(продолжение отчета из Исторички). Ушерович С.С. Смертные казни в царской России
Харьков, 1933 год. Издание Общества политкаторжан (собственно, одно из последних их изданий).
Эту книгу я читала в юности, вот снова взяла посмотреть. Собственно, это компиляция из большого количества разных документов (правительственных отчетов о казнях, отрывков из мемуаров, предсмертных писем и проч.). БОльшая часть материала относится уже к ХХ веку, особенно к революции 1905 года (кто едет на игру 1905 год, особенно если в эсеры и проч. - возьмите себе книжку на заметку). Списки самых знаменитых палачей.
Список казненных по всем политических процессам в империи с 1824 (почему, кстати, с 1824? Кого казнили в 1824 году?) до 1917 года. Очень большой список - но 90% имен мне незнакомы и относятся, как уже сказала, в основном к 1905-1912 годам. И да, в основном это различные эсеры и анархисты, с пояснениями, за что казнен "за террористический акт", "за участие в экспроприации". Я вообще симпатизирую эсерам, но тут я хотя бы понимаю логику смертного приговора. Однако встречаются и такие, например, формулировки: "за хранение нелегальной литературы", "за принадлежность к кружку анархистов" - ну и самое прекрасное, незнакомая мне латышская фамилия, 1905 год - "за преподавание в гимназии на латышском языке".
Списки за девятнадцатый век не полные, туда почти не попали процессы 1863-1864 годов (попали только некоторые локальные процессы, вроде дела Арнгольда и Сливицкого, "Казанского заговора", Кругобайкальского восстания), не попали казненные участники экспедиции Заливского (но Конарский, например, в списке есть).
Отдельно список "несостоявшиеся казни" - еще более неполный, путаный и эклектичный, от декабристов, осужденных по первому разряду до петрашевцев, поставленных под виселицу и помилованных в последний момент (но, я уже писала о том, что это был не единственный прецедент). Отдельной строкой, без перечисления имен: 261 человек за участие в Ноябрьском восстании - к смертной казни заочно (кстати, надо мне отксерить когда-то этот список, он прекрасен сам по себе "приговором Верховного уголовного суда"; там есть два разряда - все как положено "у больших" - первый разряд "к смертной казни четвертованием" - около 200 человек, и список поменьше второго разряда - "к смертной казни отсечением головы" - РД).
Ниже я процитирую несколько кусочков из разных документов, включенных в книгу Ушеровича - то, что как говорится, по тем или иным причинам "зацепило".
1. Протест министра против прощания Давиденко, Лизогуба и Чубарова друг с другом у эшафота.
"Милостивый государь Эдуард Иванович!
Главный начальник 3-го отделения собственной его императорского величества канцелярии сообщил, что в поступивших от начальников жанд.упр.донесениях, а также в частных корреспонденциях о порядке исполнения смертной казни, бывшей в Одессе 10 августа над государственными преступниками Лизогубом, Чубаровым и Давиденко, обращает на себя внимание их целование друг с другом перед совершением казни. Находя, что подобная сцена прощания на глазах присутствующей публики должна произвести на некоторых зрителей впечатление, ни в коем случае нежелательное, ген-адъютант Дрентельн признал необходимым устранить на будущее время повторение подобных слишком интимных прощаний, которые, если могут иметь место, то перед отправлением преступников к месту казни, а не на глазах зрителей.
31 августа 1879 года"
(Лизогуб, Чубаров, Давиденко - участники организации "Земля и воля" - РД)
2. (из мемуаров Н.С.Саловой).
5 апреля 1881 г. на квартире Саловой Н.А.Желваков заявил своим друзьям:
"3 апреля я был на Семеновском плацу, я видел казнь первомартовцев от начала до конца.
- Зачем вы трепали свои нервы? - спросили его.
- Это было не напрасно, - ответил он, - ничего другого в тот момент я не мог сделать. Мне казалось, что если на площади будут сочувствующие им люди, и им будет легче умереть... Тогда же на площади я дал самому себе клятву умереть, как они умерли, совершив террористический акт, который послужит к подрыву самодержавия.
