Как школяр нечисть умеровал
Сказочка для Заповедника Сказок zapovednik_2005, блиц-проект нумбер 86.
Кстати, предлагаю блиц-проекты переименовать в цейтнот-проекты! Да шуткую я.
В последнее время деревенские банники совсем распоясались, обнаглели паразиты, совсем совесть и страх потеряли. Надысь общинную поленницу первосортных березнякских дров в речку свалили, сплавили водяному Чуке. Понятно, что с Чукой сельчане связываться не захотели и свое добро назад не спрашивали, дураков нетути. Однако убыток. Третьего дня во всех колодцах воду замутили, вредители, да так, что в каждой поднятой кадке половина - лишай со сруба и обязательно - то подкова, то сопрелое гнездо подводной птички ке, то лысый банный двуручный веник.
А нынче чо учудили. Заперлись в бане, стрикулисты, да не в чьей-нибудь, а самого деревенского головы, песни острожные горланят, из дымового окошка только глиняные узорчатые штофы летят - голованскую заначку видать где нашли, которую тот на третий развод с головачихой берег. Вся деревня ее искала, а они нашли.
Народ вокруг собрался, кто с дрекольем, кто с ухватом, железодув Дзудя с рукояткой от молотилки, а зубастая бабка Матрена с огромным, еще горячим утюгом.
- Надобно жернов на трубу, да и спалить чертей вчистую, - предложил Дзудя, ковыряя чирей на заднице. - Даже если мой там - не заплАчу, будет им наука и воспитание.
- Я тебе спалю, я тебе самому жернов на трубу повешу, - взметнулся голова. - Мне этот сруб по бревнышку из Округа дилижансом везли. Настоящий дубсель, в море моренный, рыбами шлифованный - вон чешуя повсюду блескает.
Голова густо посыпал крупной солью черствую корку каравая, на цырлах подкрался к закопченому дымоходу и, зажмурив глаза, сунул туда лакомство.
- Примите дар прощения, помощнички любезные, не соблаговолите ли угомониться во благо общее? АААй!!! - деревенское начальство выдернуло укушенную руку и затрясло ею промеж ног. - Сволочи мохнатые, нестриженные!
Деревня прямо легла.
Обычно банники с людями разговоров не разговаривают, больно гордые, воображалы, ушлепки полутемные. Хлеб-соль сожрут и квас оставленный вылакают, а все равно, при случае и камушком раскаленным в пузо жахнут и кипяточком плеснуть не возбрезгуют.
- Проваливай отсель, дядя, а то ночью как придем, как защекотем до икоты, - сказало дымокошко писклявым нетрезвым голосочком. - Видишь, вылупление у нас, аль ты глупай? До третьей луны не беспокой, ик, нарисуй на пальце крестик, ик, монплезир надутый.
- Надобно к Йоме-бабе за советом идти, иначе никак, - решила община и вытолкнула вперед местного батыра и забияку Перу.
Где живет Йома-баба знает каждый, да не всякий туда пойдет, если, конечно, в анамнезе не идиот. Вообще-то Йома-баба сама доброта, советом никогда не откажет, но уважения к себе требует. Ежели приперся безоружный да ухи развесил, то может и скушать болвана непутевого, а косточки вместо штор - чтоб бренчали. Не имею, говорит, права поступить иначе, присылайте следущего.
Пера недолго собирался. К вороту рубахи нацепил три ржавых крюка пятый номер, чтоб при надобности пришпилить Йому-бабу к тем трем стульям, на которых она обычно сидела, верный свой карамультук зарядил пулей из дерева Ловпу, да навесил на кушак берестяной жбанчик хмельного сура для храбрости.
- К обеду вертануся, - сказал Пера и отчалил под рукоплескания.
Долго ли, коротко ли шел Пера, но дошел таки до скита Йомы-бабы. Пролез в знакомую дыру в заборе, продрался через огород с колючей непыль-травой, погрозил кулаком рыжему филину на пращурном столбе и, по праву нечаянного гостя, нацелился обмочить все четыре трухлявых пенька, на которых стояла йомобабина изба. Вот на четвертой-то отметке он и столкнулся нос к носу с червоной девкой, такой червоной, видели бы вы, что Пера даже ширинку завязать забыл.
- А чой, Йомы-бабы дома нету? - спросил барышню Пера-дурак.
- Йома отдыхают, рыцарь, только отобедали, велели не беспокоить, - промурчала красавица мартовским ручейком.
