Мой внутренний ребенок. Рассказ о моей поездке в Хорватию летом 2010 года. 2 часть
Начало истории здесь:
http://naomi-anael.livejournal.com/24591.html
Кормить уток!
Потом был другой случай нашего удивительного контакта. Я заказала в пиццерии два кусочка пиццы (по цене они стоили чуть дороже, чем в Москве два кусочка, но тут многое дороже, так что меня это не смутило и не заставило призадуматься), а мне принесли две целые пиццы! В восемь раз больше, чем я могу съесть! Я ощутила ужас и стыд. Я очень старалась себя не стыдить, но это было очень трудно. Мне казалось, я смогла удержаться от того, чтобы не сползти в полное осуждение и стыжение себя, но частично я туда все-таки соскользнула.
Мне казалось, что женщина, которая принесла мне мой заказ, с преувеличенным интересом меня разглядывает. Наверное, она думала что-то вроде:
- И как в такую стройную девушку влезет столько пицц?
Я и сама задавалась тем же вопросом.
Внутренне я ужаснулась. Но сработала моя привычная реакция - держать удар. Я сделала вид, что все ровно так и должно быть. Я еще не знала, как я с ними справлюсь, но готова была незамедлительно приступить. Авантюрист во мне радовался новому приключению.
Позже я думала: ну вот почему я не экстраверт? Ну что бы мне не вскочить на ноги, да не возопить во все горло, размахивая руками:
- О Боже! Как это могло так случиться? Я была уверена, что мне принесут два кусочка, а не две целых пиццы! Да как же я их теперь съем? Да что же мне теперь делать?
И уставиться на нее с неподдельным изумлением, огорчением и растерянностью.
Ну как же. Я как глубокий интроверт тихо взяла себе обе круглых деревянных доски с пиццами и с самым невозмутимым выражением лица принялась их не спеша поедать. А внутри я лихорадочно размышляла, сколько в меня влезет на самом деле и что делать со всем остальным.
Это притом, что я не люблю хлеб. И вообще он мне вреден в таких количествах. Но другой еды там не было. А еще я знаю за собой склонность, по старой памяти, насиловать себя едой. Так что все это я отследила и решила, что уж теперь-то я этого делать не буду. Хотя опять же удалось мне только отчасти, судя по тому, что потом я видеть не могла остатки этой пиццы, я уж молчу о том, чтоб ее доесть.
Но мне было очень страшно, что они надо мной смеются. Что понимают, что я влетела в идиотскую ситуацию, и теперь тихо издеваются. Сейчас подумать - вряд ли это могло быть так. Все мои проекции*. Но тогда мне было трудно посмеяться над собой и ситуацией, отнестись к ней легко. Ничего не поделаешь, надо было как-то творчески решать проблему.
Я съела, сколько могла. Уже после первого куска я поняла, что столько в меня точно никак не влезет. Так что у второго и третьего я отрезала корки хлеба и съела только то, где сверху была начинка. А с остальными я поступила еще проще - срезала всю начинку, а куски хлеба сложила стопочкой и убрала в пакетик, решив скормить их уткам на озерах. И даже так я осилила только полторы пиццы. Оставшиеся четыре куска я сложила как сэндвичи и тоже взяла с собой.
Все это тесто довольно много весило. А я собиралась в горы. Дорога там шла часа два в одну сторону и еще часа два с половиной обратно. А озера с утками совсем в другой стороне. И тут еще начали сгущаться тучки, небо затянуло, погода явно портилась. По пути к подъему я вглядывалась во все кусты и деревья, но птиц нигде не было видно, наверное, попрятались от приближавшегося дождя. Я даже стала задумываться, а стоит ли идти к вершине? Все-таки далеко и долго..
Но авантюрист во мне неуклонно стремился в горы:
- Последний шанс, не сегодня, так когда же? Завтра уезжаем! Посмотреть на озера сверху!
Что ж, в горы так в горы. Но тащить столько хлеба с собой вверх на гору мне точно совершенно не хотелось. И я, скрепя сердце, хотя ребенок во мне и расстраивался такому исходу, выкинула хлеб просто под куст на тропе в небольшой надежде, что их там найдет и съест какой-нибудь зверь или птица. Бросила и пошла дальше.
