"Прости, родина! Цвети, красуйся! Прими эти пожелания от чистого сердца..."
Я должна объяснить.
Да, много лет - до института, в институте, после института, я увлекалась (слово какое-то неловкое) историей революционного движения в России - начала с декабристов, потом интересовалась и более поздними периодами, до "Народной воли" включительно. А документы, которые приводятся ниже - я их собирала для своей несостоявшейся дипломной работы. Работа должна была называться примерно так: "Предсмертные письма революционеров: опыт публикации". Это письма, написанные людьми, осужденными по политическим процессам в Российской империи с 1826 по 1889 год, накануне казни - иногда за несколько дней, иногда за несколько часов доя смерти. Всю эту подборку я собирала по разным старым малоизвестным публикациям, архивам, и должна была снабдить подробным комментарием. На дворе был 1989 или 1990 год, и к этому времени слово "революционер" уже было неприличным, а попытка написать что-либо о революционном движении в сочувственном ключе - моветоном. В 1990 году я по личным причинам ушла из института, через год перевелась на заочный и переменила тему диплома.
... А подборка сохранилась частично. Часть текстов утеряна, к другим утеряны либо переводы, либо комментарии. Прежде я не думала публиковать это как-то в ЖЖ или где-либо еще; но пару дней назад мне попалась на глаза дискуссия, в которой, в числе прочего, давно казненный человек обвинялся на основании текста своего предсмертного письма в "политическом лицемерии". Меня это настолько... глубоко возмутило, что я поняла, что должна ответить на это нелепое и стыдное обвинение хотя бы как-то заочно. Тогда я вытащила свою подборку.
... Ниже - цитаты. Только цитаты из писем. Я убрала имена, авторов, адресатов, даты, я перемешала кусочки из разных и одних и тех же писем, сделав перекличку голосов. Они очень разные, эти письма, как и эти люди - разное время, разные характеры, разный уровень образования, разные политические взгляды, разные обстоятельства. Они пишут в разные адреса: чаще родным, близким - родителям, братьям, женам, порой - товарищам, соратникам по партии, а кто-то "народу", "рабочим", "мужикам", а кто-то - императору. Одни пишут короткие записки, другие - длинные художественные тексты. И во всех этих письмах, тем не менее, есть нечто неуловимо общее: это предстояние человека перед лицом Вечности...
... Я не являюсь сторонником революционных убеждений. Я вообще не являюсь ни левой, ни правой, ни зеленой, ни красной. Но у меня не поднимается рука, чтобы осудить людей за их пронзительную искренность и страстную жажду правды. За то, что они имели мужество пойти за свои убеждения на эшафот - в то время как мы сегодня за свои убеждения имеем только мужество трындеть в интернете. За то, что они жили, боролись, страдали, ошибались и платили страшной ценой за свои ошибки.
Я понимаю, что я никому ничего не докажу этой публикацией. Что по-прежнему будут бездумно и злобно писать о "кровавых выродках", "политических оборотнях и лицемерах", "асоциальных неудачниках" и тому подобное.
Но все-таки - вы вчитайтесь. Читайте подряд или частями, потому что подряд это читать тяжело. Все, за что можно было заплатить, за все свои ошибки реальные и мнимые и реальные даже преступления - эти люди уже заплатили.
Этот счет закрыт. Пожалейте. Помяните. И - простите.
"Не из личных побуждений и эгоистических желаний обращаюсь я к Вашему Величеству с этим прошением. Мною руководит лишь одно чувство любви к родине и скорбь о ее страданиях. Осмеливаюсь надеяться, что Ваше Величество выслушает мой голос - голос человека, желающего высказать одну беспристрастную истину.
В эти предсмертные минуты одно тревожит мой измученный ум - мысль о будущем нашей родины. Прекратятся ли ее страдания и несчастья, дождется ли она наконец счастья и свободы или еще долго будет стонать под гнетом всевозможных бедствий. Прекратятся ли наконец те условия, которые создали террористическое направление деятельности русской социально-революционной партии.
Я был тоже участником террористических актов несмотря на то, что по складу своего характера тяготел к мирной общественной деятельности, а по свойствам своего ума имел стремление к спокойным научным занятиям; я не в силах был противиться тому историческому течению, которое толкнуло целую группу лиц на террористическую борьбу. Тем не менее я всегда страстно желал и желаю, чтобы исчезли причины существования революционного террора, чтобы партия с пути насилия могла перейти на мирный путь культурно-общественной деятельности".
* * *
"Дорогой мой, родной, голубенький сынишка, мой милый, несчастный Митюшка! Я уже исполнил свой последний долг и последние мои мысли, последние мои слова, да принадлежат тебе! Я виноват перед тобой, родной мой, я дал тебе жизнь, а сам покинул тебя в ранних младенческих летах, оставив тебя на руках бедной исстрадавшейся матери. Сколько горя, сколько мук предстоит ей еще впереди, пока она еще увидит тебя большим и пока ты сумеешь понять ее и вознаградить ее за все потери, за все страдания, которые она перенесла в своей тяжелой жизни! Я покинул тебя и ее, и тебя препоручил ей, а ее тебе. Живите друг для друга, любите друг друга, цените и уважайте друг друга! Простишь ли ты меня когда-нибудь так чистосердечно, так хорошо, как простила меня твоя хорошая мама? Она расскажет тебе всю мою жизнь, и быть может, ты поймешь меня, быть может, полюбишь память мою, возблагодаришь меня за мои, во всяком случае, честные дела. О господи! Дай мне это благо! Дай мне эту последнюю надежду!"
* * *
"... Больше, кажется, нечего и писать о делах. Так и рвешься броситься в теорию, да руки коротки... и торопишься, и все такое прочее.
Дай же вам бог, братья, всякого успеха. Это единственное наше желание перед смертью. А что вы умрете и, быть может, очень скоро, и умрете с меньшей безвестностью, чем мы - в этом мы ничуть не сомневаемся. Наше дело не может никогда погибнуть - и эта-то уверенность заставляет нас с таким презрением относиться к смерти. Лишь бы жили вы, а если уж придется вам умирать, то умерли бы производительнее нас. Прощайте и прощайте!
Поцелуйте от меня всех моих товарищей и знакомых, здешних и заграничных, кто только не забыл меня. Многие имели против меня (хотя в большинстве в силу недоразумения) кое-что; пусть хоть теперь позабудут старые счеты. Я же ни к кому не уношу в могилу вражды..."
* * *
"Вот уже несколько часов, как я узнал, дорогие мои, что часы мои сочтены и, может быть, их не более 24 у меня осталось. О чем мне вам писать в последний раз? О том, как всей душой любил вам всех - этого говорить не надо. Чувства свои передать не сумею, да и тяжело. Поцеловать вас всех, прижать к самому сердцу крепко, крепко - вот чего бы хотелось. Прости меня, папа, простите меня все за то, что я вам столько мучений причинял и теперь в последний раз причиняю. Я знаю, что вы мне это не только прощаете, но и не вините меня..."
* * *
"Как бы Вы ни смотрели на мою деятельность, как бы Вы ни относились к ней, Вы не можете, Вы не должны краснеть за своего сына. Вы должны знать, что я действовал, что я жил так, как говорила мне моя совесть, каковы были мои убеждения. Я мог ошибаться, я мог стоять на ложной дороге - все может быть, но Вы меня знаете и, если я скажу, Вы мне поверите, - что единственным мотивом моей деятельности была страстная моя любовь к народу, сильное желание быть ему полезным... Не думайте, что я страшусь решения своей судьбы, что я с трепетом ожидаю того, что должно со мной случится через несколько дней, что я беспокоюсь, что я мучусь. Нет, что бы то меня ни ожидало и даже самую смерть я приму спокойно, хладнокровно (не потому, что жизнь мне надоела; нет, жить еще хочется, даже ах как хочется) - в том меня поддерживает одно только сознание, что я действовал честно, что я поступал по своим убеждениям".
* * *
"Мой милый, дорогой мальчик, целую тебя тысячу раз. Не могу сказать тебе - старайся походить на меня. Но скажу тебе: уважай то, что я уважал, и люби то, что я любил. Это тебе мое отцовское завещание. Мать тебе объяснит это".
* * *
"Дорогие друзья и товарищи!
Последний раз в жизни приходится писать вам, и потому прежде всего самым задушевным образом обнимаю вас и прошу не поминать меня лихом. Мне же лично приходится уносить с собою в могилу лишь самые хорошие воспоминания о вас...
Мы ничуть не жалеем о том, что приходится умирать: ведь мы же умираем за идею, и если жалеем, то единственно о том, что пришлось погибнуть почти только для позора умирающего монархизма, а не ради чего-либо лучшего, и что перед смертью не сделали того, что хотели. Желаю вам, дорогие, умереть производительнее нас. Это единственное, самое лучшее пожелание, которые мы можем вам сделать. Да еще - не тратьте даром вашей дорогой крови, - а то все берут и берут!.."
