13 (1)
Вот мы и подходим к концу.
Так прошло примерно три года (сейчас, подсчитав все по месяцам, я поняла, что правильнее говорить не о "четырех годах в церкви", а, скорее, о трех с половиной) - и жизнь моя стала совершенно невыносимой. Я все яснее понимала, что со мной происходит что-то очень плохое, и что так дальше жить нельзя.
Во-первых, я стала неадекватна. Сильно неадекватна. Даже сама это замечала - и могу только догадываться, какое впечатление производила на окружающих. :-( Я сделалась дерганой, истеричной, злобной; могла сорваться и устроить сцену в любую минуту, из-за любого пустяка или даже вовсе без причин. Чувствовала какую-то постоянную тяжелую неприязнь ко всем окружающим. Не могла ни на чем сосредоточиться: учебу совершенно забросила, с работой еще как-то справлялась, поскольку это была для меня одна из "отдушин" - но ничем больше не интересовалась. Постоянно чувствовала себя страшно усталой. Просыпаясь утром, жалела о том, что наступает новый день. Начались навязчивые мысли о смерти, о самоубийстве. Это был не выход по двум причинам: во-первых, не хотелось причинять такое горе близким, и во-вторых, я понимала: раз существует загробная жизнь, то освободиться мне не удастся, все это просто продолжится на неопределенный срок. В общем, только это меня и останавливало.
Самым же печальным было то, что я полностью потеряла все, с чем пришла в церковь. Какая там любовь к ближним? Теперь, когда я видела ближнего - мне хотелось его придушить. Какое там добро, свет, большие надежды, вселенская любовь, стремление к Богу? Все выгорело. О Боге я старалась просто поменьше думать, потому что понимала, что ни до чего хорошего эти мысли не доведут. Идти куда-то искать "другое, правильное христианство"? Помню, как я читала Антония Сурожского - читала с каким-то абстрактно-тоскливым чувством: "Ах, как хорошо пишет... вот бывает же... живут же люди - где-то там..." Но со мной все это уже не соотносилось никак. _Мне_ его слова уже ничего не говорили. Это было просто не про меня. Я не искала Бога, не отдавала себя ближним, мне уже ничего этого и не хотелось; хотелось только заползти куда-нибудь и уснуть - по возможности, так, чтобы никогда больше не пришлось просыпаться.
В общем, так жить было нельзя - и в какой-то момент просто должен был заработать инстинкт самосохранения. Так и случилось.
Что стало переломным толчком? Таких толчков было несколько.
Во-первых, книга Ильина "О сопротивлении злу силою". Я читала ее и намного раньше, еще будучи вне церкви - но плохо помнила и сейчас решила перечитать. К Ильину у меня вообще было отношение двойственное: у него очень своеобразный витиеватый стиль, который меня зачаровывал - и в то же время казался каким-то фальшивым, многие его рассуждения выглядели явно демагогическими. Но сейчас эта книга меня поразила - и поразила очень благотворно.
Что именно поразило? Ильин критикует толстовство за то, что Толстой на первое место ставит мораль и пытается всю человеческую жизнь поверять и проверять моралью. Для толстовца, говорит он, главная и, по сути, единственная жизненная задача - "быть нравственным человеком"; он полностью зациклен на своих пороках и борьбе с ними, постоянно сам себя выслеживает, клеймит, судит, воспитывает - и готов все на свете продать и предать, лишь бы только не посадить какое-нибудь черное пятнышко на свою драгоценную нравственность. Об этом Ильин пишет очень сурово и язвительно. На самом деле, говорит он, эти "высоконравственные люди" - попросту трусы и эгоисты. Да, они дрожат не за шкуру свою, а за нравственность - но в чем разница? И то, и другое - трусость.
Они много болтают о любви к ближним - но на деле ближних предают, да еще и осуждают всех, кто поступает иначе. Эти самодовольные ханжи порицают и отвергают все, что не вписывается в их моральные рамки: и искусство для них - сплошь "пустое развлечение" и "разврат"; и наука - "пустое любопытство, не приносящее пользы душе"; и естественные человеческие инстинкты (например, половое влечение или инстинкт соперничества) - сплошная "грязь" и "грех"; и любые удовольствия "излишни"; и патриотизм - "глупость", и государство - "вредная выдумка", и вообще никакая активная деятельность в жизни "не нужна". Все это - оттого, что они ставят мораль на первое место. Но человеческая жизнь сложна и многослойна, и моральный элемент в ней занимает отнюдь не первое место; нельзя все поверять моралью, и вовсе не все в жизни должно ей подчиняться. Первое место в жизни должен занимать духовный элемент - но он не тождествен морали, это нечто иное и гораздо более глубокое.
