Rutheni у Герборда и Эббо. I. Почему не укряне.
Итак, начнём с Эббо и Герборда. Первая из трёх или четырёх частей об этих источниках.
Уникальная форма упоминаний рюгенских славян rutheni известна из двух тесно связанных между собой источников - сообщений монахов Михельсбергского монастыря середины XII века Эббо и Герборда. Речь идёт о жизнеописании бамбергского епископа Отто, в историографии известного также как Оттон. Последний стал известен не в малой степени благодаря своим миссиям в Поморье в 1124-1125 и 1128 году. Христианизация Поморья стала важным религиозным и политическим событием того времени, а сам Отто позже был причислен церковью к лику святых. Рассказы о деяниях Отто в Поморье стали излюбленным мотивом церковной литературы не только в близких к Бамбергу регионах Баварии и Австрии, по и в самом Поморье. Первые Жития стали появляться сразу после смерти епископа в 1139 году и уже к концу XII века насчитывали 3 независимых произведения принадлежащие перу михельсбергским монахам Эббо и Герборду и неизвестному по имени прюфенингскому монаху (предположительно автором был библиотекарь Вольфгер), а также несколько их компиляций.
Во время позднего средневековья Жития обрели новую популярность, так что к XV-XVI вв относятся сразу несколько новых компиляций: баварских, австрийских, померанских. Третьей «волной» стали XIX-XX вв., в которые все эти произведения стали активно изучаться в основном немецкими, но также и польскими и даже русскими исследователями. В немецкой историографии даже возникло нечто вроде «оттоведения» - Жития Отто стали традиционной темой для диссертаций, научных статей и монографий.
Наверное, со стороны может показаться не понятным - что же можно было изучать и о чём так долго спорить в трёх сравнительно небольших произведениях? По большей части вопрос всё время упирался в датировки и степень зависимости этих произведений одно от другого. Если в случае прюфенингского анонима и Герборда, по оставленным самими авторами замечаниям, можно было достаточно точно определить, что один Вольфгер писал раньше (незадолго после смерти Отто), а Герборд позже (начал в 1158), то относительно Эббо ясности не было. Дело осложнялось ещё и тем, что изначально тексты Эббо и Герборда были доступны лишь в позднесредневековой компиляции михельсбергского епископа Андрея Ланге, так что латинистам-источниковедам пришлось реконструировать оба. Последовавшая позднее находка независимого списка только Герборда подтвердила правильность рекострукции.
Первые современные издатели Житий Отто Р. Клемпин и Р. Кёпке в середине XIX века предполагали последовательность, при которой Эббо писал позже Вольфгера и Герборда. В конце XIX века Г. Хааг приводил аргументы за то, что первым писал Прюфенингский аноним. Этой же версии, несколько расширив и изменив аргументацию, придерживался в первой трети XX века и А. Хофмайстер. В 1950 г. Д. Андернахт, сопоставляя цитаты из Вольфгера и Эббо, пытался доказать заимствования Вольфгера у Эббо и, таким образом, первичность Эббо относительно других Житий. Большинство его положений было раскритиковано в 1970 г. Э. Деммом, предлагавшим вместе с тем компромиссный вариант, при котором заимствования из Эббо у Вольфгера (одно из заимствований он признавал) объяснялись бы тем, что текст Прюфенингского анонима представляет собой не оригинал, а компиляцию XII века, в которой, кроме текст Вольфгера был дополнен составителем информацией из Эббо. В настоящее время в Германии принимается датировка наиболее известного немецкого исследователя Житий Отто, Й. Петерссона, согласно которой, Вольгер был независим и писал несколько ранее Эббо.
Для исторического анализа текстов подобная детальность датировок, конечно, не принципиальна - кто бы ни был первым, все три монаха писали примерно в одно время в середине XII века, что называется, «по горячим следам» и ясной памяти о поездках Отто. С одной стороны, разумеется, каждый последующий мог пользоваться и быть знаком с трудом предшественника, но все они были и лично знакомы и получали свои сведения прямо от сопровождавших Отто монахов. Потому небольшой экскурс в историю изучения Житий был дан здесь исключительно с показательной целью.
Не смотря на то, что монахи имели возможность использовать тексты друг друга, они не переписывали, как это делали в отличии от них хронисты того времени, дословно друг у друга. Если заимствования в средневековых хрониках выявляются по дословным цитатам, а не тождественности переданной информации, то здесь совсем иной случай. В то время, как задачей хронистов была просто фиксация информации об исторических событиях, то Жития принадлежат к совсем другому роду средневековой литературы - их целью было возвеличить деяния религиозного лица. Исторические события были ценны для авторов не сами собой, а лишь как поучительные примеры «подвигов» их наставника. Потому, каждый из авторов старался писать в силу красивее в силу собственного таланта, но также и писать именно собственное произведение, чтобы вложить в него собственную мораль. Как раз в это время в Бамберге, как и среди других католических регионов Германии, начали набирать силу новые «реформационные» идеи и ордены, соперничавшие междусобой и несколько по разному представлявшие себе «идеальную жизнь» христианина и миссионера. Так, не смотря на то, что Эббо и Герборд были монахами одного Михельсбергского монастыря в одно время, в контексте событий происходивших в их монастыре в это время, как и различий их в оценках одних и тех же поступков Отто, выявляется, что они принадлежали к двум разным религиозным течениям.
Учитывая вышесказанное, историческое значение имеют в равной степени все три Жития, так в каждом из них указываются детали, не упомянутые другими. В этом отношении крайне показателен сам факт того, что два столетия учёные не могут придти к конценсусу, какой из источников писал ранее и степени их зависимости друг от друга. Впрочем, яркая индивидуальность стилей каждого из хронистов бросается в глаза и так.
Прюфенинский аноним писал простым языком, практически не пытаясь украсить свой текст литературными формами, что называется «коротко и по делу». К сожалению, о интересующей нас в конкретном случае второй поездке Отто в Поморье этому источнику известно совсем мало. Очевидно, что текст либо дошёл до нас в сильно урезанном варианте, как это предполагал Демм, либо он не имел таких же хороших информаторов, сопутников Отто в 1128 году, как Эббо и Герборд.
Текст Эббо уже обширнее, в нём чаще встречаются цитаты из церковной литературы и поучения. О подробностях второй поездки Эббо было известно более Герборда и Вольфгера - в частности, он называет такие подробности, как очень точное описание пути Отто от Гавельберга в Деммин и встречу с племенем мюричан на озере Мюриц. Вместе с тем, эти, неизвестные Герборду и, тем более, Вольфгеру, подробности должны быть признаны достоверными, так как об этом племени не сообщалось более нигде, как и описаний озера Мюриц, из чего можно заключить, что у Эббо в информаторах было больше непосредственно сопровождавших Отто попутчиков, чем у Герборда, либо же память их тогда ещё была более свежа и они ещё могли поведать более мелких деталей.
