СОБАЧЬИ РАССКАЗКИ
ШУШИНО УТРО.
Как же хочется спать! Под тёплым одеялом, сворачиваясь поудобнее, слушая
сопение собаки рядом, совсем не хочется открывать глаза. Ведь там, пусть
хоть и уютная, но такая надоевшая за долгое зимнее время, темень, и хоть и
не трескучий, но всё-таки мороз. А ещё там тишина. Я её конечно люблю, но
всегда в это время года, так хочется просыпаясь услышать птичью песенку. Но
сейчас лишь только изредка хрустит снег под чьими-то спешащими ногами, и
этот звук даже как-то успокаивает меня, ведь этот кто-то встал гораздо
раньше меня, и уже спешит на работу, тогда, как я ещё пытаюсь растянуть свою
"полежуещёоднуминуточку "ну хотя бы на десять. Но и эти десять минут
почему-то кончаются и я со светлой мыслью о субботнем утре, наконец-то
встаю.
Я-то вот встаю, а Шуша в этот момент отползает под одеялом подальше, в
тёплую глубину постели. Потом, когда я уже умытая, накормленная овсянкой и
напоенная чаем, начинаю упаковываться к выходу в "открытый космос", Шуша
даёт утреннее представление под названием "Бессердечная хозяйка-монстр и
крошечная бесправная собачка". Сценарий практически не меняется уже которую
зиму, и выглядит примерно так.
Я, насыпая в собачью миску корм, заглядываю в комнату со словами:"Шуша
вставай!"
Постель неподвижна и как будто пуста.
Я, заглядывая минуты через две и надевая свитер, пока ещё спокойно говорю :"
Шуша, зайчик мой, вставай!"
Реакции у "зайчика"- ноль.
Я, уже в куртке, с истерическими нотками в голосе, взываю:" Шуша, я
опаздываю, вставай скорее!"
Постель всё так же неподвижна и всё так же якобы пуста! Но сквозь одеяло я
прямо-таки вижу, как в тёплой, уютной глубине постели, маленькое, несчастное
созданье пытается стать как можно меньше и незаметнее!
Уже не на шутку разгневавшись, я приказным голосом командую:" Так, вставай
немедленно! Сколько я ещё должна повторять?!?! Пулей вылетела сию же
секунду! Неужели ты не понимаешь, я практически опаздала уже! Мне необходимо
через двадцать минут на работе быть, а ведь надо ещё погулять, лапы тебе
помыть и доехать! Ну ты же понимаешь, что за двадцать минут это практически
не реально!"
И это я на полном серьёзе объясняю СОБАКЕ!!!
По идее, в первые же мгновения после пробуждения, она должна уже радостно
потирать лапы в предвкушении долгожданной прогулки! А к тому моменту, как я
буду полностью одета, ей полагается уже стоять по стойке смирно возле двери
с поводком в зубах (как собственно и делали все мои собаки до Шуши). Но не
тут-то было! Моё несчастное, замученное тяжеленной жизнью созданье, и не
думает вставать. А думает оно, по всей видимости, о том, чтобы меня поразила
какая-нибудь амнезия, и я напрочь забыла бы о необходимости тащить маленькую
собачку в эту бездонную темень и совершенно собачий холод! Но этого, на её
взгляд чуда, не случается, и я с упорством, опять же таки на её взгляд,
безжалостного маньяка, принимаюсь раскапывать постель в поисках несчастной
жертвы. И конечно же я вижу её, забившуюся в самый дальний уголок постели.
Я, злобный, не знающий пощады, монстр, протягиваю свою жестокую, когтистую
лапу, и вцепившись мёртвой хваткой, вытаскиваю на свет божий, нервно
подрагивающую маленькую тушку! Издав торжествующий вопль, я начинаю терзать
это практически бездыханное создание, упиваясь своей безграничной властью!
Маленькое, почти уже безжизненное тельце безвольно висит, стиснутое
огромными клыками, торчащими из зловонной пасти ужасного монстра! И ведь
никто, никто не приходит на помощь маленькой крошке! Я же, насытившись,
швыряю почти совсем уже обескровленное тельце на пол, привязываю с тоненькой
шейке тяжеленный корабельный канат, не дающий даже голову поднять замученной
жертве, и волоку её, злобно подвывая, в кромешную темень и арктический холод
этой нескончаемой, вечной ночи! Ядовитые слюни капают с безобразной морды
монстра, шипастый хвост хлещет по стенам мрачного логова, и раздаются еле
слышные стоны пока ещё живой жертвы!
Ой-ё-ёй! Что-то я увлеклась! Вот не надо было читать почти до утра
очередную, выкопанную в инете страшилку! Но, голову даю на отсечение, что с
точки зрения Шуши всё происходит именно так!
