другие языковедческие публикации.
Что известно
Таким образом, при установлении подлинности «Ятвяжского словарика», можем опираться только на анализ лексики в нем. А лексика там разнообразная. По мнению языковедов, это или значительно литуанизированный ятвяжский язык, или это сильно ятвягизированный литовский язык, или, наконец, это записанные вместе слова и ятвяжского, и литовского языков (заголовок же у словарика «говоры», а не «говор»).
О словарике также известно, что на хутор тот молитвенник привезли из ближайшего местечка Беловеж. Составителем словарика, видимо, был католический священник, так молитвенник на латыни, а словарик он назвал «языческие говоры». Также он, по-видимому, был местного происхождения, так как в «польской» части словарика иногда встречаются белорусские слова («белы», а не «бялы» и др.) или «крэсовые» (zwyciezywac). Из «Ятвяжского словарика» до нас дошло более двухсот слов. Все рукописи сегодня хранятся в библиотеке Вильнюсского университета.
В вильнюсском журнале «Балтистика» Зинкявичюс опубликовал отзыв известного московского балтиста Топорова на «Ятвяжский словарик» (в московскую публикацию в «Балтско-славянских исследованиях» этот отзыв не вошел): «Сам словарик произвел на меня очень глубокое впечатление бесспорной подлинности и оригинальности. Более того, он фиксирует ту стадию в развитии ятвяжской языка (и/или тот говор), о которой согласно имеющимся остаткам этого языка мы не имели никакого представления. Также интересны и поучительны в словарике как индоевропейские архаизмы, которых нет в известном балтском материале, так и следы поздних контактов (с немецким языком). Весьма нетривиальны некоторые словообразовательно-морфологические черты. Наконец, особый интерес представляют отдельные факты, что бросают свет на переходные процессы от балтской стадии к праславянской».
Перун и Пяркас
Хочется отметить разве что пару слов «Пяркус - Лауме», у которых польского перевода нет, но указаны «языческие». Во-первых, эти слова выглядят как имена божественной пары - небесного владыки и земной повелительницы. А во-вторых, во всех других балтских языках имя бога-громовержца имеет суффикс - Пяркунас, Перканс, Перкунс, - а здесь имеем прямой аналог, например, трокийского (тракайского) «Пэркас».
Стоит напомнить, что тот же Топоров видел корень, присутствующий в именах балтского громовержца, в названии «дуб Пракурон» из белорусского заговора с Посожья - точнее, из деревни Лабановка под Чериковом (кстати, там же рядом и деревни Гром и Громобой). Это название он считал архаизмом и сравнивал с индоевропейским обозначением дуба perkur/perkun (суффикс в этом слове менялся в зависимости от падежа).
Поэтому вероятно, что раньше «Перуна» здесь, на западе и на востоке, мог быть и «Пяркун», а может, и просто «Пяркус». Заморозился же в позаимствованному имени еще одного дохристианского божества Велеса такой же балтский суффикс -с-…
Западнополесский и ятвяжский
Нельзя не вспомнить и проект «Етвызь» филолога Шеляговича. В конце 1980-х «ятвяжским» он взялся называл западнополесский говор, богатый, как известно, украинизмами. Слышал ли он о «Ятвяжском словарике», о котором написали за несколько лет до тех событий? Не мог не слышать. И тем не менее почему-то попытался наполнить совсем иным содержанием слово «ятвяжский». И на некоторое время ему это же удалось. И в наше время иногда встретишь записи вроде «вы говорите об утраченных балтийских языках в Беларуси, а мы в нашей деревне по сей день разговариваем на древнем балтском ятвяжском языке».
Инициативу Шеляговича, по-видимому, следует считать единственным откликом в Беларуси на появление «Ятвяжского словарика». Правда, инициатива та была не в том, чтобы подсветить и дать жизнь, а в том, чтобы скрыть и запихнуть обратно под лавку.
Но можно ли восстановить «ятвяжский» язык на основе слов из «Ятвяжского словарика»? Восстановили же в 1990-х прусский язык, основываясь на материале трех переведенных катехизисов и установленных лингвистом Мажюлисом связях старопрусского с другими балтскими языками. По-видимому, можно - определив, где очевидные литовские заимствования, где немецкие, а где иранские или венгерские.
