Тема: теория
Гилинский Я.
ДЕВИАНТОЛОГИЯ: социология преступности, наркотизма, проституции, самоубийств и других «отклонений» //
СПб.: Издательство «Юридический центр Пресс», 2004. - 520 с. - ISBN 5-94201-320-9.
§ 2. Классическая школа уголовного права и криминологии
Хотя зарождение социологии девиантности связывают с именем Э. Дюркгейма, однако некоторые идеи криминологии, возникшей раньше, имеют непосредственное отношение к осмыслению девиантности. Поэтому кратко рассмотрим предшественников криминоло-
65
гии - классическую школу уголовного права (XVIII в.) [1]. Ее идеи основывались на религиозном понимании свободы воли и греховности человека. Если благодаря свободе воли индивид выбирал путь греха, совершал преступление, он подлежал каре за содеянное. Чем тяжелее был грех, тем более жестоким должно было быть воздаяние. В рамках классической школы вызревали представления о преступности, преступлении, их причинах и мерах социального контроля.
Но взгляды крупнейших представителей классической школы криминологии (Ч. Беккариа, И. Бентама) существенно отличались от современных им уголовно-правовых воззрений.
Наибольшую известность приобрел труд Ч. Беккариа «О преступлениях и наказаниях» (1764). Написанный совсем молодым ученым, он стал своего рода «бестселлером», переведенным с французского языка на десятки других языков. Принимая возмездный характер уголовной юстиции, пропорциональность воздаяния, Ч. Беккариа прежде всего ограничил понятие преступления. Преступлением может считаться только такое деяние, которое причиняет реальный вред, прямо и ясно указано в законе, а сам закон обязателен для граждан и правителей. Эти требования были направлены против осуждения по аналогии, против неравенства перед законом.
Причины преступлений Ч. Беккариа видит во всеобщей борьбе человеческих страстей и прежде всего - в наслаждении и страдании [2]. При этом борьба человеческих страстей служит источником не только преступлений, но и полезных деяний («позитивных девиаций»!). Наряду с психологическими основаниями преступлений, ученый не обошел вниманием и социально-экономические факторы. Так, в кражах он усматривал преступления нищеты и отчаяния.
Особенно важны взгляды Ч. Беккариа по проблеме наказания, целью которого он считает удержание людей от совершения преступлений, а не месть. Ученый выступал против жестокости наказания.
66
Жестокие наказания не только не выполняют функции предупреждения преступлений, но напротив: «В те времена и в тех странах, где были наиболее жестокие наказания, совершались и наиболее кровавые и бесчеловечные действия, ибо тот же самый дух зверства, который водил рукой законодателя, управлял рукой и отцеубийцы и разбойника» [3]. Неудивительно, что Ч. Беккариа, вопреки распространенным в то время (да, к сожалению, нередко и в наши дни) взглядам, выступал против смертной казни: «Смертная казнь не может быть полезна, потому что она подает пример жестокости... Мне кажется нелепым, что законы,... которые запрещают и карают убийство, сами совершают его и для отвращения граждан от убийства сами предписывают совершение его».
Ч. Беккариа впервые сформулировал принцип неотвратимости наказания: «Одно из самых действенных средств, сдерживающих преступления, заключается не в жестокости наказаний, а в их неизбежности» [4]. Наконец, Ч. Беккариа, вслед за Ш. Монтескье, провозгласил приоритет предупреждения преступлений перед наказанием за них. При этом он понимал, что возможности государства по противодействию преступности ограничены, ибо «невозможно предупредить все зло».
И. Бентам в известной степени разделял взгляды Ч. Беккариа. Кроме того, он еще в 1778 г. обратил внимание на статистические закономерности и устойчивость преступности. А его мысль о том, что человек стремится получить максимальное удовольствие и испытать минимальные страдания надолго завладела умами специалистов в области уголовного права.
В целом, зародившись в недрах классической школы уголовного права, классическая криминология сделала первые важные шаги в становлении криминологии как науки. Вместе с тем, прогрессивные для своего времени взгляды Ч. Беккариа и И. Бентама носили все еще умозрительный характер. Преодолеть этот недостаток стало возможным на основе позитивистских воззрений следующего - XIX столетия.
67
§ 3. Позитивизм в философии, науке, социологии
Зарождение позитивизма заслуженно связывают с именем О. Конта. К числу первых теоретиков позитивизма относят также Г. Спенсера и К. Маркса.
О. Конт, будучи социальным философом (термин «социология» он впервые использовал в «Курсе позитивной философии», 1838), полагал, что существующие социальные науки не могут считаться таковыми (науками), пока и поскольку они метафизичны, носят умозрительный характер, не основываются на методах естественных наук - измерении, наблюдении, эксперименте и т. п. Наука должна основываться на фактах, а не догмах, воображение должно быть подчинено наблюдению. «Теологическое и метафизическое состояния какой-либо науки отличаются одной общей чертой: господством воображения над наблюдением... Чтобы сделать... науку позитивной, нужно установить в ней... преобладание наблюдения над воображением» [5].