А время, с искренним интересом наблюдающее за нашим утренним "перетягиваньем
каната", продолжает отсчитывать свои мгновения-песчинки. И подчиняясь этому
вечному отсчёту, мы спешим на улицу.
Ещё в подъезде, через стеклянную дверь, мы видим черно-белое искрящееся
царство северной ночи. И открыв тяжёлую дверь, мы, вдыхая морозный воздух,
делаем первый шаг в утреннюю зимнюю сказку. Это такая быстрая, утренняя
сказка рабочих будней. Вот интересно, может ли кто-нибудь, вот взять и
просто так выйти погулять в пять утра, в выходной день, зимой?!? Для меня,
например, это равноценно какому-то, вроде бы на первый взгляд
незначительному, но всё-таки подвигу, и совершать его в ближайшее время я
как-то не планирую.
Итак, мы на улице. И совершенно одни. Я снимаю с Шуши ошейник, ведь
прогулка без него, хоть и не долгая, это хорошая компенсация за мучительное
пробуждение и проигранный неравный бой. Шуша тут же срывается с места и
несётся по расстеленному словно для неё одной, пушистому, снежному
покрывалу. На бегу она то и дело зарывается своей мохнатой мордочкой в
небольшие сугробики, крутит её в снегу, пытаясь сделать у себя на морде
какую-то невероятно страшную маску африканского колдуна, чтобы продолжить
нестись дальше в этом устрашающем облике, распугивая всё живое на пути!
Живого же на пути встречается не так уж и много, можно сказать, практически
никого, только один чернокожий мужчина, в неизменной красной кепке, курящий
на ходу свою неизменную, жутко вонючую сигарету, идёт нам навстречу. Он
приветливо здоровается с нами, и как-то неторопливо спешит на автобусную
остановку. Я оглядываюсь ему вслед и, честно говоря немного злорадно
улыбаюсь - а я-то не пойду на автобус, а у меня-то есть Рыжик! Пустячок, как
говориться, а приятно, и радует меня это очень!
А утренняя ночь вокруг невероятно красива! Иногда она бывает
чёрно-бело-искристая. Это когда облаков нет и небо чернющее, с луной и
звёздами такими яркими и сверкающими, что кажется будто бы порвалось чьё-то
бесценное ожерелье и удивительные драгоценные камни раскатились по всему
небу! А владелица этого ожерелья, взглянув на получившуюся необыкновенную
красоту, решила оставить всё, как есть, пусть любуются этим фантастическим
зрелищем все ранние пташки, вынужденные по той или иной причине оказаться на
улице. Пусть хоть это великолепие скрасит им раннюю побудку и холод.
А ещё утренняя ночь бывает серо-бело-матовая, цвета тающего льда на Финском
заливе хмурым мартовским днём. Это когда небо затянуто облаками, и тени от
деревьев и домов мягкие, расплывчатые, а снег не хрустит , а проминается под
ногами с лёгким звуком, похожим на тихий шелест страниц. И мороз не очень
кусает тебя за нос и щёки, и ветер совершенно не желает разбегаться по улице
и, не закручивается звенящей спиралью в тесном дворике, швыряя горсть
колючего снега тебе в лицо. И часто в такое серо-белое ночное утро идёт
снег, и хочется долго-долго рассматривать белые-белые снежинки, упавшие на
рукав чёрной-пречёрной куртки.
Ну пока я любуюсь зимними чудесами, Шуша, сделав первую часть своих важных
прогулочных дел, галопирует дальше, как-то по щенячьи подпрыгивая на бегу и
меняя курс в прыжке. Глядя на неё, можно подумать, что гулять она готова до
посинения (моего, конечно!), но сделав вторую, главную часть прогулочных
дел, поставив так сказать жирную точку, моя только что беззаботно
резвившаяся зверюшка разворачивается и берёт курс на родной, тёплый, уютный
дом, где в миске уже истомилась в ожидании молниеносного поглощения ЕДА!
Рысачит Шуша довольно быстро, повесив на морду встревоженно-озабоченное
выражение лица кухарки, забывшей на включённой плите кастрюльку с молоком. В
выходной день я бы конечно воспротивилась этому её решению быстренько
оказаться дома, и пошла бы дальше, но сейчас меня эта спешка очень
устраивает и, развернувшись, я ускоряю шаг, стараясь угнаться за маленьким
своевольным снежно-шерстяным комком, прокладывая рядом с её ажурной цепочкой
следов свои, большущие, с ёлочкой в каждом отпечатке. Иногда, забывшись, я
начинаю печатать следами-ёлочками какие-то узоры, увлекаюсь этим занятием, и
наверное со стороны напоминаю маленькую девочку. Шуша, устав ждать,
прибегает и топчет мою шедевральную картину, как бы говоря:" А кто
пятнадцать минут назад рвал и метал по поводу медленно собирающейся
маленькой собачки, кто пытался вырвать у себя и у всех окружающих последние
волосы и стенал о том, что времени уже совсем не осталось?!? Галопом домой!"
