val000
in
nad_suetoi
Феномен "шахословия"
От victorolsufiev
(Виктор Олсуфьев)
Из книг Идриса Шаха я впервые узнал о разнице между застывшей богословской наукой и живым учением суфизма. Тема эта в книгах Шаха повторялась многократно. При этом богословие в книгах не представлялось каким-то жупелом. Не то, чтобы богословы и законники были в принципе "плохими", "глупыми" или "злыми". Проблема была в их ограниченности. В большинстве случаев это характеризовалось тем, что свои суждения они строили на толкованях Корана, хадисов и других богословских авторитетов, чьи суждения, в свою очередь, также восходили к тем же источникам. Таким образом, для богословов авторитетом могло служить только то, что прямо или опосредованно содержалось в определенной письменной или устной традиции и было "правильно" истолковано ими или такими же, как они. Все, что выходило за рамки этой традиции и правоверных интерпретаций, легко могло оказаться, по мнению богословов, неточным, неверным, еретическим, вредным, а то и преступным. Ну и, соответственно, имело шанс быть подвергнутым сомнению, не одобренным, осужденным, репрессированным или уничтоженным. Конечно, в их поведении была логика: они боролись за чистоту веры Ислама.
Ну а суфизм, наоборот, был живым, прогрессивным, и не стремился втиснуть свои идеи и проявления в прокрустово ложе законоведов - что бы ни гласили тексты Корана и как бы "правоверно" их ни интерпретировали теологи.
В общем, "что такое хорошо и что такое плохо". Серое и белое. С одной стороны, сухие ограниченные интеллектуалы-формалисты, старики в больших чалмах с длинными бородами, спорящие до хрипоты о несущественных деталях и приводящие бесчисленные цитаты в защиту своего мнения и для опровержения мнений оппонентов, а с другой стороны - суфии, им во многом, если не во всем, противоположные. Не так ли?
Аналогами первых служили такие же богословы: христианские - средневековые схоласты, спорящие о числе ангелов на острии иголки, или еврейские талмудисты, спорящие о ночном горшке. Ну, в других одеждах, естественно.
Шли годы. Издавались и переиздавались книги Шаха. Переводились на различные языки. Появились последователи Шаха и его идей. Все больше людей узнавало о суфизме из его книг.
Разумеется, появились и люди, больше других знающие тексты Идриса. Чаще всего ими и были переводчики Шаха, что естественно. Они помнили истории из книг, цитаты. Могли с большей легкостью, чем другие, оперировать отрывками и их толковать. Таким людям было легче обсуждать шаховские истории и дискутировать о них - что тоже помогало усвоению материала. В общем, появились знатоки, которые были в состоянии и процитировать тексты Шаха, и поправить менее знающих собеседников, если требовалось, тем самым защищая эти тексты от перевирания.
К тому же знатоки Шаха могли достаточно уверенно выступить против неверных истолкований, так как сами лучше владели материалом, - помнили его и могли привести, - чем любители, познакомившиеся с ним позже, а то и недавно. Толкования знатоков должны были более весомыми, что, естественно, придавало этим специалистам уверенность в превосходстве своего понимания. Это нормально: кому не нужна вера в свои силы и правоту?
Идрис Шах в своих книгах предоставлял огромное количество материала, в первую очередь психологического. Почерпнутое из его книг знание могло быть использовано не только в различных жизненных ситуациях, но и при желании могло быть экстраполировано на различные области философии, религии, культуры, эзотеризма, мистицизма и пр. - тем более, что Шах, благодаря блестящей эрудиции, касался в своих книгах самых разных сфер человеческой жизни. В случае отсутствия прямого суждения по какому-то вопросу, нередко была возможность использовать сходные пассажи из его книг или прийти к каким-то выводам, не без основания полагаясь на свою интерпретацию ситуации в соответствии с идеями Шаха.
Обладая теперь уже развитой способностью к суждениям и владея такой, можно сказать, сокровищницей-энциклопедией, как книги Шаха, знаток мог уверенно чувствовать себя в состоянии разобраться в хитросплетениях не только человеческой психологии, но и других сторон жизни. В его руках было могучее оружие, которое, в сочетании с присущим ему (знатоку) умом, позволяла делать безошибочные выводы в широком диапазоне самых различных идей. Более того, благодаря неистощимой глубине, равно как и широте шаховских книг, зачастую даже не было необходимости без нужды педантично вникать в детали, как это вынуждены делать обычные люди: правильное мнение могло всплыть и без этого, само собой. Не исключено, что такого рода способность была следствием развития скрытой интуиции, часто приписываемой суфиям. При этом не следует забывать, что обретение подлинной мудрости возможно только на пути живого, передового суфийского учения, главным представителем которого был Шах. (Или Шахи. А богословы никогда.)
