Мифологические декабристы...
Есть такой любопытный мемуарист - Шимон Токажевский (или, в русской традиции, Токаржевский). Его мемуары выложены в сети в переводе на русский язык (я уже Ангелу давала ссылку, вот сайт: http://tokarzewsky.narod.ru/index.html). Перевод плохой - но уж какой есть. Токажевский был осужден по процессу Петра Сцегенного (немного о Сцегенном я писала здесь) и для российских историков и литературоведов он интересен прежде всего тем, что оказался на каторге в Омском остроге одновременно с Достоевским, первая часть мемуаров Токажевского "Семь лет каторги" и отдельные новеллы из последующих частей очень сильно перекликаются с "Записками из мертвого дома", и публикаторы сравнивают эти произведения на предмет деталей и соответствий. Однако Токажевский Достоевского не любит и пишет о нем довольно резко и осуждающе (а публикаторы, кажется, в данном случае некритически встают на сторону Токажевского). Но тут интересно вот что: там опубликовано восемь или девять мемуарных книг Токажевского, из них только первая - в основном и посвященная событиям в Омском остроге - написана еще молодым Токажевским сразу после освобождения из острога (еще в ссылке). И видно, что автор - человек хороший и порядочный, но еще очень молодой - резкий, категоричный, порой высокомерный и несправедливый в оценках, осуждая Достоевского за "предрассудки" - тут же сам демонстрирует предрассудки в полном объеме , в общем - такой... Совершенно другое впечатление производят следующие, поздние книги мемуаров Токажевского - написанные на склоне лет, после еще двадцати лет повторной каторги и ссылки - это скорее не мемуары, а беллетризованные рассказы "из жизни ссыльных". И вот там внезапно раскрывается совершенно другой Токажевский - исполненный мудрости, прощения и любви к людям (он в поздних рассказах и о Достоевском уже совершенно иначе пишет, и вообще чем-то мне поздний Токажевский-рассказчик напомнил, как ни странно, Хэрриота, так "светятся" его персонажи - ссыльные, сибирские крестьяне и купцы, татары и буряты - каким-то внутренним светом). Но я не об этом. Я о декабристах.
... В числе прочего среди поздних рассказов Токажевского есть две любопытные новеллы. Одна рассказывает о ссыльном Гервазии Гзовском, который в ссылке служит у каких-то сибирских купцов (сам Гзовский - персонаж вполне реальный, на каторге и в ссылке был в 1840-1850-х годах). И вот однажды Гервазий (дата не указывается, по контексту - где-то начало 1850-х годов, до амнистии) пасет скот и встречает таинственного незнакомца - точнее, сначала слышит, как некто неподалеко вслух читает стихи Рылеева:
За Родину я жизнь отдам,
Я так предчувствую, я знаю...
Гервазий знает эти стихи, распространенные среди политкаторжан его времени - и начинает искать путника. И, действительно, находит - умирающего от голода бродягу, который рассказывает ему о том, что он бежал из ссылки, что "некогда был он богатым помещиком Московской губернии, но чаще пребывал в Петербурге. Тесные связи объединяли его с Сергеем Муравьевым и с Рылеевым, настолько, что он оказался в Сибири", рассказывает в числе прочего, что раньше бывал и в Варшаве, упоминает общих знакомых - тоже бывших заговорщиков... Гервазий пытается помочь беглецу: тайком носит ему запасы еды, одежду, лекарства, прячет в укромном тайнике - и, наконец, подкормив и приодев путника, с сожалением и болью с ним расстается - и тот уходит дальше, надеясь добраться до Кавказа, а оттуда - в Турцию и уплыть в Европу. Дальнейший рассказ строится вокруг того, что купец - хозяин Гервазия - по торговым делам добрался до Черного моря и оттуда привез полушубок, в котором Гервазий опознал свой собственный, который некогда отдал беглецу. Далее купец рассказывает, что беглец нанялся на какой-то корабль, плывущий в Турцию, но был разоблачен, как бывший каторжник и государственный преступник, бежавший аж с Петровского завода (!), и в последовавшей стычке прыгнул в воду и утонул, а матросы распродали его жалкое имущество. Ну далее, разумеется, Гервазий оплакивает своего погибшего беглого друга.
И вот здесь возникает вопрос - кто? Кто это был? Полностью ли выдумал Токажевский эту историю, или какой-то уголовный беглый каторжник выдавал себя за "государственного преступника" в надежде на то, что так ему скорее помогут? Отголоски каких неизвестных нам ссыльных историй проникли в этот рассказ?
