Каторга декабристов: окончание
Речь у нас в третьей части пойдет о важном вопросе - о женах государственных преступниках и связанным с этим особом законодательстве...
Часть 3
В период каторжных работ декабристов сложилось особое полицейское законодательство о женах «государственных преступников», составившее неотъемлемую часть правового статуса декабристской каторги. Первой из жен декабристов обратилась с просьбой о разрешении следовать в Сибирь за мужем Е.И.Трубецкая, затем М.Н.Волконская.
С точки зрения действовавшего в России законодательства о ссылке препятствий к выезду жен не было. Устав о ссыльных 1822 г. не только не ограничивал возможность их следования в Сибирь, но и в ряде норм определял их правовое положение и порядок выезда. Николай I провозгласил в манифесте от 13 июля 1826 года «прощение» семьям осужденных: «… да не дерзнет никто вменять их по родству кому-либо в укоризну: сие запрещает закон гражданский и еще более претит закон христианский». Однако ссылка декабристов предполагала их максимальную изоляцию от внешнего мира. Николай I и его окружение понимали, что приезд жен нарушит эту изоляцию, к тому же решение женщин следовать за своими осужденными мужьями воспринималось в обществе как своеобразная форма публичного протеста. Поэтому со стороны властей стали чиниться препятствия. Разрешение на выезд жен в Сибирь особенно обеспокоило сибирских должностных лиц, на которых было возложено непосредственное исполнение приговора. Сразу же с поступлением первых просьб о выезде III отделение переворошило все известные акты XVIII-начала XIX века о выезде жен с мужьями в ссылку. Из-за неразберихи в законодательстве жандармы и чиновники не заметили указа от 10 октября 1821 года, в котором имелись ограничения о выезде жен к ссыльным, подвергнутым «политической смерти». Поэтому стали искать другие зацепки. В частности, на основании указа от 30 сентября 1812 года запретили брать в Сибирь дворянских детей, рожденных до осуждения их отцов и не лишенных прав состояния, так как «дети сии должны получить приличное роду их образование для поступления со временем на службу, отцы же находящиеся в ссылке не только лишены дать им воспитание, но еще могут быть примером худой нравственности». Некоторых жен запрет брать с собой детей заставил отказаться от поездки или задержаться на несколько лет, но некоторые (Волконская, Муравьева, Давыдова и др.) оставили детей на попечение родственников. Другим немаловажным препятствием выезда жен декабристов было получение личного разрешения Николая I. Чтобы его получить, женщинам пришлось преодолеть немало преград.
Выезд жен к месту каторжных работ мужей начала уже через несколько дней после отправки первой партии осужденных в Сибирь. 24 июля 1826 года в Сибирь выехала Е.И.Трубецкая - которая на тот момент еще не имела официального разрешения, и получила его, когда уже находилась в Москве. Через полгода после Трубецкой, в декабре 1826 года выехала М.Н.Волконская. Жены следовали без всякого денежного участия со стороны правительственных учреждений в собственных экипажах (хотя по Уставу о ссыльных 1822 года в таких случаях им должны были оплачиваться некоторые расходы).
Следующим препятствием на пути жен декабристов были козни местных властей. Иркутскому гражданскому губернатору Цейдлеру поручалось любыми путями остановить выехавших в Сибирь женщин. Рекомендации для Цейдлера подготовил генерал-губернатор Восточной Сибири Лавинский, а утвердил лично император. В Петербурге рассчитывали на действие не только самих ограничений, но и на психологический эффект: ничего не знавшие о разработанных в Петербурге правилах, женщины в Сибири должны были после различных проволочек узнать о потере прав состояния и ряде дополнительных запретов.
Лавинский указывал в предписании Цейдлеру, что «жены осужденных не иначе могут следовать в Нерчинск, как через Иркутск, я возлагаю на особенное попечение вашего превосходительства употребить всевозможные внушения и убеждения к оставлению их в сем городе и к обратному отъезду в Россию». Цейдлер с точностью исполнил полученные предписания. Трубецкая, прибывшая в Иркутск в начале сентября 1826 года, находилась там долгих четыре месяца, в продолжении которых губернатор ее то запугивал, то уговаривал, но решение женщины оставалось непоколебимым. Цейдлер был вынужден согласиться. Те же самые препятствия в Иркутске преодолела и Волконская. После этого администрация была вынуждена уступить и путь следующих женщин был облегчен. В Читинский острог прибыли Муравьева, Фонвизина, Давыдова, Нарышкина, Ентальцева и Анненкова (П.Гебль); в Петровский завод после перевода туда декабристов - Юшневская, Розен и Ивашева (К.Ле-Дантю).