Подробный рассказ об источниках приводится здесь ввиду малой известности всех трёх Житий Отто русскоязычным читателям (если не ошибаюсь, русский перевод существует лишь для Герборда). В контексте рассматриваемого вопроса важным является то, что все три произведения являются отдельными источниками - в целом повествуя об одном и том же, в то же время каждый из авторов приводит и новые, неизвестные другим подробности, однако, не вызывающие сомнение в историческом плане. Даже те же самые события сформулированы в каждом источнике разными словами.
Два и трех Житий сообщают нам совсем иную, неизвестную по другим источникам форму названия рюгенских славян. Сообщение о рюгенско-щецинской войне 1127 года имеется у Эббо и Герборда, но отсутствует у Вольфгера, что может иметь два объяснения:
1) Учитывая вообще гораздо меньшую осведомлённость Прюфенингского анонима о второй поездке Отто, действительно, можно предположить, что его сочинение дошло до нас в сокращённом виде. В том числе «сокращению» мог подвергнуться и эпизод о рюгенско-щецинской войне, хронологически произошедший в самом конце второй поездки, после чего Отто отправился в обратный путь.
2)Независимость основных текстов Вольфгера и Эббо может говорить и о том, что Вольфгер не был знаком с источником, рассказавшим Эббо эту историю. Возможно, этот монах отправился назад ранее Отто, либо был оставлен им в каком-то поморском городе (в тексте есть несколько упоминаний о таких оставлениях Отто монахов в Волине и Вольгасте) и, не имея какое-то время сообщения с остальной миссией, попросту «пропустил» этот эпизод.
Стоит отметить и то, что сообщение Герборда о рутенско-щецинской войне, хоть и повторяет во многом сообщение Эббо, но имеет и ряд не указанных Эббо подробностей, в то же время косвенно подтверждаемых и другими источниками и потому явно не «додуманных» Гербордом, но также достоверных. Речь в частности идёт о реалиях датского быта и жизни датских высокопоставленных чинов, отличавшейся от немецких «коллег» гораздо большей простотой и меньшей роскошностью. Схожие описания имеются и в собственно датских источниках XII века - в одном из эпизодов Саксон Грамматик описывает ссору датских князей, в ходе которой один попрекал другого тем, что тот носит не домотканую одежду, подобно остальным, а «модные» и роскошные саксонские одежды.
Не вдаваясь в дискуссию по поводу достоверности конкретного диалога, само приведение таких рассуждений или мыслей Саксоном говорит за то, что они должны были иметь исторические основания - иными словами, саксонская знать того времени действительно должна была быть более привержена роскоши. Собственно, об том же самом пишут и сами Жития - Отто отправился в поездку в Поморье с огромными припасами, ценными вещами и подарками, окружённого большой свитой, одетый в роскошные меха, якобы, чтобы произвести должное впечатление на язычников, не признавших бы авторитетом нищего аскета (что произошло с епископом Бернардом несколько ранее в Волине). А вот Саксон Грамматик в своих многочисленных описаниях Абсалона, которого он хорошо знал лично, пускает последнего каждый год лично водить войско на славян, плавать в реках, пробираться своим ходом через болота и сражаться оружием. Притом, что тот был целым архиепископом, а Отто - только епископом. Также и информация о деревянных крепостях данов, окружённых палисадом и подобных славянским, вполне достоверна для XII века.
Любопытно, что сообщения Эббо и Герборда о нападении рюгенских славян на Щецин в 1128 году не раз вызывало проблемы с интерпретацией у историков. Дело не только в том, что оба монаха используют форму, отличную от употреблявшихся в то время в Германии форм rugiani или rani, а в том, что форма rutheni, которой именуются рюгенские славяне в Житиях, была традиционной латинской формой передачи этнонима русских, точнее, тогда ещё русинов. Особенно осложняется ситуация с текстом Герборда, употребление этой формы которым никак нельзя списать на его незнание географии или рюгенских славян и восточноевропейских русинов. В прологе ко второй книге Герборд даёт географическое описание соседей Поморья и Польши, в котором он называет как Рюген на западе, так и Русцию на востоке. Далее по тексту (2-4) он описывает эпизод с войной поляков и русских и пленением русского правителя Болеславом - вполне реальное историческое событие в котором участвовали вполне реальные русские князья Ростиславичи. Однако ещё далее (3-30/31) Герборд описывает не менее исторически достоверные реалии Рюгена (язычество, зависимость поморян от «советов идола», морскую торговлю, флот, принадлежность датскому епископству и расположенность «через море» от Померании), называя его жителей тем же самым словом, что и народ Ростиславичей - rutheni, русинами. Потому, сообщённую Эббо и Гербордом информацию можно интерпретировать понимать только одним образом - они сообщают, что в 12 веке на Рюгене жило славянское языческое племя, имевшее такое название как и восточноевропейская Русь. Точнее, что народ жившие к востоку от Польши подданные князей Ростославичей и жители Рюгена были одним народом. Другое прочтение попросту невозможно, что и создавало определённые сложности историкам.
К примеру, в своей посвящённой произведению Герборда диссертации А.Петров пытался объяснить это обстоятельство ошибкой монахов. Сначала признавая, что в гл. 30-й и 31-й, Герборд рассказывает сперва о войне Ран 41 [жителей острова Рюгена, Рюи] с Штетином. О том же говорит Эбон в гл. 23-й и тут же кратко отмечая, что Rutheni, Ruthenia, также и у Эбона, III, 11 и 23, - название, довольно необычное, смешивающее Ран с Русскими (Герборд II, 11, Rutheni - Русские) (см. Fabricius, Urkund. z. Gesch. d. Fiuirstenth. Riuigens, I, 66-67). После чего далее автор вдруг почему-то пытается убедить читателя в том, что поход на самом деле совершили не рюгенские славяне, а укряне. Попытки его аргументации при этом при всём желании не представляются убедительными:
Очень возможно, что Ране, главный оплот тогдашнего славянского язычества, будучи раздражены известием об отпадении к христианству Штетина, могли прийти к мысли наказать его за это. Но чтобы мщение имело какой-либо смысл и серьезный характер поход их не должен был совершиться в виде набега шайки удальцов: ведь это был не простой грабеж, не нападение на близких соседей, а далекое опасное предприятие(1), с важною религиозною целью. Такой поход требовал приготовлений и снаряжения порядочного войска. Между тем Штетинцы, узнав о враждебных намерениях Ран, могли(2) вооружиться для отпора. Притом же Штетинцы, приняв христианство, возобновили связь с Вратиславом и, следовательно, могли найти(2) в них сильную поддержку, тем более, что удача Ран была бы для власти Вратислава сильным ударом(3). Между тем, чтобы добраться до Штетина, Ране должны были проходить чрез самую средину земель Вратислава, мимо тех мест, жители которых, как и Штетинцы, были уже христианами (4). Ране должны были ожидать отпора от Вратислава, тем более, что вряд ли бы они занялись(2) исключительною целью - нападением [92] только на Штетин, и удержалась бы(2) от грабежа попутных городов, также отпавших от язычества.