Вот этот рассказ: http://tokarzewsky.narod.ru/Tokarzewsky/03_kat/005.html и далее окончание по ссылке
В другом месте фигурирует опять беглый декабрист. Здесь точно указан год действия - 1856 год, и встречается с беглецом сам Токажевский: незадолго до этого он выпущен с каторжных работ из Омского острога и находится где-то поблизости в ссылке, тоже в услужении у какого-то местного купца. В дороге Токажевский встречает таинственного незнакомца, который называет себя Андреем Константиновичем. "И назвал свою фамилию. Древнего исторического вельможного рода, хорошо известного в первой четверти прошлого века в Польше и в России". Токажевский представляется, а в ответ слышит:
"- Экс-каторжник? Значит, коллеги… Брат? Ведь я тоже политический преступник, освобождённый последней амнистией с Петровской каторги" (здесь уже все странно, как видите - так как мы хорошо знаем о том, что последний первый разряд вышел с Петровского завода на поселение в 1839 году, так что в 1856 году никто не был освобожден "с Петровской каторги", только с поселения)
"- А долго ли вы пребывали в Петровске?
- С 1827 года, до последней амнистии по случаю коронации царя Александра II.
- Господи! - крикнул я, схватившись за голову обеими руками. - Тридцать лет!
- Вы немного сбились со счёта, только двадцать девять!"
В общем, далее следует довольно фантастический рассказ о "каторге в Петровском" (реально не похожий ни на что - ни на Петровск, ни на Нерчинск), затем, естественно, Токажевский проникается сочувствием к Андрею Константиновичу и хочет вместе с ним ехать в Омск, но тот, "в горячке", убегает прямо в метель - потому что не может ждать, якобы его в Омске ожидает "невеста Екатерина Васильевна", которая ждала его тридцать лет из ссылки и теперь выехала к нему на встречу в Омск. Встревоженный Токажевский кидается искать безумца и находит его умирающий на дороге, отвозит в больницу к своему знакомому врачу "доктору Борису" (доктор Борис фигурирует в мемуарах Токажевского неоднократно, причем мемуарист пишет о том, что Борис - сын какого-то декабриста, но фамилию доктора он забыл, из-за своего "декабристского" происхождения якобы этот доктор особенно благоволил к политическим узникам - тут тоже явно какая-то легенда, потому что никаких "докторов Борисов - детей декабристов", которые служили бы в Омске, история не зафиксировала). В больнице таинственный Андрей Константинович умирает, но успевает встретиться со своей невестой.
Далее Токажевский получает письмо от "доктор Бориса" следующего содержания (привожу текст целиком):
"«Дорогой друг, Шимон Себастьянович!
Всё, что вам рассказал Андрей Константинович, не было фантазией и, тем более, не было неправдой…
Его невеста, Екатерина Васильевна, прибыла в Омск, как и обещала несчастному осуждённому, прощаясь с ним в Петербурге, двадцать девять лет тому назад…
Несмотря на седые, как серебро, волосы, Екатерина Васильевна кажется молодой и ещё сейчас очень, очень хороша собой.
Наш губернатор, Петр Дмитриевич Горчаков, который был в приятельстве с её отцом, говорит, что в пору расцвета её красы она была восхитительна, и что известный художник Брюллов, как об особой милости, просил, чтобы она позволила написать свой портрет.
Все мы тут: Поляки и Россияне, неустанно и сердечно ухаживали за Андреем Константиновичем.
Невеста и Тереза Игнатьевна постоянно дежурили около него…
Андрей Константинович отдал Богу чистую свою душу на руках его невесты.
Если бы вам описать все подробности…
Но сейчас не могу… не могу, честное слово…
Не вините себя, дорогой друг, Шимон Себастьянович, что силой не задержали Андрея Константиновича, и не думайте, что его внезапный выход из тёплой избы на мороз вызвал обморок, - а потом и смерть.
Нет! Нет! Сто раз нет!
Андрей Константинович уже носил в груди зачатки смертельной болезни, когда переступил порог вашего дома.
Представьте себе человека из круга Андрея Константиновича, идущего per pedes apostolorum от Байкала аж до Омска, и это после двадцати лет каторги, с шестью рублями в кармане… Разве не выпали на его долю все беды, которые заставили вспыхнуть смертельное воспаление лёгких?...
Он убежал от вас в приступе беспамятства, в горячке!...
Шимон Себастьянович! Отчего же человеческая жизнь так полна горечи, слёз и печали?
Почему душу человеческую теснит столько горя! Мечтает, к чему-то стремится, будто в погоне за каким-то недосягаемым маревом?
Почему?... Почему?... Почему?...
