Как я первый раз козу доила
Когда мне было 14 лет и летом я гостила у бабушки в деревне, случилось несчастье: она попала в больницу, а я осталась одна… Хотя как - одна? Еще куры, индюки, поросята, семь козлят и, главное - противная коза Белка, которую нужно было доить.
Бабушка активно готовилась помирать, давая мне напутствия - где лежат «деньги на смерть», когда косить поросятам свежую траву и как доить Белку (а коза эта была редкая сволочь и, кроме бабушки, никого не признавала, бодалась и не давалась доиться). Два раза в день вокруг «кормилицы» устраивались танцы с бубном и подойником, а та выставляла вперед то рога, то хвост, пока не снисходила до отдачи молока.
Даже соседка, выдоившая за свою жизнь тонны молока, отказалась подходить к этому, с вашего позволения сказать, животному. Поэтому коза оставалась чисто на моей совести.
- Марина, - вещала бабушка, - у Белки тонкая душевная натура! К ней особый подход нужен. Ласка. Ты мой халат надень, и платок - может, и обманешь ее так. Заведи ее в сарайчик, привяжи, да сначала погладь ее, хлебушка дай, а потом уже и с подойником подходи… Может, и дастся, - но по голосу я понимала, что она сама в это ни капли не верит.
Родители были за 350 км от деревни и работали, пару дней мне надо было продержаться одной, с хозяйством. Я покормила живность, прибрала в доме, приготовила себе обед и даже полила помидоры. Тянуть было некуда - рано или поздно все равно пришлось бы доить эту дурную козу.
Я надела старый бабушкин рабочий халат и платок и посмотрела в дверцу шифоньера. Даже в нем, тусклом старом зеркале, не отражалось ничего, хоть отдаленно напоминающее хозяйку козы. Серый безразмерный халат висел на худых девичьих плечах, как на колу, и я поняла, что только очень слепая коза могла бы обмануться.
Вздохнув, я нарезала полбуханки хлеба, круто посолив, рассовала его по карманам, взяла бидончик для молока и пошла на луг, где паслось дурное животное. Отколов веревку, мне удалось завести Белку в сарай и привязать на короткий поводок, а дальше началось самое интересное…
Я ее гладила, говорила нежные слова, кормила хлебом (который та с удовольствием жрала), но как только я пристраивалась на скамеечку у ее ног, коза брыкалась, грозила выколоть мне глаз и всячески давала понять, что дойки не будет.
…После получаса прелюдий, которые прерывались моим отбеганием за второй половиной хлеба, пением «Козлятушки, ребятушки…» и аутотренингом «Марина, держи себя в руках» мой подростковый мозг не выдержал.
Что было дальше, я плохо помню - кажется, это называется состоянием аффекта. Но, в итоге, бидон был местами помят ударами о Белку и я узнала, что мой словарный запас куда богаче моих самых смелых предположений.
А что коза? Поняла ли она, кто тут главный, или просто решила больше не связываться с психопаткой, но она встала как хорошо вымуштрованный солдат, по стойке «Смирно!», а я ее в бешенстве подоила.
С тех пор при виде меня она вела себя как примерная пай-девочка, косилась на помятый бидон и не просила хлеба. Когда бабушку выписали, та была несказанно удивлена такой разительной сменой характера козы.
- Видно, тосковала по мне, Белочка, - причитала бабушка.
Я не стала развеивать ее иллюзий и навсегда осталась в ее глазах доброй и воспитанной девочкой.
Бабушка активно готовилась помирать, давая мне напутствия - где лежат «деньги на смерть», когда косить поросятам свежую траву и как доить Белку (а коза эта была редкая сволочь и, кроме бабушки, никого не признавала, бодалась и не давалась доиться). Два раза в день вокруг «кормилицы» устраивались танцы с бубном и подойником, а та выставляла вперед то рога, то хвост, пока не снисходила до отдачи молока.
Даже соседка, выдоившая за свою жизнь тонны молока, отказалась подходить к этому, с вашего позволения сказать, животному. Поэтому коза оставалась чисто на моей совести.
- Марина, - вещала бабушка, - у Белки тонкая душевная натура! К ней особый подход нужен. Ласка. Ты мой халат надень, и платок - может, и обманешь ее так. Заведи ее в сарайчик, привяжи, да сначала погладь ее, хлебушка дай, а потом уже и с подойником подходи… Может, и дастся, - но по голосу я понимала, что она сама в это ни капли не верит.
Родители были за 350 км от деревни и работали, пару дней мне надо было продержаться одной, с хозяйством. Я покормила живность, прибрала в доме, приготовила себе обед и даже полила помидоры. Тянуть было некуда - рано или поздно все равно пришлось бы доить эту дурную козу.
Я надела старый бабушкин рабочий халат и платок и посмотрела в дверцу шифоньера. Даже в нем, тусклом старом зеркале, не отражалось ничего, хоть отдаленно напоминающее хозяйку козы. Серый безразмерный халат висел на худых девичьих плечах, как на колу, и я поняла, что только очень слепая коза могла бы обмануться.
Вздохнув, я нарезала полбуханки хлеба, круто посолив, рассовала его по карманам, взяла бидончик для молока и пошла на луг, где паслось дурное животное. Отколов веревку, мне удалось завести Белку в сарай и привязать на короткий поводок, а дальше началось самое интересное…
Я ее гладила, говорила нежные слова, кормила хлебом (который та с удовольствием жрала), но как только я пристраивалась на скамеечку у ее ног, коза брыкалась, грозила выколоть мне глаз и всячески давала понять, что дойки не будет.
…После получаса прелюдий, которые прерывались моим отбеганием за второй половиной хлеба, пением «Козлятушки, ребятушки…» и аутотренингом «Марина, держи себя в руках» мой подростковый мозг не выдержал.
Что было дальше, я плохо помню - кажется, это называется состоянием аффекта. Но, в итоге, бидон был местами помят ударами о Белку и я узнала, что мой словарный запас куда богаче моих самых смелых предположений.
А что коза? Поняла ли она, кто тут главный, или просто решила больше не связываться с психопаткой, но она встала как хорошо вымуштрованный солдат, по стойке «Смирно!», а я ее в бешенстве подоила.
С тех пор при виде меня она вела себя как примерная пай-девочка, косилась на помятый бидон и не просила хлеба. Когда бабушку выписали, та была несказанно удивлена такой разительной сменой характера козы.
- Видно, тосковала по мне, Белочка, - причитала бабушка.
Я не стала развеивать ее иллюзий и навсегда осталась в ее глазах доброй и воспитанной девочкой.