Положим, наконец, что Ранам удалось бы прорваться нечаянным нападением к Штетину [хотя если б они стали собираться в поход, то вероятно, Вратислав узнал бы об этом и мог бы(2) заблаговременно принять меры], но в таком случае, оставив сзади себя враждебные земли, они попали бы в настоящую ловушку(2). Во время борьбы со Штетином Вратислав мог с тылу напасть на них(2). При неудаче им трудно было отступить, а в случае успеха сомнительно было, могут ли они, уже обессиленные борьбой, пробиться назад. Поэтому, предприятие Ран было чрезвычайно рискованно и трудно предположить, чтоб они, при всем желании наказать Штетинцев, решились на это(5). Но если б и так, то неизбежно представляются вопросы: как Ране прошли чрез Поморье в Штетинский залив, как отнеслись к ним другие Поморяне, были ли при этом битвы, и с каким успехом, как действовал [а бездействовать он не мог] Вратислав во время их трехдневного похода на Штетин, на каких условиях их пропустили обратно? Все эти события, по своей важности, должны были взволновать все Поморье, угрожая и власти Вратислава, и делу Оттона и его спутников, тем более, что происходили бы на их глазах (все равно, где бы они ни находились, в Волыне или в Камене); между тем у Эбона нет и намека на эти главные факты борьбы с Ранами(6). У Эбона Ране являются пряно к Штетину, занимают берега реки (о флоте их не упоминается); не говорится ни о Вратиславе, ни об остальном Поморье. Штетинцы одни бьются с ними три дня; Ране куда-то уходят на ночь (то есть единственное, что возможно, в Штетинский залив, но это совершенно бесцельно) и опять возвращаются. Наконец, совершенно разбитые, просят мира и спокойно уходят.
Все эти соображения заставляют нас заключить, что едва ли возможно рассказанные Эбоном события приурочить к Ранам. Прибавим еще, что после такого нападения Ран епископ едва ли решился бы идти к ним, так как сомнительно, чтоб они смиренно подчинились христианству(7) [припомним, как отчаянно сопротивлялись они Вольдемару в 1168 г. Barthold, Gesch. v. Rueg. a. Pomm. II, 162]. Принужденные прекратить войну, они должны были, по этому самому, проникнуться еще большею ненавистью к христианству. Значит, отправляться к ним для проповеди было бы крайне безрассудно(7)
Я выделил некоторые показательные места цифрами для удобства критики.
1)Уже в самом началае «анализа» автор показывает своё слабое знакомство с местной географией и вообще реалиями. В то время Рюген доходил до Узедома, так что от материка его отделяла лишь узкая морская полоса в районе Вольгаста, через которую по сообщениям как Гельмольда, так и Саксона, войско зимой можно было переправлять пешком по льду. Здесь же, в районе Вольгаста был и вход в Щецинский залив через устье реки Пены. Собравшемуся у южной оконечности Рюгена флоту до Щецина плыть было всего несколько часов. Если это «не нападение на близких соседей, а далекое опасное предприятие», то любопытно, как А. Петров вообще себе представлял нападение на близких соседей.
2)Красной чертой через весь «анализ» проходит постоянная субъективная оценка на основании одного лишь представления автора, чем "должны" были заниматься те или иные персонажи. Щецинцы «могли бы вооружиться», «могли бы найти поддержку Вартислава». Рюгенские славяне «вряд ли бы занялись исключительно нападением на Щецин» и «вряд ли бы воздержались» от нападения на другие города. Да и вообще, «если бы» рюгенские славяне засобирались бы в поход, то «вероятно» Вартислав бы обо всём узнал и «мог бы принять меры». Если бы пришли рюгенские славяне, то «попали бы в ловушку», а Вартислав «мог с тыла напасть на них». Сплошное сослагательносе наклонение, которого история, увы не знает.
Самое интересное, что Петров не просто уходит с головой в собственные фантазии о том, как "должно было быть" по его представлениям, а то, что это свои фантазии он безоговорочно принимает как данное и оценивает источник на основании того, насколько он соответствует этим его фантазиям и ожиданиям. В данном случае оба источника его ожиданий не оправдали. Что ж - заключает Петров - тем хуже для источников (6)! Раз Эббо не сообщает о том, что Вартислав прислал подмогу или, что рюгенские славяне напали на некое множество христианских городов, лежащих на протяжении их «необычайно далёкого и опасного пути», значит Эббо всё перепутал и это не рюгенские славяне!
И уже рассуждения, почему именно перепутал Эббо:
При постоянной точности и верности рассказов Удальрика, трудно предположить, чтоб он почему-то, в этом именно случае, сообщит Эбону спутанные и сомнительные сведения, тем более, что при другом взгляде на его рассказ все недоумения уничтожаются 42. Между тем, со стороны Эбона весьма возможна ошибка в названии племени. Эбон, заметив в двух следовавших один за другим [90] рассказах Удальрика одинаковые черты, придаваемые обоим славянским племенам - свирепость и привязанность к язычеству, мог имя того народа, к которому хотел идти Оттон, перенести на ранее упомянутый, нападавший на Штетин; ему, как благочестивому, уверенному в святости мыслей епископа человеку, представилась связь между этими событиями, выказывающие христианскую любовь епископа - bona pro malis reddere satagentis. Притом же оба названия были для него одинаково чужды и не возбуждали в нем никакого живого представления о племенах, которым они соответствовали. Правда, Эбон мог бы исправить ошибку, спросив у Удальрика, но у него не могло явиться повода к сомнению в верности своей комбинации, да и не интересовала его эта сторона путешествия, не касавшаяся лично Оттона и его спутников.
