Бывали и удачные побеги...
...например, Сливовская в монографии "Побеги из Сибири" рассказывает любопытную историю Томаша Мрозовского.
Мрозовский - бывший студент Киевского университета, потом чиновник в Варшаве, был сначала стажером в Отделе просвещения, затем незадолго до своего ареста в 1838 году был "представлен на должность в паспортной секции Полицейского бюро в Варшаве". Его имя упоминалось в связи с расследованием деятельности киевской организации Шимона Конарского - в частности, арестованные в Киеве утверждали, что получали запрещенные книги из Одессы при посредничестве Мрозовского. В итоге он был арестован в Варшаве - "Томаш Мрозовский, католик, холост, 24-х лет, сын Катажины из Душевских и Анджея Мрозовского, уже умерших..." При аресте в бумагах Мрозовского было найдено много рукописных и печатных сочинений "подозрительного содержания". Показаний киевских студентов и вещественных доказательств хватило для того, чтобы в феврале 1839 года Мрозовского приговорили к 20 годам каторги в рудниках. Впрочем, в 1841 году наказание ему было сокращено на пять лет, через год - еще на пять, а в 1843 году Мрозовского перевели на поселение. Годом позже Мрозовский появился в Иркутске.
Другие ссыльные вспоминали о нем так: "молодой, красивый брюнет... вследствие контактов с киевской университетской молодежью был заключен в Варшавской цитадели. Оборотливая, энергичная, даже авантюристическая натура... "(из мемуаров Юстиниана Ручиньского)
Ручиньский не уточняет, в чем именно проявлялась авантюристическая жилка его товарища по ссылке. Зато Юлиан Сабиньский в своем дневнике от 5 сентября 1844 года записывает нелестную для Мрозовского информацию: оказывается, земляки-ссыльные плохо отзывались о Мрозовском за его страсть к игре в карты, Забайкальский Огул (община взаимопомощи политссыльных) даже исключила Мрозовского из своих рядов за это занятие, позорящее гордое звание политического преступника. Впрочем, в более поздние годы суровый Сабиньский (он вообще очень жестко оценивает людей), кажется, смягчает свои оценки - впоследствии он отмечает, что Мрозовский получил место у хозяина золотого прииска Осташева "за 2500 рублей ассигнациями в год" (это, прямо скажем, немалое жалованье по тем временам - РД), что его принимают в лучших иркутских домах. 3 февраля 1845 года, - записывает Сабиньский, - Мрозовский был гостем на именинах дочери государственного преступника Трубецкого.
4 апреля 1845 года Сабиньский пишет: "Мрозовскому надоела безработная и бесцельная городская жизнь (здесь опять непонятно, в какой момент Мрозовский успел стать безработным, если меньше года назад он устроился на золотые прииски - РД), и он решил перебраться в деревню, для этого он купил в Урике дом Лунина, чтобы там заняться хозяйством". Действительно, сделка состоялась, что подтверждается последним письмом Лунина из Акатуя семье Волконских, в котором Лунин выражает согласие на продажу дома: "Если мой дом подходит г.Мрозовскому, вы столкуйтесь о цене и уступите дом ему. Деньги, вырученные от продажи, Вы употребите в пользу Василича и его семьи..." (Василич - слуга Лунина в Урике, сам Лунин вскоре после этого умер в Акатуе - РД).
Однако 12 февраля 1846 года Сабиньский вновь записывает: "С какого-то времени наши начали активно покупать или строить себе дома... Мрозовский недавно купил готовый дом в городе" - так что похоже, что за это время Мрозовский уже успел перебраться из Урика непосредственно в Иркутск. При этом бОльшую часть времени Мрозовский продолжал проводить за игорным столом. Его хорошо запомнил Всеволод Вагин, иркутский чиновник, впоследствии многолетний редактор газеты "Сибирь". В своих воспоминаниях Вагин дал Мрозовскому такую характеристику: "Это был поляк, политический ссыльный. Не знаю, сразу ли его прислали в Иркутск, или же перевели из другого места. Вскоре он занял высокое положение в обществе, особенно в обществе картежников. Это был тридцатилетний, красивый, оборотистый, умный и образованный и к тому же состоятельный человек. Он играл по-крупному и не придавал значения проигрышам". Вагин подозревал Мрозовского даже в шулерстве.
