После амнистии, объявленной государственным и политическим преступникам в 1856 году, некоторые ссыльные все же остались в Сибири - кто-то задержался на несколько лет, а кто-то навсегда. Чаще выезду препятствовали материальные затруднения и образовавшиеся на местах большие семьи. Например, не выехала из Иркутска многодетная семья Бечасных (семеро детей), на несколько лет задержались в Минусинске семьи Фаленберга, Киреева (у обоих по трое детей). Не смог выехать Александр Луцкий (также обремененный большой семьей), на несколько лет зависло в Сибири еще одно многочисленное семейство - политического ссыльного Антония Люборадского (одного из тех, кто вместе с Петром Высоцким совершил побег с Александровского завода). Другие, вроде одинокого бобыля Горбачевского, просто прижились на одном месте и не готовы были к переменам. Некоторые, впрочем, остались не от недостатка, а от избытка - так, до конца жизни остался в Сибири и записался в купеческое сословие разбогатевший на золотых приисках Петр Боровский, некогда осужденный по процессу Киевской организации Конарского.
Однако среди политических преступников были те, кто не получил разрешения выехать по амнистии. Чаще это касалось либо тех, кто прибыл в Сибирь относительно недавно, в сороковые годы (и еще не отбыл полный каторжный срок), либо тех, кто был осужден в Сибири за повторное преступление, чаще побег или соучастие в организации побега (однако мы уже видели, что Высоцкий получил разрешение на выезд благодаря протекции генерал-губернатора Муравьева).
Например, по документам можно проследить такую любопытную биографию.
Хиларий (в разных вариантах написания - Хилары, Гиларий и проч.) Вебер был осужден на каторжные работы в возрасте 15 (!) лет по делу так называемой «экспедиции Заливского». Напомню еще раз вкратце эту историю. После поражения Ноябрьского восстания Юзеф Заливский, один из руководителей радикального крыла повстанцев, оказавшись в эмиграции, попытался организовать новое восстание на польских и литовских землях с помощью эмиссаров-эмигрантов, которые должны были проникнуть в пределы Российской империи и начать борьбу с помощью мелких летучих партизанских отрядов. Попытка с треском провалилась. Руководитель одного из партизанских отрядов, Артур Завиша был повешен в Варшаве, шестеро его соратников расстреляны, а десятки человек (именно в этом отряде оказался пятнадцатилетний Вебер) оказались на каторге и в ссылке. В 1835 году Вебер по этапу прибыл в Иркутск, откуда был отправлен в Забайкалье, на Кадаинский рудник, входивший в систему Нерчинских заводов. И на этом приключения юного Вебера не закончились, а только начинались.
В 1839 г. власти отдали под суд нескольких польских политических ссыльных, создавших в Кадае мастерскую для изготовления фальшивых денег, о чем администрации стало известно в результате доноса. Среди подсудимых оказался Вебер, а также Винцентий Хлопицкий и Станислав Броновский. Мемуаристы сообщают, что дело это было не простым уголовным преступлением, а составной частью плана по освобождению Высоцкого из Акатуя: фальшивые деньги требовались для успешного осуществления побега (о планах заговорщиков Высоцкий, судя по всему, не знал). Судя по материалам следственного дела, о намерении подсудимых освободить Высоцкого следователи не узнали, и судили их как фальшивомонетчиков. Хотя матриц, приготовленных для печатания денег, не нашли, поскольку их спрятала хозяйка Хлопицкого (рудничная сибирячка, впоследствии ставшая его женой) - всех троих все же приговорили к телесному наказанию и выжиганию клейма (последнее, впрочем, скорее всего не было исполнено). В частности, Вебер «за самовольные отлучки и составление ложного письма для мошеннических изворотов» был наказан «плетьми 16 ударами и сослан в Нерчинские заводы». Однако другой источник дает другую версию событий. Экзекуция, после длившегося два года следствия состоялась в Нерчинском заводе в 1841 году. Хлопицкий и Броновский получили по 10 ударов кнутом. Вебер же, когда его вели, «порезал себя ножом, в результате чего от экзекуции в отношении него воздержались, а когда он был вылечен, его уже не били кнутом, а лишь сообщили, что он был бит».
После этого Хиларий Вебер (которому к этому времени было всего около 23 лет) оказался в
Акатуйском тюремном замке и провел там несколько лет, но затем был переведен на Шилкинский завод и после - на Карийские золотые промыслы, где по некоторым архивным данным находился под особым надзором из-за найденного у него золота.
И вот после такой бурной юности находящийся в каторжных работах Вебер внезапно проявил недюжинные способности и колоссальную волю к жизни. На приисках он женился на сибирячке. Самостоятельно изучил русский (которым, по-видимому, не владел первоначально как следует в первые годы ссылки), немецкий и французский языки. Но главное - он оказался чрезвычайно способным химиком и изобретателем-самоучкой. В Шилкинском заводе он получил разрешение арендовать казенную стекольную мануфактуру, впервые в Сибири изобрел способ производства цветного стекла и вскоре превратил мастерскую в процветающее предприятие. Помимо производства цветного стекла, успешно занимался и другими коммерческими подрядами.