Вот честно - впервые сталкиваюсь с настолько откровенными передёргиваниями. Пример крайнего непрофессионализма, если не свидетельство проф. непригодности исследователя. Не потому, что нельзя предполагать, что напасть вместо рюгенских славян могли укряне. Сама по себе эта мысль могла бы быть, наверное, и интересной и достойной рассмотрения в случае нормального её оформления. Но «анализ» источника, исходя как от данного из собственных представлений, фантазий и рассуждений о том, что «могли бы» и «обязательно сделали бы» те или иные персонажи и что именно «должен был бы» указать источник, совершенно определённо недопустимы. С чего автор вообще считает себя вправе судить, что именно счёл бы нужным сказать Герборд в таком-то случае или сделать Вартислав, да ещё потом и обижается, что оба 600 с лишним лет назад его совета не спросили и поступили по своему. Историк должен составлять своё представление об истории на основании свитедельств источников, а никак не наоборот, на основании соственных субъективных оценок и фантазий, критиковать свидетельства очевидцев.
Рассуждая таким образом, можно «доказать» и «опровергнуть» абсолютно всё, что угодно. Например - что в 1940-х Ленинград был окружён не германской армией, «которая на такое долгое и опасное предприятие бы не пошла», а советскими войсками командовал не Сталин, «который в таком случае узнал бы о приближении и принял бы меры». И стало быть, всё было совсем иначе и напали на самом деле китайцы на греков, писавшие же иное ошибались и лишь один историк сидя за столом 6 веков спустя знает, как было на самом деле. Едва ли с такой методологией можно расчитывать на серьёзное отношение.
3)Будучи увлечён «доказательством», автор не замечает, что его «критику» с таким же успехом можно отнести и к его версии с нападением укрян. Напали не рюгенские славяне, потому что в таком случае это было бы ударом для власти Вартислава и он узнал бы и принял бы меры. А то же самое нападение укрян, получается, никакой угрозы власти Вартислава уже не представляло и потому меры он принимать не стал и «всё сходится».
4)Любопытно, что так охотно и много привлекая для сопоставления и проверки Жития Герборда хроники Саксона Грамматика (в том числе и конкретно в этом эпизоде), здесь автор будто бы забывает, что датский хронисть всего через 40 лет после описываемых событий описывал один за другим походы на те же самые города поморян, в том числе и Щецин, датского и рюгенского флота, через те же самые реки и мимо тех же крепостей. Все эти предприятия им вполне удавались, а о самих жителях Поморья ещё полвека спустя он сообщает, что они в жизни оставались такими же язычниками, как и раньше, хоть вместо языческих храмов теперь и стояли цекрви.
5)То что оказывается так трудно предположить исследователю, однако вполне легко могли себе представить очевидцы. В том же XII веке рюгенские славяне совершили 2 морских похода на расположенную куда более далекую Любицу, точно также расположенную "в глубине вражеских территорий" и точно также осаждали её на кораблях. В первый раз около 1110 года, за 18 лет до щецинского инциндента, а во второй в 1138 году, то есть через 10 лет после Щецина. Однако, "далёкое и опасное нападение на Щецин", находившийся на самом деле под у рюгенской границы, произошедшее в этом промежутке, автор представляет как "совершенно невозможное".
7)Сомневаться на самом деле не в чём - Герборд и Эббо детально описывают ситуацию, что рюгенцы не хотели принимать христианство и грозились убить Отто, но последний все равно хотел туда отправиться, готовясь к мученической смерти.
У меня нет никакого желания обвинять в чём-либо А. Петрова, доказывать или высмеивать его ошибки, но в то же время, так как его исследование является одним из немногих по этой теме на русском языке, ошибки эти нужно было разобрать и указать. Очевидно, причиной попытки замещения им рюгенских славян на укрян стало его желание "соригинальничать", показать свои познания и привлечь чем-то новым внимание. Средствами же позволившими ему такую замену стало его не недостаточное знакомство с историей региона и рюгенских славян, принципиальную разницу между возможностями и ролью которых и таковыми укрян, он себе представлял, считая обоих некими абстрактными "славянскими племенами" жившими рядом с поморянами. Однако, в конечном счёте не мотодология Петрова заставляет отказаться от его версии с укрянами, а прямые указания Герборда и Эббо.
Во-первых, и Эббо и Герборд знали укрян, отличали их от рутенов и назвали их своим именем, как это видно в главе о Верании. И оба источника не связывают нападение на Щецин с укрянами или веранами, а приписывают его другому народу.
Во-вторых, реалии границ тогдашних епархий не позволяют отождествить напавших на Щецин в 1128 с укрянами. Напавшие принадлежали датской епархии, укряне же никогда датским епископам не подчинялись. Кроме того, в другой главе оба источника прямо повествуют о благословлении и посылке Отто монах Удальрика для крещения укрян. Хотя миссия и провалилась, сам факт её говорит о том, что укряне не были подчинены другим епархиям. Для проповеди во владениях датского или магдебургского епископов Отто не хватало полномочий и он соблюдал эти правила, как это описывается у Эббо в его отказе крестить находившихся в магдебургском диоцезе моричан и в рассматриваемой главе о его посольстве за разрешением к датскому епископу. Укряне же подчинились Бранденбургскому епископству лишь в 1161 году, как на это указывает грамота Фридриха. В грамоте Конрада о северных границах Гавельбергского епископства от 1150 года укряне в то же время ещё не указаны. Последняя грамота является стандартной формулировкой границ 10 века, отражающей границы Оттонских завоеваний. "Заочно" северные земли лютичей были переданы Магдебургскому архиепископству уже тогда, но до реального установления там саксонской власти и христианизации дошло лишь после крестового похода. Об этом же говорится и в Житиях - во время второго путешествия Отто в Поморье, Эббо описывает прибывание его у магдебургского епископа Норберта и упоминает как бездействие последнего по христианизации окружающих земель лютичей, так и "зависть" его к Отто в силу того, что теперь некоторые из этих земель отойдут Бамбергскому епископству.
В третьих, другие переданные в истории детали («отвержение советов их идола», морская торговля - вот как себе, любопытно, представлял Петров то, что напавшие на Щецин rutheni, перестали подпускать корабли щецинских купцов к «своим берегам»? - и пр.) также указывают только на Рюген, и никак не на укрян.
Можно указать и на созданное в XV веке в Поморье (около 1433 года, во францисканском монастыре Грайфсвальда) рифмованное изложение Эббо Versus in vitam sancti Ottonis episcopi, найденное и опубликованное А. Хоффмайстером, где фигурируют обычные немецкие формы Ruyani и Rani.