Придумывая на ходу дурацкие, по мнению Шуши оправдания, я спешу за ней.
Оставив зверюгу оттаивать на коврике в подъезде, я раздеваюсь, допиваю на
ходу, оставшийся в любимой большущей чашке чай, и разрешаю наконец войти
собаке.
Тут "маленькое" отступление.
Я всегда была одержима идеей воспитанной собаки, и всегда добивалась от
своих зверей беспрекословного послушания . Ну это конечно громко сказано,
что добивалась, скорее пыталась это сделать. Они, собаки, конечно старались
не разочаровывать меня, и старались соответствовать моим чаяниям, но иногда
мне казалось, что делали они это просто из снисхождения ко мне, и конечно же
от огромной своей собачьей любви. Частенько у меня и у моих диванных
хищников возникали сомнения в необходимости в нашей повседневной жизни тех
или иных команд. Ну вот если хорошенько подумать, на кой ляд большой (или
маленькой), ухоженной, чистой собаке нужно по команде беспрекословно
садиться, или упаси Бог, ложиться вот в эту грязную, холодную лужу? Ну кому
это надо, спрашивается? Ей, собаке? Нет конечно! Ему, хозяину? Да сто раз
нет, ведь отмывать-то эту грязь придётся ему же! Ну и вопрос: кто придумал
эти дурацкие требования? Не собаки же! Нет конечно! Вот и смотрят они порой
на своих хозяев с плохо скрываемой озабоченностью о душевном здоровье
последних. Исходя их этого, я всегда очень дифференцированно подходила к
выбору и отработке нужных мне команд. Небходимейшая, на мой взгляд команда
"стоять", отрабатывалась до бездумного автоматизма, очень важна была так же
и команда "сидеть, ждать". Была у нас и молчаливая команда-жест.
Указательным пальцем я показывала куда нужно удалиться провинившимся или ну
уж очень мешающим в данный момент зверюгам, и они покорно, стройными рядами
отправлялись в указанном направлении. Ещё у нас в ходу замечательная команда
"брось!", синонимы, употребляющиеся в зависимости от ситуации: "плюнь",
"дай", "положи", "покажи", причём Шуша понимает эту команду в любом варианте
прекрасно, и всегда,хоть и безо всякого удовольствия, но по моей просьбе
обязательно покажет, что она прихватила и с невероятным удовольствием тащит
в своей пасти. Чудесная команда "Та-а-а-к!" всегда заменяла, да и заменяет
сейчас несколько команд или просьб: "Фу!", "Отойди!", "Брось!", "Не
приставай,я занята!", Убери свой нос!" и т.д., ну собственно, эта команда
прекращает любые нежелательные действия. А вот например команда дать лапу,
вызывала и вызывает у меня глухое раздражение. Ну зачем надо требовать у пса
дать лапу, а потом трясти её, с радостно-идиотской улыбкой ?!?! Все мои
собаки прекрасно, безо всякой команды подавали мне все четыре лапы когда я
их мыла (ну или стригла), причём не тупо заучив определённый порядок, а
осознанно, к какой лапе я подносила руку, та и поднималась и держалась ровно
столько, сколько мне это было нужно. А надо заметить, что у меня всегда были
мохнатолапые псы, и отмывать их (а тем более стричь!) приходилось порой не
шесть секунд, а гораздо дольше. И лапа держалась на весу безо всякого
недовольства, надо так надо, и точка. Кстати, исходя из мохнатости лап, был
придуман ритуал возвращения собак с прогулки: подойдя ко входной двери
собаки садились на коврик, лежащий в коридоре и какое-то время стекали или
оттаивали (в зависимости от погоды и времени года) пока я раздевалась, потом
следовала команда "заходи" и далее по отработанной схеме: еда, мытьё лап и
морд, вытирание и заветный вкусный сухарик. Когда мы с Шушей переехали на
место теперешней дислокации, соседи поначалу очень недоумевали, видя
маленькую собачку, оставленную (или,о, ужас, забытую!) на коврике в
коридоре. Но Айка объяснил ситуацию, и все очень восхищались Шушиными
терпением и послушанием. А соседка из квартиры напротив даже специально
выходила посмотреть на это действо, а уж если к ней приходили гости, то она
даже преподносила им это, как мини-шоу, необычайно гордясь Шушей, как
собственной собакой. Шуша конечно очень любит когда её хвалят, но в этой
ситуации она всегда сидит, не обращая внимание ни на что, и ни на кого. Ну
как же, ведь там её ждёт ЕДА, и не дай Бог она не услышит разрешения войти,
и сладостный миг погружения морды в миску, полную корма, может задержаться
хоть на секунду! А вообще-то в её малюсенькой головешке кроме этих
наиважнейших мыслей мелькают и другие, особенно, когда кроме неё хвалят и
меня, сумевшую добиться такого фантастического результата в дрессировке.