Наибольшую сложность представляло получение разрешения для выезда в Сибирь невестам осужденных. К декабристам в Сибирь последовали невесты - к Анненкову - Полина Гебль, к Ивашеву - Камилла Ле-Дантю. Для их выезда потребовалось получить согласие на брак от Николая I и самих декабристов, на что уходило несколько месяцев. Первой этой удалось сделать Полине Гебль. Она 16 мая 1827 года подала Николаю I прошение, в котором просила разрешения отправиться в Сибирь для вступления в брак с Анненковым. Коменданту Нерчинских рудников Лепарскому было поручено объявить Анненкову о желании П.Гебль и спросить «желает ли он иметь ее своею законною женою, без согласия она не получит позволения отправиться в Сибирь». 23 июля 1827 г. Лепарский уведомил, что Анненков согласен. По получении ответа было сообщено, «что его величество… созволил дозволить иностранке Полине Поль (Гебль) ехать в Нерчинск и сочетаться там законным браком с государственным преступником Анненковым». Она была ознакомлена под расписку с правилами для жен декабристов-каторжан, переведенных специально для нее на французский язык и получила билет (разрешение) на проезд у московского обер-полицмейстера. За 18 дней Гебль доехала от Москвы до Иркутстка.
Выезд в Сибирь был разрешен только женам и невестам осужденных. Значительно позже удалось добиться разрешения другим родственникам - матери и сестре Торсона, сестрам Бестужевым и др., которые прибыли к своим близким уже на поселение.
Основу законодательства о «женах государственных преступников» составили разработанные в ходе заседаний Особого комитета 31 августа 1826 г. «Правила относительно жен преступников, сосланных в каторжную работу», «Инструкция коменданту при Нерчинских рудниках», уточняющая некоторые положения правил и «Особая подписка», разработанная самим комендантом и утвержденная лично Николаем I. Впоследствии эти правила были частично распространены на приехавших сестер и других родственников, а также на жен и сестер «политических преступников», которые также следовали за своими близкими в Сибирь.
Правила вводили ограничения сословных прав: «Жены сих преступников, следуя за своими мужьями и продолжая супружескую с ними связь, естественно делаются причастными их судьбе и потеряют прежнее звание, т.е. будут уже признаваемы не иначе как женами ссыльнокаторжных…». Практически получалось, что жены декабристов, не лишаясь прав состояния, теряли дворянство и все связанные с ним привилегии. В правилах определялось: «… из крепостных людей, с ними прибывших дозволяется следовать за каждою только по одному человеку, но и то из числа тех, которые добровольно на сие согласятся…». По прибытии к мужьям на каторгу, следовательно, прекращалось право собственности на крепостных, не желающих остаться в Сибири. Наряду с несогласием крепостных остаться в Сибири, основанием к их возврату в Россию являлось и желание жен проживать в тюремных помещениях вместе с мужьями: «Если бы жены сих преступников, прибывшие к ним из России с намерением разделить участь своих мужей и пожелали жить с ними в остроге, то сие им позволяется, но тогда жены не должны иметь при себе никакой прислуги и только же они будут жить отдельно от мужей вне острога, в таком случае могут иметь при себе услугу, но отнюдь не более одного мужчины или одной женщины».
Правилами был установлен ряд ограничений в отношении денег и ценностей: «ни денежных сумм, ни вещей многоценных взять им с собой… дозволено быть не может, ибо сие не только воспрещается существующими правилами, но необходимо и для собственной безопасности их, как отправляются в места, населенные людьми, на всякие преступления готовыми и, следовательно, могущими подвергнуться при провозе с собой денег и вещей опасным происшествиям».
В Иркутске производился обыск, и запрещенные предметы, значительные суммы, ценности изымались и сдавались в казначейство.
В правилах были определены положения о контроле со стороны местной администрации за имеющимися у жен ценностями: «… строго предписывается, чтобы преступники и их жены не могли привезти с собою больших сумм, ни в наличных деньгах, ни в ценных вещах, исключая только суммы, которая необходима для их содержания, но и то не иначе, как через коменданта, который будет выдавать такое пособие по частям, смотря по надобности». Собственное имущество жены могли использовать самостоятельно только для личных нужд. Для мужей оно передавалось администрации каторги. Бесконтрольность, как считали власти, могла способствовать подкупу стражи и должностных лиц в целях облегчения режима и предоставления недозволенных льгот.