Уникальная форма упоминаний рюгенских славян rutheni известна из двух тесно связанных между собой источников - сообщений монахов Михельсбергского монастыря середины XII века Эббо и Герборда. Речь идёт о жизнеописании бамбергского епископа Отто, в историографии известного также как Оттон. Последний стал известен не в малой степени благодаря своим миссиям в Поморье в 1124-1125 и 1128 году. Христианизация Поморья стала важным религиозным и политическим событием того времени, а сам Отто позже был причислен церковью к лику святых. Рассказы о деяниях Отто в Поморье стали излюбленным мотивом церковной литературы не только в близких к Бамбергу регионах Баварии и Австрии, по и в самом Поморье. Первые Жития стали появляться сразу после смерти епископа в 1139 году и уже к концу XII века насчитывали 3 независимых произведения принадлежащие перу михельсбергским монахам Эббо и Герборду и неизвестному по имени прюфенингскому монаху (предположительно автором был библиотекарь Вольфгер), а также несколько их компиляций.
Во время позднего средневековья Жития обрели новую популярность, так что к XV-XVI вв относятся сразу несколько новых компиляций: баварских, австрийских, померанских. Третьей «волной» стали XIX-XX вв., в которые все эти произведения стали активно изучаться в основном немецкими, но также и польскими и даже русскими исследователями. В немецкой историографии даже возникло нечто вроде «оттоведения» - Жития Отто стали традиционной темой для диссертаций, научных статей и монографий.
Наверное, со стороны может показаться не понятным - что же можно было изучать и о чём так долго спорить в трёх сравнительно небольших произведениях? По большей части вопрос всё время упирался в датировки и степень зависимости этих произведений одно от другого. Если в случае прюфенингского анонима и Герборда, по оставленным самими авторами замечаниям, можно было достаточно точно определить, что один Вольфгер писал раньше (незадолго после смерти Отто), а Герборд позже (начал в 1158), то относительно Эббо ясности не было. Дело осложнялось ещё и тем, что изначально тексты Эббо и Герборда были доступны лишь в позднесредневековой компиляции михельсбергского епископа Андрея Ланге, так что латинистам-источниковедам пришлось реконструировать оба. Последовавшая позднее находка независимого списка только Герборда подтвердила правильность рекострукции.
Первые современные издатели Житий Отто Р. Клемпин и Р. Кёпке в середине XIX века предполагали последовательность, при которой Эббо писал позже Вольфгера и Герборда. В конце XIX века Г. Хааг приводил аргументы за то, что первым писал Прюфенингский аноним. Этой же версии, несколько расширив и изменив аргументацию, придерживался в первой трети XX века и А. Хофмайстер. В 1950 г. Д. Андернахт, сопоставляя цитаты из Вольфгера и Эббо, пытался доказать заимствования Вольфгера у Эббо и, таким образом, первичность Эббо относительно других Житий. Большинство его положений было раскритиковано в 1970 г. Э. Деммом, предлагавшим вместе с тем компромиссный вариант, при котором заимствования из Эббо у Вольфгера (одно из заимствований он признавал) объяснялись бы тем, что текст Прюфенингского анонима представляет собой не оригинал, а компиляцию XII века, в которой, кроме текст Вольфгера был дополнен составителем информацией из Эббо. В настоящее время в Германии принимается датировка наиболее известного немецкого исследователя Житий Отто, Й. Петерссона, согласно которой, Вольгер был независим и писал несколько ранее Эббо.
Для исторического анализа текстов подобная детальность датировок, конечно, не принципиальна - кто бы ни был первым, все три монаха писали примерно в одно время в середине XII века, что называется, «по горячим следам» и ясной памяти о поездках Отто. С одной стороны, разумеется, каждый последующий мог пользоваться и быть знаком с трудом предшественника, но все они были и лично знакомы и получали свои сведения прямо от сопровождавших Отто монахов. Потому небольшой экскурс в историю изучения Житий был дан здесь исключительно с показательной целью.
Не смотря на то, что монахи имели возможность использовать тексты друг друга, они не переписывали, как это делали в отличии от них хронисты того времени, дословно друг у друга. Если заимствования в средневековых хрониках выявляются по дословным цитатам, а не тождественности переданной информации, то здесь совсем иной случай. В то время, как задачей хронистов была просто фиксация информации об исторических событиях, то Жития принадлежат к совсем другому роду средневековой литературы - их целью было возвеличить деяния религиозного лица. Исторические события были ценны для авторов не сами собой, а лишь как поучительные примеры «подвигов» их наставника. Потому, каждый из авторов старался писать в силу красивее в силу собственного таланта, но также и писать именно собственное произведение, чтобы вложить в него собственную мораль. Как раз в это время в Бамберге, как и среди других католических регионов Германии, начали набирать силу новые «реформационные» идеи и ордены, соперничавшие междусобой и несколько по разному представлявшие себе «идеальную жизнь» христианина и миссионера. Так, не смотря на то, что Эббо и Герборд были монахами одного Михельсбергского монастыря в одно время, в контексте событий происходивших в их монастыре в это время, как и различий их в оценках одних и тех же поступков Отто, выявляется, что они принадлежали к двум разным религиозным течениям.
Учитывая вышесказанное, историческое значение имеют в равной степени все три Жития, так в каждом из них указываются детали, не упомянутые другими. В этом отношении крайне показателен сам факт того, что два столетия учёные не могут придти к конценсусу, какой из источников писал ранее и степени их зависимости друг от друга. Впрочем, яркая индивидуальность стилей каждого из хронистов бросается в глаза и так.
Прюфенинский аноним писал простым языком, практически не пытаясь украсить свой текст литературными формами, что называется «коротко и по делу». К сожалению, о интересующей нас в конкретном случае второй поездке Отто в Поморье этому источнику известно совсем мало. Очевидно, что текст либо дошёл до нас в сильно урезанном варианте, как это предполагал Демм, либо он не имел таких же хороших информаторов, сопутников Отто в 1128 году, как Эббо и Герборд.
Текст Эббо уже обширнее, в нём чаще встречаются цитаты из церковной литературы и поучения. О подробностях второй поездки Эббо было известно более Герборда и Вольфгера - в частности, он называет такие подробности, как очень точное описание пути Отто от Гавельберга в Деммин и встречу с племенем мюричан на озере Мюриц. Вместе с тем, эти, неизвестные Герборду и, тем более, Вольфгеру, подробности должны быть признаны достоверными, так как об этом племени не сообщалось более нигде, как и описаний озера Мюриц, из чего можно заключить, что у Эббо в информаторах было больше непосредственно сопровождавших Отто попутчиков, чем у Герборда, либо же память их тогда ещё была более свежа и они ещё могли поведать более мелких деталей.
