Никому нельзя на тебя кричать
Оригинал взят у lagushka в Никому нельзя на тебя кричать
Мишка нам с Димой говорит: "Вы неправильно со мной обращаетесь". И в ответ на вопрос, а как же надо, объясняет: "Надо делать все, что я прошу".
Вот он просит почитать. Я говорю, что не хочу, а он в ответ: Но ты же должна мне прочитать. Потому что я еще маленький, я читать не умею, я только писать умею (грустно-грустно так). Он мне обосновывает и доказывает и все говорит, а я не слышу. Он признается в своих слабостях и невозможностях, в том, что маленький и беспомощный, а я торгуюсь...
Сегодня от перевозбуждения не заснул днем. К вечеру носился, прыгал, кричал, не мог остановиться и затормозить. С горем пополам уложила. Так ему то одно нужно, то другое. В результате я разоралась на него, что он должен был спать уже десять часов назад, что мне надоело к нему бегать и то включать, то выключать свет, теперь ему опять включать... Но свет все-таки включила. Он, пока я ругалась, пытался справиться сослезами. Я легла рядом, взяла за руку. Он пытается с собой справиться. Глаза красные, но крепится. Я говорю:
- Прости, пожалуйста, я не должна была на тебя кричать.
- Ты все время просишь прощения и все равно делаешь все время неправильно.
- Да, у меня не всегда получается делать правильно, но я пытаюсь.
- Нет, это правильно, что ты ругалась.
- Почему?
- Потому что ругаться правильно. Когда ругаешься, кто-то плохой может испугаться и убежать. Ругаться нужно.
Я задумалась.
- Миш, но тут нет никого плохого. Тут нет никого, кто бы должен был убегать, кого бы я хотела напугать. Если бы тут был кто-то плохой, но тут плохого нет. Я неправильно ругалась. Я не хочу, чтобы ты испугался и убежал. Ты же не плохой, на тебя нельзя кричать, ты убежишь, и что мне делать? Я буду ходить тебя и искать "где ты?" Ты же мне нужен, я тебя люблю, я не хочу, чтобы ты пугался и убегал, что я буду без тебя делать? Я не хочу, ты мне нужен, я тебя люблю, не хочу тебя пугать. Ты будешь убегать, а я за тобой пойду искать, потому что как мы с папой без тебя? Нет, тебя нельзя пугать. Я не хочу, чтобы ты убегал. Ты хороший. Никому нельзя на тебя кричать.
Мишкины губы дрожат на рассказе о том, как я буду за ним ходить и его искать, и он плачет. И я вдруг понимаю, что это слезы облегчения и снятого напряжения. Я точно так же плачу, когда вдруг обнаруживаю, что меня можно было любить и со мной поступали неправильно, что живой быть можно.
Он сначала оправдывал меня: ругаться правильно. Но оправдывая меня, он ведь автоматически признавал себя плохим и ненужным и недостойным и грязным и низким, тем, на кого можно кричать. А на него нельзя кричать. Он ведь самое дорогое у меня. А кода я на него кричу, я его пугаю и он хочет убежать. Он, живой, убегает куда-то далеко внутрь себя, зажимает там голову в колени, закрывает ее руками, сжимается. Мама выгоняет плохого, она ругается, чтобы выгнать плохого, я плохой, я уйду, убегу, останется хорошее, останется хороший неЯ.
- Никому нельзя на тебя кричать. Ты самое важное, что у нас есть.
Мишка рыдает, вытирает слезы моими руками, у меня тоже слезы на глазах. Выпустив из себя этот страх и это напряжение, он засыпает, держа меня за руку.
Вот он уже потихоньку начинает защищаться, оправдывая меня, начинает черстветь, каменеть и омертвлять себя в угоду мне, из-за моего непринятия его, подстраиваясь под мою каменность. "Такой я маме не нужен, такого меня быть не должно. Эта моя боль неправильная, она не считается, это я сам виноват, мама прогоняет плохое, значит во мне живет плохое, значит я плохой".
Нет, ты не плохой, это мое плохое кричит. Ты не имеешь к этому нкакого отношения. Никто не должен сметь на тебя кричать. Никто не смеет на тебя кричать. Никому нельзя на тебя кричать. И тот кто кричит, поступает неправильно, никому нельзя тебя обижать. Мы тут живем, чтобы быть рядом, а не чтобы я пугала тебя, а ты убегал. Прости меня.
Он говорил, что ругаться нужно. Ему в голову не может прийти, что я не права, что я поступаю, как нельзя. Раз мама кричит на меня, значит это правильно. Она выгоняет плохое. Это плохое испугается и убежит. Значит это плохое во мне. Я плохой. Маме нужно выгнать из меня плохого. Если мама на меня кричит, значит я не нравлюсь маме. А маме не нравиться нельзя, маме надо нравиться. Значит надо держаться, выгонять того, который обиделся, и держаться. Значит я плохой. И мама выгоняет и пугает плохого. Хорошо, я уйду.
И уходит, и прячет живой кусочек себя. Сколько же таких живых кусочков мы сжигаем в своей слепоте!
Жалость нужна. Жалость очень нужна. Нужно жалеть детей. (в Казахстане слово "жалеть" значит "обнимать").
Они очень беспомощные и открытые, и просят о помощи, и объясняют свою слабость, показывают уязвимость, и уязвлять их в это уязвимое - это жестоко, поддо и бесчеловечно,это нельзя.