Идеи позитивизма нашли отражение в трех основных направлениях: биологическом, или антропологическом, психологическом и социологическом. Возникновение каждого из этих трех направлений связывают обычно (более или менее справедливо) соответственно с именами Ч. Ломброзо, Г. Тарда и А. Кетле. И хотя позитивизм в «чистом виде» давно сменили плюралистические концепции, неомарксизм, «критическая криминология», постмодернизм, однако с момента возникновения этих трех направлений и до сегодняшних дней мы почти безошибочно можем отнести к тому или иному из них любую девиантологическую школу, теорию, концепцию.
68
Биологическое (антропологическое) направление
Бесспорным родоначальником этого направления считается Ч. Ломброзо - тюремный врач из Турина. С помощью антропологических методов он измерял различные параметры строения черепа
68
многочисленных заключенных, их вес, рост, длину рук, ног, туловища, строение ушей и носов, а при вскрытии умерших - строение и вес внутренних органов. Всего за свою многолетнюю практику он исследовал свыше одиннадцати тысяч лиц, осужденных за совершение преступлений. Свое главное открытие Ч. Ломброзо описывает вполне поэтически: «Внезапно однажды утром мрачного декабрьского дня я обнаружил на черепе каторжника целую серию атавистических ненормальностей, ...аналогичную тем, которые имеются у низших животных. При виде этих странных ненормальностей - как будто бы ясный свет озарил темную равнину до самого горизонта - я осознал, что проблема сущности и происхождения преступников была разрешена для меня» [6].
Результаты исследований и выводы о «прирожденном» преступнике, отличающемся от других людей чертами «вырождения» («преступник - это атавистическое существо, которое воспроизводит в своей личности яростные инстинкты первобытного человечества и низших животных») нашли отражение в труде Ч. Ломброзо «Преступный человек» (1876). Признаки «вырождения» проявляются в многочисленных «стигматах»: «ненормальности» в строении черепа, низкий или скошенный лоб, огромные челюсти, высокие скулы, приросшие мочки ушей и т. п. Ч. Ломброзо создал целую серию «портретов» различных преступников - убийц, грабителей, воров, насильников, поджигателей и др. Разработанная им классификация преступников включала четыре типа: прирожденные, душевнобольные, по страсти (включая политических маньяков), случайные.
Ч. Ломброзо затронул еще одну девиантологическую тему: с биологических позиций он рассматривал проблему гениальности и помешательства [7]. Со временем, под давлением обоснованной критики, Ч. Ломброзо стал уделять внимание и иным - социальным, демографическим, климатическим факторам [8]. Однако он навсегда вошел в историю криминологии как автор теории врожденного преступника.
69
Результаты антропологических исследований Ч. Ломброзо не выдержали проверки. Так, еще при его жизни Ч. Горинг осуществил сравнительное исследование трех тысяч человек - заключенных (основная группа) и учащихся Оксфорда, Кембриджа, колледжей, военнослужащих (контрольная группа). Результаты не выявили значимых различий между группами и были опубликованы в книге «Заключенный в Англии» (1913). Вывод Ч. Горинга был вполне категоричен: «Нет такой вещи как физический криминальный тип» [9]. Позднее аналогичные исследования проводили и другие ученые (Н. Ист, В. Хиле, Д. Зернов и др.) с теми же результатами. Миф о «врожденном преступнике» был развеян, хотя иногда возникали его рецидивы...
Ученики Ч. Ломброзо и его соотечественники Э. Ферри и Р. Гарофало вслед за учителем признавали роль биологических, наследственных факторов. Вместе с тем они уделяли внимание психологическим (особенно Р. Гарофало) и социальным факторам в обусловленности преступлений. Они оба отрицали идею свободы воли, занимаясь поиском причин преступлений.
Э. Ферри выделял антропологические (телесная и духовная природа индивидов), физические (естественная среда) и социальные детерминанты преступлений. Наказание должно выполнять чисто предупредительную, оборонительную функцию. В «Криминальной социологии» (в российском издании - «Уголовная социология» [10]) Э. Ферри писал, обосновывая принципы позитивизма: «Раньше наука о преступлениях и наказаниях являлась по существу лишь изложением теоретических выводов, к которым теоретики пришли только с помощью логической фантазии. Наша школа превратила ее в науку позитивного наблюдения. Основываясь на антропологии, психологии и статистике преступности, а также на уголовном праве и исследовании тюремного заключения, эта наука превращается в синтетическую науку, которую я сам назвал "Криминальной социологией"». Э. Ферри отстаивал вероятностный характер обусловленности девиантного поведения теми или иными факторами. Он придавал большое значение превентивным мерам (улучшению условий труда, быта и досуга, освещению улиц и подъездов, условиям вос-
70
питания и т. п.), считал, что государство должно стать инструментом улучшения социально-экономических условий.
Антропологическое, или биологическое, направление отнюдь не исчерпывается ломброзианством.
По мнению немецкого психиатра Э. Кречмера и его последователей (прежде всего - американского криминолога У. Шелдона), прослеживается связь между типом строения тела, характером человека, а следовательно, и его поведенческими реакциями, включая преступные. Согласно их «теории конституциональной предрасположенности», высокие и худые люди - эктоморфы («церебротоники», по Шелдону, или астеники) - чаще будут робкими, заторможенными, склонными к одиночеству, интеллектуальной деятельности. Сильные, мускулистые мезоморфы («соматотоники», или атлеты) отличаются динамичностью, стремлением к господству и наиболее склонны к девиациям. Невысокие, полные эндоморфы («висцеротоники», или пикники) - общительны, спокойны, веселы. Связь между физической конституцией, чертами характера и поведенческими реакциями действительно существует, но представители всех типов физической конституции и различных типов характера (со времен И. П. Павлова хорошо известны холерики, сангвиники, флегматики и меланхолики, хотя современные классификации характера намного сложнее и разнообразнее) могут отличаться как законопослушным поведением, так и девиантным - позитивным и негативным.