Подробный рассказ об источниках приводится здесь ввиду малой известности всех трёх Житий Отто русскоязычным читателям (если не ошибаюсь, русский перевод существует лишь для Герборда). В контексте рассматриваемого вопроса важным является то, что все три произведения являются отдельными источниками - в целом повествуя об одном и том же, в то же время каждый из авторов приводит и новые, неизвестные другим подробности, однако, не вызывающие сомнение в историческом плане. Даже те же самые события сформулированы в каждом источнике разными словами.
Два и трех Житий сообщают нам совсем иную, неизвестную по другим источникам форму названия рюгенских славян. Сообщение о рюгенско-щецинской войне 1127 года имеется у Эббо и Герборда, но отсутствует у Вольфгера, что может иметь два объяснения:
1) Учитывая вообще гораздо меньшую осведомлённость Прюфенингского анонима о второй поездке Отто, действительно, можно предположить, что его сочинение дошло до нас в сокращённом виде. В том числе «сокращению» мог подвергнуться и эпизод о рюгенско-щецинской войне, хронологически произошедший в самом конце второй поездки, после чего Отто отправился в обратный путь.
2)Независимость основных текстов Вольфгера и Эббо может говорить и о том, что Вольфгер не был знаком с источником, рассказавшим Эббо эту историю. Возможно, этот монах отправился назад ранее Отто, либо был оставлен им в каком-то поморском городе (в тексте есть несколько упоминаний о таких оставлениях Отто монахов в Волине и Вольгасте) и, не имея какое-то время сообщения с остальной миссией, попросту «пропустил» этот эпизод.
Стоит отметить и то, что сообщение Герборда о рутенско-щецинской войне, хоть и повторяет во многом сообщение Эббо, но имеет и ряд не указанных Эббо подробностей, в то же время косвенно подтверждаемых и другими источниками и потому явно не «додуманных» Гербордом, но также достоверных. Речь в частности идёт о реалиях датского быта и жизни датских высокопоставленных чинов, отличавшейся от немецких «коллег» гораздо большей простотой и меньшей роскошностью. Схожие описания имеются и в собственно датских источниках XII века - в одном из эпизодов Саксон Грамматик описывает ссору датских князей, в ходе которой один попрекал другого тем, что тот носит не домотканую одежду, подобно остальным, а «модные» и роскошные саксонские одежды.
Не вдаваясь в дискуссию по поводу достоверности конкретного диалога, само приведение таких рассуждений или мыслей Саксоном говорит за то, что они должны были иметь исторические основания - иными словами, саксонская знать того времени действительно должна была быть более привержена роскоши. Собственно, об том же самом пишут и сами Жития - Отто отправился в поездку в Поморье с огромными припасами, ценными вещами и подарками, окружённого большой свитой, одетый в роскошные меха, якобы, чтобы произвести должное впечатление на язычников, не признавших бы авторитетом нищего аскета (что произошло с епископом Бернардом несколько ранее в Волине). А вот Саксон Грамматик в своих многочисленных описаниях Абсалона, которого он хорошо знал лично, пускает последнего каждый год лично водить войско на славян, плавать в реках, пробираться своим ходом через болота и сражаться оружием. Притом, что тот был целым архиепископом, а Отто - только епископом. Также и информация о деревянных крепостях данов, окружённых палисадом и подобных славянским, вполне достоверна для XII века.
Любопытно, что сообщения Эббо и Герборда о нападении рюгенских славян на Щецин в 1128 году не раз вызывало проблемы с интерпретацией у историков. Дело не только в том, что оба монаха используют форму, отличную от употреблявшихся в то время в Германии форм rugiani или rani, а в том, что форма rutheni, которой именуются рюгенские славяне в Житиях, была традиционной латинской формой передачи этнонима русских, точнее, тогда ещё русинов. Особенно осложняется ситуация с текстом Герборда, употребление этой формы которым никак нельзя списать на его незнание географии или рюгенских славян и восточноевропейских русинов. В прологе ко второй книге Герборд даёт географическое описание соседей Поморья и Польши, в котором он называет как Рюген на западе, так и Русцию на востоке. Далее по тексту (2-4) он описывает эпизод с войной поляков и русских и пленением русского правителя Болеславом - вполне реальное историческое событие в котором участвовали вполне реальные русские князья Ростиславичи. Однако ещё далее (3-30/31) Герборд описывает не менее исторически достоверные реалии Рюгена (язычество, зависимость поморян от «советов идола», морскую торговлю, флот, принадлежность датскому епископству и расположенность «через море» от Померании), называя его жителей тем же самым словом, что и народ Ростиславичей - rutheni, русинами. Потому, сообщённую Эббо и Гербордом информацию можно интерпретировать понимать только одним образом - они сообщают, что в 12 веке на Рюгене жило славянское языческое племя, имевшее такое название как и восточноевропейская Русь. Точнее, что народ жившие к востоку от Польши подданные князей Ростославичей и жители Рюгена были одним народом. Другое прочтение попросту невозможно, что и создавало определённые сложности историкам.
К примеру, в своей посвящённой произведению Герборда диссертации А.Петров пытался объяснить это обстоятельство ошибкой монахов. Сначала признавая, что в гл. 30-й и 31-й, Герборд рассказывает сперва о войне Ран 41 [жителей острова Рюгена, Рюи] с Штетином. О том же говорит Эбон в гл. 23-й и тут же кратко отмечая, что Rutheni, Ruthenia, также и у Эбона, III, 11 и 23, - название, довольно необычное, смешивающее Ран с Русскими (Герборд II, 11, Rutheni - Русские) (см. Fabricius, Urkund. z. Gesch. d. Fiuirstenth. Riuigens, I, 66-67). После чего далее автор вдруг почему-то пытается убедить читателя в том, что поход на самом деле совершили не рюгенские славяне, а укряне. Попытки его аргументации при этом при всём желании не представляются убедительными:
Очень возможно, что Ране, главный оплот тогдашнего славянского язычества, будучи раздражены известием об отпадении к христианству Штетина, могли прийти к мысли наказать его за это. Но чтобы мщение имело какой-либо смысл и серьезный характер поход их не должен был совершиться в виде набега шайки удальцов: ведь это был не простой грабеж, не нападение на близких соседей, а далекое опасное предприятие(1), с важною религиозною целью. Такой поход требовал приготовлений и снаряжения порядочного войска. Между тем Штетинцы, узнав о враждебных намерениях Ран, могли(2) вооружиться для отпора. Притом же Штетинцы, приняв христианство, возобновили связь с Вратиславом и, следовательно, могли найти(2) в них сильную поддержку, тем более, что удача Ран была бы для власти Вратислава сильным ударом(3). Между тем, чтобы добраться до Штетина, Ране должны были проходить чрез самую средину земель Вратислава, мимо тех мест, жители которых, как и Штетинцы, были уже христианами (4). Ране должны были ожидать отпора от Вратислава, тем более, что вряд ли бы они занялись(2) исключительною целью - нападением [92] только на Штетин, и удержалась бы(2) от грабежа попутных городов, также отпавших от язычества.