"Ага",- думает Шуша, -" Хвалите, хвалите её! Вот вы даже не знаете о
совершенно бесчеловечных пытках ЕДОЙ, которые периодически устраиваются у
нас дома, естественно при минимальном скоплении народа! Можете себе
представить, она кладёт в миску какую-нибудь вкусняшку и, вместо того, чтобы
сразу разрешить мне это съесть, она говорит "Сидеть!". И я должна сидеть,
глядя на миску, чуть ли не погибая от голода, пока она не решит, что этот
жестокий, циничный на мой взгляд урок, я в "стопясятвосьмой" раз не усвою! И
уже в самый последний миг, уже в угасающем сознании, я слышу
долгожданное:"Возьми!" Ну и как вам это? Только невероятная любовь к ней не
даёт мне обратиться во Всемирное Общество Защиты Животных! Хотя мысль такая
иногда и посещает меня."
Но в этом вопросе я с Шушей совершенно не согласна, и считаю, что это очень
полезная команда, ведь если собака по команде "сидеть" спокойно сидит перед
миской со вкусняшкой, то и в любой другой ситуации она будет сидеть так же
спокойно, не путаясь под ногами и не доводя окружающих до белого каления.
Ну вот, "маленькое" отступление закончено, и я возвращаюсь к нашему
будничному зимнему утру.
Поев и помывшись, Шуша несётся на кухню за вожделенным сухариком. А надо
сказать, что все мои собаки просто обожали сухарики. Простой засохший хлеб
всегда был любимым лакомством. Правда мои сыновья говорили, что я так
преподносила его, что им самим порой хотелось сделать что-то выдающееся,
чтобы заслужить это деликатеснейшее угощение! Шуша естественно тоже очень
любит сухарик, но если его обмакнуть в кофе, и желательно со сливками,
благодарность её не будет знать границ! Тут я иду у неё на поводу, ну неужто
мне жалко для родной собачки сухарика окунутого в кофе со сливками! Хотя
многие крутят пальцем у виска, видя это, на их взгляд, дичайшее извращение.
Но должны же быть у меня свои заскоки, это далеко не самое страшное из того,
что делают иногда владельцы собак. Хотя я иногда, видя безумные поступки
иных собачьих владельцев, всерьёз задумываюсь о том, кто же из них хозяин, а
кто питомец.
Пока Шуша расправляется с сухариком, я опять одеваюсь и несусь к машине.
Рыжик уже ждёт меня, я сажусь, завожу своего друга и мы отправляемся в путь.
Поездка по совершенно безлюдным и безмашинным улицам доставляет мне
необычайное удовольствие. Но я очень быстро добираюсь до работы, и моё утро
заканчивается со звуком закрывающейся за мной двери здания, где я работаю,
уступая место суровым рабочим будням, в то время, как Шушино утро
продолжается.
Моя собачина опять нежится в тёплой постели. В её голове неторопливо
выстраивается сценарий нашей вечерней встречи, отрабатываются жалобные слова
о том, КАК она устала, ожидая меня! Как болят её лапки, стёртые практически
до локтей, во время постоянного хождения от двери к окну и обратно! Как
устали её ушки, вслушивающиеся в каждый звук, доносящийся из-за двери! Как
истрёпаны её нервы от непрерывных переживаний за меня! Все эти мысли сначала
быстро мелькают в её голове, потом начинают расплываться, мешаться с
другими, совершенно непонятно откуда взявшимися мыслями, например о том,
сколько белья перестирано и переглажено, о громадной квартире, убранной в
одиночку, о бесчисленном стаде передоенных коров, о тяжеленных сумках с
ЕДОЙ, принесённых из магазина, об очередях, выстоянных за этой ЕДОЙ! Тут
Шуша приходит в себя, ведь где-то здесь мелькнуло слово ЕДА, и идёт
проверить миску : А ВДРУГ?!?!? Но разочаровавшись и ещё раз вылизав пустую
посудину, она возвращается на кровать, немного топчется и кружится по
одеялу, правильно стеля и уминая его, ложиться,тяжело вздыхает, и начинает
самое трудное и важное своё дело : ждать меня!