К. Юнг (1923) различал два основных типа личности: экстравертов, ориентированных на общение, склонных к новаторству (иногда с элементами авантюризма), и интровертов, ориентированных на себя, замкнутых, избегающих риска, настроенных консервативно. Г. Айзенк (1963) для более полной характеристики типов личности дополнил экстравертов (открытость) - интровертов (замкнутость) характеристиками стабильности - нестабильности (уровень тревожности). И также пытался связать криминальное поведение с личностными особенностями. В частности, Г. Айзенк считал, что экстраверты более склонны к преступлениям, чем интроверты.
По мере развития современной биологии и генетики в рамках биологического направления возникают все новые и новые теории.
71
Назовем лишь некоторые из них. Подробнее же они освещаются в современной книге Д. Фишбайн [11].
Концепция близнецов. В ряде исследований (Loehlin, Nichols, 1976 и др.) было установлено, что одинаковое (в том числе девиантное) поведение взрослых пар однояйцовых (монозиготных) близнецов наблюдается относительно чаще, нежели у пар двуяйцовых (дизиготных) близнецов. В одном из исследований, например, такое совпадение было в 77% случаев однояйцовых и в 12% случаев двуяйцовых близнецов. Отсюда делался вывод о роли генетической предрасположенности к тем или иным поведенческим формам. Однако различные исследователи получали неодинаковые результаты, не всегда изучались условия воспитания обоих близнецов, так что сторонников «близнецового» объяснения девиантного поведения не так уж много.
Хромосомная теория. П. Джекобе (1966) на основе изучения заключенных в шведских тюрьмах выдвинул гипотезу о повышенной агрессивности и, соответственно, высоком уровне насильственных преступлений у мужчин с лишней Y хромосомой (XYY вместо стандартного набора XY). Позднее Т. Поуледж опроверг это предположение. Если мужчины с лишней Y хромосомой и отличаются повышенной агрессивностью, то их удельный вес в популяции крайне невысок (1 из 1000) и постоянен, а уровень насильственной преступности существенно меняется во времени и пространстве. По данным Р. Фокса (1971), заключенные с хромосомным набором XYY не более склонны к насилию, чем другие заключенные, но относительно чаще совершают имущественные преступления. Кроме того, повышенная агрессивность может проявляться и в общественно полезном или допустимом поведении (спортсмены, полицейские, военнослужащие).
Частота пульса. Кембриджское лонгитюдное (изучение одних и тех же лиц на протяжении значительного периода времени) исследование свыше 400 мужчин показало, что те, у кого частота пульса в состоянии покоя была ниже (66 ударов в секунду), чем в среднем (68 ударов в секунду), относительно чаще оказывались осуждены-
72
ми за насильственные преступления (D. Farrington, 1997). Аналогичные результаты были получены в исследованиях М. Wadsworth (1976) и A. Raine (1993) [12]. Но вероятнее всего такой одиночный фактор как частота пульса является лишь одним из показателей общего состояния нервной системы, так или иначе влияющего на поведение, в том числе - агрессивное.
Уровень серотонина в крови. На основе результатов многочисленных исследований некоторые ученые предполагают, что повышенный уровень серотонина в крови свидетельствует о более высокой вероятности агрессивного поведения.
Роль тестостерона. Точно так же считается, что повышенный уровень тестостерона (мужского полового гормона) может увеличивать агрессивность поведения. Некоторые исследователи полагают, что аналогичную роль в женском агрессивном поведении играют женские гормоны.
Однако, во-первых, результаты различных исследований нередко противоречивы. Во-вторых, ряд исследований показали, что уровень гормонов весьма чувствителен к внешним условиям. В-третьих, и это главное, - нет никаких доказательств специфического влияния всех вышеназванных биологических факторов (лишняя Y хромосома, частота пульса, уровень серотонина или гормонов и др.) именно на девиантное поведение. Это не исключает того, что при прочих равных условиях генетическая составляющая может играть определенную роль в большей или меньшей вероятности той или иной поведенческой реакции конкретного индивида (достаточно, например, напомнить, что в генезисе алкоголизма роль наследственности велика, а в состоянии алкогольного опьянения совершается немало правонарушений). В одной из своих книг российский психолог В. Леви заметил: «Социум выбирает из психогенофонда». Иначе говоря, социальные факторы влияют на поведение опосредствованно - через генетические и психологические особенности свойств личности. Наконец, в-четвертых, все эти рассуждения, равно как иные идеи сторонников биологического и психологического направлений, имеют отношение к индивидуальному девиантному поведению, но никак не объясняют девиантность как социальный феномен.
73
Психологическое направление
Становление психологического направления связывают с двумя именами: Р. Гарофало и Г. Тарда. О первом из них уже говорилось выше. Его работа «Критерии опасного состояния» (1880) обосновывает, в частности, так называемый клинический подход к изучению личности преступника. Идеи «опасного состояния» позднее, во второй половине XX в., активно развивал Ж. Пинатель.
