Przemysław Gintrowski, Jacek Kaczmarski - A my nie chcemy uciekać stąd
Музыкально-документальный клип на "A my nie chcemy uciekać stąd" начинается с кадров телеобращения Войцеха Ярузельского, объявляющего о введении с 13 декабря 1981 года чрезвычайного военного положения в Польше.
Судебные разбирательства по этому решению, приведшему к жертвам и арестам десятков тысяч людей, продолжаются до сих пор. Генерал настаивает что, запуская сценарий превентивных репрессий, он спасал страну от оккупации по Пражскому варианту 68-го. Институт национальной памяти намерен доказать обратное. От вердикта суда зависит не срок бывшему лидеру ПНР (ему 87 и он болен), а трактовка и оценка с трудом переживаемого прошлого. Судебный процесс de facto стал первичной инстанцией в установлении исторической истины, а не "карательным инструментом".
Саундтреком к кадрам хроники и фотомонтажу звучит голос знаменитого в стране барда, композитора и диссидента Пшемыслава Гинтровски (Przemysław Gintrowski). "A my nie chcemy uciekać stąd" в 1980-ом написал Яцек Качмарски, Гинтровски позже сочинил музыку. Жалко, перевода на русский до сих пор нет. Стихи того стоят. К тому же история многократно нарастила их смысл.
Przemysław Gintrowski, Jacek Kaczmarski - A my nie chcemy uciekać stąd.
До введения военного положения, в 1979-1981-ом Гинтровски выступал на сцене вместе с Яцеком Качмарски и Збигневом Лапински (фортепиано). Их " Mury", сложенная на основе "L'Estaca" каталонского барда Lluís Llach и исполненная впервые в битком набитом маленьком зале на сто человек, быстро стала неформальным гимном "Солидарности". Пшемыслав этому успеху относился критически: "они не слышат конца песни; там говорится о том, как быстро стены вырастают вновь".
Введение военного положения застало друзей по разные стороны границы: Качмарски в тот момент находился во Франции и вернуться в Польшу уже не мог. Гинтровски сделали невыездным (хотя была договоренность о концертах для французских профсоюзов и записи на той же студии, где писался Высоцкий). Не желая мирится со своим положением, он организовывал подпольные концерты на квартирах, в церквях, архиепископском музее в Варшаве. Его приходила слушать университетская молодежь, активисты демократического, правозащитного, профсоюзного движения. Много лет спустя, рассказывая о диссидентских приключениях, Пшемыслав отказывался выставлять их в героическом свете: "Мое положение было вполне комфортно. Город задыхался от ярости и беспомощности, я же выплескивал эти эмоции в песнях".
"A my nie chcemy uciekać stąd" (сцена из фильма "Ostatni dzwonek", 1989; фильм также не был дублирован или субтитрирован на русский)
Stanął w ogniu nasz wielki dom
Dym w korytarzu kręci sznury
Jest głęboka naprawdę czarna noc
Z piwnic płonące uciekają szczury
Krzyczę przez okno czoło w szybę wgniatam
Haustem powietrza robię w żarze wyłom
Ten co mnie widzi ma mnie za wariata
Woła - co jeszcze świrze ci się śniło
Więc chwytam kraty rozgrzane do białości
Twarz swoją w oknie widzę twarz w przekleństwach
A obok sąsiad patrzy z ciekawością
Jak płonie na nim kaftan bezpieczeństwa
Dym w dziurce od klucza, a drzwi bez klamek
Pękają tynki wzdłuż spoconej ściany
Wsuwam swój język w rozpalony zamek
Śmieje się za mną ktoś jak obłąkany*
Lecz większość śpi nadal przez sen się uśmiecha
A kto się zbudzi nie wierzy w przebudzenie
Krzyk w wytłumionych salach nie zna echa
Na rusztach łóżek milczy przerażenie
Ci przywiązani dymem materacy
Przepowiadają życia swego słowa
Nam pod nogami żarzą się posadzki
Deszcz iskier czerwonych osiada na głowach
Dym coraz większy obcy ktoś się wdziera
A my wciśnięci w najdalszy sali kąt
- Tędy! - wrzeszczy - Niech was jasna cholera!
