Трогательно. Я тоже так хочу :(((
Сегодня наткнулась в одном из сообществ на историю.
У меня даже слезы навернулись (ну я вообще чувствительная, так что это-то как раз неудивительно).
Ей очень повезло, что мужчина умеет и не стесняется выражать свои чувства.
И очень хочется верить, что эту благодарность за ребенка он не растеряет в быту...
Первый день дома с новорожденным младенчиком - это страшно.
Мой день выписки из роддома так ярко впечатан в память, словно это было вчера.
Я помню, какой страх сковал меня ещё в прихожей, когда я поняла, что квартира забита родственниками, но я - по сути - осталась один на один с сыном, без поддержки педиатров, которыми кишила моя палата в роддоме (что было прописано в контракте). Все эти люди пришли сюда скорее из любопытства и желания выпить за новорожденного, чем из соображений нашего с ребенком комфорта. Потому что я - пережив этот день - теперь никогда не пойду в гости к молодой маме в день её возвращения из роддома. Главное и единственное желание, не покидающее маму в этот день - сесть с мужем в тихом уголке, обняться и приложить к груди ребенка. Парализующий страх, рожденный неопытностью и неуверенностью в правильности того, что ты делаешь с этим маленьким беззащитным существом, поселился внутри меня надолго. Я понимала, что нельзя думать о плохом, что мысли материальны, но страх рисовал в моем перепуганном сознании картины одна страшнее другой: вот я роняю ребенка, и он ударяется головой, которую ещё не умеет держать, об пол, вот я захожу в детскую и не слышу его дыхания, вот ещё что похуже…Сейчас я понимаю - именно так проходит адаптация к новой роли - матери. Через боль и страх. Ты больше не принадлежишь себе - отныне твоя жизнь зависит от частоты и густоты стула этого маленького человечка, и если вдруг эта частота и густота будет не соответствовать каким-то педиатрическим нормам, ты готова в три часа ночи собрать у его кроватки консилиум из лучших светил педиатрии, чтобы они по очереди нюхали и разглядывали его памперс, советуясь, как же улучшить консистенцию содержимого.
Помню свекровь в день выписки, заботливо занавешивая шторы в детской, случайно сорвала две петли с крючков. Я в этот момент в положении полулёжа кормила сына грудью и искала внутри себя обещанное журналами умиротворение и единение с ребенком. Ничего подобного там и в помине не было - там были только страх и растерянность.
- Ой, Оленька, тут шторы надо поправить, - засуетилась свекровь. - Сейчас я мужиков позову…
«Какие шторы? - недоумевала я. - Господи, как это всё некстати. Зачем мне сейчас эти чертовы шторы? Пусть все уйдут!» Но она уже позвала моего мужа и свекра, чтобы они пододвинули стол, и , встав на него, поправили шторы, а на столе были навалены пакеты из роддома и запечатанная пеленалка, и разбирать это все предстояло мне…
- Не надо, ничего не надо, - не сумев скрыть раздражение, сказала я. - Я потом сама все сделаю.
- Но как же, там две петли слетело, сейчас мужики…
- НЕ НАДО! Оставьте все как есть. Я потом все сделаю…
- Но там две петли…
- ДА ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ! Миша, иди корми гостей, дайте мне спокойной покормить ребенка! - в конкурсе негостеприимных хозяев я бы сидела в жюри, но - видит Бог - мне в тот момент было все равно.
Единственный, кто меня в этот момент не раздражал - это Миша, мой муж. На него и его помощь я возлагала большие надежды. Но я понимала, что через два дня ему на работу (начальство по случаю рождения сына расщедрилось на целых три выходных, один из которых уже подходил к концу), и я останусь совсем одна. Кстати, эти два дня, на которые я очень рассчитывала, Миша носился по городу, оформляя первые документы нового человечка: свидетельство о рождении, медицинский полис, выплаты и всё прочее.
Он тихо зашел в комнату и встал перед нами на колени.
- Они все сейчас уйдут, - пообещал он. - Я очень люблю вас.