Так писал Ильин. И в нарисованном им портрете толстовца - очень нелицеприятном портрете - я, как в зеркале, видела себя. Точнее, ту систему, которая уже укоренилась и проросла у меня в мозгах. Стремление подверстать всю жизнь под свою узкую мораль, объявив "грехом" все, что не влезает в рамки? Вот оно. Нездоровая зацикленность на себе и своих пороках? Точно. Много разговоров о любви к ближним, а на деле - равнодушие или даже неприязнь к ним? И это правда. Трусость? Да, черт возьми: то, как я боюсь "согрешить" и "замараться" - это никакая не добродетель, а именно трусость. Та самая, которую я в себе так не любила и от которой так старалась избавиться. Бояться помогать людям, потому что можешь от этого возгордиться - разве это не трусость, не эгоцентризм, не предательство? Оно и есть.
И то, что "быть нравственным и не грешить" - не главное в жизни... Мне это показалось каким-то страшным ницшеанством. Но нет: это писал уважаемый православный философ, отнюдь не либерал. Писал о том, что бывают ситуации, когда стоит рискнуть своей праведностью, стоит даже пойти на однозначный грех - ради чего-то большего. Например, ради человека, который нуждается в твоей помощи, для защиты твоей семьи, страны или народа. Просто - чтобы сделать то, что считаешь правильным. Если ты ошибся - у тебя будет возможность осознать свою ошибку и ее исправить (или за нее ответить); но в любом случае, ты поступишь как мужественный человек, а не как трусливое ничтожество.
Это было как глоток свежей воды в пустыне. Я читала и ликовала над каждым словом. Да! Да! Я сама именно так и думала!
Но могла ли я, взяв за опору Ильина, "начать христианскую жизнь заново"? Этого не случилось - и, думаю, не могло случиться. Было слишком поздно. Христианство и все, что с ним связано, было для меня уже неразрывно сцеплено с этой системой. Поэтому, когда я читала о мужестве, способности сделать выбор и совершить опасный поступок, даже сознательно рискуя своим спасением и т.п. - все это наводило меня на совсем иные мысли.
Мне сейчас нужно уйти на несколько часов - постараюсь закончить сегодня же, но попозже.
Так прошло примерно три года (сейчас, подсчитав все по месяцам, я поняла, что правильнее говорить не о "четырех годах в церкви", а, скорее, о трех с половиной) - и жизнь моя стала совершенно невыносимой. Я все яснее понимала, что со мной происходит что-то очень плохое, и что так дальше жить нельзя.
Во-первых, я стала неадекватна. Сильно неадекватна. Даже сама это замечала - и могу только догадываться, какое впечатление производила на окружающих. :-( Я сделалась дерганой, истеричной, злобной; могла сорваться и устроить сцену в любую минуту, из-за любого пустяка или даже вовсе без причин. Чувствовала какую-то постоянную тяжелую неприязнь ко всем окружающим. Не могла ни на чем сосредоточиться: учебу совершенно забросила, с работой еще как-то справлялась, поскольку это была для меня одна из "отдушин" - но ничем больше не интересовалась. Постоянно чувствовала себя страшно усталой. Просыпаясь утром, жалела о том, что наступает новый день. Начались навязчивые мысли о смерти, о самоубийстве. Это был не выход по двум причинам: во-первых, не хотелось причинять такое горе близким, и во-вторых, я понимала: раз существует загробная жизнь, то освободиться мне не удастся, все это просто продолжится на неопределенный срок. В общем, только это меня и останавливало.
Самым же печальным было то, что я полностью потеряла все, с чем пришла в церковь. Какая там любовь к ближним? Теперь, когда я видела ближнего - мне хотелось его придушить. Какое там добро, свет, большие надежды, вселенская любовь, стремление к Богу? Все выгорело. О Боге я старалась просто поменьше думать, потому что понимала, что ни до чего хорошего эти мысли не доведут. Идти куда-то искать "другое, правильное христианство"? Помню, как я читала Антония Сурожского - читала с каким-то абстрактно-тоскливым чувством: "Ах, как хорошо пишет... вот бывает же... живут же люди - где-то там..." Но со мной все это уже не соотносилось никак. _Мне_ его слова уже ничего не говорили. Это было просто не про меня. Я не искала Бога, не отдавала себя ближним, мне уже ничего этого и не хотелось; хотелось только заползти куда-нибудь и уснуть - по возможности, так, чтобы никогда больше не пришлось просыпаться.