Пера содрогнулся, не решаясь даже представить тот обед, потом подобрал слюни и сделал грудь колесом.
- А?…-
- А я, ратник, племянница их внучатая, учителкой чистописания в окружном гимназиуме кормлюсь. Нонче в каникулах, до весеннего равноденствия, - молвила мадмазель учителка и подмигнула Пере вполне отчетливо.
- Э…-
- Это потом. А сделать вам лучше всего так…
Как оказалось, отрок Вовчан, известный всей деревне фулюган и баламут посещает, как ни странно, пятый кластер окружного гимназиума. По чистописанию, боговедению и счислению имеет самые высокие отметки, за что постоянно бываем порот директорскими аксельбантами. Но вот к заморской науке хемстрии испытывает непреодолимое увлечение, наставник не нарадуется, только слегка побаивается за казенное имущество. Всего и делов - ангажировать Вовчана, а уж он банников мигом приструнит и ущучит, к бабке не ходи.
Народу у бани только прибавилось. Бабы понадевали выходные сарафаны, лузгали каленые шишки и чесали языки, Мужики рубились в цвибека на щелбаны, некоторые уже отдыхали, положив под голову пустые баклажки. Голова ходил взад-вперед как околоточный патрульный жандарм. Из бани доносилась печальная эпическая баллада:
- Вот как пришел Марусей до Маруситьки
Ай да пощупать ё тугие, да за …
- Кого позвать? Вовчана? Мамочки родные, да он же нас всех тотчас обнесет! - голова охнул и схватился за золотой брегет на брюхе. Однакось деваться некуды.
Явился Вовчан важной походочкой, в компании со своим, тасканным на воров котовищем, в шипастом ошейнике и в полунаморднике.
- Управишься, али как? - вопросил голова. Одной рукой он протягивал Вовчану мятый кулек со слипшимися подушечками, а другой придерживал цепку с хрономером.
- Да на раз-два, нема базару, - ответствовал Вовчан-удалец. Отколупнул подушечку. - Три битых греха отпусти мне впрок, командир, тады поладим.
Голова махнул рукой и стал бдительно следить за руками специалиста. Деревня столпилась вокруг, даже в бане вроде как притихло.
Вовчан тем временем вытряхнул свою школярскую котомку, взял Ведомость успевания и свернул из нее фунтик. Дальше стало еще интереснее. Внутре фунтика он насыпал сначала крошенного угля, затем погребной красной серы, высушенные вороньи какашки, три липких подушечки и еще чего-то там неизвестного генезиса. Напоследок оборвал голове с жилетки все оловянные пуговицы и туда же их. Приладил какую-то веревочку и запечатал фунтик.
- Фугас! - пробормотал Вовчан и цыкнул зубом.
Деревенские испужались непонятного заклинания и отпрянули от греха.
- Эй, начальник, дай-ка закурить.
Голова совсем уже было примерился навесить нахалу подзатыльник, но когда котовище встало на хвост и положило ему на плечи передние лапы, просто протянул мальцу свой агатовый портсигар андейской работы и огниво. Вовчан закурил, перекатывая цыгарку внимательно осмотрел баньку и даже зачем-то попытался ее потрясти.
- А новая баня не нужна ли тебе, хозяин?
- Никак не нужна. Эта новая. - отвечал вконец обалдевший и потерявший нюх голова.
Тут юнец подпалил веревочку, зашвырнул фунтик прямиком в дымоход, поднял вверх кулак и начал выкидывать пальцы. Один. Два. Три. Четыре.
- А теперь ЛОЖИСЬ!!! - вдруг заорал Вовчан, а сам бросился наутек.
Бахнуло так, что в соседних домах зазвенели стекла. Любопытных сорок с окрестных деревьев сдуло вместе с молодой листвой, Матренина корова-терпеливица немедленно разродилась, а сама Матрена едва свою вставную челюсть не заглотила. Крышу бани подбросило аж на три локтя, а труба вовсе улетела и стукнула Перу по башке.
Видели бы вы, как банники улепетывали по своим баням - глаза на лбу, бороды развеваются, путаются в ногах, да еще и дымятся.
Народ, весьма довольный зрелищем, пусть хоть в ушах и звенит, начал расходиться. Только контуженный голова никак не мог взять в толк, куда же унесло бабахом его говорящий будильник-луковку на цепке, портсигар чужеземный и кой-какую мелочь из карманцев.
А Пера-качок отряхнулся, почесал шишку на темечке и пошел в лес, в гости к Йоме-бабе. Только видать от трубы у него в голове что-то повредилось - ружье свое он так-таки и забыл прихватить.