Я кивнула и у меня по щекам покатились слезы. Это не были слезы счастья или горя, это были просто слезы - влажные капельки, освобождающие мою душу от груза страха и растерянности.
Вечером нам предстояло ещё одно испытание. Не смотря на то, что контракт позволял мужу присутствовать при родах, и Миша, изначально собиравшийся быть рядом в этот момент, даже сдал все необходимые анализы, но получилось все иначе. Родовые схватки начались так неожиданно и были такими интенсивными, с перерывами минута - через минуту, что я, сосредоточившись на боли и правильном дыхании, даже забыла ему позвонить. А потом, уже в родблоке, когда я, утыканная капельницами и датчиками КТГ, корчилась от боли, мне уже не хотелось, чтобы муж видел меня в таком состоянии. В результате папа познакомился с сыном не в момент его рождения, а спустя 4 часа после родов. Так как ко мне применяли эпизиотомию (то есть делали разрез того места, через которое сынуля выбирался из своей душегубки), да плюс к этому были и другие разрывы - короче, меня зашивали, а эти швы потом нужно было ежедневно смазывать зеленкой. В послеродовом отделении это дважды в день делала милашка-медсестра Наташка, с которой мы подружились, не смотря на деликатность её миссии. А дома эти почетные обязанности должны были быть возложены на Мишу, о чем я ему и сообщила.
- Без проблем! - весело согласился мой неунывающий и не страдающий отвращением ко всему, что естественно, муж и пошел за аптечкой.
А я же в свою очередь отправилась в ванную, где раскорячилась так, словно сидела на невидимом гинекологическом кресле. Выражение лица вошедшего в ванную Миши я не забуду никогда: это была непередаваемая смесь ужаса и благоговения, страха и восхищения. Он молча сглотнул и с честью выполнил поставленную задачу. Когда я слезла со своего постамента и вышла из ванной, на ходу застегивая халат, он притянул меня к себе, с силой обнял и, уткнувшись в мое плечо, прошептал: «Спасибо тебе за сына». «Он плачет», - поняла я и почему-то мне стало очень приятно.
У меня даже слезы навернулись (ну я вообще чувствительная, так что это-то как раз неудивительно).
Ей очень повезло, что мужчина умеет и не стесняется выражать свои чувства.
И очень хочется верить, что эту благодарность за ребенка он не растеряет в быту...
Первый день дома с новорожденным младенчиком - это страшно.
Мой день выписки из роддома так ярко впечатан в память, словно это было вчера.
Я помню, какой страх сковал меня ещё в прихожей, когда я поняла, что квартира забита родственниками, но я - по сути - осталась один на один с сыном, без поддержки педиатров, которыми кишила моя палата в роддоме (что было прописано в контракте). Все эти люди пришли сюда скорее из любопытства и желания выпить за новорожденного, чем из соображений нашего с ребенком комфорта. Потому что я - пережив этот день - теперь никогда не пойду в гости к молодой маме в день её возвращения из роддома. Главное и единственное желание, не покидающее маму в этот день - сесть с мужем в тихом уголке, обняться и приложить к груди ребенка. Парализующий страх, рожденный неопытностью и неуверенностью в правильности того, что ты делаешь с этим маленьким беззащитным существом, поселился внутри меня надолго. Я понимала, что нельзя думать о плохом, что мысли материальны, но страх рисовал в моем перепуганном сознании картины одна страшнее другой: вот я роняю ребенка, и он ударяется головой, которую ещё не умеет держать, об пол, вот я захожу в детскую и не слышу его дыхания, вот ещё что похуже…Сейчас я понимаю - именно так проходит адаптация к новой роли - матери. Через боль и страх. Ты больше не принадлежишь себе - отныне твоя жизнь зависит от частоты и густоты стула этого маленького человечка, и если вдруг эта частота и густота будет не соответствовать каким-то педиатрическим нормам, ты готова в три часа ночи собрать у его кроватки консилиум из лучших светил педиатрии, чтобы они по очереди нюхали и разглядывали его памперс, советуясь, как же улучшить консистенцию содержимого.