Г. Тард в своих книгах «Законы подражания» и «Философия наказания» (обе вышли в 1890 г.) объяснял преступное поведение подражанием и обучением. Поскольку в основе преступного акта лежат психологические механизмы, постольку, с точки зрения Г. Тарда, суд должен решать вопрос лишь о виновности/невиновности обвиняемого, тогда как меры воздействия на виновного определяет медицинская комиссия.
Вполне обоснованно обращаясь к психологическим факторам индивидуального преступного поведения, Г. Тард излишне абсолютизирует роль подражания, усматривая в «законе подражания» едва ли не основной закон развития общества и цивилизации.
Склонность к психологизации социальных явлений не помешала Г. Тарду в ряде вопросов занять социологические позиции. Так, он социологически верно отметил относительность самого понятия отклонения (преступления): «Система добродетелей, так же как и система преступления и порока, меняется вместе с ходом истории» [13]. Отношение ученого к преступности как социальному феномену позволило ему сделать вполне социологический вывод: «Если бы дерево преступности со всеми своими корнями и корешками могло бы быть когда-нибудь вырвано из нашего общества, оно оставило бы в нем зияющую бездну» [14].
Г. Тард один из первых обратил внимание на то, что повышение благосостояния, уровня жизни, образования не влечет за собой сокращения преступности. Скорее - наоборот! «Рост трудовой деятельности и богатства делает естественным рост преступлений и преступников! А где же, следовательно, нравственная сила труда, нравственная добродетель богатства, о которых столько говорили?
74
Образование сделало большие успехи. Где же благодетельное, столь прославленное действие просвещения на нравы?... Три великих предупредительных лекарства от социальной болезни: труд, общее довольство и образование - усиленно действовали не раз, а поток преступности, вместо того, чтобы пересохнуть, вдруг вышел из берегов» [15]. Г. Тард увидел также широчайшую распространенность преступлений «людей богатых и признаваемых честными» (позднее такие преступления будут названы «беловоротничковыми»).
Наконец, заметим, что на примере Р. Гарофало и Г. Тарда мы лишний раз убеждаемся в относительности любой схемы, любой классификации. Так, взгляды Р. Гарофало в равной степени относятся к антропологическому и психологическому направлениям, а работы Г. Тарда иллюстрируют и психологический, и социологический подходы к проблеме преступности, преступления и наказания. Впрочем, еще Э. Ферри обосновывал правильность и научную совместимость своих антропологических и социологических воззрений [16].
К психологическому направлению относится и фрейдизм. Сам 3. Фрейд не обращался специально к девиантологической тематике, если не считать психоаналитического разбора произведений Ф. М. Достоевского; в этой своей работе 3. Фрейд сформулировал небезынтересное для нас утверждение: «Для преступника существенны две черты - безграничное себялюбие и сильная деструктивная склонность; общим для обеих черт и предпосылкой для их проявлений является безлюбовность, нехватка эмоционально-оценочного отношения к человеку» [17]. Однако его теория не могла не отразиться на психологических подходах к проблеме девиаций, особенно - сексуальных.
Напомним, что 3. Фрейд выделял в структуре личности три составляющие: «Я» (Ego), «Оно» (Id) и «Сверх-Я» (Super-Ego). «Оно» - глубинный слой бессознательных влечений, «разгул» сексуальных и агрессивных инстинктов. Не будь других составляющих личности, человек всегда действовал бы по велению Id (с точки зре-
75
ния 3. Фрейда, человек асоциален по природе). «Я» - сфера сознательного, посредник между бессознательным, внутренним миром человека и внешней реальностью - природной и социальной. Ego развивается из Id в процессе социализации индивида. «Сверх-Я» - внутриличностная совесть, «хранилище моральных установлений», своего рода моральная цензура, представляющая собой установки общества. Super-Ego - посредник между бессознательным и сознанием в их непримиримом конфликте, ибо сознание само по себе не способно обуздать веления бессознательного. Другим важнейшим положением 3. Фрейда является учение о либидо - половом влечении, которое, начиная с раннего детства, на бессознательном уровне определяет большинство намерений и поступков человека.
Легко представить, сколь обширное поле открывается для девиантологической интерпретации этих положений. Это и «победа» бессознательного, проявившаяся в конкретном девиантном акте, и либидо, выплеснувшееся в сексуальное или иное насилие, и роль невротических реакций в механизме индивидуального девиантного поступка, и сублимация (переключение) либидо либо в криминальное русло, либо - в творчество!
Разумеется, учение самого 3. Фрейда и его учеников и последователей (К. Юнга, А. Адлера, В. Рейха) было неизмеримо сложнее и глубже, чем описанная выше схема. Психоаналитический подход позволяет вскрыть глубинные психологические особенности различных поведенческих актов. Интересное исследование этой темы было предпринято украинским криминологом А. Ф. Зелинским [18].
К. Юнг, так же как Фрейд, а еще раньше - Ч. Ломброзо, интересуются проблемой творчества. Для них гениальность и помешательство, творчество и преступление, «гений и злодейство» - вопреки пушкинскому «Моцарт и Сальери» - совместимы, имеют единую природу, одни истоки, в частности, - вытесненную сексуальность, сублимацию. К. Юнг внимательно исследует с психоаналитической точки зрения, творчество Т. Парацельса и 3. Фрейда, Дж. Джойса и П. Пикассо, Гете и Данте [19].