И тут мне стало невероятно грустно, так грустно, что просто хоть плачь. Такая прямо тоска к горлу подкатила, хоть садись и вой.
- И что это со мной? - я очень удивилась. - Чего вдруг загрустила-то? Вроде и повода нет.
Понятно, что загрустил как раз ребенок. Но почему?
- Почему ты грустишь? - спросила я его. Ответа, как и обычно, не дождалась.
- Ты хотел покормить хлебом уток? - попыталась я угадать.
- Покормить уток! - отозвался он вдруг изнутри.
- Ты так расстроился, потому что хотел покормить этим хлебом уток, а мы его выбросили? - Мне стало понятнее, хотя все равно это было очень странно. Казалось бы, ну хлеб, ну утки..
Самое поразительное, что у меня четкое ощущение, что ко мне лично это все имеет очень мало отношения. Хотя конечно это мои чувства и мысли и внутренние диалоги, но они кажутся мне такими чуждыми. То ли потому, что я от них отвыкла, давно не прислушиваюсь, не различаю, привычно игнорирую. Но ощущение, что внутри есть кто-то другой, именно другой, и он как-то со мной взаимодействует - насылая на меня чувства.
И мне, скрепя сердце, приходится идти ему навстречу и делать, что он хочет, иначе мне плохо. Такие вот дела. Хоть мне это и не по душе, как-то особого выбора я не вижу.
- Скажите, Доктор, это нормально?
Да, возвращаясь к той истории про хлеб. Как учила меня моя терапевт, я попробовала с ним договориться.
- Ну что ты так расстраиваешься, под этим кустом хлеб найдет лисичка или какая-нибудь птичка.
Но он не успокаивался, все так же сильно печалился, а вместе с ним, понятно и я.
- Похоже, ты не веришь в это? - спросила я.
Да, похоже, он не верил.
- Ну хорошо, я тебе обещаю, я запомню это место и на обратном пути, если мы пойдем этой же дорогой, мы его поднимем и пойдем кормить уток, ладно?
Вроде это его несколько успокоило и устроило. Во всяком случае, неземная печаль меня мучить перестала.
Меня отпустило, ребенок ушел внутрь, зато на сцену тут же вылез Авантюрист и радостно помчался по горной тропе. И хотя задору его хватило бы на троих, сил у меня было значительно меньше. Все время хотелось спать. Сесть, прилечь, полежать. И увидев на тропе скамейку, кто-то другой во мне, очень уставший, измученный и обессиленный, резко перехватил власть, и я упала на сиденье. Усталость навалилась на меня, как тяжелое душное одеяло. Я закрыла глаза и попыталась хоть немножко отдохнуть. А вдалеке начал погрохатывать гром. И звук постепенно все приближался. Я съежилась совершенно без сил на скамейке, в воздухе холодало.
Я сидела и с тоской думала:
- Надо идти вперед, иду я медленно, когда приду - неизвестно. На карте написано - идти два часа, но с какой скоростью? Явно не с моей. И дождь, кажется, собирается. С одной стороны, мне хотелось пойти обратно. Вернее, идти обратно мне точно не хотелось, а хотелось оказаться сразу там, где можно полежать - в тишине, покое. Но мысль о том, чтобы повернуть назад, не вызывала ни малейшего энтузиазма. Так что я покорно поплелась дальше. Удивительно, как я сама себя загнала в ситуацию, где мне было плохо при любом раскладе. И как это мне удалось? И ведь не в первый раз..
Еще пара скамеек. Еще пара попыток поспать. Все меньше сил. Все ближе грохочет гром. Наконец, начал накрапывать дождик. И это меня спасло. Я взяла себя в руки и обратилась на этот раз к Авантюристу. Все как по учебнику, я попыталась разделить его чувства:
- Я понимаю, что тебе очень хочется дойти до конца тропы, интересно посмотреть сверху на озера, что тебе скучно идти назад. Но мы устали, идет дождь, и нам лучше сейчас пойти обратно.