... Возможно, - комментирует Сливовская, - будущий беглец в течение многих лет делал все для того, чтобы казаться легкомысленным бонвиваном, который намерен надолго устроиться в столице Восточной Сибири, производя впечатление, что у него в голове одни лишь карты и что он никак не заинтересован в связях со ссыльными земляками. "Трудно сказать, был ли такой, вызывающий осуждение, образ жизни производным от истинного характера и увлечений Мрозовского, или же эта была только поза, а игра в карты... - всего лишь демонстративная часть длительной подготовки в побегу и в то же время отличный способ скопить нужные деньги, не привлекая к себе излишнего внимания".
Несомненно, что для дальней дороги нужны были немалые средства. Предприятие такого рода требовалось продумать до мелочей, в том числе важно было создать о себе ошибочное мнение и у властей, и у ссыльных.
Когда весной 1851 года Томаш Мрозовский отправился в путь "на волю", ему было неполных 35 лет. Больше десяти из них он уже провел в Сибири. Мрозовский отправился в путь с подорожной на имя иркутского мещанина В.Колпина. Всеволод Вагин пишет о том, какое замешательство среди иркутских чиновников - компаньонов Мрозовского по игорному столу - вызвало его исчезновение, особенно когда открылось, что подорожная была "украденной в канцелярии губернатора". Как это произошло - выяснить не удалось, было даже предположение, что он выиграл ее в карты.
О побеге были разосланы объявления. Беглеца даже задержали уже в Западной Сибири - впрочем, совершенно случайно: когда на одной из станций ему не хотели дать лошадей, "он разъярился, и его выдали польский гонор и совсем не мещанский выговор (мемуары Вагина, выделено в оригинале - РД). Его арестовали, но, видимо, не очень тщательно стерегли, потому что через несколько дней он сбежал из омской тюрьмы "в неизвестном направлении", на этот раз без осложнений. Некоторые подробности дальнейшего пути беглеца открылись уже позже: во время следствия по делу о фальшивых ассигнациях, проводившегося несколько лет спустя в Ковенской губернии, были арестованы два еврейских контрабандиста. Они в числе прочего показали, что в июне 1851 года провели из Риги в Пруссию подозрительного человека по фамилии Дюфруа, который в Риге встречался с проживавшим там иностранцем, неким Тиллем, и его знакомыми. Те же в свою очередь показали на допросе, что оный Дюфруа (эта "французская" фамилия, как заметили исследователи, фактически является переводом фамилии Мрозовский) признался им, что недавно бежал из Иркутска. Более того, Тилль и его знакомые рассказали, что помогли беглецу ненадолго съездить в Петербург - навестить своего брата, который в это время там проживал. Эти показания сопоставили с делом давно разыскиваемого Мрозовского, сообщили в III отделение, из Сибири затребовали описание беглеца и сравнили его с описанием контрабандистов, Тилля и других жителей Риги. Вывод был однозначный: это действительно был Мрозовский, который давно покинул границы Российской империи. Часть чиновников в иркутской администрации, упустившей беглеца, получили служебные взыскания, но беглеца и след простыл.
... По информации Агатона Гиллера, в 1854 году Мрозовский находился в Париже, уже в конце 1860-х годов фамилию Мрозовского упоминают еще некоторые эмигранты. Однако Мрозовского нет в списках ни одного из известных эмигрантских обществ и организаций; похоже, что он никому не рассказал о своих приключениях и ничего не написал о них. Возможно, его сдерживало то обстоятельство, что в России оставалась его семья, его брат Виктор проживал в Петербурге, сестра с мужем - в Курской губернии. Однако известно, что беглец все-таки вспомнил о местах своего изгнания: по словам ссыльного Каспера Машковского, Мрозовский "устроился в Париже, где с ним познакомился родственник омского купца Боткина, с которым он послал фисгармонику - благочестивое пожертвование для нерчинского костела". На этом связь Мрозовского с краем изгнания оборвалась. Он никогда не пытался вступить с кем-либо в переписку, никто о нем больше ничего не слышал.
