Между Парижем и Версалем...
...интересно сложилась судьба Артюра Ранка - в годы Второй империи оппозиционного журналиста. Опять-таки, используя зубодробительную советскую терминологию, Ранк был "буржуазный либералом" или, по другой версии, "буржуазным радикалом" (в разных книгах называют по-разному, а о том, что это не очень совместимые понятия, советским историкам, видимо, в голову не приходило). "Буржуазный радикал" - это даже не неоякобинец (неоякобинцы, по советским меркам, такие конечно слегка отсталые, но все-таки революционеры). В общем, есть более точное указание на то, что Ранк был "гамбеттистом", то есть сторонником известного французского либерального политика того времени Леона Гамбетты. Это была присказка, а сказка вот какая.
Ранк был избран в члены Парижской коммуны и первоначально с энтузиазмом ее приветствовал и даже принимал участие в составлении ее первичных документов и деклараций. Однако спустя две недели он подал в отставку и вышел из числа членов - как считается, протестуя против известного декрета о заложниках (напомню, что в ответ на казни пленных коммунаров в Версале Коммуна приняла декрет о том, что за каждого расстрелянного в Версале пленного Коммуна будет расстреливать троих произвольно выбранных заложников: декрет был принят почти единогласно, но до вторжения версальцев в город не применялся. Причем в заявлении Ранка об отставке никакие заложники не упоминались - он писал просто, что не имеет времени и возможностей и так далее. Однако вроде как никто не сомневается в том, что либерального интеллигента напугала растущая радикализация Коммуны.
Вскоре Ранк оказался в составе так называемой Лиги защиты прав Парижа. Это было такое объедение этих самых "буржуазных радикалов" - ну то есть на деле в основном либеральной интеллигенции, умеренных республиканцев из числа средних классов - таких, которым оказалось не по пути ни с Коммуной, ни с Версалем. Коммуна была для них слишком радикальна, а Версаль - слишком реакционен. Однако, что интересно, люди эти оказались вовсе не "мягкотелыми" (как любила иронизировать по этому поводу советская историография), а весьма активными и деятельными. Два месяца делегаты Лиги метались между Парижем и Версалем, пытаясь организовать мирные переговоры или хотя бы перемирие для эвакуации мирных жителей из обстреливаемых районов (однажды им действительно удалось организовать перемирие на сутки и эвакуировать жителей разрушенной деревни Нейи, но потом бомбардировки возобновились). И, в общем, опять-таки без всякой иронии эти люди нехило рисковали - как минимум мотаясь туда-сюда под обстрелом; но главное тем, что им в любой момент могло прилететь от обеих сторон: в Версале делегатов Лиги считали как минимум пособниками мятежников, а в Париже - предателями народных интересов и подлыми примиренцами. И вроде даже кого-то арестовать успели.
А дальше опять-таки удивительная история. Когда версальцы ворвались в город, в Париже начались пожары. В числе прочего одной из первых загорелась Ратуша, в здании которой собственно два месяца заседала Коммуна. И вот в какой-то момент к вчерашним депутатам Коммуны, которые из Ратуши перешли к этому времени в другое здание (а часть разбрелась кто на баррикады, кто в бега) кинулся Ранк с криком: "Архивы! Архивы Коммуны в Ратуше! Это же НАША история"
В общем, из горящего здания никто не подумал эвакуировать архивы - включая протоколы заседаний, проекты декретов и все вот это вот. То ли не успели, то ли вообще в голову не пришло, или не до того было. И вот бывший депутат Ранк оказался единственным, кому спасение уникальных, в сущности, исторических документов пришло в голову. Далее, не найдя поддержки, Ранк с риском для жизни ринулся в грозящее обвалиться здание и начал вытаскивать оттуда архивы и перетаскивать их в безопасное место. В общем - те протоколы заседаний, которые были в ХХ веке изданы, и многие другие документы - вот их все спас тридцатилетний либерал Ранк, весьма далекий от социально-политических идей Коммуны.
... Ранк уцелел во время Кровавой недели и вскоре после подавления Коммуны в Париже прошли муниципальные выборы, на которых Ранк был избран депутатом. Однако газеты правого толка подняли вой на тему о том, что Ранк не может быть депутатом, потому что в дни восстания его... видели на баррикадах. Вероятно, Ранк действительно в последние дни присоединился к коммунарам и сражался. По доносу его попытались арестовать, но он имел связи и успел выехать в Швейцарию. Спустя два года, в 73 году (!) военный суд ЗАОЧНО приговорил Ранка (к этому времени благополучно устроившегося журналистом и переводчиком в Швейцарии) к смертной казни (см.предыдущий пост).