Когда друзья ему указали, что рано еще ему думать о смерти (Желвакову было всего 20 лет), а следует основательно призадуматься о революционной деятельности, о пропаганде среди рабочих и крестьян, он ответил:
"Да только не тогда, когда человек так настроен, как я теперь после казни первомартовцев"
(Николай Желваков был казнен в Одессе год спустя, 22 марта 1882 года, вместе со Степаном Халтуриным, по делу об убийстве прокурора Стрельникова - РД)
3. (из публикации французской газеты по поводу казни по процессу "Второго первого марта", см. об этом процессе также этот пост)
"В происходившей 20 мая казни жестокость была доведена до самой зверской утонченности. В предыдущих казнях великодушное правительство обычно даровало всм осужденным по отдельной виселице. На этот раз было иначе: для пяти казнимых было поставлено только три виселицы, и таким образом, Шевырев и Ульянов вынуждены были присутствовать при муках своих товарищей: в продолжение получаса у них перед глазами было потрясающее зрелище троих повешенных, извивавшихся на концах веревок в мучительных конвульсиях, и лишь по истечении этого времени - палач накинул смазанную салом петлю, еще теплую, и на их шею".
4. И, наконец, еще кусочек из мемуаров - неожиданно и сильно перекликается с отчетами с только что прошедшей игры - наверное, поэтому так цепляет.
"27 января (1885 года) мы были на прогулке, когда жандармы сказали нам, чтобы мы прекратили прогулку, потому что приехало начальство. Мы возвратились в камеры. Нас заперли...
Минуты проходили в тишине. Все мы замерли в ожидании. Что принесет нам это посещение? Тишина тянулась без зловещих признаков. Четверть часа спустя, кто-то из начальства прошел по коридору. Шаги жандармов и их порывистые движения убедили нас в том. Прошли и не зашли ни в одну камеру.
Снова тишина, но не обычная. Не такая, какая была до прихода начальства. Теперь чувствовалось напряжение и ожидание. Теперь в тишине коридора слышался шопот жандармов: они делятся впечатлениями, вызванными появлением начальства.
Нам легче стало. Вздохнули свободнее. То был верно какой-нибудь генерал, который осматривает тюрьму... и ничего больше. В его визите нет ничего общего с нашими приговоренными. Прогулка наша сокращена на полчаса, а теперь уже давно протекало обычное время для прогулки... ничего странного, что нас не ведут на прогулку. Вихрь тревоги стал мало помалу утихать. И снова тюремная жизнь начинала входить в обычную колею. Я делился своими мыслями с Бардовским, когда нашу дверь открыли и старший унтер-офицер попросил Бардовского в канцелярию.
Точно нож вонзился в мое сердце. "Не конец ли это?"
Мысль эта, как раненая птица, затрепетала в моем мозгу.
Бардовский, желая, вероятно, хоть отчасти приподнять завесу неизвестности, спросил:
- Одеваться?
- Нет, - ответил старший, - только в канцелярию сделать подсчет с заведующим.
Я смотрел с напряжением.
Бардовский бросил взгляд на меня и вышел из камеры. Я понял его взгляд. В нем была надежда, но и прощание.
"Повесят. Повесят"... - забилась мысль моя.
"Все кончено"...
"Побегом теперь уж не вернуть их к жизни".
Увели Куницкого, Петрусинского и Оссовского.
"Ясно для чего"...
В камеру вошел снова старший с жандармами забирать вещи Бардовского.
Я ни о чем его не спрашивал, подошел к нему и посмотрел ему в глаза. Он понял меня... Он отвернулся.
Слезы не текли из моих глаз. Рыданья не давили мою грудь.