* * *
"Что же сказать вам о себе? Для меня такая смерть является самой счастливой, самой желательной. Мне всегда казалось страшно тяжелым оставаться в живых после многих жертв нашей борьбы, которые я пережил. Особенно последняя история, в которой пало шесть человек, и в том числе два моих лучших друга..., подействовала на меня подавляющим образом. Теперь же я умру на том месте, где пристойно в наше время умирать честному человеку... Не сокрушайтесь же обо мне, а скажите: он прав, он счастливо умер, он не мог желать себе лучшей участи!.. Я забыл сказать вам, что я до сих пор еще не вставал с постели, а потому не удивляйтесь, что я так пишу, - я пишу все еще лежа. Не знаю, каким образом они "поведут" меня на казнь. На суд и повсюду вообще меня носили с кроватью, а как теперь поступят, право, не знаю. Единственное мое желание, чтоб они не затягивали надолго всей этой процедуры, а то уж больно тяжело быть оплакиваемым при жизни...""
* * *
"Пусть последнее наше прощание будет озарено надеждой на лучшее будущее нашей бедной, бедной, горячо любимой родины! Никогда ни одна капля силы не пропадет в мире,- не пропадет, стало быть, и жизнь человеческая задаром! Никогда не надо горевать об ней. Оставьте мертвых мертвецам, - у нас впереди живая связь, нравственная, горячая и самая возвышенная связь с Вашей исстрадавшейся родиной! Не говорите и не думайте, что Ваша жизнь пропала, что она вся пройдет в напрасных страданиях и мучениях на каторге и в ссылке. Страдать муками своей родины, быть живым укором всем исчадиям мрака и зла - это великое дело!"
* * *
"Мне все равно, как думают обо мне люди, которых я не люблю и не уважаю.
Но мне будет страшно обидно, если Вы, мама, и ты, Тихон, и все, кого я лбюблю, не поймете меня и не поверите в искренность моих слов.
Меня только огорчает, мама, что я служу невольной причиной Ваших страданий. Но Вы простите меня за это, - я знаю, что Вы простите. Да, мама, Вам выпал на долю нехороший жребий: много горестей и мало радостей.
С тобой, Тихон, мы были здесь, кажется, друзьями. Я верю, я знаю, что ты будешь хорошим человеком. Будь искренним, будь тверд в своих убеждениях - это мое тебе пожелание, пожелание сильно любящего тебя твоего брата и друга..."
* * *
"Дорогая моя, неоцененная мамуля. Меня все давит и мучает мысль, что с тобой? Дорогая моя, умоляю тебя, успокойся, не мучь себя из-за меня, побереги себя ради всех, окружающих тебя, и ради меня также.
Я о своей участи нисколько не горюю, совершенно спокойно встречаю ее, так как давно знала и ожидала, что рано или поздно, а так будет. И право же, милая моя мамуля, она вовсе не такая мрачная. Я жила так, как подсказывали мне мои убеждения; поступать же против них я была не в состоянии; поэтому со спокойной совестью ожидаю все, предстоящее мне.
И единственно, что тяжелым гнетом лежит на мне, это твое горе, моя неоцененная, это одно меня терзает, и я не знаю, что бы я дала, чтобы облегчить его".
* * *
"Я умру с чистой совестью и сознанием, что до конца оставался верен своему долгу и своим убеждениям, а может ли быть лучшая, более счастливая смерть?"
* * *
"...Я попрошу вас передать друзьям следующее. По моему мнению, меня выдал рабочий Смирнов Яков; положительно я утверждать этого не могу, но предполагаю и вывожу из разных мелких улик; рожа при встрече со мной побледнела у него, свидание назначил по самому пустому предлогу, всегда следил за собой и знал в лицо следивших за ним, а тут привел и расставил как будто так, чтобы я не мог уйти ни в одну из сторон, а на дознании мне было рассказано все, что я говорил, делал, как встречался и с кем встречался из рабочих Васильевского острова; кроме его показать так никто не мог.
Я раскаиваюсь в том что кляну себя за то, что взялся за такое дело, как организация рабочих, да еще в Питере, по моему мнению, я ни в каком случае не мог долго просуществовать таким образом. В этом случае я сам, конечно, много виноват, но не могу хоть отчасти не винить товарищей, которым известно было мое прошлое - невольно срывается упрек, - пусть извинят меня в этом...
В заключение я выскажу свое желание, чтобы товарищи в случае казни кого-нибудь из нас или нескольких - ответили как следует врагам, только без пролития посторонней невинной крови, слишком жутко слышать - убито 11 и ранено 56, да чтобы и материал даром не потратили...
Не знаю, как я пойду на виселицу, желания особого жить нет, да и умирать с другой стороны не хочется, помилования просить не буду. Ну, затем прощаюсь со всеми товарищами обоих полов - обнимаю всех в последний раз
Живите, наслаждайтесь, наполняйте землю последователями и обладайте ею.
...Прощайте, друзья, до встречи в будущей жизни".
* * *
"Мои друзья, мне, конечно, не хочется умереть, и сказать, что я умираю охотно, было бы с моей стороны ложью. Но это последнее обстоятельство пусть не бросает тени на мою веру и на стойкость моих убеждений; вспомните, что самым высшим примером человеколюбия и самопожертвования был, без сомнения, Спаситель: однако, и он молился: „Да минует меня чаша сия". Следовательно, как я могу не молиться о том же? Тем не менее и я, подобно ему, говорю себе: „Если иначе нельзя, если для того, чтобы восторжествовал социализм, необходимо, чтобы пролилась кровь моя, если переход из настоящего строя в лучший невозможен иначе, как только перешагнувши через наши трупы, то пусть наша кровь проливается; пусть она падает искуплением на пользу человечества; а что наша кровь послужит удобрением для той почвы, на которой взойдет семя социализма, что социализм восторжествует и восторжествует скоро-это моя вера. Тут опять вспоминаешь слова Спасителя: „Истинно говорю вам, что многие из находящихся здесь не вкусят смерти, как настанет царство небесное", я в этом убежден, как убежден в том, что земля движется. И когда я взойду на эшафот, и веревка коснется моей шеи, то последняя моя мысль будет: „И все-таки она движется, никому в мире не остановить ее движения".
* * *
"Насчет себя я совершенно спокоен. Тут праздников уже не приходится ждать никаких: повесят и все тут, да на то и пошел.
...Спасибо за новости. Насчет Киева - очень хорошо. Идет волной, когда-то придет девятый вал?".
* * *
"Настоящая моя история заключается в двух словах: я страстно любил мое отечество, я желал его счастья с энтузиазмом, я искал этого счастья в замыслах, которые побудили меня нарушить мое призвание и ввергли меня в ту бездну, где нахожусь теперь. Мне следовало ранее понять, что должно полагаться на Провидение, а не стремиться участвовать в том, что не составляет положительной обязанности того положения, в которое Бог нас поставил, и не стремиться выйти из своего круга.... Однако же, ежели сетование, скорбь, раскаяние и горесть могут что-нибудь загладить, то ласкаюсь надеждою, что я загладил свои заблуждения..."
* * *
"Дорогая Анечка! Большое спасибо тебе за твое письмо. Я получил его на днях и очень был рад ему. А немного задержался с ответом, надеясь увидеться с тобой лично, но не знаю, удастся ли нам с тобой это.
Я перед тобой бесконечно виноват, дорогая моя Анечка;: это первое, что я должен сказать тебе и просить у тебя прощения. Не буду перечислять всего, что я причинил тебе, а через тебя и маме: все это так очевидно для вас обеих. Прости меня, если можно.
Я помещаюсь хорошо, пользуюсь хорошею пищею и вообще ни в чем не нуждаюсь... Будь здорова и спокойнее, насколько это только возможно; от всей души желаю тебе всякого счастья. Прощай, дорогая моя, крепко обнимаю и целую тебя".
* * *
"В моем сознании я преступник не по убеждению, а по стечению обстоятельств, а потому пусть и мне будет дозволительным утешаться надеждой, что воссоздастся народное благо. Дай Бог только, чтобы для достижения этого потомки наши не проливали лишней братней крови".
* * *
"Любезный друг и брат мой... По неоставлению меня, недостойного Божеского промысла, и по истинно христианскому обо мне попеченею доброго почтенного отца Петра, общего нашего духовника, вчера я со страхом и верою приступил к чаше спасения нашего, принес в жертву Богу то, что мог, - сердце истинно сокрушенное и глубоко проникнутое как своим недостоинством, так и благостию неизреченного Спасителя нашего, Христа, который, так сказать, ожидал малейшего от меня желания приблизиться к Нему, чтобы прибегнуть ко мне и восхитить на рамена, как погибшую овцу. Радость, спокойствие, водворившиеся в душе моей после сей благодатной минуты, дают мне сладостное упование, что жертва моя не отвергнута, и сильно убедили меня, что мы слепотствуем, когда по каким бы, по-видимому благовидным причинам уклоняемся от исполнения обязанностей наших христианских..."