A my nie chcemy uciekać stąd!
A my nie chcemy uciekać stąd!
Krzyczymy w szale wściekłości i pokory
Stanął w ogniu nasz wielki dom!
Dom dla psychicznie i nerwowo chorych!
Огромное спасибо out-of-time-man за специально сделанный перевод:
Охвачен пламенем наш большой дом,
По коридору вьётся дым,
Вокруг глубокая, чёрная ночь,
Из подвалов бегут горящие крысы.
Кричу в окно, вжимая лоб в стекло,
Глотком воздуха пробивая жар;
Видящий меня принимает меня за сумасшедшего и кричит:
«Придурок, что ещё тебе приснилось?»
А я хватаюсь за раскалённую добела решётку,
Я вижу в окне своё лицо, перекошенное от проклятий,
А рядом сосед с любопытством смотрит,
Как на нём горит смирительная рубашка.
В замочной скважине дым, а двери здесь без ручек,
На вспотевшей тене лопается штукатурка,
Я просовываю язык в раскалённый замок,
А за моей спиной кто-то смеётся, как помешанный
Но большинство продолжает спать, улыбаясь сквозь сон
А кто проснулся - не верит в пробуждение (в смысле, думает, что сон продолжается - прим. пер.)
В переполненных залах крик лишён эха,
На рашперах кроватей молчит ужас.
Привязанные дымом матрасы
Пересказывают историю своей жизни,
Под нашими ногами тлеет пол,
Дождь красных искр оседает на наших головах
Дым всё гуще, вдруг ворвался кто-то чужой,
А мы забились в самый дальний угол.
Он кричит: «Выход там, чёрт бы вас побрал!»,
А мы не хотим убегать отсюда!
А мы не хотим убегать отсюда! -
Кричим мы в безумии бешенства и покорности.
Огнём охвачен наш большой дом -
Дом для нервно- и душевнобольных!
Судебные разбирательства по этому решению, приведшему к жертвам и арестам десятков тысяч людей, продолжаются до сих пор. Генерал настаивает что, запуская сценарий превентивных репрессий, он спасал страну от оккупации по Пражскому варианту 68-го. Институт национальной памяти намерен доказать обратное. От вердикта суда зависит не срок бывшему лидеру ПНР (ему 87 и он болен), а трактовка и оценка с трудом переживаемого прошлого. Судебный процесс de facto стал первичной инстанцией в установлении исторической истины, а не "карательным инструментом".
Саундтреком к кадрам хроники и фотомонтажу звучит голос знаменитого в стране барда, композитора и диссидента Пшемыслава Гинтровски (Przemysław Gintrowski). "A my nie chcemy uciekać stąd" в 1980-ом написал Яцек Качмарски, Гинтровски позже сочинил музыку. Жалко, перевода на русский до сих пор нет. Стихи того стоят. К тому же история многократно нарастила их смысл.
Przemysław Gintrowski, Jacek Kaczmarski - A my nie chcemy uciekać stąd.
Click to viewДо введения военного положения, в 1979-1981-ом Гинтровски выступал на сцене вместе с Яцеком Качмарски и Збигневом Лапински (фортепиано). Их " Mury", сложенная на основе "L'Estaca" каталонского барда Lluís Llach и исполненная впервые в битком набитом маленьком зале на сто человек, быстро стала неформальным гимном "Солидарности". Пшемыслав этому успеху относился критически: "они не слышат конца песни; там говорится о том, как быстро стены вырастают вновь".