Видимо, мне удалось его убедить, во всяком случае, сильно возражать он не стал, и мы побежали обратно. И откуда только силы взялись?
Вот удивительно: пока я шла вверх - я плелась, словно на казнь, зато обратно - будто крылья на ногах выросли. Это о чем? Ведь я очень хотела наверх. Не могу я себя понять, ну никак!
На обратной дороге я нашла то место, где выкинула хлеб, хотя сама не сильно верила, что мне это удастся. Нетронутый (правильно не верил ребенок, что его там кто-то найдет), слегка подмоченный дождем, он так и лежал в кустах. Я собрала его весь, до последнего кусочка, завернула в пакет и сказала ребенку:
- Видишь, как я тебе и обещала, мы его нашли, подобрали и сейчас пойдем кормить уток.
- Кормить уток! - радостным эхом отозвался ребенок.
У пристани они точно есть, а то птиц в лесу не доищешься. Я ведь пыталась по пути кидать кусочки и рыбам, и птичкам, но никто из них не реагировал. Рыбы ушли поглубже под воду, видимо, чтобы капли дождя не стучали им по головам. А лесные птицы были дикими, и только улетали подальше, когда я им что-то бросала.
Дети на улицах
Чаще всего дети - чужие незнакомые дети на улицах вызывают во мне странные чувства. Раньше, до терапии, они меня просто раздражали. Они громко разговаривают, смеются, бегают, играют, шумят - они свободно себя выражают. Ну понятно, почему я раздражаюсь - они делают все то, что мне запрещено. А мне тоже хочется, но очень глубоко - в самой глубине души. Хочется, но очень страшно, потому что нельзя.
Шли месяцы моей терапии, и мое отношение к внутреннему ребенку, а также и ко всем детям вокруг, менялось. Полгода назад я поймала себя на том, что страшно сочувствую маленькой девочке в самолете, которая горько плакала. Мне так хотелось ее утешить, я ей очень сострадала. А народ вокруг кто раздражался, а кто тоже сочувствовал. Но я точно знаю, что раньше я бы только раздражалась и злилась.
Еще терапия. Дети теперь мне интересны, но кажутся совершенно неземными, такими чуждыми, странными, необычными - ну прямо инопланетяне, да и только. Я воспринимаю их как диковинные таинственные существа - мне очень любопытно, какие же они, как устроены, но неприлично же пристально разглядывать, так что я украдкой кошусь издалека.
Меня искренне поражает, как это из них потом получаются взрослые? Эти-то мне хорошо знакомы и понятны. А вот дети - такие странные. Прямо чудо - словно из гусеницы получается бабочка.
Мне кажется, с ними совершенно невозможно взаимодействовать, уверена, что у меня не получится. Что для этого надо обладать какими-то редкими навыками, которых у меня точно нет. Хотя по факту у меня получается, и дети меня почему-то любят. Дочь моей подруги - яркий экстраверт, мне легко с ней, потому что она сама все скажет, сделает, и еще мной поруководит, как и что ей надо.
А вот с детьми других моих друзей - интровертами - мне сложно, хотя я сама интроверт. А может именно поэтому. Совершенно непонятно, как с ними общаться. Говорить или оставить в покое? Что сказать? Что спросить? Сплошные вопросы - ни одного ответа. В итоге общение пока не складывается.
Дети на улицах. Вызывают во мне разные чувства. Не могу видеть, когда их обижают; когда они чего-то хотят, а им не дают; когда они расстроены. Волна жгучей ярости на обидчиков - чаще всего это родители - поднимается во мне, хочется их просто убить. Но я знаю, к кому это - к моим собственным родителям и моему непрощенному детству.
Как ни парадоксально, когда я вижу, как матери ласкают своих детей, как заботятся о них, по-настоящему любят, я не испытываю радости за них. Я чувствую зависть и злость. Или обиду?
- Почему ты так ее любишь? - спрашиваю я внутри себя эту чужую маму. - Разве ты не видишь, как она некрасива, разве тебя не раздражают ее невоспитанность, постоянные вертлявые прыжки, глупые вопросы?