В общем, так жить было нельзя - и в какой-то момент просто должен был заработать инстинкт самосохранения. Так и случилось.
Что стало переломным толчком? Таких толчков было несколько.
Во-первых, книга Ильина "О сопротивлении злу силою". Я читала ее и намного раньше, еще будучи вне церкви - но плохо помнила и сейчас решила перечитать. К Ильину у меня вообще было отношение двойственное: у него очень своеобразный витиеватый стиль, который меня зачаровывал - и в то же время казался каким-то фальшивым, многие его рассуждения выглядели явно демагогическими. Но сейчас эта книга меня поразила - и поразила очень благотворно.
Что именно поразило? Ильин критикует толстовство за то, что Толстой на первое место ставит мораль и пытается всю человеческую жизнь поверять и проверять моралью. Для толстовца, говорит он, главная и, по сути, единственная жизненная задача - "быть нравственным человеком"; он полностью зациклен на своих пороках и борьбе с ними, постоянно сам себя выслеживает, клеймит, судит, воспитывает - и готов все на свете продать и предать, лишь бы только не посадить какое-нибудь черное пятнышко на свою драгоценную нравственность. Об этом Ильин пишет очень сурово и язвительно. На самом деле, говорит он, эти "высоконравственные люди" - попросту трусы и эгоисты. Да, они дрожат не за шкуру свою, а за нравственность - но в чем разница? И то, и другое - трусость.
Они много болтают о любви к ближним - но на деле ближних предают, да еще и осуждают всех, кто поступает иначе. Эти самодовольные ханжи порицают и отвергают все, что не вписывается в их моральные рамки: и искусство для них - сплошь "пустое развлечение" и "разврат"; и наука - "пустое любопытство, не приносящее пользы душе"; и естественные человеческие инстинкты (например, половое влечение или инстинкт соперничества) - сплошная "грязь" и "грех"; и любые удовольствия "излишни"; и патриотизм - "глупость", и государство - "вредная выдумка", и вообще никакая активная деятельность в жизни "не нужна". Все это - оттого, что они ставят мораль на первое место. Но человеческая жизнь сложна и многослойна, и моральный элемент в ней занимает отнюдь не первое место; нельзя все поверять моралью, и вовсе не все в жизни должно ей подчиняться. Первое место в жизни должен занимать духовный элемент - но он не тождествен морали, это нечто иное и гораздо более глубокое.
Так писал Ильин. И в нарисованном им портрете толстовца - очень нелицеприятном портрете - я, как в зеркале, видела себя. Точнее, ту систему, которая уже укоренилась и проросла у меня в мозгах. Стремление подверстать всю жизнь под свою узкую мораль, объявив "грехом" все, что не влезает в рамки? Вот оно. Нездоровая зацикленность на себе и своих пороках? Точно. Много разговоров о любви к ближним, а на деле - равнодушие или даже неприязнь к ним? И это правда. Трусость? Да, черт возьми: то, как я боюсь "согрешить" и "замараться" - это никакая не добродетель, а именно трусость. Та самая, которую я в себе так не любила и от которой так старалась избавиться. Бояться помогать людям, потому что можешь от этого возгордиться - разве это не трусость, не эгоцентризм, не предательство? Оно и есть.
И то, что "быть нравственным и не грешить" - не главное в жизни... Мне это показалось каким-то страшным ницшеанством. Но нет: это писал уважаемый православный философ, отнюдь не либерал. Писал о том, что бывают ситуации, когда стоит рискнуть своей праведностью, стоит даже пойти на однозначный грех - ради чего-то большего. Например, ради человека, который нуждается в твоей помощи, для защиты твоей семьи, страны или народа. Просто - чтобы сделать то, что считаешь правильным. Если ты ошибся - у тебя будет возможность осознать свою ошибку и ее исправить (или за нее ответить); но в любом случае, ты поступишь как мужественный человек, а не как трусливое ничтожество.
Это было как глоток свежей воды в пустыне. Я читала и ликовала над каждым словом. Да! Да! Я сама именно так и думала!
Но могла ли я, взяв за опору Ильина, "начать христианскую жизнь заново"? Этого не случилось - и, думаю, не могло случиться. Было слишком поздно. Христианство и все, что с ним связано, было для меня уже неразрывно сцеплено с этой системой. Поэтому, когда я читала о мужестве, способности сделать выбор и совершить опасный поступок, даже сознательно рискуя своим спасением и т.п. - все это наводило меня на совсем иные мысли.
Мне сейчас нужно уйти на несколько часов - постараюсь закончить сегодня же, но попозже.