Неофрейдизм, характеризующийся большей «социологизацией» изучаемых процессов, сделал еще один шаг в интересующем нас
76
направлении. Так, К. Хорни подробно исследует проблему невроти-зации личности, а ведь среди лиц, находящихся в местах лишения свободы наблюдается высокий удельный вес лиц с невротическими расстройствами. Мазохизм - моральный и физический - К. Хорни объясняет невротическими страданиями. Многие ее идеи о механизмах развития личности, роли детства в формировании личности представляют несомненный интерес для девиантологии [20].
Интересно, что в одном из писем К. Юнг так характеризует связь невротизма с потенциальными сексуальными отклонениями: «Подлинно здоровое состояние для невротика - это сексуальная распущенность» [21].
Труды другого крупнейшего представителя неофрейдизма - Э. Фромма косвенно или непосредственно посвящены девиантоло-гической тематике. Косвенно - когда обсуждаются проблемы этики, смысла жизни, «иметь или быть» [22]. Непосредственно - когда ученый один из главных своих трудов посвящает исследованию агрессии и насилия как психологического, социального, политического феномена [23].
С точки зрения Э. Фромма, «все человеческие страсти, "хорошие" и "дурные", следует понимать не иначе как попытку человека преодолеть собственное банальное существование во времени и перейти в трансцендентное [24] бытие» [25]. Это чрезвычайно важное для девиантологии положение. Любая девиация, девиантный поступок - попытка (осознанная или нет) прорвать сковывающие социальные нормы, самоутвердиться, самореализоваться как Индивидуальность, непохожая на «всех других», и тем самым «придать смысл своей жизни». Поэтому и садист - человек, «который не смог найти другого способа реализовать данные ему от рождения качества». И наилучший путь превенции негативных девиаций - «создать такие условия, при которых высшей целью всех общественных устремлений станет всестороннее развитие человека» [26].
77
Э. Фромм различает агрессию конструктивную, доброкачественную (например, игровая, оборонительная) и деструктивную, злокачественную. Последняя проявляется в некрофилии. Типичный субъект некрофилии - А. Гитлер. Его деструктивной агрессии и некрофильской сути Э. Фромм посвящает целую главу (XIII) своего труда.
Некрофилам свойственно ратовать за негативные санкции, силовые решения конфликтов, за репрессивные меры социального контроля над девиантностью. На основании эмпирического исследования в США Э. Фромм делает вывод: «Антижизненные (деструктивные) тенденции весьма примечательно коррелируют с политическими воззрениями тех лиц, которые выступают за усиление военной мощи страны... Лица с деструктивной доминантой считали приоритетными следующие ценности: более жесткий контроль над недовольными, строгое соблюдение законов против наркотиков, победное завершение войны во Вьетнаме, контроль над подрывными группами и их действиями, усиление полиции и борьба с мировым коммунизмом» [27]. Тогда как, согласно экспериментам Б. Скиннера, позитивные санкции, «похвала, вознаграждение являются более сильным и действенным стимулом, чем наказание» [28].
В работе «Здоровое общество» Э. Фромм говорит о «патологии нормальности», когда человек пытается быть конформным, соблюдать социальные нормы, которые сами патологичны, ибо препятствуют самореализации личности.
Э. Фромм обсуждает и многие другие вопросы общественного бытия, имеющие отношение к нашей теме. Так, Э. Фромм пишет: «Гипнотические методы, используемые в рекламе и политической пропаганде, представляют собой серьезную угрозу психическому здоровью, особенно ясному критическому мышлению и эмоциональной независимости. Я нисколько не сомневаюсь в том, что ... употребление наркотиков наносит здоровью человека гораздо меньший вред, чем различные методы промывания мозгов» [29].
Подводя краткий итог психологическому направлению, можно отметить бесспорный интерес представленных этим направлением
78
исследований психологической составляющей девиантного поведения и бесплодность попыток ответить на вопрос о причинах девиантности как социального феномена.
79
1 С этого начинают нередко и западные историки девиантологии: Bryant С. (Ed.). Vol. 1. Ibid. P. 43-45; Lamnek S. Theorien abweichenden Verhaltens. Vierte Auflage. Munchen: W. Fink Verlag, 1990; McCaghy Ch., Capron Т., Jamieson J. Ibid. P. 7-9.
2 Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. М., 1939. С. 222.
3 Там же. С. 310.
4 Там же. С. 308-309.
5 Конт О. Система позитивной политики // Родоначальники позитивизма. СПб., 1910. Вып. 2. С. 108, 111.
6 Цит. по: Яковлев А. М. Преступность и социальная психология: Социально-психологические закономерности противоправного поведения. М., 1971. С. 20.
7 Ломброзо Ч. Гениальность и помешательство. СПб., 1892 (репринтное издание, 1990).
8 Ломброзо Ч. Преступление. СПб., 1900.
9 Goring Ch. The English Convict: A Statistical Study. L, 1913. P. 173.
10 Ферри Э. Уголовная социология. СПб., 1900.
11 Fishbein D. Biobehavioral Perspectives in Criminology. Wadsworth, Thomson Learning, 2001.
12 Подробнее см.: Sheley J. (Ed.) Criminology: A Contemporary Handbook. Third Ed. Wadsworth, Thomson Learning. 2000. P. 326-328.
