Люди и судьбы: доктор Ксаверий Шокальский...
Уроженец г.Липовец Киевской губернии, из мелкой шляхты, Ксаверий Шокальский в 1829 году окончил Виленский университет и некоторое время служил врачом в Кинбурнском военном госпитале (Кинбурн - бывшая турецкая крепость в устье Днепра), затем был командирован для борьбы с холерой в г.Херсон, откуда его 20 марта 1831 года направили в Виленский военный госпиталь. (интересно отметить, что по некоторым документам Шокальский значится ветеринарным врачом - но, видимо, это не мешало ни тогда - ни, как увидим, в дальнейшем). Тут произошел поворот в биографии Шокальского - вместо следования по назначению Шокальский добровольно присоединился к повстанческому отряду генерала Колышко, действовавшему на территории Литвы. Взятый потом в плен, Шокальский 31 октября 1832 года был приговорен военным судом к смертной казни, замененной по конфирмации главнокомандующего лишением дворянства, врачебного звания и отдачей в солдаты с отправкой в Сибирь. В его судебном деле значилось: "До предания суду аттестовался способным и достойным".
В Сибирь Шокальский был отправлен пешим этапом, где оказался в одной партии со своим земляком и другом юности - ксендзом Яном Сероцинским (кстати, с интересом обратила внимание на то, что Сероцинский - не католический священник, а униатский, приор Базилианского монастыря на Волыни). Далее исследователи отмечают, что мысль об организации побега возникла у группы друзей уже во время этапа.
Далее мы уже частично знаем: организаторы будущего Омского заговора оказались в Омске (Сероцинский) или в Тобольске (Шокальский и Дружиловский). Однако вскоре по доносу они все были арестованы, следствие тянулось и обрастало подробностями несколько лет.
После двух лет следствия и заключения Шокальскому и еще двум подследственным - Игнатию Зубчевскому и русскому солдату Владимиру Милидину - удалось сбежать из охраняемой Омской крепости. Странно, на что рассчитывали арестанты, выбирая время для побега глухой зимой - побег состоялся в ночь с 28 на 29 января 1836 года. Прочие арестанты (подследственные по омскому делу содержались в общей камере), не посвященные в замыслы троих беглецов, напились чаю, в который Шокальский добавил немного опиума. Затем трое набросали на нары одежду, создавшую вид спящих людей, освободились от кандалов, выдавили над печью часть потолка, который предыдущими ночами был ими скрытно от других пропилен, выбрались на чердак и сбежали. По дороге они наняли приезжего крестьянина, который довез их до редута Мельничного, где они получили лошадей по подорожной и двинулись дальше. На станциях беглецы предъявляли документы на имя доктора Двигубского (Шокальский), его ординарца Гаенкова (Милидин) и якобы слуги из крепостных крестьян (Зубчевский). У Шокальского было при себе и выданное Медицинским департаментом назначение на место ординатора в военном госпитале в Херсоне (с переправленной фамилией), а для ординарца - документ о прохождении службы. Остается загадкой, каким образом, находясь в общей камере, они добыли документы, опиум, инструменты для выпиливания потолка и проч. - все исследователи отмечают, что такой побег был бы невозможен без помощи извне, однако пойманные только через три дня в редуте Песчаном беглецы не выдали никого. Помимо личных вещей, при аресте у них был изъят текст написанной в тюрьме "Исторической песни" Яна Сероцинского, взятый с целью "спасти от забвения" и другие патриотические стихи. Во время ареста Шокальский сумел еще порвать на мелкие кусочки и проглотить какой-то лист, - что он содержал, от него не смогли добиться.
Военным судом в Омске Шокальский был приговорен к шести тысячам шпицрутенов, Милидин - к пяти тысячам, а Зубчевский - к десяти годам крепостных работ в арестантской роте (сведений о дальнейшей судьбе Зубчевского обнаружить пока не удалось).
Экзекуция состоялась в Омске 2 марта 1837 года.
Очевидцы вспоминают, что Ксаверий Шокальский, "роста малого и худой", уцелел только благодаря вмешательству доктора Соколовского, который после 5 тысяч ударов приказал прервать экзекуцию и завершить ее после излечения жертвы. Он лежал в лазарете "с телом, до костей разбитым на руках и боках, и все-таки сам делал для себя лекарства и без какого-либо содрогания срезал бритвой нараставшее на его ранах дикое мясо". Владимир Милидин после прибытия в лазарет был еще жив, но "безуспешно просил он о врачебной помощи: вместо водки ему дали воду; он выпил, мучился еще два часа, наконец, упал грудью на кровать и заснул навеки" (воспоминания Войцеха Росевича - всего в Омской бойне погибло 5 человек).
Остальные тысячу ударов палками Шокальский получил через несколько недель, 9 апреля 1837 года. После этого он был отправлен за Байкал на нерчинскую каторгу. "Когда он позже проходил с группой осужденных на тяжкие работы, я видел его в Тобольске, - вспоминал ссыльный Константин Волицкий (известный музыкант, композитор, организовал в ссылке в Тобольске военный оркестр, сотрудничал с П.Ершовым - РД) - Вид его был ужасен, особенно лицо, поскольку розгами ему перебили нос, и впадина, хоть и затянувшаяся, была видна".