Введение военного положения застало друзей по разные стороны границы: Качмарски в тот момент находился во Франции и вернуться в Польшу уже не мог. Гинтровски сделали невыездным (хотя была договоренность о концертах для французских профсоюзов и записи на той же студии, где писался Высоцкий). Не желая мирится со своим положением, он организовывал подпольные концерты на квартирах, в церквях, архиепископском музее в Варшаве. Его приходила слушать университетская молодежь, активисты демократического, правозащитного, профсоюзного движения. Много лет спустя, рассказывая о диссидентских приключениях, Пшемыслав отказывался выставлять их в героическом свете: "Мое положение было вполне комфортно. Город задыхался от ярости и беспомощности, я же выплескивал эти эмоции в песнях".
"A my nie chcemy uciekać stąd" (сцена из фильма "Ostatni dzwonek", 1989; фильм также не был дублирован или субтитрирован на русский)
Stanął w ogniu nasz wielki dom
Dym w korytarzu kręci sznury
Jest głęboka naprawdę czarna noc
Z piwnic płonące uciekają szczury
Krzyczę przez okno czoło w szybę wgniatam
Haustem powietrza robię w żarze wyłom
Ten co mnie widzi ma mnie za wariata
Woła - co jeszcze świrze ci się śniło
Więc chwytam kraty rozgrzane do białości
Twarz swoją w oknie widzę twarz w przekleństwach
A obok sąsiad patrzy z ciekawością
Jak płonie na nim kaftan bezpieczeństwa
Dym w dziurce od klucza, a drzwi bez klamek
Pękają tynki wzdłuż spoconej ściany
Wsuwam swój język w rozpalony zamek
Śmieje się za mną ktoś jak obłąkany*
Lecz większość śpi nadal przez sen się uśmiecha
A kto się zbudzi nie wierzy w przebudzenie
Krzyk w wytłumionych salach nie zna echa
Na rusztach łóżek milczy przerażenie
Ci przywiązani dymem materacy
Przepowiadają życia swego słowa
Nam pod nogami żarzą się posadzki
Deszcz iskier czerwonych osiada na głowach
Dym coraz większy obcy ktoś się wdziera
A my wciśnięci w najdalszy sali kąt
- Tędy! - wrzeszczy - Niech was jasna cholera!
A my nie chcemy uciekać stąd!
A my nie chcemy uciekać stąd!
Krzyczymy w szale wściekłości i pokory
Stanął w ogniu nasz wielki dom!
Dom dla psychicznie i nerwowo chorych!
Огромное спасибо out-of-time-man за специально сделанный перевод:
Охвачен пламенем наш большой дом,
По коридору вьётся дым,
Вокруг глубокая, чёрная ночь,
Из подвалов бегут горящие крысы.
Кричу в окно, вжимая лоб в стекло,
Глотком воздуха пробивая жар;
Видящий меня принимает меня за сумасшедшего и кричит:
«Придурок, что ещё тебе приснилось?»
А я хватаюсь за раскалённую добела решётку,
Я вижу в окне своё лицо, перекошенное от проклятий,
А рядом сосед с любопытством смотрит,
Как на нём горит смирительная рубашка.
В замочной скважине дым, а двери здесь без ручек,
На вспотевшей тене лопается штукатурка,
Я просовываю язык в раскалённый замок,
А за моей спиной кто-то смеётся, как помешанный
Но большинство продолжает спать, улыбаясь сквозь сон
А кто проснулся - не верит в пробуждение (в смысле, думает, что сон продолжается - прим. пер.)
В переполненных залах крик лишён эха,
На рашперах кроватей молчит ужас.
Привязанные дымом матрасы
Пересказывают историю своей жизни,
Под нашими ногами тлеет пол,
Дождь красных искр оседает на наших головах
Дым всё гуще, вдруг ворвался кто-то чужой,
А мы забились в самый дальний угол.
Он кричит: «Выход там, чёрт бы вас побрал!»,
А мы не хотим убегать отсюда!
А мы не хотим убегать отсюда! -
Кричим мы в безумии бешенства и покорности.
Огнём охвачен наш большой дом -
Дом для нервно- и душевнобольных!