Мрозовский - бывший студент Киевского университета, потом чиновник в Варшаве, был сначала стажером в Отделе просвещения, затем незадолго до своего ареста в 1838 году был "представлен на должность в паспортной секции Полицейского бюро в Варшаве". Его имя упоминалось в связи с расследованием деятельности киевской организации Шимона Конарского - в частности, арестованные в Киеве утверждали, что получали запрещенные книги из Одессы при посредничестве Мрозовского. В итоге он был арестован в Варшаве - "Томаш Мрозовский, католик, холост, 24-х лет, сын Катажины из Душевских и Анджея Мрозовского, уже умерших..." При аресте в бумагах Мрозовского было найдено много рукописных и печатных сочинений "подозрительного содержания". Показаний киевских студентов и вещественных доказательств хватило для того, чтобы в феврале 1839 года Мрозовского приговорили к 20 годам каторги в рудниках. Впрочем, в 1841 году наказание ему было сокращено на пять лет, через год - еще на пять, а в 1843 году Мрозовского перевели на поселение. Годом позже Мрозовский появился в Иркутске.
Другие ссыльные вспоминали о нем так: "молодой, красивый брюнет... вследствие контактов с киевской университетской молодежью был заключен в Варшавской цитадели. Оборотливая, энергичная, даже авантюристическая натура... "(из мемуаров Юстиниана Ручиньского)
Ручиньский не уточняет, в чем именно проявлялась авантюристическая жилка его товарища по ссылке. Зато Юлиан Сабиньский в своем дневнике от 5 сентября 1844 года записывает нелестную для Мрозовского информацию: оказывается, земляки-ссыльные плохо отзывались о Мрозовском за его страсть к игре в карты, Забайкальский Огул (община взаимопомощи политссыльных) даже исключила Мрозовского из своих рядов за это занятие, позорящее гордое звание политического преступника. Впрочем, в более поздние годы суровый Сабиньский (он вообще очень жестко оценивает людей), кажется, смягчает свои оценки - впоследствии он отмечает, что Мрозовский получил место у хозяина золотого прииска Осташева "за 2500 рублей ассигнациями в год" (это, прямо скажем, немалое жалованье по тем временам - РД), что его принимают в лучших иркутских домах. 3 февраля 1845 года, - записывает Сабиньский, - Мрозовский был гостем на именинах дочери государственного преступника Трубецкого.
4 апреля 1845 года Сабиньский пишет: "Мрозовскому надоела безработная и бесцельная городская жизнь (здесь опять непонятно, в какой момент Мрозовский успел стать безработным, если меньше года назад он устроился на золотые прииски - РД), и он решил перебраться в деревню, для этого он купил в Урике дом Лунина, чтобы там заняться хозяйством". Действительно, сделка состоялась, что подтверждается последним письмом Лунина из Акатуя семье Волконских, в котором Лунин выражает согласие на продажу дома: "Если мой дом подходит г.Мрозовскому, вы столкуйтесь о цене и уступите дом ему. Деньги, вырученные от продажи, Вы употребите в пользу Василича и его семьи..." (Василич - слуга Лунина в Урике, сам Лунин вскоре после этого умер в Акатуе - РД).
Однако 12 февраля 1846 года Сабиньский вновь записывает: "С какого-то времени наши начали активно покупать или строить себе дома... Мрозовский недавно купил готовый дом в городе" - так что похоже, что за это время Мрозовский уже успел перебраться из Урика непосредственно в Иркутск. При этом бОльшую часть времени Мрозовский продолжал проводить за игорным столом. Его хорошо запомнил Всеволод Вагин, иркутский чиновник, впоследствии многолетний редактор газеты "Сибирь". В своих воспоминаниях Вагин дал Мрозовскому такую характеристику: "Это был поляк, политический ссыльный. Не знаю, сразу ли его прислали в Иркутск, или же перевели из другого места. Вскоре он занял высокое положение в обществе, особенно в обществе картежников. Это был тридцатилетний, красивый, оборотистый, умный и образованный и к тому же состоятельный человек. Он играл по-крупному и не придавал значения проигрышам". Вагин подозревал Мрозовского даже в шулерстве.