Как же хочется спать! Под тёплым одеялом, сворачиваясь поудобнее, слушая
сопение собаки рядом, совсем не хочется открывать глаза. Ведь там, пусть
хоть и уютная, но такая надоевшая за долгое зимнее время, темень, и хоть и
не трескучий, но всё-таки мороз. А ещё там тишина. Я её конечно люблю, но
всегда в это время года, так хочется просыпаясь услышать птичью песенку. Но
сейчас лишь только изредка хрустит снег под чьими-то спешащими ногами, и
этот звук даже как-то успокаивает меня, ведь этот кто-то встал гораздо
раньше меня, и уже спешит на работу, тогда, как я ещё пытаюсь растянуть свою
"полежуещёоднуминуточку "ну хотя бы на десять. Но и эти десять минут
почему-то кончаются и я со светлой мыслью о субботнем утре, наконец-то
встаю.
Я-то вот встаю, а Шуша в этот момент отползает под одеялом подальше, в
тёплую глубину постели. Потом, когда я уже умытая, накормленная овсянкой и
напоенная чаем, начинаю упаковываться к выходу в "открытый космос", Шуша
даёт утреннее представление под названием "Бессердечная хозяйка-монстр и
крошечная бесправная собачка". Сценарий практически не меняется уже которую
зиму, и выглядит примерно так.
Я, насыпая в собачью миску корм, заглядываю в комнату со словами:"Шуша
вставай!"
Постель неподвижна и как будто пуста.
Я, заглядывая минуты через две и надевая свитер, пока ещё спокойно говорю :"
Шуша, зайчик мой, вставай!"
Реакции у "зайчика"- ноль.
Я, уже в куртке, с истерическими нотками в голосе, взываю:" Шуша, я
опаздываю, вставай скорее!"
Постель всё так же неподвижна и всё так же якобы пуста! Но сквозь одеяло я
прямо-таки вижу, как в тёплой, уютной глубине постели, маленькое, несчастное
созданье пытается стать как можно меньше и незаметнее!
Уже не на шутку разгневавшись, я приказным голосом командую:" Так, вставай
немедленно! Сколько я ещё должна повторять?!?! Пулей вылетела сию же
секунду! Неужели ты не понимаешь, я практически опаздала уже! Мне необходимо
через двадцать минут на работе быть, а ведь надо ещё погулять, лапы тебе
помыть и доехать! Ну ты же понимаешь, что за двадцать минут это практически
не реально!"
И это я на полном серьёзе объясняю СОБАКЕ!!!
По идее, в первые же мгновения после пробуждения, она должна уже радостно
потирать лапы в предвкушении долгожданной прогулки! А к тому моменту, как я
буду полностью одета, ей полагается уже стоять по стойке смирно возле двери
с поводком в зубах (как собственно и делали все мои собаки до Шуши). Но не
тут-то было! Моё несчастное, замученное тяжеленной жизнью созданье, и не
думает вставать. А думает оно, по всей видимости, о том, чтобы меня поразила
какая-нибудь амнезия, и я напрочь забыла бы о необходимости тащить маленькую
собачку в эту бездонную темень и совершенно собачий холод! Но этого, на её
взгляд чуда, не случается, и я с упорством, опять же таки на её взгляд,
безжалостного маньяка, принимаюсь раскапывать постель в поисках несчастной
жертвы. И конечно же я вижу её, забившуюся в самый дальний уголок постели.
Я, злобный, не знающий пощады, монстр, протягиваю свою жестокую, когтистую
лапу, и вцепившись мёртвой хваткой, вытаскиваю на свет божий, нервно
подрагивающую маленькую тушку! Издав торжествующий вопль, я начинаю терзать
это практически бездыханное создание, упиваясь своей безграничной властью!
Маленькое, почти уже безжизненное тельце безвольно висит, стиснутое
огромными клыками, торчащими из зловонной пасти ужасного монстра! И ведь
никто, никто не приходит на помощь маленькой крошке! Я же, насытившись,
швыряю почти совсем уже обескровленное тельце на пол, привязываю с тоненькой
шейке тяжеленный корабельный канат, не дающий даже голову поднять замученной
жертве, и волоку её, злобно подвывая, в кромешную темень и арктический холод
этой нескончаемой, вечной ночи! Ядовитые слюни капают с безобразной морды
монстра, шипастый хвост хлещет по стенам мрачного логова, и раздаются еле
слышные стоны пока ещё живой жертвы!
Ой-ё-ёй! Что-то я увлеклась! Вот не надо было читать почти до утра
очередную, выкопанную в инете страшилку! Но, голову даю на отсечение, что с
точки зрения Шуши всё происходит именно так!