Кстати, предлагаю блиц-проекты переименовать в цейтнот-проекты! Да шуткую я.
В последнее время деревенские банники совсем распоясались, обнаглели паразиты, совсем совесть и страх потеряли. Надысь общинную поленницу первосортных березнякских дров в речку свалили, сплавили водяному Чуке. Понятно, что с Чукой сельчане связываться не захотели и свое добро назад не спрашивали, дураков нетути. Однако убыток. Третьего дня во всех колодцах воду замутили, вредители, да так, что в каждой поднятой кадке половина - лишай со сруба и обязательно - то подкова, то сопрелое гнездо подводной птички ке, то лысый банный двуручный веник.
А нынче чо учудили. Заперлись в бане, стрикулисты, да не в чьей-нибудь, а самого деревенского головы, песни острожные горланят, из дымового окошка только глиняные узорчатые штофы летят - голованскую заначку видать где нашли, которую тот на третий развод с головачихой берег. Вся деревня ее искала, а они нашли.
Народ вокруг собрался, кто с дрекольем, кто с ухватом, железодув Дзудя с рукояткой от молотилки, а зубастая бабка Матрена с огромным, еще горячим утюгом.
- Надобно жернов на трубу, да и спалить чертей вчистую, - предложил Дзудя, ковыряя чирей на заднице. - Даже если мой там - не заплАчу, будет им наука и воспитание.
- Я тебе спалю, я тебе самому жернов на трубу повешу, - взметнулся голова. - Мне этот сруб по бревнышку из Округа дилижансом везли. Настоящий дубсель, в море моренный, рыбами шлифованный - вон чешуя повсюду блескает.
Голова густо посыпал крупной солью черствую корку каравая, на цырлах подкрался к закопченому дымоходу и, зажмурив глаза, сунул туда лакомство.
- Примите дар прощения, помощнички любезные, не соблаговолите ли угомониться во благо общее? АААй!!! - деревенское начальство выдернуло укушенную руку и затрясло ею промеж ног. - Сволочи мохнатые, нестриженные!
Деревня прямо легла.
Обычно банники с людями разговоров не разговаривают, больно гордые, воображалы, ушлепки полутемные. Хлеб-соль сожрут и квас оставленный вылакают, а все равно, при случае и камушком раскаленным в пузо жахнут и кипяточком плеснуть не возбрезгуют.
- Проваливай отсель, дядя, а то ночью как придем, как защекотем до икоты, - сказало дымокошко писклявым нетрезвым голосочком. - Видишь, вылупление у нас, аль ты глупай? До третьей луны не беспокой, ик, нарисуй на пальце крестик, ик, монплезир надутый.
- Надобно к Йоме-бабе за советом идти, иначе никак, - решила община и вытолкнула вперед местного батыра и забияку Перу.
Где живет Йома-баба знает каждый, да не всякий туда пойдет, если, конечно, в анамнезе не идиот. Вообще-то Йома-баба сама доброта, советом никогда не откажет, но уважения к себе требует. Ежели приперся безоружный да ухи развесил, то может и скушать болвана непутевого, а косточки вместо штор - чтоб бренчали. Не имею, говорит, права поступить иначе, присылайте следущего.
Пера недолго собирался. К вороту рубахи нацепил три ржавых крюка пятый номер, чтоб при надобности пришпилить Йому-бабу к тем трем стульям, на которых она обычно сидела, верный свой карамультук зарядил пулей из дерева Ловпу, да навесил на кушак берестяной жбанчик хмельного сура для храбрости.
- К обеду вертануся, - сказал Пера и отчалил под рукоплескания.
Долго ли, коротко ли шел Пера, но дошел таки до скита Йомы-бабы. Пролез в знакомую дыру в заборе, продрался через огород с колючей непыль-травой, погрозил кулаком рыжему филину на пращурном столбе и, по праву нечаянного гостя, нацелился обмочить все четыре трухлявых пенька, на которых стояла йомобабина изба. Вот на четвертой-то отметке он и столкнулся нос к носу с червоной девкой, такой червоной, видели бы вы, что Пера даже ширинку завязать забыл.
- А чой, Йомы-бабы дома нету? - спросил барышню Пера-дурак.
- Йома отдыхают, рыцарь, только отобедали, велели не беспокоить, - промурчала красавица мартовским ручейком.
Пера содрогнулся, не решаясь даже представить тот обед, потом подобрал слюни и сделал грудь колесом.