* * *
"Какое счастье было для меня, когда я увидел еще несколько строк, начертанных вашей рукою, моя добрая, моя обожаемая мать и когда я прочел в них, что вы посылаете мне ваше благословение, этот дар, самый дорогой, самый неоценимый для моего сердца. Богу известно, мои добрые, мои дорогие родители, до какой степени я любил вас всю мою жизнь и как это чувство вполне наполняло всю мою душу. Судите поэтому сами, каково мое отчаяние, когда я думаю об огорчении, которое причиняю вам теперь. Ваш образ не покидает меня ни днем, ни ночью ни на одну минуту, и не могу выразить вам весь ужас, все терзание, которые чувствую при мысли, что я навлек на вас столько страданий..."
* * *
«Братцы мои, мужики родные. Из-под виселицы царской приходится мне к вам писать и, видимо, в последний раз. Горько покинуть землю родную и тебя, дорогой мой народ. Грудь застонет, заноет сердце, но не жаль погибнуть за правду твою. Прими же, народ, щедро мое слово предсмертное, ведь оно как бы с того света, только для добра твоего написано... Нет, братья, большего счастья на свете, если есть возможность человеку получить доступ к науке, овладеть мудростью. Тогда только он будет жить обеспеченно, тогда только он сам будет управлять судьбой своей... ибо, обогатив наукой разум и развив чувства, с щедрой любовью отнесется ко всему народу своему. Но как день с ночью не ходят вместе, так не идет рядом наука правдивая с неволей царской. И пока мы будем под гнетом этим, у нас ничего не будет, не будет правды, богатства и никакой науки, как скотину, нас гонять будут не для добра, на погибель нашу...»
* * *
"Возможны лишь два средства выхода из настоящего положения: или поголовное истребление всех террористов, или свобода, которая является лучшим средством против насилия. Но истребить всех террористов немыслимо, потому что ряды их постоянно пополнялись свежими силами, готовыми на всякое самопожертвование для целей партии. Остается лишь путь свободы. История показывает, что самые крайние по своим идеям партии, прибегавшие к насилию и убийству, когда их преследовали, делались вполне мирными и даже более умеренными в своих задачах, когда им дозволяли свободу исповедования и распространения своих идей. Очень часто даже преследование какой-нибудь идеи не подавляет ее, а содействует ее распространению. Я убежден, что если бы всем лицам нашего образованного общества было предоставлено высказать свободно свои мнения, то большинство ответов вполне сходились бы с высказанной мною мыслью.
Вы, Ваше Величество можете сделать все для блага России. Опираясь на народные интересы и желания, Вы, Ваше Величество можете свершить величайшие политические и экономические изменения, которые навсегда обеспечат свободу и благосостояние народа. Одна воля Вашего Величества может сделать то, что в других государствах может быть достигнуто лишь путем страстной борьбы, насилий и крови. Против царя - социального реформатора - немыслима никакая крамола. Царь, силой своей власти осуществляющий в действительности народные желания и интересы, имел бы в революционерах не врагов, а друзей. И социальная партия, вместо работы разрушительной, сделавшейся ненужной, принялась бы тогда за работу мирную и созидательную на ниве своего родного народа".
* * *
"Но не мне, грешнику, проповедовать тебе, милый брат, всеблагую строгость Христова закона; мне слишком утешительно, слишком нужно самому верить кроткому снисхождению Его, чтобы искать вселять в тебя ужас и, может быть, отчаяние. - Человеку свойственно погреш8ать; человеку свойственно в исступлении глубокой горести желать свергнуть с себя жизнь, как бремя несносное - и я верю, что нанесший на себя руки в таковом состоянии, думая в заблуждении своем, что Создатель его не оскорбится, если одним несчастным будет меньше на свете, найдет в нем судью снисходительного; но я твердо верю, что самая снисходительность сия будет жестоким наказанием для души самоубийцы. Перед нею отверзется Книга Судеб, она неведомых: она увидит, что она безрассудным своим поступком ускорила конец свой земной одним годом, одним месяцем, может быть, одним днем. Она увидит, что отвержением жизни, дарованной ей не для себя, а для пользы ближнего, лишила себя нескольких заслуг, долженствовавших еще украсить венец ее: она проникнет в глубокую тайну, что Творец наш ниспосылает нам и скорби, и страдания для цели благой, - и вообрази себе, каково будет ее страдание! Христос сам говорит нам, что в доме Отца Небесного много обителей, и если правосудие человеческое умеет соразмерять наказания проступкам, то коль паче Бог, испытуя сердце и утробы. Мы должны верить твердо, что душа, бежавшая со своего места прежде времени, ей установленного, получит низшую обитель. Ужасаюсь от сей мысли..."
* * *
"... Во всяком случае, любезные родители, вы будете моею последнею, как были всегда моею постоянною мыслью, и последний мой вздох будет вздох любви к вам. Я никогда никого не ненавидел, никогда не был ожесточен против никого. Сердце мое, поистине, нисколько не участвовало в том, что творила голова, и я могу наверное сказать, что когда бы настала минута действовать, то сердце остановило бы голову. К счастью, я не могу упрекать себя в каком-либо настоящем действии..."
* * *
"Прощайте, братья-друзья! Спать не хочется. А скоро, скоро конец. И хуже всего - не уверен. Не заслуженно умираю - вот что обидно. Обнадеживают: "Завидный жребий!" Говорят: "Это только политическая смерть". А гроб уже готов - священник сказал.
От причастия отказался, просил крест принести. Символ страдания: он заменит вас и все, все дорогое. О, дай Боже, пусть дойдет до вас письмо.
Знаете ли, даже не верится - так все кажется странным. Муки мои, дойдут ли они до вас?..
Братья! Простите мои слабости: не всякому дано. Я был простой работник, но не изменил святыне знамени. Я верю ему, знаю - победоносно водрузится оно!.."
* * *
"Мамаша,
Вы мне дороже всех людей на свете. Простите за великое горе, причиненное вам, так как знаю всем сердцем своим, как любим вами. Смерть для меня теперь большое облегчение, ибо не могу я больше так страдать и мучиться, как это было до сих пор. Гибнем мы все тут за правое, за святое дело... Дорогая моя, был я на исповеди и приобщалсяч. Происходило это в тюремной церкви. Все сделал по-вашему.
Мамаша, все мы должны умереть, разница только в сроках. Когда же становится жить невозможно, то смерть - спасение и благо. Ради вас я не наложил на себя руки сам, как это сделали некоторые из замученных. У меня же сами мучители отнимают жизнь, и я рад этому - это лучше, чем медленно задыхаться в их когтях. Да и не страшно это: один момент, и все кончено.
Мамочка дорогая, горько вам, тяжко вам будет, но верьт е, что для меня легче умереть, чем гнить здесь долгие годы. Прощайте, мысленно обнимаю и целую вас, дорогая моя. Умру я с мыслью о вас..."
* * *
"Что касается до вас, мои добрые родители, умоляю вас: умерьте ваше огорчение обо мне. Ежели я не могу составить ваше счастие, то у вас есть другие дети, которые, конечно, постараются исполнить это. Я вас так люблю, что желал бы, чтобы вы могли совершенно забыть меня: так как я получил ваше благословение, то мне более ничего не нужно. Ежели Богу угодно будет, чтобы Государь помиловал меня, то все сделаю, чтобы загладить прошедшее. В противном случае перенесу мою участь без жалобы и без ропота. Я даже смерть почту за счастье в сравнении всякого заключения. Да будет воля Божия! Бог, в своем бесконечном милосердии, да дарует вам, мои дорогие и добрые родители, хорошее и крепкое здоровье, скорое и совершенно выздоровление. Да превратит Он ваше положение, удрученное заботами и затруднениями, в спокойное благосостояние. Да дарует Он вам долгую жизнь и многие лета и да исполнит их счастием, удовольствием и благоденствием всякого рода! Одним словом, да услышит Он горячие мольбы, которые беспрестанно воссылает Ему за вам, мои драгоценные родители, ваш покорный и нежный сын..."
* * *
"В жизни моей я не испытал счастья. Делил с моей семьей ее великую недолю и все моральные муки. Любил свою родину и теперь мне радостно отдать за нее жизнь. Оставляю мою семью на попечение моего народа, ибо из нас, братьев, никто ни останется живым"
* * *
"Дочь моя! Тебе всего шесть лет, а час моей смерти близится. Считаю долгом своим попрощаться с тобой и сказать тебе несколько слов. Учись, друг мой! Старайся не столько знать много, сколько понимать многое!
Будь честна. Каковые бы ни были впоследствии твои убеждения, следуй им непреклонно, если только это искренние убеждения. На глазах смерти говорю тебе: лучше жить в нищете с чистой совестью, чем в богатстве и материальном довольстве, сознавая, что кривишь душою. Люби людей. Ненависть и злоба могут иметь за собой физическую, материальную силу, но у любви сила внутренняя, всепобеждающая. Человечество потому только и существует, что в нем преобладала всегда любовь над ненавистья, а то оно давно бы угасло. Человек... создан для любви, если можно так выразиться. Прости, если заключу двумя банальными фразами: люби маму и помни папу. Горячо любящий тебя отец.