Тогда первый раз в жизни охватило меня страшное чувство, чувство самое тяжелое для человека, чувство бессилия, когда жжет жажда обладать нечеловеческой силой..." ("Сорок дней перед казнями" - из воспоминаний о процессе Партии "Пролетариат" Варшава, 1885 год)
Эту книгу я читала в юности, вот снова взяла посмотреть. Собственно, это компиляция из большого количества разных документов (правительственных отчетов о казнях, отрывков из мемуаров, предсмертных писем и проч.). БОльшая часть материала относится уже к ХХ веку, особенно к революции 1905 года (кто едет на игру 1905 год, особенно если в эсеры и проч. - возьмите себе книжку на заметку). Списки самых знаменитых палачей.
Список казненных по всем политических процессам в империи с 1824 (почему, кстати, с 1824? Кого казнили в 1824 году?) до 1917 года. Очень большой список - но 90% имен мне незнакомы и относятся, как уже сказала, в основном к 1905-1912 годам. И да, в основном это различные эсеры и анархисты, с пояснениями, за что казнен "за террористический акт", "за участие в экспроприации". Я вообще симпатизирую эсерам, но тут я хотя бы понимаю логику смертного приговора. Однако встречаются и такие, например, формулировки: "за хранение нелегальной литературы", "за принадлежность к кружку анархистов" - ну и самое прекрасное, незнакомая мне латышская фамилия, 1905 год - "за преподавание в гимназии на латышском языке".
Списки за девятнадцатый век не полные, туда почти не попали процессы 1863-1864 годов (попали только некоторые локальные процессы, вроде дела Арнгольда и Сливицкого, "Казанского заговора", Кругобайкальского восстания), не попали казненные участники экспедиции Заливского (но Конарский, например, в списке есть).
Отдельно список "несостоявшиеся казни" - еще более неполный, путаный и эклектичный, от декабристов, осужденных по первому разряду до петрашевцев, поставленных под виселицу и помилованных в последний момент (но, я уже писала о том, что это был не единственный прецедент). Отдельной строкой, без перечисления имен: 261 человек за участие в Ноябрьском восстании - к смертной казни заочно (кстати, надо мне отксерить когда-то этот список, он прекрасен сам по себе "приговором Верховного уголовного суда"; там есть два разряда - все как положено "у больших" - первый разряд "к смертной казни четвертованием" - около 200 человек, и список поменьше второго разряда - "к смертной казни отсечением головы" - РД).
Ниже я процитирую несколько кусочков из разных документов, включенных в книгу Ушеровича - то, что как говорится, по тем или иным причинам "зацепило".
1. Протест министра против прощания Давиденко, Лизогуба и Чубарова друг с другом у эшафота.
"Милостивый государь Эдуард Иванович!
Главный начальник 3-го отделения собственной его императорского величества канцелярии сообщил, что в поступивших от начальников жанд.упр.донесениях, а также в частных корреспонденциях о порядке исполнения смертной казни, бывшей в Одессе 10 августа над государственными преступниками Лизогубом, Чубаровым и Давиденко, обращает на себя внимание их целование друг с другом перед совершением казни. Находя, что подобная сцена прощания на глазах присутствующей публики должна произвести на некоторых зрителей впечатление, ни в коем случае нежелательное, ген-адъютант Дрентельн признал необходимым устранить на будущее время повторение подобных слишком интимных прощаний, которые, если могут иметь место, то перед отправлением преступников к месту казни, а не на глазах зрителей.
31 августа 1879 года"
(Лизогуб, Чубаров, Давиденко - участники организации "Земля и воля" - РД)
2. (из мемуаров Н.С.Саловой).
5 апреля 1881 г. на квартире Саловой Н.А.Желваков заявил своим друзьям:
"3 апреля я был на Семеновском плацу, я видел казнь первомартовцев от начала до конца.
- Зачем вы трепали свои нервы? - спросили его.
- Это было не напрасно, - ответил он, - ничего другого в тот момент я не мог сделать. Мне казалось, что если на площади будут сочувствующие им люди, и им будет легче умереть... Тогда же на площади я дал самому себе клятву умереть, как они умерли, совершив террористический акт, который послужит к подрыву самодержавия.