- А?…-
- А я, ратник, племянница их внучатая, учителкой чистописания в окружном гимназиуме кормлюсь. Нонче в каникулах, до весеннего равноденствия, - молвила мадмазель учителка и подмигнула Пере вполне отчетливо.
- Э…-
- Это потом. А сделать вам лучше всего так…
Как оказалось, отрок Вовчан, известный всей деревне фулюган и баламут посещает, как ни странно, пятый кластер окружного гимназиума. По чистописанию, боговедению и счислению имеет самые высокие отметки, за что постоянно бываем порот директорскими аксельбантами. Но вот к заморской науке хемстрии испытывает непреодолимое увлечение, наставник не нарадуется, только слегка побаивается за казенное имущество. Всего и делов - ангажировать Вовчана, а уж он банников мигом приструнит и ущучит, к бабке не ходи.
Народу у бани только прибавилось. Бабы понадевали выходные сарафаны, лузгали каленые шишки и чесали языки, Мужики рубились в цвибека на щелбаны, некоторые уже отдыхали, положив под голову пустые баклажки. Голова ходил взад-вперед как околоточный патрульный жандарм. Из бани доносилась печальная эпическая баллада:
- Вот как пришел Марусей до Маруситьки
Ай да пощупать ё тугие, да за …
- Кого позвать? Вовчана? Мамочки родные, да он же нас всех тотчас обнесет! - голова охнул и схватился за золотой брегет на брюхе. Однакось деваться некуды.
Явился Вовчан важной походочкой, в компании со своим, тасканным на воров котовищем, в шипастом ошейнике и в полунаморднике.
- Управишься, али как? - вопросил голова. Одной рукой он протягивал Вовчану мятый кулек со слипшимися подушечками, а другой придерживал цепку с хрономером.
- Да на раз-два, нема базару, - ответствовал Вовчан-удалец. Отколупнул подушечку. - Три битых греха отпусти мне впрок, командир, тады поладим.
Голова махнул рукой и стал бдительно следить за руками специалиста. Деревня столпилась вокруг, даже в бане вроде как притихло.
Вовчан тем временем вытряхнул свою школярскую котомку, взял Ведомость успевания и свернул из нее фунтик. Дальше стало еще интереснее. Внутре фунтика он насыпал сначала крошенного угля, затем погребной красной серы, высушенные вороньи какашки, три липких подушечки и еще чего-то там неизвестного генезиса. Напоследок оборвал голове с жилетки все оловянные пуговицы и туда же их. Приладил какую-то веревочку и запечатал фунтик.
- Фугас! - пробормотал Вовчан и цыкнул зубом.
Деревенские испужались непонятного заклинания и отпрянули от греха.
- Эй, начальник, дай-ка закурить.
Голова совсем уже было примерился навесить нахалу подзатыльник, но когда котовище встало на хвост и положило ему на плечи передние лапы, просто протянул мальцу свой агатовый портсигар андейской работы и огниво. Вовчан закурил, перекатывая цыгарку внимательно осмотрел баньку и даже зачем-то попытался ее потрясти.
- А новая баня не нужна ли тебе, хозяин?
- Никак не нужна. Эта новая. - отвечал вконец обалдевший и потерявший нюх голова.
Тут юнец подпалил веревочку, зашвырнул фунтик прямиком в дымоход, поднял вверх кулак и начал выкидывать пальцы. Один. Два. Три. Четыре.
- А теперь ЛОЖИСЬ!!! - вдруг заорал Вовчан, а сам бросился наутек.
Бахнуло так, что в соседних домах зазвенели стекла. Любопытных сорок с окрестных деревьев сдуло вместе с молодой листвой, Матренина корова-терпеливица немедленно разродилась, а сама Матрена едва свою вставную челюсть не заглотила. Крышу бани подбросило аж на три локтя, а труба вовсе улетела и стукнула Перу по башке.
Видели бы вы, как банники улепетывали по своим баням - глаза на лбу, бороды развеваются, путаются в ногах, да еще и дымятся.
Народ, весьма довольный зрелищем, пусть хоть в ушах и звенит, начал расходиться. Только контуженный голова никак не мог взять в толк, куда же унесло бабахом его говорящий будильник-луковку на цепке, портсигар чужеземный и кой-какую мелочь из карманцев.
А Пера-качок отряхнулся, почесал шишку на темечке и пошел в лес, в гости к Йоме-бабе. Только видать от трубы у него в голове что-то повредилось - ружье свое он так-таки и забыл прихватить.