P.S. Я прошу маму передать тебе это письмо, когда ты вырастешь".
* * *
"Извините, что буду краток. Не до подробных писем как-то. Нить мыслей часто прерывается воспоминаниями о былых годах и былых встречах. Позвольте только проститься с вами. Обстоятельства нас свели. Если что когда и неладно было между нами, что мы прежде всего, ведь, не больше, как люди. Всем товарищам передайте мой горячий привет и последнее прости. Если когда-нибудь доживете до радостных дней, моя мысль, если так можно выразиться, будет с вами. Я умираю с верой в торжество истины. Прощайте, братья!"
* * *
"Братья рабочие! Я рад случаю, который мне позволяет перед смертью обратиться к вам с несколькими словами. Скоро меч палача сверкнет над нашими головами, но мы этого нисколько не боимся. Мы знаем, за что мы умираем, за что отдаем свою жизнь. Теперь же, братья, от вас зависит, чтобы мы не пали бесполезной жертвой. Мужество, настойчивость!...
Пусть же не запугают вас строгие приговоры, произнесенные над нами! Нас бы не столько погибло, если бы не измены, так что и в этом отношении от нас зависит не увеличивать число жертв"
* * *
"Пишу последнее, предсмертное письмо. Прощай, дорогой брат, но знай, что я ни на шаг не отступил от своего пути. Были моменты, когда я слабел духом и делал ошибки, но я стократ искупал это непрерывной борьбой и страданиями, доводившими меня почти до безумия. Теперь, если я остался виновен перед товарищами, страдавшими вместе со мной, смертной казнью искуплю все эти невольные мои прегрешения.
Я чист перед тобой и перед людьми, я все жизнь отдал на борьбу за счастье трудового угнетенного народа, из которого мы сами с тобой вышли. Верю, новые поколения выполнят то, что что мы безуспешно боролись и гибли..."
* * *
"Это, братья, мои последние слова, мое завещание, которое я посылаю вам. Теперь же, мои близкие друзья, если кто из вас сохранил хоть немного той привязанности, которую вы мне оказывали, то поймите, что в этих простых словах я хочу внушить вам и передать всю мою любовь к этому делу, за которое я погибаю. Посылаю дружеский привет всем, с кем я работал. Тысячу раз обнимаю и приветствую всех тех, кто меня знает и помнит. Братское рукопожатие тем, кто были моими товарищами по оружию.. Обнимаю вас всех в последний раз от всего сердца. Будьте счастливы и не забывайте "рыжаго Григория"..."
* * *
"Прошу передать моей матушке Анне Александровне на память от сына...
1. Завещаю всем честным людям поддерживать и распространять правду.
2. Завещаю всем честным людям заступаться за угнетенных.
3. Завещаю всем честным людям отомстить всем тем, из-за которых пролита была многих невинная кровь"...
* * *
"Если ты придаешь какое-либо значение моей воле, если считаешь священным мое последнее желание, то оставь всякую мысль о месте: "Прости им, не знают бо, что творят". Это также знамение времени: ум их помутился, они видят, что скоро настанет другое время, и не знают, как отвратить его. Еще раз прошу тебя, оставь всякую мысль о мести"
* * *
"Анели моя! Узнал вчера, что жить и быть свободным могу под одним условием - выдачи лиц, руководящих движением. Не знаю никого, но гневно ответил, что если бы и знал, то и тогда не сказал бы. Дано мне понять, что подписал свой смертный приговор. Если надо умереть - умру чистым и незапятнанным.
Скажи же мне ты, Анели, разве я мог ответить иначе? Я тебя любить буду, буду витать над тобой и нашим младенцем, а потом вновь встречусь с тобой в том, ином мире.
Считай, что в понедельник я буду мертв".
* * *
"И вот теперь я сижу, - а рядом со мной ты спишь, твоя же несчастная мать душит в себе слезы, бодрится, - и видит самое тяжелое, трудное будущее - я же, верь, дорогой, мучусь одним только сознанием тяжелого горя, причиненного вам обоим! Если бы не это сознание, весело взошел бы на плаху, весело взглянул бы в последний раз на свет Божий и отдал бы душу свою за други своя! Но вы меня простите, вы меня будете помнить навеки, и это мне поможет твердо и бодро умереть! Да благословит тебя Бог, да ни покинет тебя всю жизнь твою вера живая в царство правды, свободы, добра! Не забывай меня, дорогой мой, хороший, незабвенный, неоцененный сын! А главное - главное, - помни, что мать свою ты должен любить больше всего на свете. Пусть это будет моим последним заветом. А затем, прощай, мой ненаглядный, и помни меня хоть по рассказам твоей родной мамы. Целую тебя множество раз. Прощай! Твой горячо любящий, но виноватый перед тобою отец".
* * *
"... Попрощайтесь от меня с могилкой мамы. Я перед нею тоже много-много виноват. Дорогая моя мама, я знаю, что она мне все простила! Обнимаю вас всех, мои дорогие. Папа, дорогой мой папа! Обними меня, прости меня, в чем я был не прав, поцелуй меня! Ты самый дорогой мой, папа! Не у многих есть такие отцы-друзья, такие папы! Крепко, крепко целую дорогую тетечку. Она мне такая же родная, такая же дорогая, как и все вы!.. Знаю, как вы будете плакать обо мне!.. Уже ночь давно. К утру можно ждать всего. Голова у меня устала и плохо работает. Завтра, если удастся, черкну еще. Целую всех крепко, крепко. Ваш до гроба Колька.
6/7 августа. 3 часа ночи. На заднем дворе уже ставят при фонарях столбы..."
* * *
"Голубонька моя, мамочка, вспомни, что около тебя есть еще громадная семья, и малые и большие, для которых для всех ты нужна, как великая своей нравственной силой. Я всегда от души сожалела, что не могу дойти до той нравственной высоты, на которой ты стоишь, но во всякие минуты колебания твой образ меня всегда поддерживал. В своей глубокой привязанности к тебе я не стану уверять, так как ты знаешь, что с самого детства ты была всегда моей самой постоянной и высокой любовью. Беспокойство о тебе было для меня всегда самым большим горем. Я надеюсь, родная моя, что ты успокоишься, простишь хоть частью все то горе что я тебе причиняю, и не станешь меня сильно бранить Твой упрек единственно для меня тягостный.
Мысленно крепко и крепко целую твои ручки и на коленях умоляю не сердиться на меня. Мой горячий привет всем родным. Вот и просьба к тебе есть, дорогая мамуля, купи мне воротничок и рукавички, потому запонок не позволяют носить, а воротничок поуже, а то для суда хоть несколько поправить свой костюм: тут он очень расстроился. До свидания же, моя дорогая опять повторяю свою просьбу: не терзай и не мучай себя из-за меня; моя участь вовсе не такая плачевная, и тебе из-за меня горевать не стоит".
* * *
"Кому дано было много, множайше взыщется от него. Ты будешь больше виноват, чем кто-либо, ибо ты не можешь оправдываться неведением. Я кончаю сие письмо, обнимая тебя заочно с тою пламенною любовью, которая никогда не иссякала в сердце моем и теперь сильнее еще действует во мне от сладостного упования, что намерение мое, самим Творцом мне внушенное, не останется тщетным и найдет отголосок в сердце твоем, всегда привыкшем постигать мое. - Прощай, милый, добрый, любезный брат и друг Матюша. До сладостного свидания!"
* * *
"... Я чувствую себя душевно бодро, светло даже, но и усталость зато чувствую страшную и физическую и нервную. Ведь вот уже без малого двое суток нервы работают чудовищно. Сколько сильных ощущений! Но, дорогие мои, родные мои, сердечные мои, прижимаю вас в последний-последний раз к груди своей. Я умираю очень и очень легко, с сознанием правоты, с чувством силы в груди. Мне только страшно за остающихся в жиых дорогих людей. Что мои страдания - они на несколько часов, а им столько сил нужно вынести все это!..
Вошел конвей, принесли казенную одежду, и я уже переоделся. Сижу в парусиновой рубахе, и мне страшно холодно. Не думайте, что рука дрожит от волнения..."
* * *
"Каким бодрым сегодня встал было! Так жизнь и била ключом! Ожидал свидания с братом жены, но его не оказалось в городе, а свидание дозволили и вместо него пришел священник. Как дешева наша жизнь!.. Рад одному: пуля смоет все нечистое во мне. Вы примите меня в свое лоно!... Еще одно слово: все, что Урсик (псевдоним автора письма - РД) говорил, писал - исходило от чистого сердца. Пусть будет Это моим последним словом.
И жаль, и не жаль такого конца... Горе, горе мое... даю тебя добрым сердцам. И хочется, и не хочется спать. Жаль на бессознательное тратить миг остающийся.
Прости, родина! Цвети, красуйся! Прими эти пожелания от чистого сердца".
... И об упокоении: Александра, Александра, Альберта, Андрея, Валериана, Владимира, Ипполита, Константина, Константина, Льва, Николая, Николая, Николая, Павла, Сергея, Сигизмунда, Соломона, Софии, Станислава, Тита, и всех других, здесь не упомянутых.