А если и без восстановления, то достаточно просто понимать важность: «Ятвяжский словарик» - единственный сохранившийся источник, по которому можно составить хоть какое-то представление о том огромном массив утраченных балтских говоров на территориях за пределами распространения литовского, латышского и старопрусского языков. Источник этот в чем-то сомнительный, но иных нет.
Александр Микус
#ВКЛ
#БЕЛАРУСЬ
#ЯТВЯГИ
Рукописи не горят!
Сорок лет назад в Беловежской пуще был найден «Ятвяжский словарик».
Сорок лет назад (1978) на территории белорусской части Беловежской пущи был найден «Ятвяжский словарик».
Он до сих пор не удостоился внимания белорусских ученых.
От невнимания до..?
Невнимание белорусской науки не очень-то и удивляет - в словарике, который найден в 200 км от нынешней границы с Литвой, на две трети балтская лексика, известная из литовского, латышского, старопрусского языков. Есть ли среди белорусских языковедов специалисты, которые бы могли ориентироваться в этой стихии одновременно, - вопрос риторический.
Удивительно, но в Беларуси до сих пор нет ни одной университетской кафедры балтистики - несмотря ни на богатство балтских речных и озерных названий, ни на вплетенный в белорусские говоры богатый балтский лексический слой. Например, только в коссовском говоре, зафиксированном в изданном покойным Зайкой словаре, автор этих строк нашел около полусотни колоритных балтизмов, публикация об этом вскоре появится.
Негативное отношение к «балтской теме» в БССР проявилось хотя бы в запрете научной конференции «Этногенез белорусов», которую готовили в Минске в 1973-м году. Тогда игнорирование «Ятвяжского словарика» было закономерно, но неразумно игнорировать его сейчас. Кажется, этим летом разве что в пружанской районной газете «Раённыя будні» одним абзацем упомянули 40-летний юбилей находки, и то благодаря фестивалю «Рэха даху», на котором прозвучало посвященное словарику выступление.
Был или нет?
Примечательно, что обстоятельства, при которых стало известно о «Ятвяжском словарике» чем-то напоминают ситуацию с «Минской молельней», и этот параллелизм придает таинственности и одному, и другому. Напомню, что искусствовед Михаил Кацер в своем дневнике под 1940-м годом (тогда ему было чуть больше тридцати) записал от жителей Минска о «минской молельне» на берегу Свислочи, в составе которой был и большой валун. Тот камень, как известно, сейчас в Музее валунов. Так вот, дневник Кацера сгорел вместе с ним самим во время загадочного пожара в его доме в 1995 году. Но дневник был переписан, и в копии дошел до нас. Больше никаких свидетельств о «минской молельне» никто не зафиксировал и не нашел.
А параллель с «Ятвяжским словариком» здесь вот какая. Летом 1978 года 18-летний краевед по фамилии Зинов путешествовал по Беловежской пуще, ходил от деревни к деревне, спрашивая о примечательных старинных вещах. На хуторе в районе бывшего болота Великий Никор (в советские времена болото было осушено, и только в позапрошлом году его стали понемногу восстанавливать) в Пружанском районе, у старика он выкупил книжку с молитвами на латыни. А в конце молитвенника были подшиты несколько страниц (шесть или семь) с рукописным текстом. Те страницы имели заголовок по-польски «Языческие говоры с Нарева» (Poganskie gwary z Narewu).
Потом Зинов пошел служить в армию, а его родители выбросили все книжки с религиозным содержанием, в том числе и этот молитвенник. Но Зинов предварительно переписал словарик, потому что не все буквы хорошо читались, а ему как исследователю хотелось большей ясности. В 1983 году Зинов прислал копию в Вильнюсский университет, там словариком занялся покойный лингвист Зинкявичюс, который в 1984 году опубликовал статьи на эту тему в вильнюсском и московском научных журналах. Спустя год вышли и другие языковедческие публикации.
Что известно
Таким образом, при установлении подлинности «Ятвяжского словарика», можем опираться только на анализ лексики в нем. А лексика там разнообразная. По мнению языковедов, это или значительно литуанизированный ятвяжский язык, или это сильно ятвягизированный литовский язык, или, наконец, это записанные вместе слова и ятвяжского, и литовского языков (заголовок же у словарика «говоры», а не «говор»).