Имущественное положение жен декабристов часто усложнялось засекреченностью предстоящих действий властей. Не зная о будущем переводе декабристов в Петровский завод, женщины обзавелись в Чите добротными домами, хозяйством (их приобретение и строительство было разрешено Николаем I в 1829 г. с обязательным докладом «что строить будут»). Спешно выезжая за мужьями в новое место каторги, жены не имели возможности продать дома и понесли новые затраты.
Особо оговаривался порядок свидания и переписки: «… женам, желающим жить отдельно вне острога, позволяется иметь свидание со своими мужьями через два дня один раз (то есть два раза в неделю). Но всякое отношение жен с мужьями посредством их служителей строго воспрещается… Жены преступников, как живущие в остроге, так и вне оного, могут посылать от себя письма, но не иначе, как отдавая оные открытыми коменданту, равно как и письма на преступников и их жен адресованные, позволяется получать как тем, так и другим, но также не иначе, как через коменданта; другим же образом всякого рода письменные сношения строго запрещаются».
В правилах и инструкции имелись также и положения, запрещающие родственникам и знакомым приезжать в Сибирь даже для кратковременного свидания, включая детей: «Кроме жен, пожелавших жить в Сибири для разделения участи своих мужей, не позволять сим преступникам иметь свидания ни с какими другими родственниками и иными лицами».
Дальнейшую конкретизацию правового положения жен декабристов продолжила специально разработанная комендантом Лепарским особая подписка, которую каждая из жен обязана была дать сразу же по прибытии на каторгу. Подписка начиналась так: «Я, нижеподписавшаяся, имея непреклонное желание разделить участь моего мужа государственного преступника (такого-то)… и жить в заводском рудничном или другом каком селении, где он содержаться будет, если то дозволится от коменданта… Лепарского, обязуюсь… блюсти нижеподписанные… статьи». «В противном же случае из-за малейшего отступления от поставленных на то правил, подвергаю я себя суждению по законам». Далее следовали статьи подписки.
Жены брали обязательство постоянно находиться вместе с мужьями и следовать за ними при всех перемещениях: «давши таковое обязательство не должна я сама отлучаться от места того, где пребывания мое будет назначено, равно и посылать куда-либо слуг моих по произволу моему без ведома… коменданта, или в случае отбытия его, без ведома старшего офицера». В положениях подписки были детально конкретизированы правила о свиданиях с мужьями: «… желая разделить … участь моего мужа… я не должна отнюдь искать свидания с ним никакими происками и никакими посторонними способами, но единственно по сделанному на… сие коменданта дозволению и точно в назначенные для того дни»; «обязуюсь иметь свидания с мужем не иначе, как в арестантской палате, где указано будет, в назначенное для того время, в присутствии дежурного офицера, и не говорить с ним ничего излишнего… иметь с ним дозволенный разговор на одном русском языке». Запрещалась передача вещей без разрешения коменданта: «Не должна я доставлять ему (мужу) никаких вещей, денег, бумаги, чернил, карандашей без ведома господина коменданта или офицера, под присмотром коего находиться будет муж мой». В свою очередь запрещалось и получать что-либо от заключенных: «Равным образом не должна я принимать и от него никаких вещей, особливо же писем, записок или каких бумаг для отсылки их к тем лицам, кому оные будут адресованы или посылаемы». Подписка ограничивала содержание передач и порядок их присылки: «Также не должна я никогда мужу своему присылать никаких хмельных напитков, как-то: водки, вина, пива, меду, кроме съестных припасов, да и сии доставлять через старшего караульного унтер-офицера, а не через людей моих…» Далее конкретизировались положения о слугах и особенно подчеркивалось запрещение нанимать слуг из сибирского населения: «Не должна я нанимать себе никаких иных слуг или работников, а довольствоваться только слугами представленных мне одного мужчины и одной женщины, за которых также ответствую, что они не будут иметь никакого сношения с моим мужем, и вообще за их поведение».
Подписка определяла также порядок переписки женщин со своими родственниками, друзьями и знакомыми и устранению возможностей бесцензурной переписки как самих женщин, так и их мужей: «Не должна я ни под каким видом ни к кому писать и отправлять куда бы то ни было моих писем, записок и других бумаг иначе как только через… коменданта, - равно если откель ко мне или мужу чрез родных или посторонних людей будут присланы письма… должна я их … коменданту при получении объявлять.» Такой же порядок был установлен и в отношении посылок.