Да, много лет - до института, в институте, после института, я увлекалась (слово какое-то неловкое) историей революционного движения в России - начала с декабристов, потом интересовалась и более поздними периодами, до "Народной воли" включительно. А документы, которые приводятся ниже - я их собирала для своей несостоявшейся дипломной работы. Работа должна была называться примерно так: "Предсмертные письма революционеров: опыт публикации". Это письма, написанные людьми, осужденными по политическим процессам в Российской империи с 1826 по 1889 год, накануне казни - иногда за несколько дней, иногда за несколько часов доя смерти. Всю эту подборку я собирала по разным старым малоизвестным публикациям, архивам, и должна была снабдить подробным комментарием. На дворе был 1989 или 1990 год, и к этому времени слово "революционер" уже было неприличным, а попытка написать что-либо о революционном движении в сочувственном ключе - моветоном. В 1990 году я по личным причинам ушла из института, через год перевелась на заочный и переменила тему диплома.
... А подборка сохранилась частично. Часть текстов утеряна, к другим утеряны либо переводы, либо комментарии. Прежде я не думала публиковать это как-то в ЖЖ или где-либо еще; но пару дней назад мне попалась на глаза дискуссия, в которой, в числе прочего, давно казненный человек обвинялся на основании текста своего предсмертного письма в "политическом лицемерии". Меня это настолько... глубоко возмутило, что я поняла, что должна ответить на это нелепое и стыдное обвинение хотя бы как-то заочно. Тогда я вытащила свою подборку.
... Ниже - цитаты. Только цитаты из писем. Я убрала имена, авторов, адресатов, даты, я перемешала кусочки из разных и одних и тех же писем, сделав перекличку голосов. Они очень разные, эти письма, как и эти люди - разное время, разные характеры, разный уровень образования, разные политические взгляды, разные обстоятельства. Они пишут в разные адреса: чаще родным, близким - родителям, братьям, женам, порой - товарищам, соратникам по партии, а кто-то "народу", "рабочим", "мужикам", а кто-то - императору. Одни пишут короткие записки, другие - длинные художественные тексты. И во всех этих письмах, тем не менее, есть нечто неуловимо общее: это предстояние человека перед лицом Вечности...
... Я не являюсь сторонником революционных убеждений. Я вообще не являюсь ни левой, ни правой, ни зеленой, ни красной. Но у меня не поднимается рука, чтобы осудить людей за их пронзительную искренность и страстную жажду правды. За то, что они имели мужество пойти за свои убеждения на эшафот - в то время как мы сегодня за свои убеждения имеем только мужество трындеть в интернете. За то, что они жили, боролись, страдали, ошибались и платили страшной ценой за свои ошибки.
Я понимаю, что я никому ничего не докажу этой публикацией. Что по-прежнему будут бездумно и злобно писать о "кровавых выродках", "политических оборотнях и лицемерах", "асоциальных неудачниках" и тому подобное.
Но все-таки - вы вчитайтесь. Читайте подряд или частями, потому что подряд это читать тяжело. Все, за что можно было заплатить, за все свои ошибки реальные и мнимые и реальные даже преступления - эти люди уже заплатили.
Этот счет закрыт. Пожалейте. Помяните. И - простите.
"Не из личных побуждений и эгоистических желаний обращаюсь я к Вашему Величеству с этим прошением. Мною руководит лишь одно чувство любви к родине и скорбь о ее страданиях. Осмеливаюсь надеяться, что Ваше Величество выслушает мой голос - голос человека, желающего высказать одну беспристрастную истину.
В эти предсмертные минуты одно тревожит мой измученный ум - мысль о будущем нашей родины. Прекратятся ли ее страдания и несчастья, дождется ли она наконец счастья и свободы или еще долго будет стонать под гнетом всевозможных бедствий. Прекратятся ли наконец те условия, которые создали террористическое направление деятельности русской социально-революционной партии.
Я был тоже участником террористических актов несмотря на то, что по складу своего характера тяготел к мирной общественной деятельности, а по свойствам своего ума имел стремление к спокойным научным занятиям; я не в силах был противиться тому историческому течению, которое толкнуло целую группу лиц на террористическую борьбу. Тем не менее я всегда страстно желал и желаю, чтобы исчезли причины существования революционного террора, чтобы партия с пути насилия могла перейти на мирный путь культурно-общественной деятельности".
* * *
"Дорогой мой, родной, голубенький сынишка, мой милый, несчастный Митюшка! Я уже исполнил свой последний долг и последние мои мысли, последние мои слова, да принадлежат тебе! Я виноват перед тобой, родной мой, я дал тебе жизнь, а сам покинул тебя в ранних младенческих летах, оставив тебя на руках бедной исстрадавшейся матери. Сколько горя, сколько мук предстоит ей еще впереди, пока она еще увидит тебя большим и пока ты сумеешь понять ее и вознаградить ее за все потери, за все страдания, которые она перенесла в своей тяжелой жизни! Я покинул тебя и ее, и тебя препоручил ей, а ее тебе. Живите друг для друга, любите друг друга, цените и уважайте друг друга! Простишь ли ты меня когда-нибудь так чистосердечно, так хорошо, как простила меня твоя хорошая мама? Она расскажет тебе всю мою жизнь, и быть может, ты поймешь меня, быть может, полюбишь память мою, возблагодаришь меня за мои, во всяком случае, честные дела. О господи! Дай мне это благо! Дай мне эту последнюю надежду!"
* * *
"... Больше, кажется, нечего и писать о делах. Так и рвешься броситься в теорию, да руки коротки... и торопишься, и все такое прочее.
Дай же вам бог, братья, всякого успеха. Это единственное наше желание перед смертью. А что вы умрете и, быть может, очень скоро, и умрете с меньшей безвестностью, чем мы - в этом мы ничуть не сомневаемся. Наше дело не может никогда погибнуть - и эта-то уверенность заставляет нас с таким презрением относиться к смерти. Лишь бы жили вы, а если уж придется вам умирать, то умерли бы производительнее нас. Прощайте и прощайте!
Поцелуйте от меня всех моих товарищей и знакомых, здешних и заграничных, кто только не забыл меня. Многие имели против меня (хотя в большинстве в силу недоразумения) кое-что; пусть хоть теперь позабудут старые счеты. Я же ни к кому не уношу в могилу вражды..."
* * *
"Вот уже несколько часов, как я узнал, дорогие мои, что часы мои сочтены и, может быть, их не более 24 у меня осталось. О чем мне вам писать в последний раз? О том, как всей душой любил вам всех - этого говорить не надо. Чувства свои передать не сумею, да и тяжело. Поцеловать вас всех, прижать к самому сердцу крепко, крепко - вот чего бы хотелось. Прости меня, папа, простите меня все за то, что я вам столько мучений причинял и теперь в последний раз причиняю. Я знаю, что вы мне это не только прощаете, но и не вините меня..."
* * *
"Как бы Вы ни смотрели на мою деятельность, как бы Вы ни относились к ней, Вы не можете, Вы не должны краснеть за своего сына. Вы должны знать, что я действовал, что я жил так, как говорила мне моя совесть, каковы были мои убеждения. Я мог ошибаться, я мог стоять на ложной дороге - все может быть, но Вы меня знаете и, если я скажу, Вы мне поверите, - что единственным мотивом моей деятельности была страстная моя любовь к народу, сильное желание быть ему полезным... Не думайте, что я страшусь решения своей судьбы, что я с трепетом ожидаю того, что должно со мной случится через несколько дней, что я беспокоюсь, что я мучусь. Нет, что бы то меня ни ожидало и даже самую смерть я приму спокойно, хладнокровно (не потому, что жизнь мне надоела; нет, жить еще хочется, даже ах как хочется) - в том меня поддерживает одно только сознание, что я действовал честно, что я поступал по своим убеждениям".
* * *
"Мой милый, дорогой мальчик, целую тебя тысячу раз. Не могу сказать тебе - старайся походить на меня. Но скажу тебе: уважай то, что я уважал, и люби то, что я любил. Это тебе мое отцовское завещание. Мать тебе объяснит это".
* * *
"Дорогие друзья и товарищи!
Последний раз в жизни приходится писать вам, и потому прежде всего самым задушевным образом обнимаю вас и прошу не поминать меня лихом. Мне же лично приходится уносить с собою в могилу лишь самые хорошие воспоминания о вас...
Мы ничуть не жалеем о том, что приходится умирать: ведь мы же умираем за идею, и если жалеем, то единственно о том, что пришлось погибнуть почти только для позора умирающего монархизма, а не ради чего-либо лучшего, и что перед смертью не сделали того, что хотели. Желаю вам, дорогие, умереть производительнее нас. Это единственное, самое лучшее пожелание, которые мы можем вам сделать. Да еще - не тратьте даром вашей дорогой крови, - а то все берут и берут!.."