Положим, наконец, что Ранам удалось бы прорваться нечаянным нападением к Штетину [хотя если б они стали собираться в поход, то вероятно, Вратислав узнал бы об этом и мог бы(2) заблаговременно принять меры], но в таком случае, оставив сзади себя враждебные земли, они попали бы в настоящую ловушку(2). Во время борьбы со Штетином Вратислав мог с тылу напасть на них(2). При неудаче им трудно было отступить, а в случае успеха сомнительно было, могут ли они, уже обессиленные борьбой, пробиться назад. Поэтому, предприятие Ран было чрезвычайно рискованно и трудно предположить, чтоб они, при всем желании наказать Штетинцев, решились на это(5). Но если б и так, то неизбежно представляются вопросы: как Ране прошли чрез Поморье в Штетинский залив, как отнеслись к ним другие Поморяне, были ли при этом битвы, и с каким успехом, как действовал [а бездействовать он не мог] Вратислав во время их трехдневного похода на Штетин, на каких условиях их пропустили обратно? Все эти события, по своей важности, должны были взволновать все Поморье, угрожая и власти Вратислава, и делу Оттона и его спутников, тем более, что происходили бы на их глазах (все равно, где бы они ни находились, в Волыне или в Камене); между тем у Эбона нет и намека на эти главные факты борьбы с Ранами(6). У Эбона Ране являются пряно к Штетину, занимают берега реки (о флоте их не упоминается); не говорится ни о Вратиславе, ни об остальном Поморье. Штетинцы одни бьются с ними три дня; Ране куда-то уходят на ночь (то есть единственное, что возможно, в Штетинский залив, но это совершенно бесцельно) и опять возвращаются. Наконец, совершенно разбитые, просят мира и спокойно уходят.
Все эти соображения заставляют нас заключить, что едва ли возможно рассказанные Эбоном события приурочить к Ранам. Прибавим еще, что после такого нападения Ран епископ едва ли решился бы идти к ним, так как сомнительно, чтоб они смиренно подчинились христианству(7) [припомним, как отчаянно сопротивлялись они Вольдемару в 1168 г. Barthold, Gesch. v. Rueg. a. Pomm. II, 162]. Принужденные прекратить войну, они должны были, по этому самому, проникнуться еще большею ненавистью к христианству. Значит, отправляться к ним для проповеди было бы крайне безрассудно(7)
Я выделил некоторые показательные места цифрами для удобства критики.
1)Уже в самом началае «анализа» автор показывает своё слабое знакомство с местной географией и вообще реалиями. В то время Рюген доходил до Узедома, так что от материка его отделяла лишь узкая морская полоса в районе Вольгаста, через которую по сообщениям как Гельмольда, так и Саксона, войско зимой можно было переправлять пешком по льду. Здесь же, в районе Вольгаста был и вход в Щецинский залив через устье реки Пены. Собравшемуся у южной оконечности Рюгена флоту до Щецина плыть было всего несколько часов. Если это «не нападение на близких соседей, а далекое опасное предприятие», то любопытно, как А. Петров вообще себе представлял нападение на близких соседей.
2)Красной чертой через весь «анализ» проходит постоянная субъективная оценка на основании одного лишь представления автора, чем "должны" были заниматься те или иные персонажи. Щецинцы «могли бы вооружиться», «могли бы найти поддержку Вартислава». Рюгенские славяне «вряд ли бы занялись исключительно нападением на Щецин» и «вряд ли бы воздержались» от нападения на другие города. Да и вообще, «если бы» рюгенские славяне засобирались бы в поход, то «вероятно» Вартислав бы обо всём узнал и «мог бы принять меры». Если бы пришли рюгенские славяне, то «попали бы в ловушку», а Вартислав «мог с тыла напасть на них». Сплошное сослагательносе наклонение, которого история, увы не знает.
Самое интересное, что Петров не просто уходит с головой в собственные фантазии о том, как "должно было быть" по его представлениям, а то, что это свои фантазии он безоговорочно принимает как данное и оценивает источник на основании того, насколько он соответствует этим его фантазиям и ожиданиям. В данном случае оба источника его ожиданий не оправдали. Что ж - заключает Петров - тем хуже для источников (6)! Раз Эббо не сообщает о том, что Вартислав прислал подмогу или, что рюгенские славяне напали на некое множество христианских городов, лежащих на протяжении их «необычайно далёкого и опасного пути», значит Эббо всё перепутал и это не рюгенские славяне!
И уже рассуждения, почему именно перепутал Эббо:
При постоянной точности и верности рассказов Удальрика, трудно предположить, чтоб он почему-то, в этом именно случае, сообщит Эбону спутанные и сомнительные сведения, тем более, что при другом взгляде на его рассказ все недоумения уничтожаются 42. Между тем, со стороны Эбона весьма возможна ошибка в названии племени. Эбон, заметив в двух следовавших один за другим [90] рассказах Удальрика одинаковые черты, придаваемые обоим славянским племенам - свирепость и привязанность к язычеству, мог имя того народа, к которому хотел идти Оттон, перенести на ранее упомянутый, нападавший на Штетин; ему, как благочестивому, уверенному в святости мыслей епископа человеку, представилась связь между этими событиями, выказывающие христианскую любовь епископа - bona pro malis reddere satagentis. Притом же оба названия были для него одинаково чужды и не возбуждали в нем никакого живого представления о племенах, которым они соответствовали. Правда, Эбон мог бы исправить ошибку, спросив у Удальрика, но у него не могло явиться повода к сомнению в верности своей комбинации, да и не интересовала его эта сторона путешествия, не касавшаяся лично Оттона и его спутников.