После амнистии Ранк вернулся во Францию. Избирался на различные должности в Сенат и в местные органы власти. До конца жизни (умер в 1908 году в возрасте 78 лет) оставался журналистом и политиком либерально-демократического (умеренно-левого) толка. В отличие от скандального Рошфора, Ранк считался человеком тихим и исключительно порядочным. Выжившие коммунары постоянно поддерживали с ним отношения и приглашали его на свои встречи.
(картинку с этого сайта вставить не могу, не знаю как)
Ранк был избран в члены Парижской коммуны и первоначально с энтузиазмом ее приветствовал и даже принимал участие в составлении ее первичных документов и деклараций. Однако спустя две недели он подал в отставку и вышел из числа членов - как считается, протестуя против известного декрета о заложниках (напомню, что в ответ на казни пленных коммунаров в Версале Коммуна приняла декрет о том, что за каждого расстрелянного в Версале пленного Коммуна будет расстреливать троих произвольно выбранных заложников: декрет был принят почти единогласно, но до вторжения версальцев в город не применялся. Причем в заявлении Ранка об отставке никакие заложники не упоминались - он писал просто, что не имеет времени и возможностей и так далее. Однако вроде как никто не сомневается в том, что либерального интеллигента напугала растущая радикализация Коммуны.
Вскоре Ранк оказался в составе так называемой Лиги защиты прав Парижа. Это было такое объедение этих самых "буржуазных радикалов" - ну то есть на деле в основном либеральной интеллигенции, умеренных республиканцев из числа средних классов - таких, которым оказалось не по пути ни с Коммуной, ни с Версалем. Коммуна была для них слишком радикальна, а Версаль - слишком реакционен. Однако, что интересно, люди эти оказались вовсе не "мягкотелыми" (как любила иронизировать по этому поводу советская историография), а весьма активными и деятельными. Два месяца делегаты Лиги метались между Парижем и Версалем, пытаясь организовать мирные переговоры или хотя бы перемирие для эвакуации мирных жителей из обстреливаемых районов (однажды им действительно удалось организовать перемирие на сутки и эвакуировать жителей разрушенной деревни Нейи, но потом бомбардировки возобновились). И, в общем, опять-таки без всякой иронии эти люди нехило рисковали - как минимум мотаясь туда-сюда под обстрелом; но главное тем, что им в любой момент могло прилететь от обеих сторон: в Версале делегатов Лиги считали как минимум пособниками мятежников, а в Париже - предателями народных интересов и подлыми примиренцами. И вроде даже кого-то арестовать успели.
А дальше опять-таки удивительная история. Когда версальцы ворвались в город, в Париже начались пожары. В числе прочего одной из первых загорелась Ратуша, в здании которой собственно два месяца заседала Коммуна. И вот в какой-то момент к вчерашним депутатам Коммуны, которые из Ратуши перешли к этому времени в другое здание (а часть разбрелась кто на баррикады, кто в бега) кинулся Ранк с криком: "Архивы! Архивы Коммуны в Ратуше! Это же НАША история"
В общем, из горящего здания никто не подумал эвакуировать архивы - включая протоколы заседаний, проекты декретов и все вот это вот. То ли не успели, то ли вообще в голову не пришло, или не до того было. И вот бывший депутат Ранк оказался единственным, кому спасение уникальных, в сущности, исторических документов пришло в голову. Далее, не найдя поддержки, Ранк с риском для жизни ринулся в грозящее обвалиться здание и начал вытаскивать оттуда архивы и перетаскивать их в безопасное место. В общем - те протоколы заседаний, которые были в ХХ веке изданы, и многие другие документы - вот их все спас тридцатилетний либерал Ранк, весьма далекий от социально-политических идей Коммуны.
... Ранк уцелел во время Кровавой недели и вскоре после подавления Коммуны в Париже прошли муниципальные выборы, на которых Ранк был избран депутатом. Однако газеты правого толка подняли вой на тему о том, что Ранк не может быть депутатом, потому что в дни восстания его... видели на баррикадах. Вероятно, Ранк действительно в последние дни присоединился к коммунарам и сражался. По доносу его попытались арестовать, но он имел связи и успел выехать в Швейцарию. Спустя два года, в 73 году (!) военный суд ЗАОЧНО приговорил Ранка (к этому времени благополучно устроившегося журналистом и переводчиком в Швейцарии) к смертной казни (см.предыдущий пост).
После амнистии Ранк вернулся во Францию. Избирался на различные должности в Сенат и в местные органы власти. До конца жизни (умер в 1908 году в возрасте 78 лет) оставался журналистом и политиком либерально-демократического (умеренно-левого) толка. В отличие от скандального Рошфора, Ранк считался человеком тихим и исключительно порядочным. Выжившие коммунары постоянно поддерживали с ним отношения и приглашали его на свои встречи.
(картинку с этого сайта вставить не могу, не знаю как)