* * *
"Что же сказать вам о себе? Для меня такая смерть является самой счастливой, самой желательной. Мне всегда казалось страшно тяжелым оставаться в живых после многих жертв нашей борьбы, которые я пережил. Особенно последняя история, в которой пало шесть человек, и в том числе два моих лучших друга..., подействовала на меня подавляющим образом. Теперь же я умру на том месте, где пристойно в наше время умирать честному человеку... Не сокрушайтесь же обо мне, а скажите: он прав, он счастливо умер, он не мог желать себе лучшей участи!.. Я забыл сказать вам, что я до сих пор еще не вставал с постели, а потому не удивляйтесь, что я так пишу, - я пишу все еще лежа. Не знаю, каким образом они "поведут" меня на казнь. На суд и повсюду вообще меня носили с кроватью, а как теперь поступят, право, не знаю. Единственное мое желание, чтоб они не затягивали надолго всей этой процедуры, а то уж больно тяжело быть оплакиваемым при жизни...""
* * *
"Пусть последнее наше прощание будет озарено надеждой на лучшее будущее нашей бедной, бедной, горячо любимой родины! Никогда ни одна капля силы не пропадет в мире,- не пропадет, стало быть, и жизнь человеческая задаром! Никогда не надо горевать об ней. Оставьте мертвых мертвецам, - у нас впереди живая связь, нравственная, горячая и самая возвышенная связь с Вашей исстрадавшейся родиной! Не говорите и не думайте, что Ваша жизнь пропала, что она вся пройдет в напрасных страданиях и мучениях на каторге и в ссылке. Страдать муками своей родины, быть живым укором всем исчадиям мрака и зла - это великое дело!"
* * *
"Мне все равно, как думают обо мне люди, которых я не люблю и не уважаю.
Но мне будет страшно обидно, если Вы, мама, и ты, Тихон, и все, кого я лбюблю, не поймете меня и не поверите в искренность моих слов.
Меня только огорчает, мама, что я служу невольной причиной Ваших страданий. Но Вы простите меня за это, - я знаю, что Вы простите. Да, мама, Вам выпал на долю нехороший жребий: много горестей и мало радостей.
С тобой, Тихон, мы были здесь, кажется, друзьями. Я верю, я знаю, что ты будешь хорошим человеком. Будь искренним, будь тверд в своих убеждениях - это мое тебе пожелание, пожелание сильно любящего тебя твоего брата и друга..."
* * *
"Дорогая моя, неоцененная мамуля. Меня все давит и мучает мысль, что с тобой? Дорогая моя, умоляю тебя, успокойся, не мучь себя из-за меня, побереги себя ради всех, окружающих тебя, и ради меня также.
Я о своей участи нисколько не горюю, совершенно спокойно встречаю ее, так как давно знала и ожидала, что рано или поздно, а так будет. И право же, милая моя мамуля, она вовсе не такая мрачная. Я жила так, как подсказывали мне мои убеждения; поступать же против них я была не в состоянии; поэтому со спокойной совестью ожидаю все, предстоящее мне.
И единственно, что тяжелым гнетом лежит на мне, это твое горе, моя неоцененная, это одно меня терзает, и я не знаю, что бы я дала, чтобы облегчить его".
* * *
"Я умру с чистой совестью и сознанием, что до конца оставался верен своему долгу и своим убеждениям, а может ли быть лучшая, более счастливая смерть?"
* * *
"...Я попрошу вас передать друзьям следующее. По моему мнению, меня выдал рабочий Смирнов Яков; положительно я утверждать этого не могу, но предполагаю и вывожу из разных мелких улик; рожа при встрече со мной побледнела у него, свидание назначил по самому пустому предлогу, всегда следил за собой и знал в лицо следивших за ним, а тут привел и расставил как будто так, чтобы я не мог уйти ни в одну из сторон, а на дознании мне было рассказано все, что я говорил, делал, как встречался и с кем встречался из рабочих Васильевского острова; кроме его показать так никто не мог.
Я раскаиваюсь в том что кляну себя за то, что взялся за такое дело, как организация рабочих, да еще в Питере, по моему мнению, я ни в каком случае не мог долго просуществовать таким образом. В этом случае я сам, конечно, много виноват, но не могу хоть отчасти не винить товарищей, которым известно было мое прошлое - невольно срывается упрек, - пусть извинят меня в этом...
В заключение я выскажу свое желание, чтобы товарищи в случае казни кого-нибудь из нас или нескольких - ответили как следует врагам, только без пролития посторонней невинной крови, слишком жутко слышать - убито 11 и ранено 56, да чтобы и материал даром не потратили...
Не знаю, как я пойду на виселицу, желания особого жить нет, да и умирать с другой стороны не хочется, помилования просить не буду. Ну, затем прощаюсь со всеми товарищами обоих полов - обнимаю всех в последний раз
Живите, наслаждайтесь, наполняйте землю последователями и обладайте ею.
...Прощайте, друзья, до встречи в будущей жизни".
* * *
"Мои друзья, мне, конечно, не хочется умереть, и сказать, что я умираю охотно, было бы с моей стороны ложью. Но это последнее обстоятельство пусть не бросает тени на мою веру и на стойкость моих убеждений; вспомните, что самым высшим примером человеколюбия и самопожертвования был, без сомнения, Спаситель: однако, и он молился: „Да минует меня чаша сия". Следовательно, как я могу не молиться о том же? Тем не менее и я, подобно ему, говорю себе: „Если иначе нельзя, если для того, чтобы восторжествовал социализм, необходимо, чтобы пролилась кровь моя, если переход из настоящего строя в лучший невозможен иначе, как только перешагнувши через наши трупы, то пусть наша кровь проливается; пусть она падает искуплением на пользу человечества; а что наша кровь послужит удобрением для той почвы, на которой взойдет семя социализма, что социализм восторжествует и восторжествует скоро-это моя вера. Тут опять вспоминаешь слова Спасителя: „Истинно говорю вам, что многие из находящихся здесь не вкусят смерти, как настанет царство небесное", я в этом убежден, как убежден в том, что земля движется. И когда я взойду на эшафот, и веревка коснется моей шеи, то последняя моя мысль будет: „И все-таки она движется, никому в мире не остановить ее движения".
* * *
"Насчет себя я совершенно спокоен. Тут праздников уже не приходится ждать никаких: повесят и все тут, да на то и пошел.
...Спасибо за новости. Насчет Киева - очень хорошо. Идет волной, когда-то придет девятый вал?".
* * *
"Настоящая моя история заключается в двух словах: я страстно любил мое отечество, я желал его счастья с энтузиазмом, я искал этого счастья в замыслах, которые побудили меня нарушить мое призвание и ввергли меня в ту бездну, где нахожусь теперь. Мне следовало ранее понять, что должно полагаться на Провидение, а не стремиться участвовать в том, что не составляет положительной обязанности того положения, в которое Бог нас поставил, и не стремиться выйти из своего круга.... Однако же, ежели сетование, скорбь, раскаяние и горесть могут что-нибудь загладить, то ласкаюсь надеждою, что я загладил свои заблуждения..."
* * *
"Дорогая Анечка! Большое спасибо тебе за твое письмо. Я получил его на днях и очень был рад ему. А немного задержался с ответом, надеясь увидеться с тобой лично, но не знаю, удастся ли нам с тобой это.
Я перед тобой бесконечно виноват, дорогая моя Анечка;: это первое, что я должен сказать тебе и просить у тебя прощения. Не буду перечислять всего, что я причинил тебе, а через тебя и маме: все это так очевидно для вас обеих. Прости меня, если можно.
Я помещаюсь хорошо, пользуюсь хорошею пищею и вообще ни в чем не нуждаюсь... Будь здорова и спокойнее, насколько это только возможно; от всей души желаю тебе всякого счастья. Прощай, дорогая моя, крепко обнимаю и целую тебя".
* * *
"В моем сознании я преступник не по убеждению, а по стечению обстоятельств, а потому пусть и мне будет дозволительным утешаться надеждой, что воссоздастся народное благо. Дай Бог только, чтобы для достижения этого потомки наши не проливали лишней братней крови".
* * *
"Любезный друг и брат мой... По неоставлению меня, недостойного Божеского промысла, и по истинно христианскому обо мне попеченею доброго почтенного отца Петра, общего нашего духовника, вчера я со страхом и верою приступил к чаше спасения нашего, принес в жертву Богу то, что мог, - сердце истинно сокрушенное и глубоко проникнутое как своим недостоинством, так и благостию неизреченного Спасителя нашего, Христа, который, так сказать, ожидал малейшего от меня желания приблизиться к Нему, чтобы прибегнуть ко мне и восхитить на рамена, как погибшую овцу. Радость, спокойствие, водворившиеся в душе моей после сей благодатной минуты, дают мне сладостное упование, что жертва моя не отвергнута, и сильно убедили меня, что мы слепотствуем, когда по каким бы, по-видимому благовидным причинам уклоняемся от исполнения обязанностей наших христианских..."
