Камень Старой Головы
...Что Овака потянуло тогда за Камнем и зачем он взял с собой младшего брата, никто спросить не удосужился, а теперь уже поздно. Овак и Сета вместе тогда ушли в Старую Голову. Хотя Хо-Гакха говорил им, что Камня там не найти, что гора уже отдала, что хотела и еще полстолька забрали у нее люди. И люди давно оставили дорогу к Старой Голове. А эти двое лишь рукой махнули. Взяли воды и еды , смолы в горшках и листьев карсы и ушли, лишь солнце стало скатываться с неба.
Жара тогда стояла, словно и не осень вовсе, а самая сила лета. Останавливались охотники часто, Сета же, будучи хил от рождения, припадал чуть ли не к каждой луже, и потому дошли лишь к сумеркам.
Стало светать, и люди вошли в утробу горы. Прошли по главному ходу и долго спускались по Левому, почти не хоженому, поскольку Правый был уже выбран весь, словно вылизан. Никогда гора не звала к себе людей. И никогда люди не делали в ней своих ходов, пользовались чужими, заброшенными, а чьи они были, знать не хотели. А ходы были извилисты, где-то низки и широки, где-то становились тесны, как нора барсука, а где-то их своды терялись во тьме, которая была сильнее, чем свет от горящей смолы. И тысячи черных глаз избегали этого света, но кроме него не боялись ничего... По стенам вился след от опустошенной жилы. Запах Камня был едва различим. Овак стал жевать карсу, чтоб чутье его стало тоньше и можно было бы быстрей найти Камень. И пусть опьянение, принесенное ей было бы здесь опасно, это не важно. С братом он делиться не стал, сказал, что тот еще мал... Но в этом ли было дело?
Они долго уже шли по ходу, и Сета стал отставать. Старший обернулся на него, заметил белесое свечение глаз и рассмеялся:" Тьма еще не сьела твои глаза, Сета? Шевелись, не то я брошу тебя в этой темноте". Ход перестал спускаться, пошел ровно.
- Ты чувствуешь запах, заморыш? - Сета молчал,- Эй, сушеная мышь! Где ты там? - Овак сунул за щеку еще пучок листьев, голос его стал как будто тяжелее, - Приполз, - младший появился из-за поворота:
- Я не вижу в темноте, как ты, брат. Ты не дал мне листьев, а смола почти догорела... И кажется, кто-то шел за мной... , - он неуверенно обернулся.
- Карса почти кончилась, смолу пребережом на обратную дорогу. Посиди-ка здесь, я чувствую запах все острее. Я скоро вернусь, - и Овак ушел. Сета, боялся разгневать брата, но тихо шел следом, поскольку Овак, опьяненный карсой, не заметил бы ни звука его шагов, ни света. Глаза его видели лишь марево бесконечного хода и огненную пыль Камня на его стенах.
Они вышли в круглую пещеру, стены которой были изрезанны трещинами. Старший приник к одной из них, запах Камня ударил в него тяжелой волной. Он отшатнулся, и смола, догорев, погасла. Овак бросился к щели и стал выламывать осколки сыпучего Камня руками, отбрасывать их назад. Он уже изнемог от ярости, когда послышался гул, идущий по всей горе, и старшему открылась полная жила, светящаяся, огненно-рыжая. Овак с воем кинулся в нее, и рука его ушла в породу по самое плечо. Снова от вершины горы до подножья прокатился гул. Жила скрылась, забрав с собой Овака. Остались снаружи лишь пальцы, привратившиеся в горящий , как угли, Камень.
Свет его снова померк. Вдруг вогруг стал сгущаться шорох. Сета вскрикнул и кинулся назад. Он метался по ходам, в отчаянии, с воплем перепуганного зверька, спотыкался, натыкался на стены, разцарапывал в кровь лицо и наконец упал в изнеможении... На вторую ночь Хо-Гакха вышел из плоти горы и вывел Сету под звезды. Теперь младший был безумен и нем, и глазницы его были пусты.