13 Тард Г. Сравнительная преступность. М., 1907. С. 33.
14 Тард Г. Преступник и преступления. М., 1906. С. 62.
15 Тард Г. Сравнительная преступность. С. 95.
16 Ферри Э. Уголовная антропология и социализм // Уголовное право и социализм / Под ред. М. Н. Гернет. М., 1908. С. 204-215; Он же. Уголовная социология. СПб., 1910.
17 Фрейд 3. Достоевский и отцеубийство // Фрейд 3. «Я» и «Оно»: Труды разных лет. В 2 кн. Тбилиси, 1991. Кн. 2. С. 408.
18 Зелинский А. Ф. Осознаваемое и неосознаваемое в преступном поведении. Харь ков, 1986.
19 Юнг К. Собрание сочинений. Т. 15. Феномен духа в искусстве и науке. М., 1992.
20 См.: Хорни К. Невротическая личность нашего времени. Самоанализ. М., 1993.
21 Цит. по: Эткинд А. Эрос невозможного: История психоанализа в России. СПб., 1993. С. 167.
22 Фромм Э. Психоанализ и этика. М., 1993; Он же. Иметь или быть? М., 1990.
23 Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М., 1994.
24 Трансцендентное - выходящее за пределы наличного бытия, повседневности.
25 Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. С. 27.
26 Там же. С. 28.
27 Там же. С. 293.
28 Там же. С. 47.
29 Фромм Э. Иметь или быть? М., 1990. С. 194.
ДЕВИАНТОЛОГИЯ: социология преступности, наркотизма, проституции, самоубийств и других «отклонений» //
СПб.: Издательство «Юридический центр Пресс», 2004. - 520 с. - ISBN 5-94201-320-9.
§ 2. Классическая школа уголовного права и криминологии
Хотя зарождение социологии девиантности связывают с именем Э. Дюркгейма, однако некоторые идеи криминологии, возникшей раньше, имеют непосредственное отношение к осмыслению девиантности. Поэтому кратко рассмотрим предшественников криминоло-
65
гии - классическую школу уголовного права (XVIII в.) [1]. Ее идеи основывались на религиозном понимании свободы воли и греховности человека. Если благодаря свободе воли индивид выбирал путь греха, совершал преступление, он подлежал каре за содеянное. Чем тяжелее был грех, тем более жестоким должно было быть воздаяние. В рамках классической школы вызревали представления о преступности, преступлении, их причинах и мерах социального контроля.
Но взгляды крупнейших представителей классической школы криминологии (Ч. Беккариа, И. Бентама) существенно отличались от современных им уголовно-правовых воззрений.
Наибольшую известность приобрел труд Ч. Беккариа «О преступлениях и наказаниях» (1764). Написанный совсем молодым ученым, он стал своего рода «бестселлером», переведенным с французского языка на десятки других языков. Принимая возмездный характер уголовной юстиции, пропорциональность воздаяния, Ч. Беккариа прежде всего ограничил понятие преступления. Преступлением может считаться только такое деяние, которое причиняет реальный вред, прямо и ясно указано в законе, а сам закон обязателен для граждан и правителей. Эти требования были направлены против осуждения по аналогии, против неравенства перед законом.
Причины преступлений Ч. Беккариа видит во всеобщей борьбе человеческих страстей и прежде всего - в наслаждении и страдании [2]. При этом борьба человеческих страстей служит источником не только преступлений, но и полезных деяний («позитивных девиаций»!). Наряду с психологическими основаниями преступлений, ученый не обошел вниманием и социально-экономические факторы. Так, в кражах он усматривал преступления нищеты и отчаяния.
Особенно важны взгляды Ч. Беккариа по проблеме наказания, целью которого он считает удержание людей от совершения преступлений, а не месть. Ученый выступал против жестокости наказания.
66
Жестокие наказания не только не выполняют функции предупреждения преступлений, но напротив: «В те времена и в тех странах, где были наиболее жестокие наказания, совершались и наиболее кровавые и бесчеловечные действия, ибо тот же самый дух зверства, который водил рукой законодателя, управлял рукой и отцеубийцы и разбойника» [3]. Неудивительно, что Ч. Беккариа, вопреки распространенным в то время (да, к сожалению, нередко и в наши дни) взглядам, выступал против смертной казни: «Смертная казнь не может быть полезна, потому что она подает пример жестокости... Мне кажется нелепым, что законы,... которые запрещают и карают убийство, сами совершают его и для отвращения граждан от убийства сами предписывают совершение его».
Ч. Беккариа впервые сформулировал принцип неотвратимости наказания: «Одно из самых действенных средств, сдерживающих преступления, заключается не в жестокости наказаний, а в их неизбежности» [4]. Наконец, Ч. Беккариа, вслед за Ш. Монтескье, провозгласил приоритет предупреждения преступлений перед наказанием за них. При этом он понимал, что возможности государства по противодействию преступности ограничены, ибо «невозможно предупредить все зло».
И. Бентам в известной степени разделял взгляды Ч. Беккариа. Кроме того, он еще в 1778 г. обратил внимание на статистические закономерности и устойчивость преступности. А его мысль о том, что человек стремится получить максимальное удовольствие и испытать минимальные страдания надолго завладела умами специалистов в области уголовного права.