* * *
"Какое счастье было для меня, когда я увидел еще несколько строк, начертанных вашей рукою, моя добрая, моя обожаемая мать и когда я прочел в них, что вы посылаете мне ваше благословение, этот дар, самый дорогой, самый неоценимый для моего сердца. Богу известно, мои добрые, мои дорогие родители, до какой степени я любил вас всю мою жизнь и как это чувство вполне наполняло всю мою душу. Судите поэтому сами, каково мое отчаяние, когда я думаю об огорчении, которое причиняю вам теперь. Ваш образ не покидает меня ни днем, ни ночью ни на одну минуту, и не могу выразить вам весь ужас, все терзание, которые чувствую при мысли, что я навлек на вас столько страданий..."
* * *
«Братцы мои, мужики родные. Из-под виселицы царской приходится мне к вам писать и, видимо, в последний раз. Горько покинуть землю родную и тебя, дорогой мой народ. Грудь застонет, заноет сердце, но не жаль погибнуть за правду твою. Прими же, народ, щедро мое слово предсмертное, ведь оно как бы с того света, только для добра твоего написано... Нет, братья, большего счастья на свете, если есть возможность человеку получить доступ к науке, овладеть мудростью. Тогда только он будет жить обеспеченно, тогда только он сам будет управлять судьбой своей... ибо, обогатив наукой разум и развив чувства, с щедрой любовью отнесется ко всему народу своему. Но как день с ночью не ходят вместе, так не идет рядом наука правдивая с неволей царской. И пока мы будем под гнетом этим, у нас ничего не будет, не будет правды, богатства и никакой науки, как скотину, нас гонять будут не для добра, на погибель нашу...»
* * *
"Возможны лишь два средства выхода из настоящего положения: или поголовное истребление всех террористов, или свобода, которая является лучшим средством против насилия. Но истребить всех террористов немыслимо, потому что ряды их постоянно пополнялись свежими силами, готовыми на всякое самопожертвование для целей партии. Остается лишь путь свободы. История показывает, что самые крайние по своим идеям партии, прибегавшие к насилию и убийству, когда их преследовали, делались вполне мирными и даже более умеренными в своих задачах, когда им дозволяли свободу исповедования и распространения своих идей. Очень часто даже преследование какой-нибудь идеи не подавляет ее, а содействует ее распространению. Я убежден, что если бы всем лицам нашего образованного общества было предоставлено высказать свободно свои мнения, то большинство ответов вполне сходились бы с высказанной мною мыслью.
Вы, Ваше Величество можете сделать все для блага России. Опираясь на народные интересы и желания, Вы, Ваше Величество можете свершить величайшие политические и экономические изменения, которые навсегда обеспечат свободу и благосостояние народа. Одна воля Вашего Величества может сделать то, что в других государствах может быть достигнуто лишь путем страстной борьбы, насилий и крови. Против царя - социального реформатора - немыслима никакая крамола. Царь, силой своей власти осуществляющий в действительности народные желания и интересы, имел бы в революционерах не врагов, а друзей. И социальная партия, вместо работы разрушительной, сделавшейся ненужной, принялась бы тогда за работу мирную и созидательную на ниве своего родного народа".
* * *
"Но не мне, грешнику, проповедовать тебе, милый брат, всеблагую строгость Христова закона; мне слишком утешительно, слишком нужно самому верить кроткому снисхождению Его, чтобы искать вселять в тебя ужас и, может быть, отчаяние. - Человеку свойственно погреш8ать; человеку свойственно в исступлении глубокой горести желать свергнуть с себя жизнь, как бремя несносное - и я верю, что нанесший на себя руки в таковом состоянии, думая в заблуждении своем, что Создатель его не оскорбится, если одним несчастным будет меньше на свете, найдет в нем судью снисходительного; но я твердо верю, что самая снисходительность сия будет жестоким наказанием для души самоубийцы. Перед нею отверзется Книга Судеб, она неведомых: она увидит, что она безрассудным своим поступком ускорила конец свой земной одним годом, одним месяцем, может быть, одним днем. Она увидит, что отвержением жизни, дарованной ей не для себя, а для пользы ближнего, лишила себя нескольких заслуг, долженствовавших еще украсить венец ее: она проникнет в глубокую тайну, что Творец наш ниспосылает нам и скорби, и страдания для цели благой, - и вообрази себе, каково будет ее страдание! Христос сам говорит нам, что в доме Отца Небесного много обителей, и если правосудие человеческое умеет соразмерять наказания проступкам, то коль паче Бог, испытуя сердце и утробы. Мы должны верить твердо, что душа, бежавшая со своего места прежде времени, ей установленного, получит низшую обитель. Ужасаюсь от сей мысли..."
* * *
"... Во всяком случае, любезные родители, вы будете моею последнею, как были всегда моею постоянною мыслью, и последний мой вздох будет вздох любви к вам. Я никогда никого не ненавидел, никогда не был ожесточен против никого. Сердце мое, поистине, нисколько не участвовало в том, что творила голова, и я могу наверное сказать, что когда бы настала минута действовать, то сердце остановило бы голову. К счастью, я не могу упрекать себя в каком-либо настоящем действии..."
* * *
"Прощайте, братья-друзья! Спать не хочется. А скоро, скоро конец. И хуже всего - не уверен. Не заслуженно умираю - вот что обидно. Обнадеживают: "Завидный жребий!" Говорят: "Это только политическая смерть". А гроб уже готов - священник сказал.
От причастия отказался, просил крест принести. Символ страдания: он заменит вас и все, все дорогое. О, дай Боже, пусть дойдет до вас письмо.
Знаете ли, даже не верится - так все кажется странным. Муки мои, дойдут ли они до вас?..
Братья! Простите мои слабости: не всякому дано. Я был простой работник, но не изменил святыне знамени. Я верю ему, знаю - победоносно водрузится оно!.."
* * *
"Мамаша,
Вы мне дороже всех людей на свете. Простите за великое горе, причиненное вам, так как знаю всем сердцем своим, как любим вами. Смерть для меня теперь большое облегчение, ибо не могу я больше так страдать и мучиться, как это было до сих пор. Гибнем мы все тут за правое, за святое дело... Дорогая моя, был я на исповеди и приобщалсяч. Происходило это в тюремной церкви. Все сделал по-вашему.
Мамаша, все мы должны умереть, разница только в сроках. Когда же становится жить невозможно, то смерть - спасение и благо. Ради вас я не наложил на себя руки сам, как это сделали некоторые из замученных. У меня же сами мучители отнимают жизнь, и я рад этому - это лучше, чем медленно задыхаться в их когтях. Да и не страшно это: один момент, и все кончено.
Мамочка дорогая, горько вам, тяжко вам будет, но верьт е, что для меня легче умереть, чем гнить здесь долгие годы. Прощайте, мысленно обнимаю и целую вас, дорогая моя. Умру я с мыслью о вас..."
* * *
"Что касается до вас, мои добрые родители, умоляю вас: умерьте ваше огорчение обо мне. Ежели я не могу составить ваше счастие, то у вас есть другие дети, которые, конечно, постараются исполнить это. Я вас так люблю, что желал бы, чтобы вы могли совершенно забыть меня: так как я получил ваше благословение, то мне более ничего не нужно. Ежели Богу угодно будет, чтобы Государь помиловал меня, то все сделаю, чтобы загладить прошедшее. В противном случае перенесу мою участь без жалобы и без ропота. Я даже смерть почту за счастье в сравнении всякого заключения. Да будет воля Божия! Бог, в своем бесконечном милосердии, да дарует вам, мои дорогие и добрые родители, хорошее и крепкое здоровье, скорое и совершенно выздоровление. Да превратит Он ваше положение, удрученное заботами и затруднениями, в спокойное благосостояние. Да дарует Он вам долгую жизнь и многие лета и да исполнит их счастием, удовольствием и благоденствием всякого рода! Одним словом, да услышит Он горячие мольбы, которые беспрестанно воссылает Ему за вам, мои драгоценные родители, ваш покорный и нежный сын..."
* * *
"В жизни моей я не испытал счастья. Делил с моей семьей ее великую недолю и все моральные муки. Любил свою родину и теперь мне радостно отдать за нее жизнь. Оставляю мою семью на попечение моего народа, ибо из нас, братьев, никто ни останется живым"
* * *
"Дочь моя! Тебе всего шесть лет, а час моей смерти близится. Считаю долгом своим попрощаться с тобой и сказать тебе несколько слов. Учись, друг мой! Старайся не столько знать много, сколько понимать многое!
Будь честна. Каковые бы ни были впоследствии твои убеждения, следуй им непреклонно, если только это искренние убеждения. На глазах смерти говорю тебе: лучше жить в нищете с чистой совестью, чем в богатстве и материальном довольстве, сознавая, что кривишь душою. Люби людей. Ненависть и злоба могут иметь за собой физическую, материальную силу, но у любви сила внутренняя, всепобеждающая. Человечество потому только и существует, что в нем преобладала всегда любовь над ненавистья, а то оно давно бы угасло. Человек... создан для любви, если можно так выразиться. Прости, если заключу двумя банальными фразами: люби маму и помни папу. Горячо любящий тебя отец.
P.S. Я прошу маму передать тебе это письмо, когда ты вырастешь".
