"Заповедник сказок", проект № 93, День бравых усов и веселых хвостов. Моя сказка "Феномен".
Страничка проекта тут:
http://zapovednik-2005.livejournal.com/#zapovednik_2005259922
А моя сказка вот:
ФЕНОМЕН
Полным именем он Поильников Федот Мартемьяныч. Отчество сложное, не выговоришь. Да и не помнит никто этого полного имени - с незапамятных времен все зовут просто Федька Паяльник. Потому что сызмальства он вправду любил лудить и паять. Хозяйки ему кастрюли, тазы, самовары носили, всегда копеечку имел. Или натурой брал - яйцами, пирогами, огурцами. Это, во-первых. А во-вторых своё прозвище Паяльник получил еще потому, что всегда был охоч до женского полу. Любую мог «припаять», если понравится.
В тридцать лет все-таки женился. С женой хорошо жил, сына вырастили, внучка красавица.
Жена померла двенадцать лет назад. А Федот ничего еще, харахорится. Уже за семьдесят перевалило, усишки жиденькие, мышиные, под носом во все стороны торчат, нос рябой, башмаком, сам худющий, а тоже кавалер: с затылка на лысину зачёс зачёсывает, поверх футболки с надписью «Египет» носит байковую в клетку рубашку, портки с карманами застегивает армейским ремешком, прищур у самого хитрый - как подмигнёт бабам, они враз захихикают, раскраснеются. Кто его знает, чего от Паяльника ждать.
Живёт Федька Паяльник на отшибе, за деревней. Как жену схоронил, так один и живёт. Сына Димку давно уж не видел - тот где-то в Заполярье вахтой работает, звонит два раза в год, с Днем рождения да с Новым годом поздравить. А внучка Мариша - та молодчинка, деда любит и навещает. Год назад закончила в Москве Тимирязевку, там, на курсе себе и мужа нашла. Вышла замуж, уехала к нему, в Мичуринск. Это на юге где-то, Федька не бывал, только по рассказам. Там, опять же с мужем, теперь яблоки выращивают. Новые сорта. Вот и возит теперь деду - полный багажник загрузит разных, больших, маленьких, кислых, сладких, красных, зеленых... Потом высыпает, и начинает рассказывать:
- Это, деда, белый налив, а это болотовский, а это сорт называется Слава Победителям!
Дед удивляется, языком цокает, головой качает. А сам-то он яблоки не очень. Не любит. И говорил уже внучке про это не раз, а она всё равно везёт. Здесь у них, на северах, яблоки не вызревают. Никто их в Заболотье и не сажает. В сельмаге можно купить иногда. В райцентре, в Тюксине тоже. Только там всё больше испанские или израильские, с заморскими липучками на блестящих боках. Ни вкуса, ни запаха. Сроду Федька их и не покупал. А у Маришки - душистые, вкусные. Но дед сам не ест. Бабкам-соседкам понемножку раздаёт, кто с халтурой к нему приходит. А еще приспособился Майке скармливать.
Майка - это Федькина корова. Всегда они с женой, а до того еще - с матерью, держали корову. И всегда имя корове давали по месяцу, в которой родилась. У Майки, допустим, мать Августина была. А у той мать - Марта. А прабабка Майкина - Ноябрина, сокращенно Нонна. Дед помнит хорошо, Нонна была вся черная, только левая задняя нога белая, и на левом глазу белое пятно. А эта, нынешняя, правнучка Майка, прям под копирку как Нонна, только наоборот: вся белая, левая задняя черная и на левом глазу черное пятно. ЧуднО!
Вот еще что. В Заболотье и в окрестных деревнях коров держали не ради молока. Вернее, не только ради молока. И не только для навозу. Держали для шерсти. Вот именно, для шерсти, и нечего смеяться. Тут с давних пор коровы были особой породы - шерстистые. Их вычесывали, а шерсть или пряли, а потом вязали из нее носки да варежки, или валяли. Из коровьей шерсти и одеяло хорошее можно свалять, и половик, и даже что-то навроде пальто бабы делали.
Так вот, как в доме Маришкины яблоки появились, Федот Мартемьяныч взялся ими корову Майку кормить. А началось так: как-то вел вечером Майку с выгула, а сам в руке яблоко держал. Корова изловчилась, тихонько сзади к хозяину подошла, аккуратно из ладони яблоко губами вытянула и стрескала. Да с таким удовольствием, с таким хрустом, что Федот ее даже ругать не стал. Наоборот, проснулась в нем исследовательская жилка. Сроду коровы северной породы яблок не едали. Им, коровам, вообще яблоки не положены - жирно будет. А тут вдруг повезло одной...