В целом, зародившись в недрах классической школы уголовного права, классическая криминология сделала первые важные шаги в становлении криминологии как науки. Вместе с тем, прогрессивные для своего времени взгляды Ч. Беккариа и И. Бентама носили все еще умозрительный характер. Преодолеть этот недостаток стало возможным на основе позитивистских воззрений следующего - XIX столетия.
67
§ 3. Позитивизм в философии, науке, социологии
Зарождение позитивизма заслуженно связывают с именем О. Конта. К числу первых теоретиков позитивизма относят также Г. Спенсера и К. Маркса.
О. Конт, будучи социальным философом (термин «социология» он впервые использовал в «Курсе позитивной философии», 1838), полагал, что существующие социальные науки не могут считаться таковыми (науками), пока и поскольку они метафизичны, носят умозрительный характер, не основываются на методах естественных наук - измерении, наблюдении, эксперименте и т. п. Наука должна основываться на фактах, а не догмах, воображение должно быть подчинено наблюдению. «Теологическое и метафизическое состояния какой-либо науки отличаются одной общей чертой: господством воображения над наблюдением... Чтобы сделать... науку позитивной, нужно установить в ней... преобладание наблюдения над воображением» [5].
Идеи позитивизма нашли отражение в трех основных направлениях: биологическом, или антропологическом, психологическом и социологическом. Возникновение каждого из этих трех направлений связывают обычно (более или менее справедливо) соответственно с именами Ч. Ломброзо, Г. Тарда и А. Кетле. И хотя позитивизм в «чистом виде» давно сменили плюралистические концепции, неомарксизм, «критическая криминология», постмодернизм, однако с момента возникновения этих трех направлений и до сегодняшних дней мы почти безошибочно можем отнести к тому или иному из них любую девиантологическую школу, теорию, концепцию.
68
Биологическое (антропологическое) направление
Бесспорным родоначальником этого направления считается Ч. Ломброзо - тюремный врач из Турина. С помощью антропологических методов он измерял различные параметры строения черепа
68
многочисленных заключенных, их вес, рост, длину рук, ног, туловища, строение ушей и носов, а при вскрытии умерших - строение и вес внутренних органов. Всего за свою многолетнюю практику он исследовал свыше одиннадцати тысяч лиц, осужденных за совершение преступлений. Свое главное открытие Ч. Ломброзо описывает вполне поэтически: «Внезапно однажды утром мрачного декабрьского дня я обнаружил на черепе каторжника целую серию атавистических ненормальностей, ...аналогичную тем, которые имеются у низших животных. При виде этих странных ненормальностей - как будто бы ясный свет озарил темную равнину до самого горизонта - я осознал, что проблема сущности и происхождения преступников была разрешена для меня» [6].
Результаты исследований и выводы о «прирожденном» преступнике, отличающемся от других людей чертами «вырождения» («преступник - это атавистическое существо, которое воспроизводит в своей личности яростные инстинкты первобытного человечества и низших животных») нашли отражение в труде Ч. Ломброзо «Преступный человек» (1876). Признаки «вырождения» проявляются в многочисленных «стигматах»: «ненормальности» в строении черепа, низкий или скошенный лоб, огромные челюсти, высокие скулы, приросшие мочки ушей и т. п. Ч. Ломброзо создал целую серию «портретов» различных преступников - убийц, грабителей, воров, насильников, поджигателей и др. Разработанная им классификация преступников включала четыре типа: прирожденные, душевнобольные, по страсти (включая политических маньяков), случайные.
Ч. Ломброзо затронул еще одну девиантологическую тему: с биологических позиций он рассматривал проблему гениальности и помешательства [7]. Со временем, под давлением обоснованной критики, Ч. Ломброзо стал уделять внимание и иным - социальным, демографическим, климатическим факторам [8]. Однако он навсегда вошел в историю криминологии как автор теории врожденного преступника.
69
Результаты антропологических исследований Ч. Ломброзо не выдержали проверки. Так, еще при его жизни Ч. Горинг осуществил сравнительное исследование трех тысяч человек - заключенных (основная группа) и учащихся Оксфорда, Кембриджа, колледжей, военнослужащих (контрольная группа). Результаты не выявили значимых различий между группами и были опубликованы в книге «Заключенный в Англии» (1913). Вывод Ч. Горинга был вполне категоричен: «Нет такой вещи как физический криминальный тип» [9]. Позднее аналогичные исследования проводили и другие ученые (Н. Ист, В. Хиле, Д. Зернов и др.) с теми же результатами. Миф о «врожденном преступнике» был развеян, хотя иногда возникали его рецидивы...
Ученики Ч. Ломброзо и его соотечественники Э. Ферри и Р. Гарофало вслед за учителем признавали роль биологических, наследственных факторов. Вместе с тем они уделяли внимание психологическим (особенно Р. Гарофало) и социальным факторам в обусловленности преступлений. Они оба отрицали идею свободы воли, занимаясь поиском причин преступлений.