* * *
"Извините, что буду краток. Не до подробных писем как-то. Нить мыслей часто прерывается воспоминаниями о былых годах и былых встречах. Позвольте только проститься с вами. Обстоятельства нас свели. Если что когда и неладно было между нами, что мы прежде всего, ведь, не больше, как люди. Всем товарищам передайте мой горячий привет и последнее прости. Если когда-нибудь доживете до радостных дней, моя мысль, если так можно выразиться, будет с вами. Я умираю с верой в торжество истины. Прощайте, братья!"
* * *
"Братья рабочие! Я рад случаю, который мне позволяет перед смертью обратиться к вам с несколькими словами. Скоро меч палача сверкнет над нашими головами, но мы этого нисколько не боимся. Мы знаем, за что мы умираем, за что отдаем свою жизнь. Теперь же, братья, от вас зависит, чтобы мы не пали бесполезной жертвой. Мужество, настойчивость!...
Пусть же не запугают вас строгие приговоры, произнесенные над нами! Нас бы не столько погибло, если бы не измены, так что и в этом отношении от нас зависит не увеличивать число жертв"
* * *
"Пишу последнее, предсмертное письмо. Прощай, дорогой брат, но знай, что я ни на шаг не отступил от своего пути. Были моменты, когда я слабел духом и делал ошибки, но я стократ искупал это непрерывной борьбой и страданиями, доводившими меня почти до безумия. Теперь, если я остался виновен перед товарищами, страдавшими вместе со мной, смертной казнью искуплю все эти невольные мои прегрешения.
Я чист перед тобой и перед людьми, я все жизнь отдал на борьбу за счастье трудового угнетенного народа, из которого мы сами с тобой вышли. Верю, новые поколения выполнят то, что что мы безуспешно боролись и гибли..."
* * *
"Это, братья, мои последние слова, мое завещание, которое я посылаю вам. Теперь же, мои близкие друзья, если кто из вас сохранил хоть немного той привязанности, которую вы мне оказывали, то поймите, что в этих простых словах я хочу внушить вам и передать всю мою любовь к этому делу, за которое я погибаю. Посылаю дружеский привет всем, с кем я работал. Тысячу раз обнимаю и приветствую всех тех, кто меня знает и помнит. Братское рукопожатие тем, кто были моими товарищами по оружию.. Обнимаю вас всех в последний раз от всего сердца. Будьте счастливы и не забывайте "рыжаго Григория"..."
* * *
"Прошу передать моей матушке Анне Александровне на память от сына...
1. Завещаю всем честным людям поддерживать и распространять правду.
2. Завещаю всем честным людям заступаться за угнетенных.
3. Завещаю всем честным людям отомстить всем тем, из-за которых пролита была многих невинная кровь"...
* * *
"Если ты придаешь какое-либо значение моей воле, если считаешь священным мое последнее желание, то оставь всякую мысль о месте: "Прости им, не знают бо, что творят". Это также знамение времени: ум их помутился, они видят, что скоро настанет другое время, и не знают, как отвратить его. Еще раз прошу тебя, оставь всякую мысль о мести"
* * *
"Анели моя! Узнал вчера, что жить и быть свободным могу под одним условием - выдачи лиц, руководящих движением. Не знаю никого, но гневно ответил, что если бы и знал, то и тогда не сказал бы. Дано мне понять, что подписал свой смертный приговор. Если надо умереть - умру чистым и незапятнанным.
Скажи же мне ты, Анели, разве я мог ответить иначе? Я тебя любить буду, буду витать над тобой и нашим младенцем, а потом вновь встречусь с тобой в том, ином мире.
Считай, что в понедельник я буду мертв".
* * *
"И вот теперь я сижу, - а рядом со мной ты спишь, твоя же несчастная мать душит в себе слезы, бодрится, - и видит самое тяжелое, трудное будущее - я же, верь, дорогой, мучусь одним только сознанием тяжелого горя, причиненного вам обоим! Если бы не это сознание, весело взошел бы на плаху, весело взглянул бы в последний раз на свет Божий и отдал бы душу свою за други своя! Но вы меня простите, вы меня будете помнить навеки, и это мне поможет твердо и бодро умереть! Да благословит тебя Бог, да ни покинет тебя всю жизнь твою вера живая в царство правды, свободы, добра! Не забывай меня, дорогой мой, хороший, незабвенный, неоцененный сын! А главное - главное, - помни, что мать свою ты должен любить больше всего на свете. Пусть это будет моим последним заветом. А затем, прощай, мой ненаглядный, и помни меня хоть по рассказам твоей родной мамы. Целую тебя множество раз. Прощай! Твой горячо любящий, но виноватый перед тобою отец".
* * *
"... Попрощайтесь от меня с могилкой мамы. Я перед нею тоже много-много виноват. Дорогая моя мама, я знаю, что она мне все простила! Обнимаю вас всех, мои дорогие. Папа, дорогой мой папа! Обними меня, прости меня, в чем я был не прав, поцелуй меня! Ты самый дорогой мой, папа! Не у многих есть такие отцы-друзья, такие папы! Крепко, крепко целую дорогую тетечку. Она мне такая же родная, такая же дорогая, как и все вы!.. Знаю, как вы будете плакать обо мне!.. Уже ночь давно. К утру можно ждать всего. Голова у меня устала и плохо работает. Завтра, если удастся, черкну еще. Целую всех крепко, крепко. Ваш до гроба Колька.
6/7 августа. 3 часа ночи. На заднем дворе уже ставят при фонарях столбы..."
* * *
"Голубонька моя, мамочка, вспомни, что около тебя есть еще громадная семья, и малые и большие, для которых для всех ты нужна, как великая своей нравственной силой. Я всегда от души сожалела, что не могу дойти до той нравственной высоты, на которой ты стоишь, но во всякие минуты колебания твой образ меня всегда поддерживал. В своей глубокой привязанности к тебе я не стану уверять, так как ты знаешь, что с самого детства ты была всегда моей самой постоянной и высокой любовью. Беспокойство о тебе было для меня всегда самым большим горем. Я надеюсь, родная моя, что ты успокоишься, простишь хоть частью все то горе что я тебе причиняю, и не станешь меня сильно бранить Твой упрек единственно для меня тягостный.
Мысленно крепко и крепко целую твои ручки и на коленях умоляю не сердиться на меня. Мой горячий привет всем родным. Вот и просьба к тебе есть, дорогая мамуля, купи мне воротничок и рукавички, потому запонок не позволяют носить, а воротничок поуже, а то для суда хоть несколько поправить свой костюм: тут он очень расстроился. До свидания же, моя дорогая опять повторяю свою просьбу: не терзай и не мучай себя из-за меня; моя участь вовсе не такая плачевная, и тебе из-за меня горевать не стоит".
* * *
"Кому дано было много, множайше взыщется от него. Ты будешь больше виноват, чем кто-либо, ибо ты не можешь оправдываться неведением. Я кончаю сие письмо, обнимая тебя заочно с тою пламенною любовью, которая никогда не иссякала в сердце моем и теперь сильнее еще действует во мне от сладостного упования, что намерение мое, самим Творцом мне внушенное, не останется тщетным и найдет отголосок в сердце твоем, всегда привыкшем постигать мое. - Прощай, милый, добрый, любезный брат и друг Матюша. До сладостного свидания!"
* * *
"... Я чувствую себя душевно бодро, светло даже, но и усталость зато чувствую страшную и физическую и нервную. Ведь вот уже без малого двое суток нервы работают чудовищно. Сколько сильных ощущений! Но, дорогие мои, родные мои, сердечные мои, прижимаю вас в последний-последний раз к груди своей. Я умираю очень и очень легко, с сознанием правоты, с чувством силы в груди. Мне только страшно за остающихся в жиых дорогих людей. Что мои страдания - они на несколько часов, а им столько сил нужно вынести все это!..
Вошел конвей, принесли казенную одежду, и я уже переоделся. Сижу в парусиновой рубахе, и мне страшно холодно. Не думайте, что рука дрожит от волнения..."
* * *
"Каким бодрым сегодня встал было! Так жизнь и била ключом! Ожидал свидания с братом жены, но его не оказалось в городе, а свидание дозволили и вместо него пришел священник. Как дешева наша жизнь!.. Рад одному: пуля смоет все нечистое во мне. Вы примите меня в свое лоно!... Еще одно слово: все, что Урсик (псевдоним автора письма - РД) говорил, писал - исходило от чистого сердца. Пусть будет Это моим последним словом.
И жаль, и не жаль такого конца... Горе, горе мое... даю тебя добрым сердцам. И хочется, и не хочется спать. Жаль на бессознательное тратить миг остающийся.
Прости, родина! Цвети, красуйся! Прими эти пожелания от чистого сердца".
... И об упокоении: Александра, Александра, Альберта, Андрея, Валериана, Владимира, Ипполита, Константина, Константина, Льва, Николая, Николая, Николая, Павла, Сергея, Сигизмунда, Соломона, Софии, Станислава, Тита, и всех других, здесь не упомянутых.