Тем интереснее! «А что, - подумал Паяльник, - будет, если дать Майке, например, килограмм антоновки?» И дал. Ничего особенного не случилось. Майка была страшно довольна, но удои не повысила, окраску не сменила и мычать мелодичнее не стала.
Ладно.
А если, скажем, дать полкило Башкинского изумруда на полкило Сочинского великана?.. Опять пусто? А тогда наоборот - кило великана на полкило изумруда?..
Паяльник, как древний алхимик, с каких-то одному ему известных резонов уверился в том, что если найти нужную яблочную пропорцию, то с Майкой может произойти что-то невероятное. Что конкретно, правда, не уточнял. Хотя помнил - был у него в детстве прецедент. Лет до шести вся кожа у Федьки была покрыта струпьями. Чесался страшно! И травами его поили, и купали в каких-то целебных водах, и грязью местной лечебной мазали - ничего. Тогда мать повезла его в Вологду. Долго ехали. Сперва на лодке, потом на пароходе, потом на телеге, и на автобусе даже немножко. К какому-то врачу хорошему попали по знакомству. А тот не лекарства матери велел покупать, а козьего молока и, почему-то, апельсинов. Федот съел кучу кислых апельсинов - два даже прям с кожурой. И молоком это дело запил. Пронесло его по-страшному тогда. Зато кожа очистилась! С тех пор не чесался. Потому что пропорция была правильная. Это ему потом мать объяснила.
Вот и с майкиными яблоками важно было пропорцию найти.
Когда бабки смеялись: «Ну как, Паяш, Майка-то твоя с яблок пепсиколой уже, небось, доится?..» или: «Чего, Федьк, корова-то не закукарекала пока?» - смеялся вместе с ними и приговаривал: «И-эх, дуры вы дуры!» А сам думал: «Поживём - увидим».
Как-то утром Паяльник проснулся ни свет - ни заря. Собственно, имея корову, ты и так просыпаешься каждый день ни свет - ни заря: в четыре утра ее доить надо, а к шести уже пастух с улицы свистит - пора выводить Майку к нему, чтобы с другими коровами в поле выгнал. Но обычно Федот после этого по-стариковски ложился малость еще подремать. Хоть часиков до восьми. А тут - ни в одном глазу! Не идет сон. Отвел Майку, а сам на сеновал. Там по деревянным ящикам давай шарить. У него, внучкиными стараниями, уже целая яблочная коллекция собралась: одиннадцать сортов разложены! И отдельная еще двенадцатая коробочка из-под ботинок - с редким красивым сортом Пепел Шафран. Несколько яблочек всего. Их Федька берёг и экономил.
Вот, значит, лукошко прихватил, пришел на сеновал, и давай, как кидала пляжный, химичить: одно яблоко возьмет, в лукошко переложит. Потом подумает, другое ему на смену. Третье местами поменяет... «Кручу-верчу, шарик спрятать хочу!»
Собрал в итоге такую пропорцию: семь штук Мезенских, шесть штук Джонатана и две - Пепел Шафран, причем одно с пятнышком в виде утиной лапы.
Еле дождался вечера. Майка пришла с пастбища сытая, но беспокойная - день был жаркий, пауты (это здесь так слепней называют) коров совсем заели, а пастух Санька чего? Ему за каждой коровой бегать, слепней отгонять - больно надо! Ему б поспать в теньке. Вот и заели совсем сердешных. И Майку тоже.
Вымя у Майки с сочной травы, с клевера раздуло - мычит, жалуется, дои, хозяин, скорее, мочи нет!
Федот Майку подоил, водой спину ей вымыл, ветошкой обтёр, кровавые ссадины специальной коровьей мазью замазал, а потом корзинку со своим заветным яблочным набором принес:
- На-ка, Майка, отведай.
Майка удивленно на хозяина посмотрела, яблоки понюхала, головой мотнула, а потом - хряп, хряп, хряп - в три укуса все пятнадцать штук и сгряпчила. Федот даже ойкнуть не успел. Корова облизнулась, аккуратно на солому присела, потом прилегла, и заснула.
Федот с пустой корзиной постоял, посмотрел, вздохнул, и сам спать отправился.
В четыре утра, как обычно, встал, пришел в хлев. Глядит - понять не может. Что это с калитки свисает, колышится? Длинное, с кисточкой. Так это ж хвост коровий! Вырос за ночь у Майки хвост! Такой стал длиннющий, что кольцами-бухтами на соломе лежит, как канат или шланг какой. Лежит, подрагивает. Паяльника жуть взяла. Вот это да!