Но и это мне знакомо. Я знаю, это не к ней, не к этой маме и ее дочке. Это к моей маме. Ведь я была ничуть не хуже, а даже гораздо лучше - я так хорошо себя вела, была такой тихой и послушной, как, мне казалось, хотела моя мама. Я так старалась заслужить ее любовь, но все равно не чувствовала, чтобы она любила меня. Она все равно была холодной и отстраненной, отталкивала меня, когда я подходила.
Она не убирала ласково прядь волос с моего лица, когда я плакала. Не укрывала мои плечи кофточкой, если ей казалось, что мне дует. Да ей никогда и мысль не забредала - а дует ли мне. Ей было не до меня. Я, моя личность, ее не интересовали.
Просто дети на улицах. Я смотрю на них, и меня снова мучает эта загадка - как же из них, таких удивительных и непонятных, потом получаются хорошо мне знакомые взрослые? Я думаю:
- Почему меня так тревожит их будущее, не травмируются ли они от того, что сейчас происходит? Ведь они станут такими же взрослыми, а я не люблю взрослых.
Люблю ли я людей
Это еще один сложный для меня вопрос. Люблю ли я людей? В целом, глобально, как народы - да. Как массу - нет, толпы раздражают меня: на пляжах, на улицах, в метро, мне тяжело и плохо в толпе. Я люблю уединение, одиночество, чтобы никого рядом не было.
Но это во многом оттого, что я редкий взрослый среди множества взрослых, которые на самом деле инфантильные дети. Так и остались на самом деле детьми, только теперь во взрослых телах. Настоящих взрослых по пальцам можно перечесть.
Еще это оттого, что я привычно беру на себя слишком много чужой ответственности, в частности, за чужие чувства. Это напрягает меня.
И еще оттого, что я все время тревожно сканирую поле вокруг себя и невротично подстраиваюсь под всех окружающих. И это меня тоже страшно утомляет.
Думаю, когда я от этого подлечусь, я буду больше радости находить в общении с людьми. Это все я пишу о людях, с которыми я вынуждена общаться, по работе или по другим обстоятельствам.
Но есть еще мои друзья, близкие люди, и их я нежно люблю. Общение с ними доставляет мне огромное удовольствие, и я это очень ценю. Они все - интересные, многогранные, удивительные личности. В контакте с ними для меня столько тепла, нежности, смеха, глубины. Вы чудесны, друзья мои, и я вас очень люблю! Рада вам всегда! Я счастлива, что вы у меня есть!
Мой внутренний ребенок в терапии
Пока в общении со своим внутренним ребенком меня в основном ведет чувство долга и вины. Моя терапевт не устает мне повторять, что я его всячески обижаю. От этого я очень расстраиваюсь. Это всегда для меня неожиданно и удивительно. Я-то думала, что наконец-то научилась делать все правильно, а тут оказывается - совсем наоборот! Ох, сложная это наука! И никаких тебе учебников, только личный опыт. Бесконечные ошибки, провалы, неудачи и так мало успеха. Или я пока не умею его присваивать.
Так что чувство глубокой вины перед ребенком мучает меня частенько. И в ситуациях, когда я все-таки понимаю, что к чему, уже отслеживаю, как я это делаю, я очень стараюсь обойтись с ним по-хорошему. Но с ощущением тяжкого долга, повинности, тоски. И почему мне так трудно относиться к себе хорошо? Вопрос риторический.
И очень редко у меня бывают чудесные переживания, вознаграждающие меня за мои усилия. Когда мне удается его услышать и понять, и сделать так, чтобы ему было хорошо, он входит со мной в контакт. Я ощущаю внутри себя, как он робко берет меня за руку и доверчиво, снизу вверх, смотрит мне в лицо. И я словно слышу, как он думает, что мне можно доверять, что он верит, что я на его стороне, и благодарен мне. И это удивительное и потрясающее переживание, очень сильное, почти мистическое.
Мы все-таки кормим уток!