Никому нельзя ни на кого кричать.
Мишка нам с Димой говорит: "Вы неправильно со мной обращаетесь". И в ответ на вопрос, а как же надо, объясняет: "Надо делать все, что я прошу".
Вот он просит почитать. Я говорю, что не хочу, а он в ответ: Но ты же должна мне прочитать. Потому что я еще маленький, я читать не умею, я только писать умею (грустно-грустно так). Он мне обосновывает и доказывает и все говорит, а я не слышу. Он признается в своих слабостях и невозможностях, в том, что маленький и беспомощный, а я торгуюсь...
Сегодня от перевозбуждения не заснул днем. К вечеру носился, прыгал, кричал, не мог остановиться и затормозить. С горем пополам уложила. Так ему то одно нужно, то другое. В результате я разоралась на него, что он должен был спать уже десять часов назад, что мне надоело к нему бегать и то включать, то выключать свет, теперь ему опять включать... Но свет все-таки включила. Он, пока я ругалась, пытался справиться сослезами. Я легла рядом, взяла за руку. Он пытается с собой справиться. Глаза красные, но крепится. Я говорю:
- Прости, пожалуйста, я не должна была на тебя кричать.
- Ты все время просишь прощения и все равно делаешь все время неправильно.
- Да, у меня не всегда получается делать правильно, но я пытаюсь.
- Нет, это правильно, что ты ругалась.
- Почему?
- Потому что ругаться правильно. Когда ругаешься, кто-то плохой может испугаться и убежать. Ругаться нужно.
Я задумалась.
- Миш, но тут нет никого плохого. Тут нет никого, кто бы должен был убегать, кого бы я хотела напугать. Если бы тут был кто-то плохой, но тут плохого нет. Я неправильно ругалась. Я не хочу, чтобы ты испугался и убежал. Ты же не плохой, на тебя нельзя кричать, ты убежишь, и что мне делать? Я буду ходить тебя и искать "где ты?" Ты же мне нужен, я тебя люблю, я не хочу, чтобы ты пугался и убегал, что я буду без тебя делать? Я не хочу, ты мне нужен, я тебя люблю, не хочу тебя пугать. Ты будешь убегать, а я за тобой пойду искать, потому что как мы с папой без тебя? Нет, тебя нельзя пугать. Я не хочу, чтобы ты убегал. Ты хороший. Никому нельзя на тебя кричать.
Мишкины губы дрожат на рассказе о том, как я буду за ним ходить и его искать, и он плачет. И я вдруг понимаю, что это слезы облегчения и снятого напряжения. Я точно так же плачу, когда вдруг обнаруживаю, что меня можно было любить и со мной поступали неправильно, что живой быть можно.
Он сначала оправдывал меня: ругаться правильно. Но оправдывая меня, он ведь автоматически признавал себя плохим и ненужным и недостойным и грязным и низким, тем, на кого можно кричать. А на него нельзя кричать. Он ведь самое дорогое у меня. А кода я на него кричу, я его пугаю и он хочет убежать. Он, живой, убегает куда-то далеко внутрь себя, зажимает там голову в колени, закрывает ее руками, сжимается. Мама выгоняет плохого, она ругается, чтобы выгнать плохого, я плохой, я уйду, убегу, останется хорошее, останется хороший неЯ.
- Никому нельзя на тебя кричать. Ты самое важное, что у нас есть.
Мишка рыдает, вытирает слезы моими руками, у меня тоже слезы на глазах. Выпустив из себя этот страх и это напряжение, он засыпает, держа меня за руку.
Вот он уже потихоньку начинает защищаться, оправдывая меня, начинает черстветь, каменеть и омертвлять себя в угоду мне, из-за моего непринятия его, подстраиваясь под мою каменность. "Такой я маме не нужен, такого меня быть не должно. Эта моя боль неправильная, она не считается, это я сам виноват, мама прогоняет плохое, значит во мне живет плохое, значит я плохой".
Нет, ты не плохой, это мое плохое кричит. Ты не имеешь к этому нкакого отношения. Никто не должен сметь на тебя кричать. Никто не смеет на тебя кричать. Никому нельзя на тебя кричать. И тот кто кричит, поступает неправильно, никому нельзя тебя обижать. Мы тут живем, чтобы быть рядом, а не чтобы я пугала тебя, а ты убегал. Прости меня.
Он говорил, что ругаться нужно. Ему в голову не может прийти, что я не права, что я поступаю, как нельзя. Раз мама кричит на меня, значит это правильно. Она выгоняет плохое. Это плохое испугается и убежит. Значит это плохое во мне. Я плохой. Маме нужно выгнать из меня плохого. Если мама на меня кричит, значит я не нравлюсь маме. А маме не нравиться нельзя, маме надо нравиться. Значит надо держаться, выгонять того, который обиделся, и держаться. Значит я плохой. И мама выгоняет и пугает плохого. Хорошо, я уйду.
И уходит, и прячет живой кусочек себя. Сколько же таких живых кусочков мы сжигаем в своей слепоте!
Жалость нужна. Жалость очень нужна. Нужно жалеть детей. (в Казахстане слово "жалеть" значит "обнимать").
Они очень беспомощные и открытые, и просят о помощи, и объясняют свою слабость, показывают уязвимость, и уязвлять их в это уязвимое - это жестоко, поддо и бесчеловечно,это нельзя.
Никому нельзя ни на кого кричать.