А время, с искренним интересом наблюдающее за нашим утренним "перетягиваньем
каната", продолжает отсчитывать свои мгновения-песчинки. И подчиняясь этому
вечному отсчёту, мы спешим на улицу.
Ещё в подъезде, через стеклянную дверь, мы видим черно-белое искрящееся
царство северной ночи. И открыв тяжёлую дверь, мы, вдыхая морозный воздух,
делаем первый шаг в утреннюю зимнюю сказку. Это такая быстрая, утренняя
сказка рабочих будней. Вот интересно, может ли кто-нибудь, вот взять и
просто так выйти погулять в пять утра, в выходной день, зимой?!? Для меня,
например, это равноценно какому-то, вроде бы на первый взгляд
незначительному, но всё-таки подвигу, и совершать его в ближайшее время я
как-то не планирую.
Итак, мы на улице. И совершенно одни. Я снимаю с Шуши ошейник, ведь
прогулка без него, хоть и не долгая, это хорошая компенсация за мучительное
пробуждение и проигранный неравный бой. Шуша тут же срывается с места и
несётся по расстеленному словно для неё одной, пушистому, снежному
покрывалу. На бегу она то и дело зарывается своей мохнатой мордочкой в
небольшие сугробики, крутит её в снегу, пытаясь сделать у себя на морде
какую-то невероятно страшную маску африканского колдуна, чтобы продолжить
нестись дальше в этом устрашающем облике, распугивая всё живое на пути!
Живого же на пути встречается не так уж и много, можно сказать, практически
никого, только один чернокожий мужчина, в неизменной красной кепке, курящий
на ходу свою неизменную, жутко вонючую сигарету, идёт нам навстречу. Он
приветливо здоровается с нами, и как-то неторопливо спешит на автобусную
остановку. Я оглядываюсь ему вслед и, честно говоря немного злорадно
улыбаюсь - а я-то не пойду на автобус, а у меня-то есть Рыжик! Пустячок, как
говориться, а приятно, и радует меня это очень!
А утренняя ночь вокруг невероятно красива! Иногда она бывает
чёрно-бело-искристая. Это когда облаков нет и небо чернющее, с луной и
звёздами такими яркими и сверкающими, что кажется будто бы порвалось чьё-то
бесценное ожерелье и удивительные драгоценные камни раскатились по всему
небу! А владелица этого ожерелья, взглянув на получившуюся необыкновенную
красоту, решила оставить всё, как есть, пусть любуются этим фантастическим
зрелищем все ранние пташки, вынужденные по той или иной причине оказаться на
улице. Пусть хоть это великолепие скрасит им раннюю побудку и холод.
А ещё утренняя ночь бывает серо-бело-матовая, цвета тающего льда на Финском
заливе хмурым мартовским днём. Это когда небо затянуто облаками, и тени от
деревьев и домов мягкие, расплывчатые, а снег не хрустит , а проминается под
ногами с лёгким звуком, похожим на тихий шелест страниц. И мороз не очень
кусает тебя за нос и щёки, и ветер совершенно не желает разбегаться по улице
и, не закручивается звенящей спиралью в тесном дворике, швыряя горсть
колючего снега тебе в лицо. И часто в такое серо-белое ночное утро идёт
снег, и хочется долго-долго рассматривать белые-белые снежинки, упавшие на
рукав чёрной-пречёрной куртки.
Ну пока я любуюсь зимними чудесами, Шуша, сделав первую часть своих важных
прогулочных дел, галопирует дальше, как-то по щенячьи подпрыгивая на бегу и
меняя курс в прыжке. Глядя на неё, можно подумать, что гулять она готова до
посинения (моего, конечно!), но сделав вторую, главную часть прогулочных
дел, поставив так сказать жирную точку, моя только что беззаботно
резвившаяся зверюшка разворачивается и берёт курс на родной, тёплый, уютный
дом, где в миске уже истомилась в ожидании молниеносного поглощения ЕДА!
Рысачит Шуша довольно быстро, повесив на морду встревоженно-озабоченное
выражение лица кухарки, забывшей на включённой плите кастрюльку с молоком. В
выходной день я бы конечно воспротивилась этому её решению быстренько
оказаться дома, и пошла бы дальше, но сейчас меня эта спешка очень
устраивает и, развернувшись, я ускоряю шаг, стараясь угнаться за маленьким
своевольным снежно-шерстяным комком, прокладывая рядом с её ажурной цепочкой
следов свои, большущие, с ёлочкой в каждом отпечатке. Иногда, забывшись, я
начинаю печатать следами-ёлочками какие-то узоры, увлекаюсь этим занятием, и
наверное со стороны напоминаю маленькую девочку. Шуша, устав ждать,
прибегает и топчет мою шедевральную картину, как бы говоря:" А кто
пятнадцать минут назад рвал и метал по поводу медленно собирающейся
маленькой собачки, кто пытался вырвать у себя и у всех окружающих последние
волосы и стенал о том, что времени уже совсем не осталось?!? Галопом домой!"