Прошло много лет, но больше Сету не видели, никто не знает, куда Хо-Гакха увел его, и никто не слышал о них ничего. А Старая Голова стоит и сейчас. И сейчас в ней еще водится Камень...
Жара тогда стояла, словно и не осень вовсе, а самая сила лета. Останавливались охотники часто, Сета же, будучи хил от рождения, припадал чуть ли не к каждой луже, и потому дошли лишь к сумеркам.
Стало светать, и люди вошли в утробу горы. Прошли по главному ходу и долго спускались по Левому, почти не хоженому, поскольку Правый был уже выбран весь, словно вылизан. Никогда гора не звала к себе людей. И никогда люди не делали в ней своих ходов, пользовались чужими, заброшенными, а чьи они были, знать не хотели. А ходы были извилисты, где-то низки и широки, где-то становились тесны, как нора барсука, а где-то их своды терялись во тьме, которая была сильнее, чем свет от горящей смолы. И тысячи черных глаз избегали этого света, но кроме него не боялись ничего... По стенам вился след от опустошенной жилы. Запах Камня был едва различим. Овак стал жевать карсу, чтоб чутье его стало тоньше и можно было бы быстрей найти Камень. И пусть опьянение, принесенное ей было бы здесь опасно, это не важно. С братом он делиться не стал, сказал, что тот еще мал... Но в этом ли было дело?
Они долго уже шли по ходу, и Сета стал отставать. Старший обернулся на него, заметил белесое свечение глаз и рассмеялся:" Тьма еще не сьела твои глаза, Сета? Шевелись, не то я брошу тебя в этой темноте". Ход перестал спускаться, пошел ровно.
- Ты чувствуешь запах, заморыш? - Сета молчал,- Эй, сушеная мышь! Где ты там? - Овак сунул за щеку еще пучок листьев, голос его стал как будто тяжелее, - Приполз, - младший появился из-за поворота:
- Я не вижу в темноте, как ты, брат. Ты не дал мне листьев, а смола почти догорела... И кажется, кто-то шел за мной... , - он неуверенно обернулся.
- Карса почти кончилась, смолу пребережом на обратную дорогу. Посиди-ка здесь, я чувствую запах все острее. Я скоро вернусь, - и Овак ушел. Сета, боялся разгневать брата, но тихо шел следом, поскольку Овак, опьяненный карсой, не заметил бы ни звука его шагов, ни света. Глаза его видели лишь марево бесконечного хода и огненную пыль Камня на его стенах.
Они вышли в круглую пещеру, стены которой были изрезанны трещинами. Старший приник к одной из них, запах Камня ударил в него тяжелой волной. Он отшатнулся, и смола, догорев, погасла. Овак бросился к щели и стал выламывать осколки сыпучего Камня руками, отбрасывать их назад. Он уже изнемог от ярости, когда послышался гул, идущий по всей горе, и старшему открылась полная жила, светящаяся, огненно-рыжая. Овак с воем кинулся в нее, и рука его ушла в породу по самое плечо. Снова от вершины горы до подножья прокатился гул. Жила скрылась, забрав с собой Овака. Остались снаружи лишь пальцы, привратившиеся в горящий , как угли, Камень.
Свет его снова померк. Вдруг вогруг стал сгущаться шорох. Сета вскрикнул и кинулся назад. Он метался по ходам, в отчаянии, с воплем перепуганного зверька, спотыкался, натыкался на стены, разцарапывал в кровь лицо и наконец упал в изнеможении... На вторую ночь Хо-Гакха вышел из плоти горы и вывел Сету под звезды. Теперь младший был безумен и нем, и глазницы его были пусты.
Прошло много лет, но больше Сету не видели, никто не знает, куда Хо-Гакха увел его, и никто не слышал о них ничего. А Старая Голова стоит и сейчас. И сейчас в ней еще водится Камень...