В отношении имущества были определены особые правила: «Из числа вещей моих, при мне находящимся и которым регистр имеется… у коменданта, я не вправе без ведома его продавать их, дарить кому или уничтожать. Деньгам же моим собственным… равно и впредь от коменданта мне доставляемым, я обязуюсь вести приходо-расходную книгу, и в оную записывать свои издержки, сохраняя между тем сию книгу в целости. В случае же востребования ее… комендантом оную ему немедленно представлять. Если же окажутся у меня вещи или деньги сверх значившихся у коменданта по регистру, которые были мною скрыты, в таком случае как противоданный поступок подвергаюсь я законному суждению».
Установленные комендантом правила ничего не говорили о порядке распоряжения женами своим имуществом, оставшимся в центральных губерниях. Во время каторги возник прецедент о по делу об имуществе М.Волконской. М.Н.Волконская, получив в наследство после смерти сына, а затем отца большое состояние, не имела возможности им самостоятельно распоряжаться или даже поручить кому-либо управление - для этого нужно было выдать доверенность, утвержденную в установленном порядке. Возник вопрос: «Имеет ли жена государственного преступника право на распоряжение недвижимой собственностью», по этому вопросу возникла переписка между Николаем I, Бенкендорфом и министром юстиции. Николай I передал разрешение вопроса в Комитет министров. В итоге разрешено было управлять наследуемым имением по доверенности «вменив в обязанность, чтобы часть из доходов… выдавалась не непосредственно, а в распоряжение того начальства, которому поручено заведывать преступниками, для употребления, в пользу ее, по правилам, какие на сей случай предписаны быть могут».
В связи с тем же случаем Николай I предписал Комитету министров привести «впредь к непременному руководству» следующие правила: «1) Что невинные жены… до смерти мужей… должны быть женами ссыльнокаторжных и… подвергаться всем личным ограничениям, составляющим… последствия сожития их с преступниками… 2) Что после смерти государственных преступников, жившим с ними невинным женам, на основании существующих узаконений, хотя и должны быть возвращены… прежние их права… дозволение же вдовам… возвращаться в Россию будет от особого усмотрения правительства и не иначе, как каждой из них дано быть может высочайшее разрешение».
Таким образом, даже после смерти мужей вдовы декабристов не могли рассчитывать на беспрепятственный выезд в центральные губернии России к родным, на что бесспорное право имели жены уголовных ссыльных (впоследствии из Сибири на протяжении многих лет не выпускали овдовевших Ентальцеву и Юшневскую).
Нормативные акты узаконили бесправное положение рожденных в Сибири детей: «Дети, которых приживут в Сибири, поступят в казенные поселяне».
В Чите свидания с мужьями разрешались два раза в неделю, но фактически осужденные со своими женами виделись чаще. Этому способствовала и находчивость жен, разговаривавших с мужьями через щели в частоколе, окружавшем острог. С другой стороны, местное начальство нередко не очень строго смотрело на нарушения, в том числе на частые свидания. Женщины добились, что с 1 июня 1829 г. было разрешено иметь ежедневные свидания жен с мужьями. В конце 1829 года было разрешено проживание жен с мужьями в остроге, что стало реально возможным только с переездом в Петровский завод. Лепарский по этому поводу доносил в октябре 1830 г., что жены поселились в каземате и в случае болезни жены муж мог быть доставлен на свидание под караулом. Жандармский ревизор Кильчевский в своем донесении писал, что «жены государственных преступников, окончив постройку домов своих для детей их, где и сами во время болезней их самих или детей своих проживают, а также, приобвыкшие к тюрьме, успокоились. Если они сами и дети их здоровы, то ночуют в остроге с мужьями, когда же сами бывают тяжело больны, то мужья бывают при них на квартирах, но приставляется к дому караульный… В отношении к женам государственных преступников приняты также все меры и осторожности надзора, переписка их с большим вниманием рассматривается гражданским губернатором и комендантом, равно и посылки. Присылаемые к ним деньги хранятся только в Горном казначействе и на расходы выдается в одно время не более 200 рублей. Нищим дозволено давать милостыни не более 5-ти рублей…»
Осужденные по первому разряду декабристы оставались в Петровском заводе до июля 1839 г., когда окончился срок каторжных работ и их перевели на поселение. Вопросы юридического регулирования, связанные с поселением, в данной статье не рассматриваются.
