"Две женщины" и острый приступ СПГС
Я пыталась затащить маму на «50 оттенков серого». Мама затаскиваться категорически отказалась. Зато затащила меня на «Две женщины».
Хм, подумала я. И напомнила маме один отрывочек. Из того же самого Тургенева. Точнее, из «Первой любви».
Я остолбенел. Этого я, признаюсь, никак не ожидал. Первым движением моим было убежать. «Отец оглянется, - подумал я, - и я пропал...» Но странное чувство, чувство сильнее любопытства, сильнее даже ревности, сильнее страха - остановило меня. Я стал глядеть, я силился прислушаться. Казалось, отец настаивал на чем-то. Зинаида не соглашалась. Я как теперь вижу её лицо - печальное, серьёзное, красивое и с непередаваемым отпечатком преданности, грусти, любви и какого-то отчаяния - я другого слова подобрать не могу. Она произносила односложные слова, не поднимала глаз и только улыбалась - покорно и упрямо. По одной этой улыбке я узнал мою прежнюю Зинаиду. Отец повёл плечами и поправил шляпу на голове, что у него всегда служило признаком нетерпения... Потом послышались слова: «Vous devez vous separer de cette...» Зинаида выпрямилась и протянула руку... Вдруг в глазах моих совершилось невероятное дело: отец внезапно поднял хлыст, которым сбивал пыль с полы своего сюртука, - и послышался резкий удар по этой обнажённой до локтя руке. Я едва удержался, чтобы не вскрикнуть, а Зинаида вздрогнула, молча посмотрела на моего отца и, медленно поднеся свою руку к губам, поцеловала заалевшийся на ней рубец. Отец швырнул в сторону хлыст и, торопливо взбежав на ступеньки крылечка, ворвался в дом... Зинаида обернулась - и, протянув руки, закинув голову, тоже отошла от окна.
С замиранием испуга, с каким-то ужасом недоумения на сердце бросился я назад и, пробежав переулок, чуть не упустив Электрика, вернулся на берег реки. Я не мог ничего сообразить. Я знал, что на моего холодного и сдержанного отца находили иногда порывы бешенства, и все-таки я никак не мог понять, что я такое видел... Но я тут же почувствовал, что, сколько бы я ни жил, забыть это движение, взгляд, улыбку Зинаиды было для меня навсегда невозможно, что образ её, этот новый, внезапно представший передо мною образ, навсегда запечатлелся в моей памяти. Я глядел бессмысленно на реку и…
- Ну, что же ты - давай мне лошадь! - раздался за мной голос отца.
Я машинально подал ему поводья. Он вскочил на Электрика... Прозябший конь взвился на дыбы и прыгнул вперёд на полторы сажени... но скоро отец укротил его; он вонзил ему шпоры в бока и ударил его кулаком по шее... «Эх, хлыста нету», - пробормотал он.
Я вспомнил недавний свист и удар этого самого хлыста и содрогнулся.
- Куда ж ты дел его? - спросил я отца погодя немного.
Отец не отвечал мне и поскакал вперёд. Я нагнал его. Мне непременно хотелось видеть его лицо.
- Ты соскучился без меня? - проговорил он сквозь зубы.
- Немножко. Где же ты уронил свой хлыст? - спросил я его опять. Отец быстро глянул на меня.
- Я его не уронил, - промолвил он, - я его бросил.
Он задумался и опустил голову. И тут-то я в первый и едва ли не в последний раз увидел, сколько нежности и сожаления могли выразить его строгие черты.
Он опять поскакал, и уж я не мог его догнать; я приехал домой четверть часа после него.
«Вот это любовь, - говорил я себе снова, сидя ночью перед своим письменным столом, на котором уже начали появляться тетради и книги, - это страсть!.. Как, кажется, не возмутиться, как снести удар от какой бы то ни было!.. от самой милой руки! А, видно, можно, если любишь... А я-то... я-то воображал...»