Конечно, очень важно было сохранить шаховское учение от искажения, не дать любителям и дилетантам подмешать к нему свои чуждые и несовершенные идеи (что, к сожалению, случается так часто!), тем самым исказив драгоценный дар суфийской мудрости. Но для того и существовали знатоки: они не только могли, но и считали своим священным долгом стоять на страже текстов и их интерпретаций, оберегая чистоту Пути Суфиев. Наградой за это, причем вполне заслуженной, и была их необыкновенная способность выносить самые разнообразные суждения благодаря своему обширному знанию и глубокому пониманию одних только шаховских текстов, без необходимости отвлекать свое внимание на, в общем-то несущественные для этого процесса, детали (а хоть бы и суть) рассматриваемых вопросов.
Таким образом, с одной стороны, образовалась уникальная возможность понимания практически всех аспектов человеческой мысли и действий через призму шаховских текстов. С другой стороны, присутствовала суровая необходимость безжалостно отсекать все, что могло помешать такому пониманию, отвлечь от него и каким-либо образом замутнить священный ключ шаховских идей. С третьей стороны, чрезвычайно важным было осознание того, что именно ТЫ находишься в струе подлинного живого и всегда современного учения, вечно обновляющегося и при том сохраняющего неразрывную связь с древней мудростью. В то время как всякие так называемые эзотерики, оккультисты, философы и прочие заблудшие души, не приобщенные [в должной мере] к потоку шаховской литературы, вынуждены цепляться за руины, деградировавшие остатки некогда величественных сооружений...
Проницательные читатели этого опуса, я полагаю, уловили мою неклюжую иронию и поняли, к чему я веду. Итак, вскоре после смерти Шаха - а кто знает, может и при жизни? - появился новый вид "богословов", с той только разницей, что Коран (все-таки боговдохновенная книга, хочу заметить) им заменили книги Шаха. Я остроумно назвал их "шахословами".
* Оригинальный пост
(Снимок Андрея Саликова mevlevi)
Содержание
(Виктор Олсуфьев)
Из книг Идриса Шаха я впервые узнал о разнице между застывшей богословской наукой и живым учением суфизма. Тема эта в книгах Шаха повторялась многократно. При этом богословие в книгах не представлялось каким-то жупелом. Не то, чтобы богословы и законники были в принципе "плохими", "глупыми" или "злыми". Проблема была в их ограниченности. В большинстве случаев это характеризовалось тем, что свои суждения они строили на толкованях Корана, хадисов и других богословских авторитетов, чьи суждения, в свою очередь, также восходили к тем же источникам. Таким образом, для богословов авторитетом могло служить только то, что прямо или опосредованно содержалось в определенной письменной или устной традиции и было "правильно" истолковано ими или такими же, как они. Все, что выходило за рамки этой традиции и правоверных интерпретаций, легко могло оказаться, по мнению богословов, неточным, неверным, еретическим, вредным, а то и преступным. Ну и, соответственно, имело шанс быть подвергнутым сомнению, не одобренным, осужденным, репрессированным или уничтоженным. Конечно, в их поведении была логика: они боролись за чистоту веры Ислама.
Ну а суфизм, наоборот, был живым, прогрессивным, и не стремился втиснуть свои идеи и проявления в прокрустово ложе законоведов - что бы ни гласили тексты Корана и как бы "правоверно" их ни интерпретировали теологи.
В общем, "что такое хорошо и что такое плохо". Серое и белое. С одной стороны, сухие ограниченные интеллектуалы-формалисты, старики в больших чалмах с длинными бородами, спорящие до хрипоты о несущественных деталях и приводящие бесчисленные цитаты в защиту своего мнения и для опровержения мнений оппонентов, а с другой стороны - суфии, им во многом, если не во всем, противоположные. Не так ли?
Аналогами первых служили такие же богословы: христианские - средневековые схоласты, спорящие о числе ангелов на острии иголки, или еврейские талмудисты, спорящие о ночном горшке. Ну, в других одеждах, естественно.
Шли годы. Издавались и переиздавались книги Шаха. Переводились на различные языки. Появились последователи Шаха и его идей. Все больше людей узнавало о суфизме из его книг.