Шокальский оказался в Акатуйском замке (одновременно с Высоцким, а позже с Луниным, где они общались), позже был переведен на Карийскую каторгу.
На Каре его не употребляли в работы. Максимов, записавший рассказы очевидцев, рассказывал, что Шокальский занимался мелкой торговлей и от нее кормился; лечил же безвозмездно. "Его коричневый самодельный сюртук с воротником, опушенным собольим мехом, до сих пор помнят там (это записано уже в семидесятые годы - РД), помнят потому, что видели его и в норах каторжных жилищ, и на самом промысле, и в 7 верстах или более от него (насколько позволял закон). Днем и ночью шел Шокальский на помощь и избавление к каторжным и богатым, и особенно счастлив был на лечение ран всякого рода. Рад он был, если за практику получал от бедняков в награду чай с белым хлебом, но и получая подарки от богатых на улучшение костюма - никаких изменений в нем не делал; любя простоту, жил самым скромным образом. Это была натура крепкая, праздность была для него смертью..."
На Каре Шокальский разработал новый - третий по счету? - план коллективного побега. Беглецы должны были уплыть по течению Амура к берегам Тихого океана. "Всю свою душу он отдал на выработку этого плана, но когда план оказался невозможным и рухнули все надежды, доктор впал в тихую меланхолию" (Петр Высоцкий в Акатуе, когда с ним связались и изложили ему план нового побега, категорически отказался - он пользовался абсолютным нравственным авторитетом среди нерчинских каторжан и его послушали, Шокальский со своими идеями остался в одиночестве). "Сначала он заперся в своей комнате и ходил по ней быстрыми шагами, развивая в мыслях какие-то намерения. Один из его товарищей, возвращавшихся домой и подошедший к окну доктора, заметил его возбужденное состояние, но, увидавши в углу ружье, понял в чем дело. Просил доктора отпереть двери, но получил отказ; решившись приподнять окно - слышав угрозы; когда побежал за помощью - доктор выстрелил себе в грудь".
"Ружье заряжено было изломанным гвоздем. Когда через несколько минут вошла полиция, выломавши двери, то нашла Шокальского растянувшимся на полу; из груди ручьем била кровь, в собака его, Филяр, положивши морду на грудь в предчувствии смерти благодетеля, жалобно выла. Полиция хотела оттащить собаку, но пришедший в себя Шокальский сказал: "не трогайте, прошу вас, пусть простится со мною мой наивернейший товарищ и друг".
После выстрела Шокальский прожил еще неделю. На вопрос о мотивах его самоубийства отвечал: "я стрелял в себя от любви".
PS Среди ссыльных первой половины девятнадцатого века было четверо профессиональных медиков: Вольф, Шокальский, Левицкий и Бопрэ. Ссыльные врачи оставили по себе в Сибири исключительно благодарную память...
В Сибирь Шокальский был отправлен пешим этапом, где оказался в одной партии со своим земляком и другом юности - ксендзом Яном Сероцинским (кстати, с интересом обратила внимание на то, что Сероцинский - не католический священник, а униатский, приор Базилианского монастыря на Волыни). Далее исследователи отмечают, что мысль об организации побега возникла у группы друзей уже во время этапа.
Далее мы уже частично знаем: организаторы будущего Омского заговора оказались в Омске (Сероцинский) или в Тобольске (Шокальский и Дружиловский). Однако вскоре по доносу они все были арестованы, следствие тянулось и обрастало подробностями несколько лет.
После двух лет следствия и заключения Шокальскому и еще двум подследственным - Игнатию Зубчевскому и русскому солдату Владимиру Милидину - удалось сбежать из охраняемой Омской крепости. Странно, на что рассчитывали арестанты, выбирая время для побега глухой зимой - побег состоялся в ночь с 28 на 29 января 1836 года. Прочие арестанты (подследственные по омскому делу содержались в общей камере), не посвященные в замыслы троих беглецов, напились чаю, в который Шокальский добавил немного опиума. Затем трое набросали на нары одежду, создавшую вид спящих людей, освободились от кандалов, выдавили над печью часть потолка, который предыдущими ночами был ими скрытно от других пропилен, выбрались на чердак и сбежали. По дороге они наняли приезжего крестьянина, который довез их до редута Мельничного, где они получили лошадей по подорожной и двинулись дальше. На станциях беглецы предъявляли документы на имя доктора Двигубского (Шокальский), его ординарца Гаенкова (Милидин) и якобы слуги из крепостных крестьян (Зубчевский). У Шокальского было при себе и выданное Медицинским департаментом назначение на место ординатора в военном госпитале в Херсоне (с переправленной фамилией), а для ординарца - документ о прохождении службы. Остается загадкой, каким образом, находясь в общей камере, они добыли документы, опиум, инструменты для выпиливания потолка и проч. - все исследователи отмечают, что такой побег был бы невозможен без помощи извне, однако пойманные только через три дня в редуте Песчаном беглецы не выдали никого. Помимо личных вещей, при аресте у них был изъят текст написанной в тюрьме "Исторической песни" Яна Сероцинского, взятый с целью "спасти от забвения" и другие патриотические стихи. Во время ареста Шокальский сумел еще порвать на мелкие кусочки и проглотить какой-то лист, - что он содержал, от него не смогли добиться.