Часть 3
В период каторжных работ декабристов сложилось особое полицейское законодательство о женах «государственных преступников», составившее неотъемлемую часть правового статуса декабристской каторги. Первой из жен декабристов обратилась с просьбой о разрешении следовать в Сибирь за мужем Е.И.Трубецкая, затем М.Н.Волконская.
С точки зрения действовавшего в России законодательства о ссылке препятствий к выезду жен не было. Устав о ссыльных 1822 г. не только не ограничивал возможность их следования в Сибирь, но и в ряде норм определял их правовое положение и порядок выезда. Николай I провозгласил в манифесте от 13 июля 1826 года «прощение» семьям осужденных: «… да не дерзнет никто вменять их по родству кому-либо в укоризну: сие запрещает закон гражданский и еще более претит закон христианский». Однако ссылка декабристов предполагала их максимальную изоляцию от внешнего мира. Николай I и его окружение понимали, что приезд жен нарушит эту изоляцию, к тому же решение женщин следовать за своими осужденными мужьями воспринималось в обществе как своеобразная форма публичного протеста. Поэтому со стороны властей стали чиниться препятствия. Разрешение на выезд жен в Сибирь особенно обеспокоило сибирских должностных лиц, на которых было возложено непосредственное исполнение приговора. Сразу же с поступлением первых просьб о выезде III отделение переворошило все известные акты XVIII-начала XIX века о выезде жен с мужьями в ссылку. Из-за неразберихи в законодательстве жандармы и чиновники не заметили указа от 10 октября 1821 года, в котором имелись ограничения о выезде жен к ссыльным, подвергнутым «политической смерти». Поэтому стали искать другие зацепки. В частности, на основании указа от 30 сентября 1812 года запретили брать в Сибирь дворянских детей, рожденных до осуждения их отцов и не лишенных прав состояния, так как «дети сии должны получить приличное роду их образование для поступления со временем на службу, отцы же находящиеся в ссылке не только лишены дать им воспитание, но еще могут быть примером худой нравственности». Некоторых жен запрет брать с собой детей заставил отказаться от поездки или задержаться на несколько лет, но некоторые (Волконская, Муравьева, Давыдова и др.) оставили детей на попечение родственников. Другим немаловажным препятствием выезда жен декабристов было получение личного разрешения Николая I. Чтобы его получить, женщинам пришлось преодолеть немало преград.
Выезд жен к месту каторжных работ мужей начала уже через несколько дней после отправки первой партии осужденных в Сибирь. 24 июля 1826 года в Сибирь выехала Е.И.Трубецкая - которая на тот момент еще не имела официального разрешения, и получила его, когда уже находилась в Москве. Через полгода после Трубецкой, в декабре 1826 года выехала М.Н.Волконская. Жены следовали без всякого денежного участия со стороны правительственных учреждений в собственных экипажах (хотя по Уставу о ссыльных 1822 года в таких случаях им должны были оплачиваться некоторые расходы).
Следующим препятствием на пути жен декабристов были козни местных властей. Иркутскому гражданскому губернатору Цейдлеру поручалось любыми путями остановить выехавших в Сибирь женщин. Рекомендации для Цейдлера подготовил генерал-губернатор Восточной Сибири Лавинский, а утвердил лично император. В Петербурге рассчитывали на действие не только самих ограничений, но и на психологический эффект: ничего не знавшие о разработанных в Петербурге правилах, женщины в Сибири должны были после различных проволочек узнать о потере прав состояния и ряде дополнительных запретов.
Лавинский указывал в предписании Цейдлеру, что «жены осужденных не иначе могут следовать в Нерчинск, как через Иркутск, я возлагаю на особенное попечение вашего превосходительства употребить всевозможные внушения и убеждения к оставлению их в сем городе и к обратному отъезду в Россию». Цейдлер с точностью исполнил полученные предписания. Трубецкая, прибывшая в Иркутск в начале сентября 1826 года, находилась там долгих четыре месяца, в продолжении которых губернатор ее то запугивал, то уговаривал, но решение женщины оставалось непоколебимым. Цейдлер был вынужден согласиться. Те же самые препятствия в Иркутске преодолела и Волконская. После этого администрация была вынуждена уступить и путь следующих женщин был облегчен. В Читинский острог прибыли Муравьева, Фонвизина, Давыдова, Нарышкина, Ентальцева и Анненкова (П.Гебль); в Петровский завод после перевода туда декабристов - Юшневская, Розен и Ивашева (К.Ле-Дантю).