... Возможно, - комментирует Сливовская, - будущий беглец в течение многих лет делал все для того, чтобы казаться легкомысленным бонвиваном, который намерен надолго устроиться в столице Восточной Сибири, производя впечатление, что у него в голове одни лишь карты и что он никак не заинтересован в связях со ссыльными земляками. "Трудно сказать, был ли такой, вызывающий осуждение, образ жизни производным от истинного характера и увлечений Мрозовского, или же эта была только поза, а игра в карты... - всего лишь демонстративная часть длительной подготовки в побегу и в то же время отличный способ скопить нужные деньги, не привлекая к себе излишнего внимания".
Несомненно, что для дальней дороги нужны были немалые средства. Предприятие такого рода требовалось продумать до мелочей, в том числе важно было создать о себе ошибочное мнение и у властей, и у ссыльных.
Когда весной 1851 года Томаш Мрозовский отправился в путь "на волю", ему было неполных 35 лет. Больше десяти из них он уже провел в Сибири. Мрозовский отправился в путь с подорожной на имя иркутского мещанина В.Колпина. Всеволод Вагин пишет о том, какое замешательство среди иркутских чиновников - компаньонов Мрозовского по игорному столу - вызвало его исчезновение, особенно когда открылось, что подорожная была "украденной в канцелярии губернатора". Как это произошло - выяснить не удалось, было даже предположение, что он выиграл ее в карты.
О побеге были разосланы объявления. Беглеца даже задержали уже в Западной Сибири - впрочем, совершенно случайно: когда на одной из станций ему не хотели дать лошадей, "он разъярился, и его выдали польский гонор и совсем не мещанский выговор (мемуары Вагина, выделено в оригинале - РД). Его арестовали, но, видимо, не очень тщательно стерегли, потому что через несколько дней он сбежал из омской тюрьмы "в неизвестном направлении", на этот раз без осложнений. Некоторые подробности дальнейшего пути беглеца открылись уже позже: во время следствия по делу о фальшивых ассигнациях, проводившегося несколько лет спустя в Ковенской губернии, были арестованы два еврейских контрабандиста. Они в числе прочего показали, что в июне 1851 года провели из Риги в Пруссию подозрительного человека по фамилии Дюфруа, который в Риге встречался с проживавшим там иностранцем, неким Тиллем, и его знакомыми. Те же в свою очередь показали на допросе, что оный Дюфруа (эта "французская" фамилия, как заметили исследователи, фактически является переводом фамилии Мрозовский) признался им, что недавно бежал из Иркутска. Более того, Тилль и его знакомые рассказали, что помогли беглецу ненадолго съездить в Петербург - навестить своего брата, который в это время там проживал. Эти показания сопоставили с делом давно разыскиваемого Мрозовского, сообщили в III отделение, из Сибири затребовали описание беглеца и сравнили его с описанием контрабандистов, Тилля и других жителей Риги. Вывод был однозначный: это действительно был Мрозовский, который давно покинул границы Российской империи. Часть чиновников в иркутской администрации, упустившей беглеца, получили служебные взыскания, но беглеца и след простыл.
... По информации Агатона Гиллера, в 1854 году Мрозовский находился в Париже, уже в конце 1860-х годов фамилию Мрозовского упоминают еще некоторые эмигранты. Однако Мрозовского нет в списках ни одного из известных эмигрантских обществ и организаций; похоже, что он никому не рассказал о своих приключениях и ничего не написал о них. Возможно, его сдерживало то обстоятельство, что в России оставалась его семья, его брат Виктор проживал в Петербурге, сестра с мужем - в Курской губернии. Однако известно, что беглец все-таки вспомнил о местах своего изгнания: по словам ссыльного Каспера Машковского, Мрозовский "устроился в Париже, где с ним познакомился родственник омского купца Боткина, с которым он послал фисгармонику - благочестивое пожертвование для нерчинского костела". На этом связь Мрозовского с краем изгнания оборвалась. Он никогда не пытался вступить с кем-либо в переписку, никто о нем больше ничего не слышал.