Французские бабки.
Это нечто особенное. Они как вид, потрясли меня еще во Франции. Помнится, шел я по французскому городу Роффаку на концерт органной музыки в католический собор, самая старая часть которого была построена то ли в четырнадцатом, то ли в тринадцатом веке. Внушительное здание, самое высокое в городе. Все вокруг - узенькие улочки, маленькие домики, некоторые за оградами, увитыми виноградом, чистые тротуары, почти полное отсутствие людей и машин, странно гармонировало с громадой собора и заставляло чувствовать себя, по меньшей мере, в параллельном мире. Ну, или в заповеднике. Не верилось, что такая обстановка в городе всегда.
И вдруг я увидел бабку.
Она вышла из ворот дома на углу улицы на дорогу. На поводке она держала маленькую собачку, вроде чи-хуа-хуа. Вы когда-нибудь видели обыкновенных русских бабок, где-нибудь в дачном поселке? Такие хмурые, в легких, крепдешиновых балахонистых платьях, похожих на сарафаны с короткими рукавами, неподалеку обязательно крутится кудлатая собачонка или выводок кошек. Вот точь-в-точь такая бабка, в таком сарафане-платье с цветочным узором, исподлобья глянула на меня, стоя на крутой улице французского городка. Единственное различие - собачонка была породистая и на поводке.
Встреча меня потрясла. Эта бабка одним своим явлением сумела привнести в фантастический мир ровно столько из мира обыденного, чтобы сделать его совершенно невероятным.
На Крите всяких бабушек и дедушек было предостаточно - и французских, немецких, голландских, и израильских и всяких других. Они занимали самые дорогие номера - с персональными бассейнами, где лежали на матрасах, попивали вино и болтали друг с другом. Играли перед домиками в карты. Загорали на пляже. Пользовались услугами бродячих массажистов (были там такие, целыми днями ходили по берегу моря, с табличками на шеях и сумками с массажными маслами на плечах), ели купленные у бродячих продавцов чудовищных размеров, с голову взрослого человека, пончики, залитые толстым слоем разноцветной глазури. Обильно завтракали-обедали-ужинали в ресторанах большими компаниями.
Но французские бабки - именно бабки, дедок с ними не было - легко могли дать всем остальным фору. Они были буквально везде. Идем с утра куда-нибудь - нас обгоняет стайка щебечущих французских бабок, спешащих на завтрак. Садимся завтракать - за тремя составленными вместе столами французские бабки энергично едят круассаны и тосты с маслом, вареньями, джемами и сыром, запивая все это кофе, чаем и соками. Сидим на пляже, плаваем - они тут же загорают топлесс и хихикают над чем-то, косясь на группу разлегшихся в шезлонгах дедков. Вечером возвращаемся с многокилометровой прогулки по окрестностям - в кафе на берегу бабки под французские песни водят хоровод, изображая упрощенный и урезанный вариант какого-то национального греческого танца. Идем спать - бабки пьют на веранде административного корпуса вино и болтают с дедками.
Мы решили, что если доживем до их лет, то будем брать с них пример.
А в соседнем с нами номере жила бельгийская бабка. От французских она отличалась только тем, что везде порхала одна. Мы редко ее видели, потому что практически в номере только ночевали. Но бывало, что мы, перед тем, как уходить, присаживались на пару минут в железные кресла, которые стояли на улице, перед входом в комнату. И совсем редко наши двухминутные посиделки совпадали со временем явления бабкой себя Криту. Она выползала из двери, сутулая, в пестром, неярком платье, похожая на черепаху. На вытянутой вперед шее - шнурок пенсне.
Она, подслеповато глядя, медленно поворачивала голову сначала направо, потом налево, видела нас и так же медленно расплывалась в улыбке и ворковала «Bonjour». Мы кивали, улыбались и приветствовали ее на немецком и английском. Очень симпатичная старушка.
Она говорила только по-французски. Мы - точнее Вейдер - только по-английски. Но, когда она узнала, что мы русские, то пожелала с нами объясниться. И ей это удалось. Оказалось, что ее отец был заключенным в концентрационном лагере, откуда его освободили солдаты Красной Армии. А потом не дали умереть с голоду - делились едой. И он всегда хорошо отзывался о русских.