И когда мы с ним шли под дождем кормить уток, а он так этого хотел, я как раз пережила такое ощущение. Я почувствовала, как он взял меня за руку, и представила, как мы с ним идем вместе, рядом, пусть и под дождем, но счастливые.
Фантазия моя разгорелась. Я вообразила, как навстречу нам идет какой-то знакомый, взрослый мужчина.
- Куда это вы собрались, под таким-то дождем?
- Кормить уток.
- С ума, что ли, сошли? Вон как грохочет, все нормальные люди бегут сейчас по домам, а вы - на озеро! Он-то, ладно, ребенок, что с него взять, но ты-то, взрослая вроде женщина, совсем больная, что ли?
Ребенок испуганно переводит взгляд с него на меня, а вдруг я его послушаю и передумаю?
Я снисходительно улыбаюсь взрослому. Ну куда ему, обделенному, меня понять.
- Что я больная на голову, как говорят в Сибири, я давно в курсе, у меня даже медицинское заключение на эту тему есть. И да, мы идем кормить уток.
- В такой дождь? - изумляется он. Похоже, ему очень трудно в это поверить.
- А ты думаешь, утки в дождь меньше хотят есть, чем обычно? Или вообще не хотят?
- Хотят. - Одобренный моей поддержкой неожиданно вступает ребенок с видом главного авторитета по всем вопросам, связанным с утками.
- Понимаешь, это очень важно. И я обещала ребенку. А ведь он верит мне, я не могу обмануть его доверие.
Знакомый только разводит руками с видом полного бессилия перед подобным безумием. А мы довольные и счастливые идем дальше - таки кормить уток!
Внутри меня ребенок радуется, танцует под дождем, прыгает по лужам, размахивает руками. Он счастлив, и не потому, что мы кормим уток, мы еще до них не дошли, а потому что я его понимаю, поддерживаю, потому что я - с ним.
И конечно я тоже счастлива, ведь он - это я, как ни трудно мне в это поверить.
Мы доходим до озера. Ура! Утки там, плавают в воде у пристани, несмотря на дождь. И вот - долгожданный праздничный момент - мы крошим тесто пицц в воду, отщипываем кусочки и бросаем им. Сколько радости и удовольствия! Как они смешно за ними прыгают, пытаясь перехватить кусочек! Если утка не успевает подплыть, рыбы, метнувшиеся к лакомству стаей, уже все растащили.
Утки такие непохожие между собой по характеру, так по-разному себя ведут. Одна плавает у самого причала, доверчиво глядя на меня снизу - ну брось же мне кусочек! Я конечно бросаю. Другая, которую клюют и забивают товарки, плавает в отдалении. Боится даже приближаться. Похоже, она не верит, что ей может тоже что-то достаться. Даже не пытается конкурировать. Как она похожа на меня! Проникаюсь к ней глубоким сочувствием и, размахнувшись посильнее, бросаю ей в ее отдаление побольше кусочков. И она даже успевает их съесть, прежде чем доплывут-долетят к ней остальные.
Большая часть уток плавает посередине, им, конечно, тоже достается немало хлеба. А с середины озера уже плывут новые утки, завидевшие издалека, что затеян настоящий пир! До чего весело и трогательно и радостно их кормить. Все новые ломтики пицц достаю я из рюкзака и скармливаю им по кусочкам. Остались уже только пиццы с начинкой. Что ж, и они идут в ход - ну их, эти холодные куски. Рыбы охотно едят и горошек, и кукурузу, и кусочки сыра, им все нравится.
И в результате я получила море удовольствия, гораздо больше, чем если бы съела их сама. А вместе со мной и все те, кто укрылся от дождя на пароходике, причалившем к пристани. Случайные зрители тоже немало порадовались моему невольному представлению, многие фотографировали и снимали уток на видео. :)
Невероятно довольные собой мы с ребенком сели на этот самый пароходик и поплыли кататься по большому озеру. Столько радости и счастья получила я вместе с ним, пока мы исполняли его заветное желание. И как многого бы я лишилась, если бы не послушала его и оставила хлеб в том лесу.