Наибольшую сложность представляло получение разрешения для выезда в Сибирь невестам осужденных. К декабристам в Сибирь последовали невесты - к Анненкову - Полина Гебль, к Ивашеву - Камилла Ле-Дантю. Для их выезда потребовалось получить согласие на брак от Николая I и самих декабристов, на что уходило несколько месяцев. Первой этой удалось сделать Полине Гебль. Она 16 мая 1827 года подала Николаю I прошение, в котором просила разрешения отправиться в Сибирь для вступления в брак с Анненковым. Коменданту Нерчинских рудников Лепарскому было поручено объявить Анненкову о желании П.Гебль и спросить «желает ли он иметь ее своею законною женою, без согласия она не получит позволения отправиться в Сибирь». 23 июля 1827 г. Лепарский уведомил, что Анненков согласен. По получении ответа было сообщено, «что его величество… созволил дозволить иностранке Полине Поль (Гебль) ехать в Нерчинск и сочетаться там законным браком с государственным преступником Анненковым». Она была ознакомлена под расписку с правилами для жен декабристов-каторжан, переведенных специально для нее на французский язык и получила билет (разрешение) на проезд у московского обер-полицмейстера. За 18 дней Гебль доехала от Москвы до Иркутстка.
Выезд в Сибирь был разрешен только женам и невестам осужденных. Значительно позже удалось добиться разрешения другим родственникам - матери и сестре Торсона, сестрам Бестужевым и др., которые прибыли к своим близким уже на поселение.
Основу законодательства о «женах государственных преступников» составили разработанные в ходе заседаний Особого комитета 31 августа 1826 г. «Правила относительно жен преступников, сосланных в каторжную работу», «Инструкция коменданту при Нерчинских рудниках», уточняющая некоторые положения правил и «Особая подписка», разработанная самим комендантом и утвержденная лично Николаем I. Впоследствии эти правила были частично распространены на приехавших сестер и других родственников, а также на жен и сестер «политических преступников», которые также следовали за своими близкими в Сибирь.
Правила вводили ограничения сословных прав: «Жены сих преступников, следуя за своими мужьями и продолжая супружескую с ними связь, естественно делаются причастными их судьбе и потеряют прежнее звание, т.е. будут уже признаваемы не иначе как женами ссыльнокаторжных…». Практически получалось, что жены декабристов, не лишаясь прав состояния, теряли дворянство и все связанные с ним привилегии. В правилах определялось: «… из крепостных людей, с ними прибывших дозволяется следовать за каждою только по одному человеку, но и то из числа тех, которые добровольно на сие согласятся…». По прибытии к мужьям на каторгу, следовательно, прекращалось право собственности на крепостных, не желающих остаться в Сибири. Наряду с несогласием крепостных остаться в Сибири, основанием к их возврату в Россию являлось и желание жен проживать в тюремных помещениях вместе с мужьями: «Если бы жены сих преступников, прибывшие к ним из России с намерением разделить участь своих мужей и пожелали жить с ними в остроге, то сие им позволяется, но тогда жены не должны иметь при себе никакой прислуги и только же они будут жить отдельно от мужей вне острога, в таком случае могут иметь при себе услугу, но отнюдь не более одного мужчины или одной женщины».
Правилами был установлен ряд ограничений в отношении денег и ценностей: «ни денежных сумм, ни вещей многоценных взять им с собой… дозволено быть не может, ибо сие не только воспрещается существующими правилами, но необходимо и для собственной безопасности их, как отправляются в места, населенные людьми, на всякие преступления готовыми и, следовательно, могущими подвергнуться при провозе с собой денег и вещей опасным происшествиям».
В Иркутске производился обыск, и запрещенные предметы, значительные суммы, ценности изымались и сдавались в казначейство.
В правилах были определены положения о контроле со стороны местной администрации за имеющимися у жен ценностями: «… строго предписывается, чтобы преступники и их жены не могли привезти с собою больших сумм, ни в наличных деньгах, ни в ценных вещах, исключая только суммы, которая необходима для их содержания, но и то не иначе, как через коменданта, который будет выдавать такое пособие по частям, смотря по надобности». Собственное имущество жены могли использовать самостоятельно только для личных нужд. Для мужей оно передавалось администрации каторги. Бесконтрольность, как считали власти, могла способствовать подкупу стражи и должностных лиц в целях облегчения режима и предоставления недозволенных льгот.