И, между прочим, Бабель (читавший эти строки в раннеподростковом возрасте), вспоминал, что они из всего Тургенева сильнее всего врезались в его память и остались там навсегда. Я (читавшая эти строки в аналогичном возрасте) полностью подписываюсь под словами автора «Конармии».
- Так к чему ты это всё? - не выдержала мама.
- А к тому, что Тургенев или твои нелюбимые «50 оттенков» - разницы никакой. Та же самая идея, та же самая мысль, и воздействие на те же самые эмоции. Так что не воображай себя эстетом.
- А я и не воображаю. Может, я не ради идеи, а ради красоты. Там трахаются и стонут, а тут - красивая деревня и красивые наряды. Мне это больше нравится.
- Ты просто пуританка. А твой Тургенев, живи он в наше время, такую бы порнуху описывал, что ты и не подозреваешь, что такое существует. А ещё у него был бы ЖЖ, где он бы от скуки толсто троллил зелёных, веганов и прочих противников охоты. Естественно, в перерывах между написанием антиправительственных опусов. И ещё, мы с Бабелем - гении, а ты видишь только внешнюю мишуру.
- Ну и пускай!
Короче, так и не поняли мы с мамой друг друга. Впрочем, это не ново. О проблемах отцов и детей можно даже покурить всё того же автора.
Ах, да, о «Двух женщинах». Ну что тут можно сказать… Коротко:
Плюс - красиво. Реально красиво и шикарно. И деревня, и дождь, и музыка, и пейзажи, и лица… И заслуживает всех тех наград, которые этот фильм получил, и даже намного большего.
Минусов два. Первое - то, что актёры (ну кроме Коли, Верочки и Беляева, и на том спасибо) минимум лет на 15 старше своих персонажей и играют свой возраст. И это порой смотрится уныло. Впрочем, именно так у нас и представляют классику.
Второе - там был секс. Между Натальей и Беляевым. В качестве контраста свели к минимуму отношения Шпигельского и Лизаветы Богдановны, которые вообще-то там как контраст крайне необходимы. Этими двумя вещами свели на нет всю идею пьесы. Да, еблей не там, где надо, тоже можно запороть всю идею. Может, я тоже пуританка?
Хм, подумала я. И напомнила маме один отрывочек. Из того же самого Тургенева. Точнее, из «Первой любви».
Я остолбенел. Этого я, признаюсь, никак не ожидал. Первым движением моим было убежать. «Отец оглянется, - подумал я, - и я пропал...» Но странное чувство, чувство сильнее любопытства, сильнее даже ревности, сильнее страха - остановило меня. Я стал глядеть, я силился прислушаться. Казалось, отец настаивал на чем-то. Зинаида не соглашалась. Я как теперь вижу её лицо - печальное, серьёзное, красивое и с непередаваемым отпечатком преданности, грусти, любви и какого-то отчаяния - я другого слова подобрать не могу. Она произносила односложные слова, не поднимала глаз и только улыбалась - покорно и упрямо. По одной этой улыбке я узнал мою прежнюю Зинаиду. Отец повёл плечами и поправил шляпу на голове, что у него всегда служило признаком нетерпения... Потом послышались слова: «Vous devez vous separer de cette...» Зинаида выпрямилась и протянула руку... Вдруг в глазах моих совершилось невероятное дело: отец внезапно поднял хлыст, которым сбивал пыль с полы своего сюртука, - и послышался резкий удар по этой обнажённой до локтя руке. Я едва удержался, чтобы не вскрикнуть, а Зинаида вздрогнула, молча посмотрела на моего отца и, медленно поднеся свою руку к губам, поцеловала заалевшийся на ней рубец. Отец швырнул в сторону хлыст и, торопливо взбежав на ступеньки крылечка, ворвался в дом... Зинаида обернулась - и, протянув руки, закинув голову, тоже отошла от окна.
