На берегах Братовки, левого притока Сходни
люблю бродить во всякую погоду.
Здесь всю зиму питался трудолюбивый дятел.
Трудолюбивые синяки тоже не безднльничали, огнем добывая ценный металл.
И алкоголь.
Им уже не приходит в голову гнать самогон. Другие люди, легкие, нетерпеливые.
Наверное, трудно будет поверить, что сорок лет назад в этом овраге кипела жизнь - на лыжах катались взрослые и дети, яблоку негде было упасть.
Когда это все ушло? Я и не припомню. Исчезло, и все.
Впрочем, четыреста лет назад жизнь кипела, вероятно, и посильнее - здесь ведь был центр большого села.
В овраге, заросшем ветлой, в мае умопомрачительно пахнет, и достаточно привести сюда девушку - остальное доделает природа, сопротивляться ее силе невозможно.
А детьми мы просто глазели на парочки в миссионерской позиции: времена были строгие, чопорные. Коленно-локтевая стойка считалась унизительной для женщины.
В июне зацветал яблоневый сад, и объятия перемещались из оврага наверх.
Никаких следов деревенского кладбища не осталось. Только строительный мусор и пустые бутылки.
Кое-где можно увидеть землянки - их рыли шестидесятники, обладатели квартир в новых многоэтажках. В этих погребах держали картошку. Осенью она стоила дешево, но в городской квартире ее сохранить было невозможно. А кое-кто и кур держал, кроликов.
Жизнь еще теплится кое-где.
На этих склонах безземельный горожанин сделал террасы и растил немудреные овощи - совсем недавно.
Пока не умер, должно быть...
Голубятники держатся - последний оплот духа Земли.
Парадокс, да?
Здесь всю зиму питался трудолюбивый дятел.
Трудолюбивые синяки тоже не безднльничали, огнем добывая ценный металл.
И алкоголь.
Им уже не приходит в голову гнать самогон. Другие люди, легкие, нетерпеливые.
Наверное, трудно будет поверить, что сорок лет назад в этом овраге кипела жизнь - на лыжах катались взрослые и дети, яблоку негде было упасть.
Когда это все ушло? Я и не припомню. Исчезло, и все.
Впрочем, четыреста лет назад жизнь кипела, вероятно, и посильнее - здесь ведь был центр большого села.
В овраге, заросшем ветлой, в мае умопомрачительно пахнет, и достаточно привести сюда девушку - остальное доделает природа, сопротивляться ее силе невозможно.
А детьми мы просто глазели на парочки в миссионерской позиции: времена были строгие, чопорные. Коленно-локтевая стойка считалась унизительной для женщины.
В июне зацветал яблоневый сад, и объятия перемещались из оврага наверх.
Никаких следов деревенского кладбища не осталось. Только строительный мусор и пустые бутылки.
Кое-где можно увидеть землянки - их рыли шестидесятники, обладатели квартир в новых многоэтажках. В этих погребах держали картошку. Осенью она стоила дешево, но в городской квартире ее сохранить было невозможно. А кое-кто и кур держал, кроликов.
Жизнь еще теплится кое-где.
На этих склонах безземельный горожанин сделал террасы и растил немудреные овощи - совсем недавно.
Пока не умер, должно быть...
Голубятники держатся - последний оплот духа Земли.
Парадокс, да?