предсказуемо((( что ещё можно ожидать от оккупантов и их прислужников-гастарбайтеров?
chamant Разрушают кенотаф Мандельштама на ул. Забелина
Разрушают комплекс-кенотаф (символическое захоронение) О.Э. Мандельштама на улице Забелина.
Работы идут в рамках "благоустройства" территории между Большим Спасоглинищевским и Старосадским переулками в нарушение элементарных норм отношения к месту символического захоронения великого поэта. Мосгорнаследие согласовало проведение работ в охранной зоне. - Работы ведет ГБУ Жилищник.
Под видом благоустройства повреждена историческая ограда.
Оставшаяся часть исторической ограды отштукатурена цементом, что категорически не допускается технологиями реставрации и приводит к разрушению старинного кирпича. Уничтожен белокаменный слив 19 века - сделанный в ограде по образцу сливов в стенах находящегося напротив Ивановского монастыря.
В ходе работ вырублено около десятка старых деревьев.
Сегодня рабочие перфоратором попытались демонтировать гранитную стелу с цитатой О.Э. Мандельштама "Я хочу, чтоб мыслящее тело превратилось в улицу, в страну". Высеченные на стеле слова оказались пророческими. О.Э. Мандельштам погиб в ГУЛАГе, неизвестно даже приблизительное место его захоронения. Сквер на Забелина стал главным местом памяти великого поэта.
Сквер оформлен архитектором А.Бродским как символическое захоронение с традиционными в нашей стране элементами кладбища: каменный памятник, ограда (основой которой стала разрушаемая сейчас историческая стена), символическая базальтовая скамейка, эпитафия, место для свечи.
Сейчас, с "благоустройством" пропорции сквера разрушаются безымянными рабочими без какой бы то ни было архитектурной проработки.
Репост в ЖЖ и соцсетях был бы полезен.
_________________________
Когда я свалюсь умирать под забором в какой-нибудь яме,
И некуда будет душе уйти от чугунного хлада -
Я вежливо тихо уйду. Незаметно смешаюсь с тенями.
И собаки меня пожалеют, целуя под ветхой оградой.
Не будет процессии. Меня не украсят фиалки,
И девы цветов не рассыплют над чёрной могилой
Обратите внимание, вандализм опять "подгадали" к юбилею - ещё не окончился год 125-летия со дня рождения Мандельштама.
Памятник (арх. А. Бродский, ск. Д. Шаховской, Е. Мунц) был установлен почти за месяц до семидесятилетия со дня трагической смерти Поэта, 27 ноября 2008 года.
На кубах постамента выбиты строки: «За гремучую доблесть грядущих веков, за высокое племя людей…»
Место выбрано не случайно: на этот сквер смотрят окна коммунальной квартиры дома, где в 1920-1930-х годах в небольшой комнате большой коммунальной квартиры жил жил родной брат поэта Александр. Дом в Нащокинском переулке, где жил сам поэт, к сожалению, уже снесен.[Московская коммуналка стала на время творческой лабораторией поэта. Здесь им написаны стихотворения, без которых немыслимо представить себе поэзию «зрелого Мандельштама».]
... К моменту написания стихотворения «Жил Александр Герцович…», весной 1931 года поэт гостил в Москве у «брата Шуры» - Александра Эмильевича Мандельштама, который жил тогда в квартире № 3 старинного дома № 10 по Старосадскому переулку.
Это была огромная московская коммуналка из девяти комнат, в которой обитало до 12 семей. Она чем-то напоминала знаменитое общежитие «имени Бертольда Шварца», в котором поселились в те же времена Остап Бендер с Кисой Воробьяниновым, герои знаменитого романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев». И в той же коммуналке, приютившей Осипа Мандельштама, обитало одновременно два Александра Герцовича, причем одну из комнат, по воспоминаниям Элеоноры Гурвич, вдовы «брата Шуры», занимал Александр Герцович Айзенштадт, скрипач в каком-то оркестре.
Но был еще один Александр Герцович - Беккерман - сосед за стенкой, который частенько «бренчал на рояле», чем сильно досаждал обитателям квартиры.
По свидетельству Раисы Сегал, соседки Александра Эмильевича, «…среди многочисленных жильцов нашей квартиры было два брата, оба музыканты: Григорий и Саша Беккерманы. Саша был старшим, он не стал профессиональным музыкантом… Он стал врачом-гинекологом… У них была небольшая комната, почти всю ее занимал колоссальный рояль. Я очень любила …слушать, как Саша играет Шопена, Шуберта, Листа…»
Вот этот Александр Герцович Беккерман и есть герой стихотворения «Жил Александр Герцович…»; это ему подарил поэт бессмертие…
Упоминается он и в справочнике «Вся Москва» за 1928 год. О том, какую именно «сонату вечную» имел в виду герой стихотворения, мнения исследователей разделились. Так, кое-кто утверждает, что в стихах говорится о шубертовской сонате си-бемоль мажор, одной из последних трех сонат композитора. Но есть еще иная версия - предполагают последнюю серию экспромтов Шуберта (опус 142).