С замиранием испуга, с каким-то ужасом недоумения на сердце бросился я назад и, пробежав переулок, чуть не упустив Электрика, вернулся на берег реки. Я не мог ничего сообразить. Я знал, что на моего холодного и сдержанного отца находили иногда порывы бешенства, и все-таки я никак не мог понять, что я такое видел... Но я тут же почувствовал, что, сколько бы я ни жил, забыть это движение, взгляд, улыбку Зинаиды было для меня навсегда невозможно, что образ её, этот новый, внезапно представший передо мною образ, навсегда запечатлелся в моей памяти. Я глядел бессмысленно на реку и…
- Ну, что же ты - давай мне лошадь! - раздался за мной голос отца.
Я машинально подал ему поводья. Он вскочил на Электрика... Прозябший конь взвился на дыбы и прыгнул вперёд на полторы сажени... но скоро отец укротил его; он вонзил ему шпоры в бока и ударил его кулаком по шее... «Эх, хлыста нету», - пробормотал он.
Я вспомнил недавний свист и удар этого самого хлыста и содрогнулся.
- Куда ж ты дел его? - спросил я отца погодя немного.
Отец не отвечал мне и поскакал вперёд. Я нагнал его. Мне непременно хотелось видеть его лицо.
- Ты соскучился без меня? - проговорил он сквозь зубы.
- Немножко. Где же ты уронил свой хлыст? - спросил я его опять. Отец быстро глянул на меня.
- Я его не уронил, - промолвил он, - я его бросил.
Он задумался и опустил голову. И тут-то я в первый и едва ли не в последний раз увидел, сколько нежности и сожаления могли выразить его строгие черты.
Он опять поскакал, и уж я не мог его догнать; я приехал домой четверть часа после него.
«Вот это любовь, - говорил я себе снова, сидя ночью перед своим письменным столом, на котором уже начали появляться тетради и книги, - это страсть!.. Как, кажется, не возмутиться, как снести удар от какой бы то ни было!.. от самой милой руки! А, видно, можно, если любишь... А я-то... я-то воображал...»
И, между прочим, Бабель (читавший эти строки в раннеподростковом возрасте), вспоминал, что они из всего Тургенева сильнее всего врезались в его память и остались там навсегда. Я (читавшая эти строки в аналогичном возрасте) полностью подписываюсь под словами автора «Конармии».
- Так к чему ты это всё? - не выдержала мама.
- А к тому, что Тургенев или твои нелюбимые «50 оттенков» - разницы никакой. Та же самая идея, та же самая мысль, и воздействие на те же самые эмоции. Так что не воображай себя эстетом.
- А я и не воображаю. Может, я не ради идеи, а ради красоты. Там трахаются и стонут, а тут - красивая деревня и красивые наряды. Мне это больше нравится.
- Ты просто пуританка. А твой Тургенев, живи он в наше время, такую бы порнуху описывал, что ты и не подозреваешь, что такое существует. А ещё у него был бы ЖЖ, где он бы от скуки толсто троллил зелёных, веганов и прочих противников охоты. Естественно, в перерывах между написанием антиправительственных опусов. И ещё, мы с Бабелем - гении, а ты видишь только внешнюю мишуру.
- Ну и пускай!
Короче, так и не поняли мы с мамой друг друга. Впрочем, это не ново. О проблемах отцов и детей можно даже покурить всё того же автора.
Ах, да, о «Двух женщинах». Ну что тут можно сказать… Коротко:
Плюс - красиво. Реально красиво и шикарно. И деревня, и дождь, и музыка, и пейзажи, и лица… И заслуживает всех тех наград, которые этот фильм получил, и даже намного большего.
Минусов два. Первое - то, что актёры (ну кроме Коли, Верочки и Беляева, и на том спасибо) минимум лет на 15 старше своих персонажей и играют свой возраст. И это порой смотрится уныло. Впрочем, именно так у нас и представляют классику.
Второе - там был секс. Между Натальей и Беляевым. В качестве контраста свели к минимуму отношения Шпигельского и Лизаветы Богдановны, которые вообще-то там как контраст крайне необходимы. Этими двумя вещами свели на нет всю идею пьесы. Да, еблей не там, где надо, тоже можно запороть всю идею. Может, я тоже пуританка?