Когда опомнился Федот, тогда сообразил, что это на корову его яблочная алхимия подействовала. Аж заплясал на месте от радости, корову напугал:
- Ах, ты ж моя милая! Заработало!
Как доить-то теперь? И подойти к Майке страшно. А она мычит, радуется, что хозяин пришел, хвостом своим как хлыстом размахивает, по навозу бьет, брызги летят...
Ничего, как-то приспособился, подоил.
К пастуху уж, конечно, выгонять не стал. Махнул рукой с порога, дескать, сегодня не пойдет Майка в поле, выходной у нее!
Чего делать-то дальше? Вот чего! Надо это его открытие, этот научный феномен первым делом сфотографировать. Задокументировать, значит.
Фотоаппарат был у Генки, у механика. Федот - на велосипед и к нему. А тот уже ворота закрывает, в Тюксино на своем мотоцикле с женой Любаней собрался. Паяльник у него фотоаппарат попросил, а Любка, заноза, сразу глаз щурит:
- Зачем тебе?
- Научное открытие зафиксировать!
- Какое открытие?
- А вот приедешь - увидишь. Ген, купи там, в Тюксине, маленькую, вернешься - обмоем.
Любка ерепенится:
- Я те обмою! Обмывальщик нашелся!
Генка тут же в пику ей:
- Ладно, Федьк, бери. Фотик в комнате, в кофре. Тока смотри, не разбей! Техника денег стоит.
Газанул, пылью Федота обсыпал, и, уезжая уже, крикнул:
- Выйдешь - дверь палкой подопри!
Примчался Паяльник домой, скорей-скорей - в хлев, Майку фотографировать. На двор корову не повел, побоялся. Приволок фару автомобильную - он ее как фонарь приспособил, удлиннитель включил. Майка от яркого света в угол забилась, головой к стене повернулась. А Федоту только того и надо. За рога ее к стойке привязал, хвост разложил красиво, коробок спичек рядом положил для масштаба. Включает фотик... а он не включается! Кнопки жмет и так, и сяк - не фурычит японская техника. Ах ты, мать честная! Неужто сломал? Ничего не делал, только до дому довез.
Давай Генке звонить.
Тот еще до райцентра не добрался, не сразу трубку взял.
- А, - говорит, - понятно всё. Аккумулятор сел. Я его уже сто лет не заряжал.
Эх, незадача. Тут, можно сказать, мирового масштаба феномен, а у этого аккумулятор сел. Чего ж придумать?
Тогда Федька из-под гардероба достал районную газету «Тюксинский вестник» - на растопку она уж больно хорошо шла. На последней странице внизу нашел телефон редакции. Дозвонился, назвался, кто, откуда.
- Вот, - говорит, - необычная корова у нас объявилась в хозяйстве. Феномен. Надо бы прописать в газете.
- Чем, - спрашивают в редакции, - необычная?
- А вы приезжайте, увидите! Научное открытие. Вашу газету с такой сенсацией с руками оторвут.
Не стал Федька в подробности вдаваться, про яблоки и про хвост рассказывать. Чтоб не обсмеяли и за сумасшедшего не приняли. И чтобы какие конкуренты или злоумышленники всего дела не испортили.
- Ладно, - говорят в редакции, - завтра ждите, приедет наш корреспондент. Интервью у вас возьмет. И корову вашу снимет.
- А сегодня?
- А сегодня нельзя. Все корреспонденты уже на заданиях.
Нельзя, значит, нельзя.
Всё равно Федот Майку даже на двор, от греха подальше, выводить не стал. Весь день кормил свежескошенной травой.
Ходил вокруг дома, маялся, не знал, чем себя занять. Распирало его - в хлеву сенсация, а он тут, как этот, не мычит, не телится...
Подстилку у Майки поменял. Хвост Майкин вымыл, вытер, рулеткой вымерял - три метра четырнадцать сантиметров получилось. Ну, может быть, четырнадцать с половиной. Потом еще диаметр хвоста тоже промерил в шести местах. К концу, к кисточке хвост утончался, Федька это дело зафиксировал. Все цифры аккуратно карандашом записал в блокнотик. Даже попытался зарисовать хвост вместе с коровой, только смешно вышло, замалякал всё карандашом.
Часам к шести вечера стали сгущаться тучи. С горизонта нанесло какое-то чернильное марево. И всё сильнее, всё гуще оно становилось. Ветер подул. И подул, и подул... Потемнело всё. Сейчас ливанёт.