И снова меня переполняет чувство благодарности ему за его мудрость. И себе, что все-таки могу порой его услышать и послушать. И моим терапевтам за то, что учили меня этому и все-таки помогли чему-то научиться. Но я знаю, что я еще только в самом начале пути. Сколькому еще мне предстоит научиться в контакте с ним! Пока мне намного легче проецировать его на других людей вокруг себя, чем ощущать внутри. Это удается мне редко, но оно, безусловно, того стоит.
И может в итоге я смогу поверить, что я могу стать матерью, что я справлюсь даже с этим невозможно сложным и трудным делом. Что воспитание детей (не люблю я это слово!), выращивание их, сопутствие им в их жизнях может приносить счастье и радость, как в один голос уверяют меня мои подруги, у которых есть дети. А пока мне кажется, что это скорее масса долга, вины, колоссальной ответственности, и очень мало того, что бы вознаграждало меня за все мои усилия.
Пока я с ужасом смотрю на молодых матерей вокруг себя. Они такие же, как я, а я ощущаю себя совсем ребенком, но они уже матери! Это вызывает во мне ужас. Как будто дети играют в родителей. Мне кажется, эти молоденькие девчонки на самом деле такие же дети внутри, как я. И что они не понимают, что ребенок - это не игрушка, это огромная ответственность, с ним нельзя абы как. А вдруг травмируешь? И будет он потом мучаться по жизни, как я сейчас. Но и это конечно не про них, а про меня - бесконечные мои проекции. Хотя, кто знает?...
P.S.
Пока я писала эту статью, многое продолжало меняться внутри меня. Как и пишут психологи, стоит честно признать и присвоить что-то, оно меняется. Во всяком случае, мой контакт с ребенком стал еще немножечко лучше.
Когда я собирала вещи перед отлетом из Хорватии, я, как всегда, тревожилась. Тревога все нарастала, и, когда я ее отловила, то поняла, что тревожится ребенок. И я подумала, что могла бы с ним поговорить.
Я представила, что у меня есть сын, вот мы с ним отдыхали на море, а теперь собираемся домой. Как я пакую вещи и навожу порядок, а он тревожится, бегает вокруг, задает разные вопросы, больше от напряжения, чем от желания что-то узнать.
Я отложила сборы, села на кровать, посадила его к себе на колени, обняла:
- Ты тревожишься, потому что нам предстоит дорога. Ты не знаешь, справимся ли мы со всем неизвестным, что может нам встретиться, - сказала я ему. - Дом - это безопасное место, а дорога - всегда новое, а новое для нас - это напряжение.
- Но я буду с тобой, - продолжала я, крепче обнимая его и целуя в макушку, - мы будем вместе и мы обязательно справимся, потому что уже не раз мы справлялись и с куда более сложными ситуациями.
- Да, - радостно откликнулся он, - справлялись! Вот тогда.. и тогда..
Мы еще немножко посидели так, потом он сполз с моих коленок и побежал по своим делам, а я продолжила собираться. Тревога меня отпустила.
P.P.S.
Прошли летние каникулы, во время которых я не ходила на терапию, и я снова встретилась со своей терапевтом. Я рассказывала ей о своих открытиях и своем лете, и в какой-то момент она обратила мое внимание на ситуацию, где мой ребенок паниковал, а взрослый - курил бамбук, то есть, никак на это не реагировал. Раньше я бы восприняла ее слова как тяжелейший укор, подавилась бы виной, начала бы отрицать или сопротивляться, или оправдываться. Но теперь, неожиданно для меня и для нее, мое лицо озарилось счастливейшей улыбкой.
- Что это ты улыбаешься? - удивилась она.
- Я счастлива, потому что я знаю, что надо делать! - воскликнула я. - Поговорить с ребенком, успокоить его, утешить, поддержать. А я это уже умею.
Поразительно, как благодаря психотерапии источник непрестанной вины и боли вдруг стал для меня ресурсом.
И это дарит мне счастье!
Август 2010, Пула, Хорватия
*Проекция - психологический термин, означающий перенос собственных чувств на других людей.