А то братство народов, о котором Андрей Константинович всегда мечтал во время двадцати девяти лет каторги, о котором говорил в предсмертные свои часы, - это братство народов не является ли также ещё одним недосягаемым миражом, верой в который человечество пытается облегчить свои горести и всяческие невзгоды?...
Это братство народов наступит ли когда-нибудь на земле?
Ответьте, дорогой мой друг, Шимон Себастьянович?...
Борис».
Отмечу в этом письме еще несколько деталей. "Тереза Игнатьевна" - лицо реальное, Тереза Булхак или Булхакова, жена одного из политссыльных, добровольно последовавшая в ссылку за мужем. "Губернатор Петр Дмитриевич Горчаков" - на самом деле в 1856 году уже не был генерал-губернатором Западной Сибири (был до 1851 года).
Вот этот рассказ: http://tokarzewsky.narod.ru/Tokarzewsky/06_pob/001.html
Отмечу, что публикаторы мемуаров Токажевского никак не комментируют все эти несообразности. Итак, если у вас хватило терпения дочитать до конца, есть ли у вас идеи - кто тут прототипы таинственных героев Токажевского и отголоски каких событий легли в основу его рассказов?
... В числе прочего среди поздних рассказов Токажевского есть две любопытные новеллы. Одна рассказывает о ссыльном Гервазии Гзовском, который в ссылке служит у каких-то сибирских купцов (сам Гзовский - персонаж вполне реальный, на каторге и в ссылке был в 1840-1850-х годах). И вот однажды Гервазий (дата не указывается, по контексту - где-то начало 1850-х годов, до амнистии) пасет скот и встречает таинственного незнакомца - точнее, сначала слышит, как некто неподалеко вслух читает стихи Рылеева:
За Родину я жизнь отдам,
Я так предчувствую, я знаю...
Гервазий знает эти стихи, распространенные среди политкаторжан его времени - и начинает искать путника. И, действительно, находит - умирающего от голода бродягу, который рассказывает ему о том, что он бежал из ссылки, что "некогда был он богатым помещиком Московской губернии, но чаще пребывал в Петербурге. Тесные связи объединяли его с Сергеем Муравьевым и с Рылеевым, настолько, что он оказался в Сибири", рассказывает в числе прочего, что раньше бывал и в Варшаве, упоминает общих знакомых - тоже бывших заговорщиков... Гервазий пытается помочь беглецу: тайком носит ему запасы еды, одежду, лекарства, прячет в укромном тайнике - и, наконец, подкормив и приодев путника, с сожалением и болью с ним расстается - и тот уходит дальше, надеясь добраться до Кавказа, а оттуда - в Турцию и уплыть в Европу. Дальнейший рассказ строится вокруг того, что купец - хозяин Гервазия - по торговым делам добрался до Черного моря и оттуда привез полушубок, в котором Гервазий опознал свой собственный, который некогда отдал беглецу. Далее купец рассказывает, что беглец нанялся на какой-то корабль, плывущий в Турцию, но был разоблачен, как бывший каторжник и государственный преступник, бежавший аж с Петровского завода (!), и в последовавшей стычке прыгнул в воду и утонул, а матросы распродали его жалкое имущество. Ну далее, разумеется, Гервазий оплакивает своего погибшего беглого друга.
И вот здесь возникает вопрос - кто? Кто это был? Полностью ли выдумал Токажевский эту историю, или какой-то уголовный беглый каторжник выдавал себя за "государственного преступника" в надежде на то, что так ему скорее помогут? Отголоски каких неизвестных нам ссыльных историй проникли в этот рассказ?
Вот этот рассказ: http://tokarzewsky.narod.ru/Tokarzewsky/03_kat/005.html и далее окончание по ссылке
В другом месте фигурирует опять беглый декабрист. Здесь точно указан год действия - 1856 год, и встречается с беглецом сам Токажевский: незадолго до этого он выпущен с каторжных работ из Омского острога и находится где-то поблизости в ссылке, тоже в услужении у какого-то местного купца. В дороге Токажевский встречает таинственного незнакомца, который называет себя Андреем Константиновичем. "И назвал свою фамилию. Древнего исторического вельможного рода, хорошо известного в первой четверти прошлого века в Польше и в России". Токажевский представляется, а в ответ слышит:
"- Экс-каторжник? Значит, коллеги… Брат? Ведь я тоже политический преступник, освобождённый последней амнистией с Петровской каторги" (здесь уже все странно, как видите - так как мы хорошо знаем о том, что последний первый разряд вышел с Петровского завода на поселение в 1839 году, так что в 1856 году никто не был освобожден "с Петровской каторги", только с поселения)
"- А долго ли вы пребывали в Петровске?
- С 1827 года, до последней амнистии по случаю коронации царя Александра II.