Разумеется, появились и люди, больше других знающие тексты Идриса. Чаще всего ими и были переводчики Шаха, что естественно. Они помнили истории из книг, цитаты. Могли с большей легкостью, чем другие, оперировать отрывками и их толковать. Таким людям было легче обсуждать шаховские истории и дискутировать о них - что тоже помогало усвоению материала. В общем, появились знатоки, которые были в состоянии и процитировать тексты Шаха, и поправить менее знающих собеседников, если требовалось, тем самым защищая эти тексты от перевирания.
К тому же знатоки Шаха могли достаточно уверенно выступить против неверных истолкований, так как сами лучше владели материалом, - помнили его и могли привести, - чем любители, познакомившиеся с ним позже, а то и недавно. Толкования знатоков должны были более весомыми, что, естественно, придавало этим специалистам уверенность в превосходстве своего понимания. Это нормально: кому не нужна вера в свои силы и правоту?
Идрис Шах в своих книгах предоставлял огромное количество материала, в первую очередь психологического. Почерпнутое из его книг знание могло быть использовано не только в различных жизненных ситуациях, но и при желании могло быть экстраполировано на различные области философии, религии, культуры, эзотеризма, мистицизма и пр. - тем более, что Шах, благодаря блестящей эрудиции, касался в своих книгах самых разных сфер человеческой жизни. В случае отсутствия прямого суждения по какому-то вопросу, нередко была возможность использовать сходные пассажи из его книг или прийти к каким-то выводам, не без основания полагаясь на свою интерпретацию ситуации в соответствии с идеями Шаха.
Обладая теперь уже развитой способностью к суждениям и владея такой, можно сказать, сокровищницей-энциклопедией, как книги Шаха, знаток мог уверенно чувствовать себя в состоянии разобраться в хитросплетениях не только человеческой психологии, но и других сторон жизни. В его руках было могучее оружие, которое, в сочетании с присущим ему (знатоку) умом, позволяла делать безошибочные выводы в широком диапазоне самых различных идей. Более того, благодаря неистощимой глубине, равно как и широте шаховских книг, зачастую даже не было необходимости без нужды педантично вникать в детали, как это вынуждены делать обычные люди: правильное мнение могло всплыть и без этого, само собой. Не исключено, что такого рода способность была следствием развития скрытой интуиции, часто приписываемой суфиям. При этом не следует забывать, что обретение подлинной мудрости возможно только на пути живого, передового суфийского учения, главным представителем которого был Шах. (Или Шахи. А богословы никогда.)
Конечно, очень важно было сохранить шаховское учение от искажения, не дать любителям и дилетантам подмешать к нему свои чуждые и несовершенные идеи (что, к сожалению, случается так часто!), тем самым исказив драгоценный дар суфийской мудрости. Но для того и существовали знатоки: они не только могли, но и считали своим священным долгом стоять на страже текстов и их интерпретаций, оберегая чистоту Пути Суфиев. Наградой за это, причем вполне заслуженной, и была их необыкновенная способность выносить самые разнообразные суждения благодаря своему обширному знанию и глубокому пониманию одних только шаховских текстов, без необходимости отвлекать свое внимание на, в общем-то несущественные для этого процесса, детали (а хоть бы и суть) рассматриваемых вопросов.
Таким образом, с одной стороны, образовалась уникальная возможность понимания практически всех аспектов человеческой мысли и действий через призму шаховских текстов. С другой стороны, присутствовала суровая необходимость безжалостно отсекать все, что могло помешать такому пониманию, отвлечь от него и каким-либо образом замутнить священный ключ шаховских идей. С третьей стороны, чрезвычайно важным было осознание того, что именно ТЫ находишься в струе подлинного живого и всегда современного учения, вечно обновляющегося и при том сохраняющего неразрывную связь с древней мудростью. В то время как всякие так называемые эзотерики, оккультисты, философы и прочие заблудшие души, не приобщенные [в должной мере] к потоку шаховской литературы, вынуждены цепляться за руины, деградировавшие остатки некогда величественных сооружений...
Проницательные читатели этого опуса, я полагаю, уловили мою неклюжую иронию и поняли, к чему я веду. Итак, вскоре после смерти Шаха - а кто знает, может и при жизни? - появился новый вид "богословов", с той только разницей, что Коран (все-таки боговдохновенная книга, хочу заметить) им заменили книги Шаха. Я остроумно назвал их "шахословами".
* Оригинальный пост
(Снимок Андрея Саликова mevlevi)
Содержание