О словарике также известно, что на хутор тот молитвенник привезли из ближайшего местечка Беловеж. Составителем словарика, видимо, был католический священник, так молитвенник на латыни, а словарик он назвал «языческие говоры». Также он, по-видимому, был местного происхождения, так как в «польской» части словарика иногда встречаются белорусские слова («белы», а не «бялы» и др.) или «крэсовые» (zwyciezywac). Из «Ятвяжского словарика» до нас дошло более двухсот слов. Все рукописи сегодня хранятся в библиотеке Вильнюсского университета.
В вильнюсском журнале «Балтистика» Зинкявичюс опубликовал отзыв известного московского балтиста Топорова на «Ятвяжский словарик» (в московскую публикацию в «Балтско-славянских исследованиях» этот отзыв не вошел): «Сам словарик произвел на меня очень глубокое впечатление бесспорной подлинности и оригинальности. Более того, он фиксирует ту стадию в развитии ятвяжской языка (и/или тот говор), о которой согласно имеющимся остаткам этого языка мы не имели никакого представления. Также интересны и поучительны в словарике как индоевропейские архаизмы, которых нет в известном балтском материале, так и следы поздних контактов (с немецким языком). Весьма нетривиальны некоторые словообразовательно-морфологические черты. Наконец, особый интерес представляют отдельные факты, что бросают свет на переходные процессы от балтской стадии к праславянской».
Перун и Пяркас
Хочется отметить разве что пару слов «Пяркус - Лауме», у которых польского перевода нет, но указаны «языческие». Во-первых, эти слова выглядят как имена божественной пары - небесного владыки и земной повелительницы. А во-вторых, во всех других балтских языках имя бога-громовержца имеет суффикс - Пяркунас, Перканс, Перкунс, - а здесь имеем прямой аналог, например, трокийского (тракайского) «Пэркас».
Стоит напомнить, что тот же Топоров видел корень, присутствующий в именах балтского громовержца, в названии «дуб Пракурон» из белорусского заговора с Посожья - точнее, из деревни Лабановка под Чериковом (кстати, там же рядом и деревни Гром и Громобой). Это название он считал архаизмом и сравнивал с индоевропейским обозначением дуба perkur/perkun (суффикс в этом слове менялся в зависимости от падежа).
Поэтому вероятно, что раньше «Перуна» здесь, на западе и на востоке, мог быть и «Пяркун», а может, и просто «Пяркус». Заморозился же в позаимствованному имени еще одного дохристианского божества Велеса такой же балтский суффикс -с-…
Западнополесский и ятвяжский
Нельзя не вспомнить и проект «Етвызь» филолога Шеляговича. В конце 1980-х «ятвяжским» он взялся называл западнополесский говор, богатый, как известно, украинизмами. Слышал ли он о «Ятвяжском словарике», о котором написали за несколько лет до тех событий? Не мог не слышать. И тем не менее почему-то попытался наполнить совсем иным содержанием слово «ятвяжский». И на некоторое время ему это же удалось. И в наше время иногда встретишь записи вроде «вы говорите об утраченных балтийских языках в Беларуси, а мы в нашей деревне по сей день разговариваем на древнем балтском ятвяжском языке».
Инициативу Шеляговича, по-видимому, следует считать единственным откликом в Беларуси на появление «Ятвяжского словарика». Правда, инициатива та была не в том, чтобы подсветить и дать жизнь, а в том, чтобы скрыть и запихнуть обратно под лавку.
Но можно ли восстановить «ятвяжский» язык на основе слов из «Ятвяжского словарика»? Восстановили же в 1990-х прусский язык, основываясь на материале трех переведенных катехизисов и установленных лингвистом Мажюлисом связях старопрусского с другими балтскими языками. По-видимому, можно - определив, где очевидные литовские заимствования, где немецкие, а где иранские или венгерские.
А если и без восстановления, то достаточно просто понимать важность: «Ятвяжский словарик» - единственный сохранившийся источник, по которому можно составить хоть какое-то представление о том огромном массив утраченных балтских говоров на территориях за пределами распространения литовского, латышского и старопрусского языков. Источник этот в чем-то сомнительный, но иных нет.
Александр Микус