Вот честно - впервые сталкиваюсь с настолько откровенными передёргиваниями. Пример крайнего непрофессионализма, если не свидетельство проф. непригодности исследователя. Не потому, что нельзя предполагать, что напасть вместо рюгенских славян могли укряне. Сама по себе эта мысль могла бы быть, наверное, и интересной и достойной рассмотрения в случае нормального её оформления. Но «анализ» источника, исходя как от данного из собственных представлений, фантазий и рассуждений о том, что «могли бы» и «обязательно сделали бы» те или иные персонажи и что именно «должен был бы» указать источник, совершенно определённо недопустимы. С чего автор вообще считает себя вправе судить, что именно счёл бы нужным сказать Герборд в таком-то случае или сделать Вартислав, да ещё потом и обижается, что оба 600 с лишним лет назад его совета не спросили и поступили по своему. Историк должен составлять своё представление об истории на основании свитедельств источников, а никак не наоборот, на основании соственных субъективных оценок и фантазий, критиковать свидетельства очевидцев.
Рассуждая таким образом, можно «доказать» и «опровергнуть» абсолютно всё, что угодно. Например - что в 1940-х Ленинград был окружён не германской армией, «которая на такое долгое и опасное предприятие бы не пошла», а советскими войсками командовал не Сталин, «который в таком случае узнал бы о приближении и принял бы меры». И стало быть, всё было совсем иначе и напали на самом деле китайцы на греков, писавшие же иное ошибались и лишь один историк сидя за столом 6 веков спустя знает, как было на самом деле. Едва ли с такой методологией можно расчитывать на серьёзное отношение.
3)Будучи увлечён «доказательством», автор не замечает, что его «критику» с таким же успехом можно отнести и к его версии с нападением укрян. Напали не рюгенские славяне, потому что в таком случае это было бы ударом для власти Вартислава и он узнал бы и принял бы меры. А то же самое нападение укрян, получается, никакой угрозы власти Вартислава уже не представляло и потому меры он принимать не стал и «всё сходится».
4)Любопытно, что так охотно и много привлекая для сопоставления и проверки Жития Герборда хроники Саксона Грамматика (в том числе и конкретно в этом эпизоде), здесь автор будто бы забывает, что датский хронисть всего через 40 лет после описываемых событий описывал один за другим походы на те же самые города поморян, в том числе и Щецин, датского и рюгенского флота, через те же самые реки и мимо тех же крепостей. Все эти предприятия им вполне удавались, а о самих жителях Поморья ещё полвека спустя он сообщает, что они в жизни оставались такими же язычниками, как и раньше, хоть вместо языческих храмов теперь и стояли цекрви.
5)То что оказывается так трудно предположить исследователю, однако вполне легко могли себе представить очевидцы. В том же XII веке рюгенские славяне совершили 2 морских похода на расположенную куда более далекую Любицу, точно также расположенную "в глубине вражеских территорий" и точно также осаждали её на кораблях. В первый раз около 1110 года, за 18 лет до щецинского инциндента, а во второй в 1138 году, то есть через 10 лет после Щецина. Однако, "далёкое и опасное нападение на Щецин", находившийся на самом деле под у рюгенской границы, произошедшее в этом промежутке, автор представляет как "совершенно невозможное".
7)Сомневаться на самом деле не в чём - Герборд и Эббо детально описывают ситуацию, что рюгенцы не хотели принимать христианство и грозились убить Отто, но последний все равно хотел туда отправиться, готовясь к мученической смерти.
У меня нет никакого желания обвинять в чём-либо А. Петрова, доказывать или высмеивать его ошибки, но в то же время, так как его исследование является одним из немногих по этой теме на русском языке, ошибки эти нужно было разобрать и указать. Очевидно, причиной попытки замещения им рюгенских славян на укрян стало его желание "соригинальничать", показать свои познания и привлечь чем-то новым внимание. Средствами же позволившими ему такую замену стало его не недостаточное знакомство с историей региона и рюгенских славян, принципиальную разницу между возможностями и ролью которых и таковыми укрян, он себе представлял, считая обоих некими абстрактными "славянскими племенами" жившими рядом с поморянами. Однако, в конечном счёте не мотодология Петрова заставляет отказаться от его версии с укрянами, а прямые указания Герборда и Эббо.
Во-первых, и Эббо и Герборд знали укрян, отличали их от рутенов и назвали их своим именем, как это видно в главе о Верании. И оба источника не связывают нападение на Щецин с укрянами или веранами, а приписывают его другому народу.
Во-вторых, реалии границ тогдашних епархий не позволяют отождествить напавших на Щецин в 1128 с укрянами. Напавшие принадлежали датской епархии, укряне же никогда датским епископам не подчинялись. Кроме того, в другой главе оба источника прямо повествуют о благословлении и посылке Отто монах Удальрика для крещения укрян. Хотя миссия и провалилась, сам факт её говорит о том, что укряне не были подчинены другим епархиям. Для проповеди во владениях датского или магдебургского епископов Отто не хватало полномочий и он соблюдал эти правила, как это описывается у Эббо в его отказе крестить находившихся в магдебургском диоцезе моричан и в рассматриваемой главе о его посольстве за разрешением к датскому епископу. Укряне же подчинились Бранденбургскому епископству лишь в 1161 году, как на это указывает грамота Фридриха. В грамоте Конрада о северных границах Гавельбергского епископства от 1150 года укряне в то же время ещё не указаны. Последняя грамота является стандартной формулировкой границ 10 века, отражающей границы Оттонских завоеваний. "Заочно" северные земли лютичей были переданы Магдебургскому архиепископству уже тогда, но до реального установления там саксонской власти и христианизации дошло лишь после крестового похода. Об этом же говорится и в Житиях - во время второго путешествия Отто в Поморье, Эббо описывает прибывание его у магдебургского епископа Норберта и упоминает как бездействие последнего по христианизации окружающих земель лютичей, так и "зависть" его к Отто в силу того, что теперь некоторые из этих земель отойдут Бамбергскому епископству.
В третьих, другие переданные в истории детали («отвержение советов их идола», морская торговля - вот как себе, любопытно, представлял Петров то, что напавшие на Щецин rutheni, перестали подпускать корабли щецинских купцов к «своим берегам»? - и пр.) также указывают только на Рюген, и никак не на укрян.
Можно указать и на созданное в XV веке в Поморье (около 1433 года, во францисканском монастыре Грайфсвальда) рифмованное изложение Эббо Versus in vitam sancti Ottonis episcopi, найденное и опубликованное А. Хоффмайстером, где фигурируют обычные немецкие формы Ruyani и Rani.