Придумывая на ходу дурацкие, по мнению Шуши оправдания, я спешу за ней.
Оставив зверюгу оттаивать на коврике в подъезде, я раздеваюсь, допиваю на
ходу, оставшийся в любимой большущей чашке чай, и разрешаю наконец войти
собаке.
Тут "маленькое" отступление.
Я всегда была одержима идеей воспитанной собаки, и всегда добивалась от
своих зверей беспрекословного послушания . Ну это конечно громко сказано,
что добивалась, скорее пыталась это сделать. Они, собаки, конечно старались
не разочаровывать меня, и старались соответствовать моим чаяниям, но иногда
мне казалось, что делали они это просто из снисхождения ко мне, и конечно же
от огромной своей собачьей любви. Частенько у меня и у моих диванных
хищников возникали сомнения в необходимости в нашей повседневной жизни тех
или иных команд. Ну вот если хорошенько подумать, на кой ляд большой (или
маленькой), ухоженной, чистой собаке нужно по команде беспрекословно
садиться, или упаси Бог, ложиться вот в эту грязную, холодную лужу? Ну кому
это надо, спрашивается? Ей, собаке? Нет конечно! Ему, хозяину? Да сто раз
нет, ведь отмывать-то эту грязь придётся ему же! Ну и вопрос: кто придумал
эти дурацкие требования? Не собаки же! Нет конечно! Вот и смотрят они порой
на своих хозяев с плохо скрываемой озабоченностью о душевном здоровье
последних. Исходя их этого, я всегда очень дифференцированно подходила к
выбору и отработке нужных мне команд. Небходимейшая, на мой взгляд команда
"стоять", отрабатывалась до бездумного автоматизма, очень важна была так же
и команда "сидеть, ждать". Была у нас и молчаливая команда-жест.
Указательным пальцем я показывала куда нужно удалиться провинившимся или ну
уж очень мешающим в данный момент зверюгам, и они покорно, стройными рядами
отправлялись в указанном направлении. Ещё у нас в ходу замечательная команда
"брось!", синонимы, употребляющиеся в зависимости от ситуации: "плюнь",
"дай", "положи", "покажи", причём Шуша понимает эту команду в любом варианте
прекрасно, и всегда,хоть и безо всякого удовольствия, но по моей просьбе
обязательно покажет, что она прихватила и с невероятным удовольствием тащит
в своей пасти. Чудесная команда "Та-а-а-к!" всегда заменяла, да и заменяет
сейчас несколько команд или просьб: "Фу!", "Отойди!", "Брось!", "Не
приставай,я занята!", Убери свой нос!" и т.д., ну собственно, эта команда
прекращает любые нежелательные действия. А вот например команда дать лапу,
вызывала и вызывает у меня глухое раздражение. Ну зачем надо требовать у пса
дать лапу, а потом трясти её, с радостно-идиотской улыбкой ?!?! Все мои
собаки прекрасно, безо всякой команды подавали мне все четыре лапы когда я
их мыла (ну или стригла), причём не тупо заучив определённый порядок, а
осознанно, к какой лапе я подносила руку, та и поднималась и держалась ровно
столько, сколько мне это было нужно. А надо заметить, что у меня всегда были
мохнатолапые псы, и отмывать их (а тем более стричь!) приходилось порой не
шесть секунд, а гораздо дольше. И лапа держалась на весу безо всякого
недовольства, надо так надо, и точка. Кстати, исходя из мохнатости лап, был
придуман ритуал возвращения собак с прогулки: подойдя ко входной двери
собаки садились на коврик, лежащий в коридоре и какое-то время стекали или
оттаивали (в зависимости от погоды и времени года) пока я раздевалась, потом
следовала команда "заходи" и далее по отработанной схеме: еда, мытьё лап и
морд, вытирание и заветный вкусный сухарик. Когда мы с Шушей переехали на
место теперешней дислокации, соседи поначалу очень недоумевали, видя
маленькую собачку, оставленную (или,о, ужас, забытую!) на коврике в
коридоре. Но Айка объяснил ситуацию, и все очень восхищались Шушиными
терпением и послушанием. А соседка из квартиры напротив даже специально
выходила посмотреть на это действо, а уж если к ней приходили гости, то она
даже преподносила им это, как мини-шоу, необычайно гордясь Шушей, как
собственной собакой. Шуша конечно очень любит когда её хвалят, но в этой
ситуации она всегда сидит, не обращая внимание ни на что, и ни на кого. Ну
как же, ведь там её ждёт ЕДА, и не дай Бог она не услышит разрешения войти,
и сладостный миг погружения морды в миску, полную корма, может задержаться
хоть на секунду! А вообще-то в её малюсенькой головешке кроме этих
наиважнейших мыслей мелькают и другие, особенно, когда кроме неё хвалят и
меня, сумевшую добиться такого фантастического результата в дрессировке.