Для более подробного рассказа ни нам, ни ей не хватило общих для нас слов. Но этой беседы хватило, чтобы мы стали еще более довольны друг другом, чем раньше, когда мы только здоровались.
И вдруг я увидел бабку.
Она вышла из ворот дома на углу улицы на дорогу. На поводке она держала маленькую собачку, вроде чи-хуа-хуа. Вы когда-нибудь видели обыкновенных русских бабок, где-нибудь в дачном поселке? Такие хмурые, в легких, крепдешиновых балахонистых платьях, похожих на сарафаны с короткими рукавами, неподалеку обязательно крутится кудлатая собачонка или выводок кошек. Вот точь-в-точь такая бабка, в таком сарафане-платье с цветочным узором, исподлобья глянула на меня, стоя на крутой улице французского городка. Единственное различие - собачонка была породистая и на поводке.
Встреча меня потрясла. Эта бабка одним своим явлением сумела привнести в фантастический мир ровно столько из мира обыденного, чтобы сделать его совершенно невероятным.
На Крите всяких бабушек и дедушек было предостаточно - и французских, немецких, голландских, и израильских и всяких других. Они занимали самые дорогие номера - с персональными бассейнами, где лежали на матрасах, попивали вино и болтали друг с другом. Играли перед домиками в карты. Загорали на пляже. Пользовались услугами бродячих массажистов (были там такие, целыми днями ходили по берегу моря, с табличками на шеях и сумками с массажными маслами на плечах), ели купленные у бродячих продавцов чудовищных размеров, с голову взрослого человека, пончики, залитые толстым слоем разноцветной глазури. Обильно завтракали-обедали-ужинали в ресторанах большими компаниями.
Но французские бабки - именно бабки, дедок с ними не было - легко могли дать всем остальным фору. Они были буквально везде. Идем с утра куда-нибудь - нас обгоняет стайка щебечущих французских бабок, спешащих на завтрак. Садимся завтракать - за тремя составленными вместе столами французские бабки энергично едят круассаны и тосты с маслом, вареньями, джемами и сыром, запивая все это кофе, чаем и соками. Сидим на пляже, плаваем - они тут же загорают топлесс и хихикают над чем-то, косясь на группу разлегшихся в шезлонгах дедков. Вечером возвращаемся с многокилометровой прогулки по окрестностям - в кафе на берегу бабки под французские песни водят хоровод, изображая упрощенный и урезанный вариант какого-то национального греческого танца. Идем спать - бабки пьют на веранде административного корпуса вино и болтают с дедками.
Мы решили, что если доживем до их лет, то будем брать с них пример.
А в соседнем с нами номере жила бельгийская бабка. От французских она отличалась только тем, что везде порхала одна. Мы редко ее видели, потому что практически в номере только ночевали. Но бывало, что мы, перед тем, как уходить, присаживались на пару минут в железные кресла, которые стояли на улице, перед входом в комнату. И совсем редко наши двухминутные посиделки совпадали со временем явления бабкой себя Криту. Она выползала из двери, сутулая, в пестром, неярком платье, похожая на черепаху. На вытянутой вперед шее - шнурок пенсне.
Она, подслеповато глядя, медленно поворачивала голову сначала направо, потом налево, видела нас и так же медленно расплывалась в улыбке и ворковала «Bonjour». Мы кивали, улыбались и приветствовали ее на немецком и английском. Очень симпатичная старушка.
Она говорила только по-французски. Мы - точнее Вейдер - только по-английски. Но, когда она узнала, что мы русские, то пожелала с нами объясниться. И ей это удалось. Оказалось, что ее отец был заключенным в концентрационном лагере, откуда его освободили солдаты Красной Армии. А потом не дали умереть с голоду - делились едой. И он всегда хорошо отзывался о русских.
Для более подробного рассказа ни нам, ни ей не хватило общих для нас слов. Но этой беседы хватило, чтобы мы стали еще более довольны друг другом, чем раньше, когда мы только здоровались.