Военным судом в Омске Шокальский был приговорен к шести тысячам шпицрутенов, Милидин - к пяти тысячам, а Зубчевский - к десяти годам крепостных работ в арестантской роте (сведений о дальнейшей судьбе Зубчевского обнаружить пока не удалось).
Экзекуция состоялась в Омске 2 марта 1837 года.
Очевидцы вспоминают, что Ксаверий Шокальский, "роста малого и худой", уцелел только благодаря вмешательству доктора Соколовского, который после 5 тысяч ударов приказал прервать экзекуцию и завершить ее после излечения жертвы. Он лежал в лазарете "с телом, до костей разбитым на руках и боках, и все-таки сам делал для себя лекарства и без какого-либо содрогания срезал бритвой нараставшее на его ранах дикое мясо". Владимир Милидин после прибытия в лазарет был еще жив, но "безуспешно просил он о врачебной помощи: вместо водки ему дали воду; он выпил, мучился еще два часа, наконец, упал грудью на кровать и заснул навеки" (воспоминания Войцеха Росевича - всего в Омской бойне погибло 5 человек).
Остальные тысячу ударов палками Шокальский получил через несколько недель, 9 апреля 1837 года. После этого он был отправлен за Байкал на нерчинскую каторгу. "Когда он позже проходил с группой осужденных на тяжкие работы, я видел его в Тобольске, - вспоминал ссыльный Константин Волицкий (известный музыкант, композитор, организовал в ссылке в Тобольске военный оркестр, сотрудничал с П.Ершовым - РД) - Вид его был ужасен, особенно лицо, поскольку розгами ему перебили нос, и впадина, хоть и затянувшаяся, была видна".
Шокальский оказался в Акатуйском замке (одновременно с Высоцким, а позже с Луниным, где они общались), позже был переведен на Карийскую каторгу.
На Каре его не употребляли в работы. Максимов, записавший рассказы очевидцев, рассказывал, что Шокальский занимался мелкой торговлей и от нее кормился; лечил же безвозмездно. "Его коричневый самодельный сюртук с воротником, опушенным собольим мехом, до сих пор помнят там (это записано уже в семидесятые годы - РД), помнят потому, что видели его и в норах каторжных жилищ, и на самом промысле, и в 7 верстах или более от него (насколько позволял закон). Днем и ночью шел Шокальский на помощь и избавление к каторжным и богатым, и особенно счастлив был на лечение ран всякого рода. Рад он был, если за практику получал от бедняков в награду чай с белым хлебом, но и получая подарки от богатых на улучшение костюма - никаких изменений в нем не делал; любя простоту, жил самым скромным образом. Это была натура крепкая, праздность была для него смертью..."
На Каре Шокальский разработал новый - третий по счету? - план коллективного побега. Беглецы должны были уплыть по течению Амура к берегам Тихого океана. "Всю свою душу он отдал на выработку этого плана, но когда план оказался невозможным и рухнули все надежды, доктор впал в тихую меланхолию" (Петр Высоцкий в Акатуе, когда с ним связались и изложили ему план нового побега, категорически отказался - он пользовался абсолютным нравственным авторитетом среди нерчинских каторжан и его послушали, Шокальский со своими идеями остался в одиночестве). "Сначала он заперся в своей комнате и ходил по ней быстрыми шагами, развивая в мыслях какие-то намерения. Один из его товарищей, возвращавшихся домой и подошедший к окну доктора, заметил его возбужденное состояние, но, увидавши в углу ружье, понял в чем дело. Просил доктора отпереть двери, но получил отказ; решившись приподнять окно - слышав угрозы; когда побежал за помощью - доктор выстрелил себе в грудь".
"Ружье заряжено было изломанным гвоздем. Когда через несколько минут вошла полиция, выломавши двери, то нашла Шокальского растянувшимся на полу; из груди ручьем била кровь, в собака его, Филяр, положивши морду на грудь в предчувствии смерти благодетеля, жалобно выла. Полиция хотела оттащить собаку, но пришедший в себя Шокальский сказал: "не трогайте, прошу вас, пусть простится со мною мой наивернейший товарищ и друг".
После выстрела Шокальский прожил еще неделю. На вопрос о мотивах его самоубийства отвечал: "я стрелял в себя от любви".
PS Среди ссыльных первой половины девятнадцатого века было четверо профессиональных медиков: Вольф, Шокальский, Левицкий и Бопрэ. Ссыльные врачи оставили по себе в Сибири исключительно благодарную память...