- Господи! - крикнул я, схватившись за голову обеими руками. - Тридцать лет!
- Вы немного сбились со счёта, только двадцать девять!"
В общем, далее следует довольно фантастический рассказ о "каторге в Петровском" (реально не похожий ни на что - ни на Петровск, ни на Нерчинск), затем, естественно, Токажевский проникается сочувствием к Андрею Константиновичу и хочет вместе с ним ехать в Омск, но тот, "в горячке", убегает прямо в метель - потому что не может ждать, якобы его в Омске ожидает "невеста Екатерина Васильевна", которая ждала его тридцать лет из ссылки и теперь выехала к нему на встречу в Омск. Встревоженный Токажевский кидается искать безумца и находит его умирающий на дороге, отвозит в больницу к своему знакомому врачу "доктору Борису" (доктор Борис фигурирует в мемуарах Токажевского неоднократно, причем мемуарист пишет о том, что Борис - сын какого-то декабриста, но фамилию доктора он забыл, из-за своего "декабристского" происхождения якобы этот доктор особенно благоволил к политическим узникам - тут тоже явно какая-то легенда, потому что никаких "докторов Борисов - детей декабристов", которые служили бы в Омске, история не зафиксировала). В больнице таинственный Андрей Константинович умирает, но успевает встретиться со своей невестой.
Далее Токажевский получает письмо от "доктор Бориса" следующего содержания (привожу текст целиком):
"«Дорогой друг, Шимон Себастьянович!
Всё, что вам рассказал Андрей Константинович, не было фантазией и, тем более, не было неправдой…
Его невеста, Екатерина Васильевна, прибыла в Омск, как и обещала несчастному осуждённому, прощаясь с ним в Петербурге, двадцать девять лет тому назад…
Несмотря на седые, как серебро, волосы, Екатерина Васильевна кажется молодой и ещё сейчас очень, очень хороша собой.
Наш губернатор, Петр Дмитриевич Горчаков, который был в приятельстве с её отцом, говорит, что в пору расцвета её красы она была восхитительна, и что известный художник Брюллов, как об особой милости, просил, чтобы она позволила написать свой портрет.
Все мы тут: Поляки и Россияне, неустанно и сердечно ухаживали за Андреем Константиновичем.
Невеста и Тереза Игнатьевна постоянно дежурили около него…
Андрей Константинович отдал Богу чистую свою душу на руках его невесты.
Если бы вам описать все подробности…
Но сейчас не могу… не могу, честное слово…
Не вините себя, дорогой друг, Шимон Себастьянович, что силой не задержали Андрея Константиновича, и не думайте, что его внезапный выход из тёплой избы на мороз вызвал обморок, - а потом и смерть.
Нет! Нет! Сто раз нет!
Андрей Константинович уже носил в груди зачатки смертельной болезни, когда переступил порог вашего дома.
Представьте себе человека из круга Андрея Константиновича, идущего per pedes apostolorum от Байкала аж до Омска, и это после двадцати лет каторги, с шестью рублями в кармане… Разве не выпали на его долю все беды, которые заставили вспыхнуть смертельное воспаление лёгких?...
Он убежал от вас в приступе беспамятства, в горячке!...
Шимон Себастьянович! Отчего же человеческая жизнь так полна горечи, слёз и печали?
Почему душу человеческую теснит столько горя! Мечтает, к чему-то стремится, будто в погоне за каким-то недосягаемым маревом?
Почему?... Почему?... Почему?...
А то братство народов, о котором Андрей Константинович всегда мечтал во время двадцати девяти лет каторги, о котором говорил в предсмертные свои часы, - это братство народов не является ли также ещё одним недосягаемым миражом, верой в который человечество пытается облегчить свои горести и всяческие невзгоды?...
Это братство народов наступит ли когда-нибудь на земле?
Ответьте, дорогой мой друг, Шимон Себастьянович?...
Борис».
Отмечу в этом письме еще несколько деталей. "Тереза Игнатьевна" - лицо реальное, Тереза Булхак или Булхакова, жена одного из политссыльных, добровольно последовавшая в ссылку за мужем. "Губернатор Петр Дмитриевич Горчаков" - на самом деле в 1856 году уже не был генерал-губернатором Западной Сибири (был до 1851 года).
Вот этот рассказ: http://tokarzewsky.narod.ru/Tokarzewsky/06_pob/001.html
Отмечу, что публикаторы мемуаров Токажевского никак не комментируют все эти несообразности. Итак, если у вас хватило терпения дочитать до конца, есть ли у вас идеи - кто тут прототипы таинственных героев Токажевского и отголоски каких событий легли в основу его рассказов?