Немало сказано об этом поэтическом шедевре Осипа Мандельштама.
По жанру это - городской романс, который словно просится на музыку, и не дает читателю опомниться, захватывая его как вихрь.
Еще бы! Ведь творец этого шедевра жил музыкой и сумел отыскать для нее в недрах просторечья такое ласкающее и нежное слово, как «голуба»:
«Нам с музыкой голубою / Не страшно помереть…»
И первое, что приходит в голову как объяснение этой фразы, фактически парафраз поговорки «помирать, так с музыкой».
По воспоминаниям Эммы Герштейн о чтении Мандельштамом последней строфы стихотворения «Лето» Бориса Пастернака, поэт сокрушался, «…что невозможно сделать нотную запись, чтобы передать звучанье третьей строки…»
В эссе «Разговор о Данте» Мандельштам утверждает, что поэтическая материя «постигается лишь через исполнительство, лишь через дирижерский полет». Кажется, никто из тех, кому посчастливилось слышать чтение Мандельштамом своих стихов, не обошелся, вспоминая об этом, без музыкальных ассоциаций. «Читал он торжественным и спокойным голосом, - вспоминал Артур Лурье, - скандируя на классический лад и сопровождая кадансы пассами; он то широко разводил руками, то поднимал и опускал их таким образом, словно успокаивал разбушевавшиеся волны».
«Музыка содержит в себе атомы нашего бытия, - писал Мандельштам в статье «Пушкин и Скрябин», - и является первоосновой жизни».
У «брата Шуры» жилось не очень уютно: на кухне гудели 16 примусов и целый хор соседских голосов, по коридору бегали дети, а за стеной гремел рояль. Однако ничто не могло отвлечь поэта от творчества: после пятилетней паузы опять пошли стихи. Этому способствовала творческая командировка поэта на Кавказ по маршруту: Армения-Сухум-Тифлис. Но во многом они обязаны общению поэта с ученым-биологом Борисом Кузиным, с которым он познакомился в Армении во время командировки. Человек разнообразных дарований, талантливый зоолог-систематик, Борис Кузин, будучи гетевским типом ученого, счастливо сочетал в себе мыслителя и художника. «Личностью его пропитана и моя новенькая проза, - писал Мандельштам о Кузине, - и весь последний период моей работы». Затянувшееся молчание поэта не прошло даром.
Остались в прошлом газетная поденщина, автобиографическая проза «Шум времени» и повесть «Египетская марка». Он выпускает сборник статей «О поэзии», самостоятельно изучает итальянский и читает в подлиннике «Божественную комедию» Данте. Со временем напишет и поэтическое эссе «Разговор о Данте».
Поэтическая немота, длившаяся годами, мучила его. Как всегда, не хватало денег. Он работал ночами, при свете ночника, превращая пестрый сор московского быта в чистое золото поэзии. Первые стихотворные строки набрасывались буквально на клочках бумаги, а «расшифровывались» под утро. Московская коммуналка стала на время творческой лабораторией поэта. Здесь им написаны стихотворения, без которых немыслимо представить себе поэзию «зрелого Мандельштама».
источник
* * *[вот, как эта историческая стена, стена усадьбы Сумароковых, выглядела в 1850 году]вот, как эта историческая стена, стена усадьбы Сумароковых, выглядела в 1850 году
Вид Москвы от Ивановского монастыря. 1850-е годы. Акварель Д. Карташева (ГИМ ИЗО)
* * *Надо сказать, что это ещё не всё. Жилищник (при согласовании ДКН, как же иначе, охранная зона, и не одна!) в финансовом угаре срыл фактически Алабову гору, верхушку одного из семи холмов Москвы. То, что не дали сделать Гитлеру, спокойно, за бабло, деловито, сделало Правительство Москвы лице сотрудников дерпартаментов ЖКХ, ДКН и проч. Жилищник порубал все практически деревья, снёс старинную ограду, залил бетоном всё, что можно залить, вывез, как водится, нах культурный слой - чё-то там по просьбе жителей который месяц ваяет "под старину", и вот теперь - историческая ограда, мемориальная доска...
Это, б, высокое племя свора нелюдей должна в полном составе сидеть на скамье подсудимых, а потом - на нарах.