Когда друзья ему указали, что рано еще ему думать о смерти (Желвакову было всего 20 лет), а следует основательно призадуматься о революционной деятельности, о пропаганде среди рабочих и крестьян, он ответил:
"Да только не тогда, когда человек так настроен, как я теперь после казни первомартовцев"
(Николай Желваков был казнен в Одессе год спустя, 22 марта 1882 года, вместе со Степаном Халтуриным, по делу об убийстве прокурора Стрельникова - РД)
3. (из публикации французской газеты по поводу казни по процессу "Второго первого марта", см. об этом процессе также этот пост)
"В происходившей 20 мая казни жестокость была доведена до самой зверской утонченности. В предыдущих казнях великодушное правительство обычно даровало всм осужденным по отдельной виселице. На этот раз было иначе: для пяти казнимых было поставлено только три виселицы, и таким образом, Шевырев и Ульянов вынуждены были присутствовать при муках своих товарищей: в продолжение получаса у них перед глазами было потрясающее зрелище троих повешенных, извивавшихся на концах веревок в мучительных конвульсиях, и лишь по истечении этого времени - палач накинул смазанную салом петлю, еще теплую, и на их шею".
4. И, наконец, еще кусочек из мемуаров - неожиданно и сильно перекликается с отчетами с только что прошедшей игры - наверное, поэтому так цепляет.
"27 января (1885 года) мы были на прогулке, когда жандармы сказали нам, чтобы мы прекратили прогулку, потому что приехало начальство. Мы возвратились в камеры. Нас заперли...
Минуты проходили в тишине. Все мы замерли в ожидании. Что принесет нам это посещение? Тишина тянулась без зловещих признаков. Четверть часа спустя, кто-то из начальства прошел по коридору. Шаги жандармов и их порывистые движения убедили нас в том. Прошли и не зашли ни в одну камеру.
Снова тишина, но не обычная. Не такая, какая была до прихода начальства. Теперь чувствовалось напряжение и ожидание. Теперь в тишине коридора слышался шопот жандармов: они делятся впечатлениями, вызванными появлением начальства.
Нам легче стало. Вздохнули свободнее. То был верно какой-нибудь генерал, который осматривает тюрьму... и ничего больше. В его визите нет ничего общего с нашими приговоренными. Прогулка наша сокращена на полчаса, а теперь уже давно протекало обычное время для прогулки... ничего странного, что нас не ведут на прогулку. Вихрь тревоги стал мало помалу утихать. И снова тюремная жизнь начинала входить в обычную колею. Я делился своими мыслями с Бардовским, когда нашу дверь открыли и старший унтер-офицер попросил Бардовского в канцелярию.
Точно нож вонзился в мое сердце. "Не конец ли это?"
Мысль эта, как раненая птица, затрепетала в моем мозгу.
Бардовский, желая, вероятно, хоть отчасти приподнять завесу неизвестности, спросил:
- Одеваться?
- Нет, - ответил старший, - только в канцелярию сделать подсчет с заведующим.
Я смотрел с напряжением.
Бардовский бросил взгляд на меня и вышел из камеры. Я понял его взгляд. В нем была надежда, но и прощание.
"Повесят. Повесят"... - забилась мысль моя.
"Все кончено"...
"Побегом теперь уж не вернуть их к жизни".
Увели Куницкого, Петрусинского и Оссовского.
"Ясно для чего"...
В камеру вошел снова старший с жандармами забирать вещи Бардовского.
Я ни о чем его не спрашивал, подошел к нему и посмотрел ему в глаза. Он понял меня... Он отвернулся.
Слезы не текли из моих глаз. Рыданья не давили мою грудь.
Тогда первый раз в жизни охватило меня страшное чувство, чувство самое тяжелое для человека, чувство бессилия, когда жжет жажда обладать нечеловеческой силой..." ("Сорок дней перед казнями" - из воспоминаний о процессе Партии "Пролетариат" Варшава, 1885 год)