"Ага",- думает Шуша, -" Хвалите, хвалите её! Вот вы даже не знаете о
совершенно бесчеловечных пытках ЕДОЙ, которые периодически устраиваются у
нас дома, естественно при минимальном скоплении народа! Можете себе
представить, она кладёт в миску какую-нибудь вкусняшку и, вместо того, чтобы
сразу разрешить мне это съесть, она говорит "Сидеть!". И я должна сидеть,
глядя на миску, чуть ли не погибая от голода, пока она не решит, что этот
жестокий, циничный на мой взгляд урок, я в "стопясятвосьмой" раз не усвою! И
уже в самый последний миг, уже в угасающем сознании, я слышу
долгожданное:"Возьми!" Ну и как вам это? Только невероятная любовь к ней не
даёт мне обратиться во Всемирное Общество Защиты Животных! Хотя мысль такая
иногда и посещает меня."
Но в этом вопросе я с Шушей совершенно не согласна, и считаю, что это очень
полезная команда, ведь если собака по команде "сидеть" спокойно сидит перед
миской со вкусняшкой, то и в любой другой ситуации она будет сидеть так же
спокойно, не путаясь под ногами и не доводя окружающих до белого каления.
Ну вот, "маленькое" отступление закончено, и я возвращаюсь к нашему
будничному зимнему утру.
Поев и помывшись, Шуша несётся на кухню за вожделенным сухариком. А надо
сказать, что все мои собаки просто обожали сухарики. Простой засохший хлеб
всегда был любимым лакомством. Правда мои сыновья говорили, что я так
преподносила его, что им самим порой хотелось сделать что-то выдающееся,
чтобы заслужить это деликатеснейшее угощение! Шуша естественно тоже очень
любит сухарик, но если его обмакнуть в кофе, и желательно со сливками,
благодарность её не будет знать границ! Тут я иду у неё на поводу, ну неужто
мне жалко для родной собачки сухарика окунутого в кофе со сливками! Хотя
многие крутят пальцем у виска, видя это, на их взгляд, дичайшее извращение.
Но должны же быть у меня свои заскоки, это далеко не самое страшное из того,
что делают иногда владельцы собак. Хотя я иногда, видя безумные поступки
иных собачьих владельцев, всерьёз задумываюсь о том, кто же из них хозяин, а
кто питомец.
Пока Шуша расправляется с сухариком, я опять одеваюсь и несусь к машине.
Рыжик уже ждёт меня, я сажусь, завожу своего друга и мы отправляемся в путь.
Поездка по совершенно безлюдным и безмашинным улицам доставляет мне
необычайное удовольствие. Но я очень быстро добираюсь до работы, и моё утро
заканчивается со звуком закрывающейся за мной двери здания, где я работаю,
уступая место суровым рабочим будням, в то время, как Шушино утро
продолжается.
Моя собачина опять нежится в тёплой постели. В её голове неторопливо
выстраивается сценарий нашей вечерней встречи, отрабатываются жалобные слова
о том, КАК она устала, ожидая меня! Как болят её лапки, стёртые практически
до локтей, во время постоянного хождения от двери к окну и обратно! Как
устали её ушки, вслушивающиеся в каждый звук, доносящийся из-за двери! Как
истрёпаны её нервы от непрерывных переживаний за меня! Все эти мысли сначала
быстро мелькают в её голове, потом начинают расплываться, мешаться с
другими, совершенно непонятно откуда взявшимися мыслями, например о том,
сколько белья перестирано и переглажено, о громадной квартире, убранной в
одиночку, о бесчисленном стаде передоенных коров, о тяжеленных сумках с
ЕДОЙ, принесённых из магазина, об очередях, выстоянных за этой ЕДОЙ! Тут
Шуша приходит в себя, ведь где-то здесь мелькнуло слово ЕДА, и идёт
проверить миску : А ВДРУГ?!?!? Но разочаровавшись и ещё раз вылизав пустую
посудину, она возвращается на кровать, немного топчется и кружится по
одеялу, правильно стеля и уминая его, ложиться,тяжело вздыхает, и начинает
самое трудное и важное своё дело : ждать меня!