Однако, когда вышел Манифест об амнистии - Вебер, как рецидивист, в список подлежавших амнистии не был включен (интересно, что Хлопицкий - подельник Вебера по «процессу фальшивомонетчиков» - разрешение на выезд получил). После чего началась длительная переписка. В феврале 1859 г. сам Вебер обратился с прошением к генерал-губернатору Восточной Сибири, замечая, что ему было всего 15 лет, когда его предали суду в Варшаве в 1833 году. «Целый год я содержался в крепости, - писал Вебер, - другой год я шел в Сибирь в арестантской партии. Прибыв в Нерчинские заводы, я не нашел в них ни одного соотечественника настолько образованного и опытного, чтобы мог быть моим руководителем на весьма трудном поприще моей несчастной жизни. Я рос и мужал среди чужого мне общества, без друга, без наставника; я был одинок». Вебер просил об исходатайствовании ему у царя разрешения вернуться на родину, поскольку он не мог прямо воспользоваться правами манифеста как осужденный вторично в Сибири, и указывал, что у него есть жена и сын, к которым он также просил проявить снисхождение. Ходатайство Вебера было поддержано сибирскими властями. В представлении, направленном восточно-сибирской администрацией шефу III отделения, говорилось в частности: «Принимая в уважение, что Вебер с 1841 года, со времени последнего проступка, ведет себя безукоризненно, что преступление это могло быть необдуманным последствием бедственного его положения и окружающих его обстоятельств, и что он уже около двадцати лет ведет честную трудолюбивую жизнь, полезную даже и для промышленности здешнего края, и наконец, что долголетними тяжкими лишениями и страданиями, перенесенными им со смирением, покорностью и раскаянием, он искупил вину свою и заслуживает облегчения своей участи и семейства его».
Ответ, последовавший из III отделения, был неумолим. В нем сообщалось, что наместник Царства Польского указал на важность вины Вебера, сосланного «в 1833 году в Сибирь за составление фальшивого паспорта, принадлежность к шайке злоумышленников и участвование в смертоубийстве офицера, унтер-офицера и двух рядовых» и, руководствуясь этим, счет «испрашиваемое ему прощение невозможным, тем более, что Вебер и по поведению в Сибири оказался недостойным милости, дарованной политическим преступникам Высочайшим Манифестом 26 августа 1856 года». Результатом такого мнения и явилось то, что «Высочайшего соизволения на возвращение Вебера на родину не воспоследовало».
Новые ходатайства относительно облегчения положения Вебера принимались и в дальнейшем. В сентябре 1860 года к шефу III отделения обратился генерал-губернатор Муравьев-Амурский с представлением. «Вебер в продолжение 25-ти лет своего пребывания в ссылке, - говорилось в этом документе, - находился постоянно в каторжной работе (освобожден только в 1858 году) и, конечно, во все это время положение его с семейством было самое тягостное и средства к содержанию весьма затруднительны, но при всем этом многосторонние и специальные познания его, честный и постоянный труд, энергическая и изобретательная деятельность доставили немалую пользу и казенным заводам при производстве работ на оных и даже местному населению. Способности Вебера и его благоразумно практическая деятельность, снискавшие ему доверие и расположение местных жителей при других условиях положения его могли бы развить круг его действий и тем не только доставить ему средства к содержанию его семейства, но принести бы немалую общественную пользу, как это можно судить по первоначальному его опыту. В прошлом году, по поручению одного торгующего лица, Вебер сплавил по Амуру груз разных предметов продовольствия отличного достоинства, продал их в Николаевске (на Амуре) гораздо дешевле, чем их продавали прочие торгующие и при всем этом приобрел на этой операции значительные выгоды. Этот первоначальный удачный опыт убедил его, что промышленная деятельность по Амуру при больших и правильнейших средствах может пригодиться с выгодами и для промышленников, и для амурского населения, и поэтому в видах этих он полагает завести на Амуре частный пароход, о чем уже и вошел в сношение с бывшими в Николаевске американцами. Но чтобы осуществить свои предположения и не быть стесненным в своих действиях, - подчеркивал глава администрации Восточной Сибири, - Веберу необходимо иметь права состояния… которых Вебер, как поселенец, не имеет». Муравьев-Амурский предлагал, не возвращая Вебера на родину, «даровать ему права гражданства». После согласования этого вопроса с высшими инстанциями Веберу было разрешено «свободное, по его желанию, жительство во всей вообще Сибири, без выезда, однако же, из оной во внутренние губернии России, предоставив ему право приписаться к городскому сословию в одном из сибирских городов, со всеми предоставленными правами этой приписки».
Впрочем, существует еще одно упоминание о Вебере - возможно, не столь приглядное. Со временем Вебер перебрался на жительство в Николаевск-на-Амуре, но по торговым делам приезжал в Иркутск. В это время с ним познакомился и приятельствовал ссыльный анархист Михаил Бакукин, который как раз к этому времени задумал побег. В 1861 году Бакунин бежал из Сибири, остановившись проездом в Николаевске, увиделся с Вебером и по присущей ему неосторожности дал ему понять, что бежит за границу для революционной деятельности. В комментариях к изданным письмам Бакунина указано, что «подлый ренегат поспешил донести об этом по начальству, но Бакунин успел уехать прежде, чем его по доносу Вебера могли схватить». Других указаний на эту историю не имеется.
Сохранились материалы еще одного обращения Вебера к властям. В 1865 г. он писал, что хотя уже несколько лет и «носит звание купца», но вместе с тем «состоит под всегдашним присмотром полиции», что совершенно не согласуется с его новым положением и родом занятий. Вебер просил об «увольнении» своем из-под полицейского надзора и дозволении на отлучки из Сибири по паспорту на общих основаниях. Однако министр внутренних дел не «нашел особых оснований к ходатайству о дозволении Веберу отлучек по паспортам из Сибири». Сливовская в своей монографии указывает, что последнее упоминание о Вебере в архивах встречается в 1870 году - на этот раз сибирский купец Вебер разыскивался местными властями (неужели все-таки в возрасте около 62 лет сбежал?), после чего след Вебера теряется.