С ВЫПЛАТОЙ УЩЕРБА.
Разрушают комплекс-кенотаф (символическое захоронение) О.Э. Мандельштама на улице Забелина.
Работы идут в рамках "благоустройства" территории между Большим Спасоглинищевским и Старосадским переулками в нарушение элементарных норм отношения к месту символического захоронения великого поэта. Мосгорнаследие согласовало проведение работ в охранной зоне. - Работы ведет ГБУ Жилищник.
Под видом благоустройства повреждена историческая ограда.
Оставшаяся часть исторической ограды отштукатурена цементом, что категорически не допускается технологиями реставрации и приводит к разрушению старинного кирпича. Уничтожен белокаменный слив 19 века - сделанный в ограде по образцу сливов в стенах находящегося напротив Ивановского монастыря.
В ходе работ вырублено около десятка старых деревьев.
Сегодня рабочие перфоратором попытались демонтировать гранитную стелу с цитатой О.Э. Мандельштама "Я хочу, чтоб мыслящее тело превратилось в улицу, в страну". Высеченные на стеле слова оказались пророческими. О.Э. Мандельштам погиб в ГУЛАГе, неизвестно даже приблизительное место его захоронения. Сквер на Забелина стал главным местом памяти великого поэта.
Сквер оформлен архитектором А.Бродским как символическое захоронение с традиционными в нашей стране элементами кладбища: каменный памятник, ограда (основой которой стала разрушаемая сейчас историческая стена), символическая базальтовая скамейка, эпитафия, место для свечи.
Сейчас, с "благоустройством" пропорции сквера разрушаются безымянными рабочими без какой бы то ни было архитектурной проработки.
Репост в ЖЖ и соцсетях был бы полезен.
_________________________
Когда я свалюсь умирать под забором в какой-нибудь яме,
И некуда будет душе уйти от чугунного хлада -
Я вежливо тихо уйду. Незаметно смешаюсь с тенями.
И собаки меня пожалеют, целуя под ветхой оградой.
Не будет процессии. Меня не украсят фиалки,
И девы цветов не рассыплют над чёрной могилой
Обратите внимание, вандализм опять "подгадали" к юбилею - ещё не окончился год 125-летия со дня рождения Мандельштама.
Памятник (арх. А. Бродский, ск. Д. Шаховской, Е. Мунц) был установлен почти за месяц до семидесятилетия со дня трагической смерти Поэта, 27 ноября 2008 года.
На кубах постамента выбиты строки: «За гремучую доблесть грядущих веков, за высокое племя людей…»
Место выбрано не случайно: на этот сквер смотрят окна коммунальной квартиры дома, где в 1920-1930-х годах в небольшой комнате большой коммунальной квартиры жил жил родной брат поэта Александр. Дом в Нащокинском переулке, где жил сам поэт, к сожалению, уже снесен.[Московская коммуналка стала на время творческой лабораторией поэта. Здесь им написаны стихотворения, без которых немыслимо представить себе поэзию «зрелого Мандельштама».]
... К моменту написания стихотворения «Жил Александр Герцович…», весной 1931 года поэт гостил в Москве у «брата Шуры» - Александра Эмильевича Мандельштама, который жил тогда в квартире № 3 старинного дома № 10 по Старосадскому переулку.
Это была огромная московская коммуналка из девяти комнат, в которой обитало до 12 семей. Она чем-то напоминала знаменитое общежитие «имени Бертольда Шварца», в котором поселились в те же времена Остап Бендер с Кисой Воробьяниновым, герои знаменитого романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев». И в той же коммуналке, приютившей Осипа Мандельштама, обитало одновременно два Александра Герцовича, причем одну из комнат, по воспоминаниям Элеоноры Гурвич, вдовы «брата Шуры», занимал Александр Герцович Айзенштадт, скрипач в каком-то оркестре.
Но был еще один Александр Герцович - Беккерман - сосед за стенкой, который частенько «бренчал на рояле», чем сильно досаждал обитателям квартиры.
По свидетельству Раисы Сегал, соседки Александра Эмильевича, «…среди многочисленных жильцов нашей квартиры было два брата, оба музыканты: Григорий и Саша Беккерманы. Саша был старшим, он не стал профессиональным музыкантом… Он стал врачом-гинекологом… У них была небольшая комната, почти всю ее занимал колоссальный рояль. Я очень любила …слушать, как Саша играет Шопена, Шуберта, Листа…»
Вот этот Александр Герцович Беккерман и есть герой стихотворения «Жил Александр Герцович…»; это ему подарил поэт бессмертие…
Упоминается он и в справочнике «Вся Москва» за 1928 год. О том, какую именно «сонату вечную» имел в виду герой стихотворения, мнения исследователей разделились. Так, кое-кто утверждает, что в стихах говорится о шубертовской сонате си-бемоль мажор, одной из последних трех сонат композитора. Но есть еще иная версия - предполагают последнюю серию экспромтов Шуберта (опус 142).