Имущественное положение жен декабристов часто усложнялось засекреченностью предстоящих действий властей. Не зная о будущем переводе декабристов в Петровский завод, женщины обзавелись в Чите добротными домами, хозяйством (их приобретение и строительство было разрешено Николаем I в 1829 г. с обязательным докладом «что строить будут»). Спешно выезжая за мужьями в новое место каторги, жены не имели возможности продать дома и понесли новые затраты.
Особо оговаривался порядок свидания и переписки: «… женам, желающим жить отдельно вне острога, позволяется иметь свидание со своими мужьями через два дня один раз (то есть два раза в неделю). Но всякое отношение жен с мужьями посредством их служителей строго воспрещается… Жены преступников, как живущие в остроге, так и вне оного, могут посылать от себя письма, но не иначе, как отдавая оные открытыми коменданту, равно как и письма на преступников и их жен адресованные, позволяется получать как тем, так и другим, но также не иначе, как через коменданта; другим же образом всякого рода письменные сношения строго запрещаются».
В правилах и инструкции имелись также и положения, запрещающие родственникам и знакомым приезжать в Сибирь даже для кратковременного свидания, включая детей: «Кроме жен, пожелавших жить в Сибири для разделения участи своих мужей, не позволять сим преступникам иметь свидания ни с какими другими родственниками и иными лицами».
Дальнейшую конкретизацию правового положения жен декабристов продолжила специально разработанная комендантом Лепарским особая подписка, которую каждая из жен обязана была дать сразу же по прибытии на каторгу. Подписка начиналась так: «Я, нижеподписавшаяся, имея непреклонное желание разделить участь моего мужа государственного преступника (такого-то)… и жить в заводском рудничном или другом каком селении, где он содержаться будет, если то дозволится от коменданта… Лепарского, обязуюсь… блюсти нижеподписанные… статьи». «В противном же случае из-за малейшего отступления от поставленных на то правил, подвергаю я себя суждению по законам». Далее следовали статьи подписки.
Жены брали обязательство постоянно находиться вместе с мужьями и следовать за ними при всех перемещениях: «давши таковое обязательство не должна я сама отлучаться от места того, где пребывания мое будет назначено, равно и посылать куда-либо слуг моих по произволу моему без ведома… коменданта, или в случае отбытия его, без ведома старшего офицера». В положениях подписки были детально конкретизированы правила о свиданиях с мужьями: «… желая разделить … участь моего мужа… я не должна отнюдь искать свидания с ним никакими происками и никакими посторонними способами, но единственно по сделанному на… сие коменданта дозволению и точно в назначенные для того дни»; «обязуюсь иметь свидания с мужем не иначе, как в арестантской палате, где указано будет, в назначенное для того время, в присутствии дежурного офицера, и не говорить с ним ничего излишнего… иметь с ним дозволенный разговор на одном русском языке». Запрещалась передача вещей без разрешения коменданта: «Не должна я доставлять ему (мужу) никаких вещей, денег, бумаги, чернил, карандашей без ведома господина коменданта или офицера, под присмотром коего находиться будет муж мой». В свою очередь запрещалось и получать что-либо от заключенных: «Равным образом не должна я принимать и от него никаких вещей, особливо же писем, записок или каких бумаг для отсылки их к тем лицам, кому оные будут адресованы или посылаемы». Подписка ограничивала содержание передач и порядок их присылки: «Также не должна я никогда мужу своему присылать никаких хмельных напитков, как-то: водки, вина, пива, меду, кроме съестных припасов, да и сии доставлять через старшего караульного унтер-офицера, а не через людей моих…» Далее конкретизировались положения о слугах и особенно подчеркивалось запрещение нанимать слуг из сибирского населения: «Не должна я нанимать себе никаких иных слуг или работников, а довольствоваться только слугами представленных мне одного мужчины и одной женщины, за которых также ответствую, что они не будут иметь никакого сношения с моим мужем, и вообще за их поведение».
Подписка определяла также порядок переписки женщин со своими родственниками, друзьями и знакомыми и устранению возможностей бесцензурной переписки как самих женщин, так и их мужей: «Не должна я ни под каким видом ни к кому писать и отправлять куда бы то ни было моих писем, записок и других бумаг иначе как только через… коменданта, - равно если откель ко мне или мужу чрез родных или посторонних людей будут присланы письма… должна я их … коменданту при получении объявлять.» Такой же порядок был установлен и в отношении посылок.