Федот скорее с веревки белье собрал, инструмент, какой во дворе оставил, в дом занес. Закапало. Сперва понемножку, потом крупными каплями, а потом - потоком, как из ведра. А ветер всё сильнее! Листья с деревьев срывает, закручивает...
И молния! И гром - шарррах!
Собаки в деревне лают, Майка боится, мычит. Федька к корове побежал, успокаивает.
А на холме, который со двора у Паяльника видно, мать честная, такое началось! Закручивает ветер воронку над полем, заворачивает к дороге, и всё ближе к избе Федота этот пылесос движется, и всё шире становится, и вот уже к воротам, свист, шум, ветки трещат, всё грохочет... Страх-то какой!
И вдруг качнулся дощатый пол под Майкой, под Федькой, кубарем полетели они к стене хлева, а хлев вместе с большим бревенчатым домом от земли оторвало, и понесло куда-то вверх, вверх...
- Ах ты, ё-моё! Майка, держись! Что ж это? Сгинем мы с тобой сейчас ни за грош! - заорал Федька, цепляясь за доски. - Эй! Люди! Спасите!..
Дом поднимался всё выше.
Майка, притиснутая к стене хлева, вдруг высунула в крошечное окошко хвост и как лассо набросила его на толстый сук старой липы, которая росла у Федота под забором. Быстро закрутила несколько петель. Дом дернулся и повис в воздухе, как надутый гелием шарик. Корова мычала, упиралась копытами и держалась изо всех сил. Держала секунд пятнадцать, пока дом бултыхало-крутило, как осенний листик на ветру. Потом Федота резко подбросило вверх, качнуло и ударило головой о балку.
Дальше стало темно.
Очнулся Паяльник от чего-то влажного и шершавого на своем ухе. Майка лизала его голову языком. Кряхтя и охая, Федот поднялся на ноги.
Хлев стоял на земле, на своём месте.
Корова тоже была в стойле, жива и почти невредима - только потертости на длинном, поросшем шерстью хвосте.
Федька, пошатываясь и держась за всё, вышел во двор.
Ураган стих, дождь кончился, тучи ушли за лес.
Двор был засыпан листьями и ветками.
Старый клён повалился поперек улицы и завалил Федькин забор. Старая липа росла там же, где росла, только два больших сука обломились.
В избе Федькиной разбилось одно окно. Но сам дом никуда не сдвинулся, почти не перекосился, словно какой-то огромный подъемный кран аккуратно поставил избу на те же угловые камни, на которых и строил его Федькин прадед. И провода электрические были целы! Как так получилось? Непонятно.
Паяльник поднялся на крыльцо, вошел в избу. Побилась кое-какая посуда, поломалась табуретка, вещи из гардероба вывалились. Таз медный, который Федька не успел допаять, выгнуло чуть не наизнанку. Перед Николаевной теперь объясняться. Зеркало в старой темной раме треснуло паутиной. А так и ничего, могло бы быть гораздо хуже. Главное - фотик Генкин чудом уцелел, между подушками оказался.
Федот взялся прибираться. Только к полуночи всё более-менее в порядок привел.
Спать лег.
В четыре встал, Майку подоил. Молока она дала немного. Немудрено - и не паслась вчера, и стресс такой пережила. И главное, показалось Паяльнику, что хвост у коровы, вроде как, малость усох. Федьке это очень не понравилось - сегодня же должен корреспондент приехать.
Дал корове яблок. Семь штук Мезенских, шесть штук Джонатана и две - Пепин Шафран. Правда, Пепел уже без пятнышка. В коробке из-под обуви оставалось всего три яблочка драгоценных. Надо внучке звонить, пусть еще привозит.
Ушел Федька досыпать. Опять Майку в поле не выгнал.
Проснулся аж в половине десятого от звонка мобильного. Девичий тонкий голосок уточнял, как на машине удобнее подъехать к его дому.
Машина остановилась у рухнувшего клёна, выпустила пассажирку, развернулась и уехала.
В калитку вошла девчоночка лет семнадцати или восемнадцати. Пухленькая, румяная, с фотоаппаратом. Скромная такая, застенчивая. Тихо-тихо так сказала, еле расслышал Паяльник:
- Я, - говорит, - корреспондент Наталья Ганнушкина, здрасьте. Прохожу практику в редакции «Тюксенского вестника». Это мой первый материал. А вы - Федот Мартемьяныч?
- Он самый.