Немало сказано об этом поэтическом шедевре Осипа Мандельштама.
По жанру это - городской романс, который словно просится на музыку, и не дает читателю опомниться, захватывая его как вихрь.
Еще бы! Ведь творец этого шедевра жил музыкой и сумел отыскать для нее в недрах просторечья такое ласкающее и нежное слово, как «голуба»:
«Нам с музыкой голубою / Не страшно помереть…»
И первое, что приходит в голову как объяснение этой фразы, фактически парафраз поговорки «помирать, так с музыкой».
По воспоминаниям Эммы Герштейн о чтении Мандельштамом последней строфы стихотворения «Лето» Бориса Пастернака, поэт сокрушался, «…что невозможно сделать нотную запись, чтобы передать звучанье третьей строки…»
В эссе «Разговор о Данте» Мандельштам утверждает, что поэтическая материя «постигается лишь через исполнительство, лишь через дирижерский полет». Кажется, никто из тех, кому посчастливилось слышать чтение Мандельштамом своих стихов, не обошелся, вспоминая об этом, без музыкальных ассоциаций. «Читал он торжественным и спокойным голосом, - вспоминал Артур Лурье, - скандируя на классический лад и сопровождая кадансы пассами; он то широко разводил руками, то поднимал и опускал их таким образом, словно успокаивал разбушевавшиеся волны».
«Музыка содержит в себе атомы нашего бытия, - писал Мандельштам в статье «Пушкин и Скрябин», - и является первоосновой жизни».
У «брата Шуры» жилось не очень уютно: на кухне гудели 16 примусов и целый хор соседских голосов, по коридору бегали дети, а за стеной гремел рояль. Однако ничто не могло отвлечь поэта от творчества: после пятилетней паузы опять пошли стихи. Этому способствовала творческая командировка поэта на Кавказ по маршруту: Армения-Сухум-Тифлис. Но во многом они обязаны общению поэта с ученым-биологом Борисом Кузиным, с которым он познакомился в Армении во время командировки. Человек разнообразных дарований, талантливый зоолог-систематик, Борис Кузин, будучи гетевским типом ученого, счастливо сочетал в себе мыслителя и художника. «Личностью его пропитана и моя новенькая проза, - писал Мандельштам о Кузине, - и весь последний период моей работы». Затянувшееся молчание поэта не прошло даром.
Остались в прошлом газетная поденщина, автобиографическая проза «Шум времени» и повесть «Египетская марка». Он выпускает сборник статей «О поэзии», самостоятельно изучает итальянский и читает в подлиннике «Божественную комедию» Данте. Со временем напишет и поэтическое эссе «Разговор о Данте».
Поэтическая немота, длившаяся годами, мучила его. Как всегда, не хватало денег. Он работал ночами, при свете ночника, превращая пестрый сор московского быта в чистое золото поэзии. Первые стихотворные строки набрасывались буквально на клочках бумаги, а «расшифровывались» под утро. Московская коммуналка стала на время творческой лабораторией поэта. Здесь им написаны стихотворения, без которых немыслимо представить себе поэзию «зрелого Мандельштама».
источник
* * *[вот, как эта историческая стена, стена усадьбы Сумароковых, выглядела в 1850 году]вот, как эта историческая стена, стена усадьбы Сумароковых, выглядела в 1850 году
Вид Москвы от Ивановского монастыря. 1850-е годы. Акварель Д. Карташева (ГИМ ИЗО)
* * *Надо сказать, что это ещё не всё. Жилищник (при согласовании ДКН, как же иначе, охранная зона, и не одна!) в финансовом угаре срыл фактически Алабову гору, верхушку одного из семи холмов Москвы. То, что не дали сделать Гитлеру, спокойно, за бабло, деловито, сделало Правительство Москвы лице сотрудников дерпартаментов ЖКХ, ДКН и проч. Жилищник порубал все практически деревья, снёс старинную ограду, залил бетоном всё, что можно залить, вывез, как водится, нах культурный слой - чё-то там по просьбе жителей который месяц ваяет "под старину", и вот теперь - историческая ограда, мемориальная доска...
Это, б, высокое племя свора нелюдей должна в полном составе сидеть на скамье подсудимых, а потом - на нарах.
С ВЫПЛАТОЙ УЩЕРБА.