В отношении имущества были определены особые правила: «Из числа вещей моих, при мне находящимся и которым регистр имеется… у коменданта, я не вправе без ведома его продавать их, дарить кому или уничтожать. Деньгам же моим собственным… равно и впредь от коменданта мне доставляемым, я обязуюсь вести приходо-расходную книгу, и в оную записывать свои издержки, сохраняя между тем сию книгу в целости. В случае же востребования ее… комендантом оную ему немедленно представлять. Если же окажутся у меня вещи или деньги сверх значившихся у коменданта по регистру, которые были мною скрыты, в таком случае как противоданный поступок подвергаюсь я законному суждению».
Установленные комендантом правила ничего не говорили о порядке распоряжения женами своим имуществом, оставшимся в центральных губерниях. Во время каторги возник прецедент о по делу об имуществе М.Волконской. М.Н.Волконская, получив в наследство после смерти сына, а затем отца большое состояние, не имела возможности им самостоятельно распоряжаться или даже поручить кому-либо управление - для этого нужно было выдать доверенность, утвержденную в установленном порядке. Возник вопрос: «Имеет ли жена государственного преступника право на распоряжение недвижимой собственностью», по этому вопросу возникла переписка между Николаем I, Бенкендорфом и министром юстиции. Николай I передал разрешение вопроса в Комитет министров. В итоге разрешено было управлять наследуемым имением по доверенности «вменив в обязанность, чтобы часть из доходов… выдавалась не непосредственно, а в распоряжение того начальства, которому поручено заведывать преступниками, для употребления, в пользу ее, по правилам, какие на сей случай предписаны быть могут».
В связи с тем же случаем Николай I предписал Комитету министров привести «впредь к непременному руководству» следующие правила: «1) Что невинные жены… до смерти мужей… должны быть женами ссыльнокаторжных и… подвергаться всем личным ограничениям, составляющим… последствия сожития их с преступниками… 2) Что после смерти государственных преступников, жившим с ними невинным женам, на основании существующих узаконений, хотя и должны быть возвращены… прежние их права… дозволение же вдовам… возвращаться в Россию будет от особого усмотрения правительства и не иначе, как каждой из них дано быть может высочайшее разрешение».
Таким образом, даже после смерти мужей вдовы декабристов не могли рассчитывать на беспрепятственный выезд в центральные губернии России к родным, на что бесспорное право имели жены уголовных ссыльных (впоследствии из Сибири на протяжении многих лет не выпускали овдовевших Ентальцеву и Юшневскую).
Нормативные акты узаконили бесправное положение рожденных в Сибири детей: «Дети, которых приживут в Сибири, поступят в казенные поселяне».
В Чите свидания с мужьями разрешались два раза в неделю, но фактически осужденные со своими женами виделись чаще. Этому способствовала и находчивость жен, разговаривавших с мужьями через щели в частоколе, окружавшем острог. С другой стороны, местное начальство нередко не очень строго смотрело на нарушения, в том числе на частые свидания. Женщины добились, что с 1 июня 1829 г. было разрешено иметь ежедневные свидания жен с мужьями. В конце 1829 года было разрешено проживание жен с мужьями в остроге, что стало реально возможным только с переездом в Петровский завод. Лепарский по этому поводу доносил в октябре 1830 г., что жены поселились в каземате и в случае болезни жены муж мог быть доставлен на свидание под караулом. Жандармский ревизор Кильчевский в своем донесении писал, что «жены государственных преступников, окончив постройку домов своих для детей их, где и сами во время болезней их самих или детей своих проживают, а также, приобвыкшие к тюрьме, успокоились. Если они сами и дети их здоровы, то ночуют в остроге с мужьями, когда же сами бывают тяжело больны, то мужья бывают при них на квартирах, но приставляется к дому караульный… В отношении к женам государственных преступников приняты также все меры и осторожности надзора, переписка их с большим вниманием рассматривается гражданским губернатором и комендантом, равно и посылки. Присылаемые к ним деньги хранятся только в Горном казначействе и на расходы выдается в одно время не более 200 рублей. Нищим дозволено давать милостыни не более 5-ти рублей…»
Осужденные по первому разряду декабристы оставались в Петровском заводе до июля 1839 г., когда окончился срок каторжных работ и их перевели на поселение. Вопросы юридического регулирования, связанные с поселением, в данной статье не рассматриваются.