- А корову можно посмотреть?
- Можно, почему ж нельзя? Ты, внучка, уж извини, на грязь внимание не обращай. У нас вчера тут такое было! Мы ж тут чуть не улетели с Майкой!..
- Подождите, подождите, я сейчас диктофон достану... - заволновалась Наташа Ганнушкина. - А Майка - это кто? Ваша корова?
- Она самая...
Проводил корреспондентку в хлев.
Майка поднялась с ног, мыкнула и махнула хвостом. Разбудили ее.
Федот, как корову увидел, разом понял, что всё не так. Хвост у Майки был обыкновенный. Обыкновенный коровий хвост. Не трехметровый, а такой, какой бывает у всех коров.
Наталья щурилась, привыкая к полумраку.
- А можно ее вывести? А то со вспышкой не очень хорошее качество получается. И вы тогда скажете, с какого ракурса лучше фотографировать?
- Ты понимаешь, дочка... - Федот не знал, с чего начать. - Может быть и не надо ее фотографировать... То есть... Сейчас не надо. Ты погоди, я ей сейчас яблок дам, может, опять вырастет...
- Что вырастет?
- Давай-ка выйдем, я тебе расскажу. Вот тут, в блокноте у меня всё записано...
И Паяльник стал рассказывать в черный диктофончик всё с самого начала - про внучку Марину и Мичуринск, про яблоки и коровью диету, про трехметровый Майкин хвост, про вчерашний ураган, про дом, взлетевший и вернувшийся чудесным образом на свое место. Тыкал пальцем в блокнот с цифрами и перечеркнутым рисунком, подводил оторопевшую журналистку к покосившемуся забору и поваленному клёну, напихал ей в карманы яблок.
Корреспондент Наталья Ганнушкина честно зафиксировала весь Федотов монолог, сфотографировала клён, избу с выбитым стеклом, битую посуду в двух ржавых вёдрах. Потом, все-таки, вернулись в хлев и щелкнули несколько раз истомившуюся в стойле Майку. Сперва морду, потом всю целиком, а потом долго и внимательно - хвост.
Хвост, как хвост. Корова, как корова.
Два уточняющих вопроса рискнула задать Паяльнику журналистка. Первый:
- Вы, наверное, сильно головой ударились. Вон синяк какой на лбу. Может быть, врача вызвать?
И второй:
- А автобус до райцентра во сколько уходит?
К обеду практикантка из районной газеты уехала к себе в редакцию.
Федот вернул Генке фотоаппарат. Рассказывать ничего не стал.
А спустя день в районной газете «Тюксенский вестник» появилась фотография Федота на фоне избы с выбитым стеклом и поваленного клёна. Над снимком был заголовок: «Последствия урагана в деревне Заболотье», а под фотографией написано:
«Житель деревни Заболотье Ф.М. Поильников возле своего дома.
Ураган, пронесшийся по территории нашего района в субботу, охватил территорию в 20 га, вырвал с корнем 27 деревьев. К счастью, никто не пострадал. Администрация района и коммунальные службы предпринимают все меры для скорейшего устранения последствий урагана.
Корр. Н. Ганнушкина».
И ни слова ни про яблоки, ни про корову, ни про хвост. Не говоря уже об удивительном полёте Федота Мартемьяновича вместе с Майкой. Как словно и не было ничего.
Вот так всё и вышло.
Хвост у коровы Федотовой больше не отрастал, как Федот ни старался. Маришка потом много раз привозила деду в Заболотье Пепел Шафран, радуясь, что хоть какой-то сорт деду полюбился. Федька вновь и вновь собирал заветный набор - семь Мезенских, шесть Джонатана и две Пепел Шафран. Майка ела с удовольствием, но хвост оставался таким, какой коровам положено.
Паяльник грешил на утиную лапку. Ни одного яблока с похожим пятном Федька так больше и не нашел. А без пятна ничего не получалось.
Один раз в бане по пьяному делу начал было Федот мужикам историю про летающий дом рассказывать. Мужики от хохота чуть с полков не свалились. Паяльник обиделся, больше никому ни словом не обмолвился.
И сам бы со временем, наверное, решил, что привиделось ему это всё, если бы не одно обстоятельство. С того случая корова Майка стала давать особое молоко. От этого молока у Федота пошли в рост, загустели, распушились усы. Таким кавалером стал - что ты! Когда бабки спрашивали, с чего это у него вдруг, отвечал загадочно:
- Ну, такой вот феномен...
А когда у Майки телушка родилась, Федот назвал ее Ранетка.