Помню свекровь в день выписки, заботливо занавешивая шторы в детской, случайно сорвала две петли с крючков. Я в этот момент в положении полулёжа кормила сына грудью и искала внутри себя обещанное журналами умиротворение и единение с ребенком. Ничего подобного там и в помине не было - там были только страх и растерянность.
- Ой, Оленька, тут шторы надо поправить, - засуетилась свекровь. - Сейчас я мужиков позову…
«Какие шторы? - недоумевала я. - Господи, как это всё некстати. Зачем мне сейчас эти чертовы шторы? Пусть все уйдут!» Но она уже позвала моего мужа и свекра, чтобы они пододвинули стол, и , встав на него, поправили шторы, а на столе были навалены пакеты из роддома и запечатанная пеленалка, и разбирать это все предстояло мне…
- Не надо, ничего не надо, - не сумев скрыть раздражение, сказала я. - Я потом сама все сделаю.
- Но как же, там две петли слетело, сейчас мужики…
- НЕ НАДО! Оставьте все как есть. Я потом все сделаю…
- Но там две петли…
- ДА ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ! Миша, иди корми гостей, дайте мне спокойной покормить ребенка! - в конкурсе негостеприимных хозяев я бы сидела в жюри, но - видит Бог - мне в тот момент было все равно.
Единственный, кто меня в этот момент не раздражал - это Миша, мой муж. На него и его помощь я возлагала большие надежды. Но я понимала, что через два дня ему на работу (начальство по случаю рождения сына расщедрилось на целых три выходных, один из которых уже подходил к концу), и я останусь совсем одна. Кстати, эти два дня, на которые я очень рассчитывала, Миша носился по городу, оформляя первые документы нового человечка: свидетельство о рождении, медицинский полис, выплаты и всё прочее.
Он тихо зашел в комнату и встал перед нами на колени.
- Они все сейчас уйдут, - пообещал он. - Я очень люблю вас.
Я кивнула и у меня по щекам покатились слезы. Это не были слезы счастья или горя, это были просто слезы - влажные капельки, освобождающие мою душу от груза страха и растерянности.
Вечером нам предстояло ещё одно испытание. Не смотря на то, что контракт позволял мужу присутствовать при родах, и Миша, изначально собиравшийся быть рядом в этот момент, даже сдал все необходимые анализы, но получилось все иначе. Родовые схватки начались так неожиданно и были такими интенсивными, с перерывами минута - через минуту, что я, сосредоточившись на боли и правильном дыхании, даже забыла ему позвонить. А потом, уже в родблоке, когда я, утыканная капельницами и датчиками КТГ, корчилась от боли, мне уже не хотелось, чтобы муж видел меня в таком состоянии. В результате папа познакомился с сыном не в момент его рождения, а спустя 4 часа после родов. Так как ко мне применяли эпизиотомию (то есть делали разрез того места, через которое сынуля выбирался из своей душегубки), да плюс к этому были и другие разрывы - короче, меня зашивали, а эти швы потом нужно было ежедневно смазывать зеленкой. В послеродовом отделении это дважды в день делала милашка-медсестра Наташка, с которой мы подружились, не смотря на деликатность её миссии. А дома эти почетные обязанности должны были быть возложены на Мишу, о чем я ему и сообщила.
- Без проблем! - весело согласился мой неунывающий и не страдающий отвращением ко всему, что естественно, муж и пошел за аптечкой.
А я же в свою очередь отправилась в ванную, где раскорячилась так, словно сидела на невидимом гинекологическом кресле. Выражение лица вошедшего в ванную Миши я не забуду никогда: это была непередаваемая смесь ужаса и благоговения, страха и восхищения. Он молча сглотнул и с честью выполнил поставленную задачу. Когда я слезла со своего постамента и вышла из ванной, на ходу застегивая халат, он притянул меня к себе, с силой обнял и, уткнувшись в мое плечо, прошептал: «Спасибо тебе за сына». «Он плачет», - поняла я и почему-то мне стало очень приятно.