Э. Ферри выделял антропологические (телесная и духовная природа индивидов), физические (естественная среда) и социальные детерминанты преступлений. Наказание должно выполнять чисто предупредительную, оборонительную функцию. В «Криминальной социологии» (в российском издании - «Уголовная социология» [10]) Э. Ферри писал, обосновывая принципы позитивизма: «Раньше наука о преступлениях и наказаниях являлась по существу лишь изложением теоретических выводов, к которым теоретики пришли только с помощью логической фантазии. Наша школа превратила ее в науку позитивного наблюдения. Основываясь на антропологии, психологии и статистике преступности, а также на уголовном праве и исследовании тюремного заключения, эта наука превращается в синтетическую науку, которую я сам назвал "Криминальной социологией"». Э. Ферри отстаивал вероятностный характер обусловленности девиантного поведения теми или иными факторами. Он придавал большое значение превентивным мерам (улучшению условий труда, быта и досуга, освещению улиц и подъездов, условиям вос-
70
питания и т. п.), считал, что государство должно стать инструментом улучшения социально-экономических условий.
Антропологическое, или биологическое, направление отнюдь не исчерпывается ломброзианством.
По мнению немецкого психиатра Э. Кречмера и его последователей (прежде всего - американского криминолога У. Шелдона), прослеживается связь между типом строения тела, характером человека, а следовательно, и его поведенческими реакциями, включая преступные. Согласно их «теории конституциональной предрасположенности», высокие и худые люди - эктоморфы («церебротоники», по Шелдону, или астеники) - чаще будут робкими, заторможенными, склонными к одиночеству, интеллектуальной деятельности. Сильные, мускулистые мезоморфы («соматотоники», или атлеты) отличаются динамичностью, стремлением к господству и наиболее склонны к девиациям. Невысокие, полные эндоморфы («висцеротоники», или пикники) - общительны, спокойны, веселы. Связь между физической конституцией, чертами характера и поведенческими реакциями действительно существует, но представители всех типов физической конституции и различных типов характера (со времен И. П. Павлова хорошо известны холерики, сангвиники, флегматики и меланхолики, хотя современные классификации характера намного сложнее и разнообразнее) могут отличаться как законопослушным поведением, так и девиантным - позитивным и негативным.
К. Юнг (1923) различал два основных типа личности: экстравертов, ориентированных на общение, склонных к новаторству (иногда с элементами авантюризма), и интровертов, ориентированных на себя, замкнутых, избегающих риска, настроенных консервативно. Г. Айзенк (1963) для более полной характеристики типов личности дополнил экстравертов (открытость) - интровертов (замкнутость) характеристиками стабильности - нестабильности (уровень тревожности). И также пытался связать криминальное поведение с личностными особенностями. В частности, Г. Айзенк считал, что экстраверты более склонны к преступлениям, чем интроверты.
По мере развития современной биологии и генетики в рамках биологического направления возникают все новые и новые теории.
71
Назовем лишь некоторые из них. Подробнее же они освещаются в современной книге Д. Фишбайн [11].
Концепция близнецов. В ряде исследований (Loehlin, Nichols, 1976 и др.) было установлено, что одинаковое (в том числе девиантное) поведение взрослых пар однояйцовых (монозиготных) близнецов наблюдается относительно чаще, нежели у пар двуяйцовых (дизиготных) близнецов. В одном из исследований, например, такое совпадение было в 77% случаев однояйцовых и в 12% случаев двуяйцовых близнецов. Отсюда делался вывод о роли генетической предрасположенности к тем или иным поведенческим формам. Однако различные исследователи получали неодинаковые результаты, не всегда изучались условия воспитания обоих близнецов, так что сторонников «близнецового» объяснения девиантного поведения не так уж много.
Хромосомная теория. П. Джекобе (1966) на основе изучения заключенных в шведских тюрьмах выдвинул гипотезу о повышенной агрессивности и, соответственно, высоком уровне насильственных преступлений у мужчин с лишней Y хромосомой (XYY вместо стандартного набора XY). Позднее Т. Поуледж опроверг это предположение. Если мужчины с лишней Y хромосомой и отличаются повышенной агрессивностью, то их удельный вес в популяции крайне невысок (1 из 1000) и постоянен, а уровень насильственной преступности существенно меняется во времени и пространстве. По данным Р. Фокса (1971), заключенные с хромосомным набором XYY не более склонны к насилию, чем другие заключенные, но относительно чаще совершают имущественные преступления. Кроме того, повышенная агрессивность может проявляться и в общественно полезном или допустимом поведении (спортсмены, полицейские, военнослужащие).
Частота пульса. Кембриджское лонгитюдное (изучение одних и тех же лиц на протяжении значительного периода времени) исследование свыше 400 мужчин показало, что те, у кого частота пульса в состоянии покоя была ниже (66 ударов в секунду), чем в среднем (68 ударов в секунду), относительно чаще оказывались осуждены-
72
ми за насильственные преступления (D. Farrington, 1997). Аналогичные результаты были получены в исследованиях М. Wadsworth (1976) и A. Raine (1993) [12]. Но вероятнее всего такой одиночный фактор как частота пульса является лишь одним из показателей общего состояния нервной системы, так или иначе влияющего на поведение, в том числе - агрессивное.
Уровень серотонина в крови. На основе результатов многочисленных исследований некоторые ученые предполагают, что повышенный уровень серотонина в крови свидетельствует о более высокой вероятности агрессивного поведения.
Роль тестостерона. Точно так же считается, что повышенный уровень тестостерона (мужского полового гормона) может увеличивать агрессивность поведения. Некоторые исследователи полагают, что аналогичную роль в женском агрессивном поведении играют женские гормоны.
Однако, во-первых, результаты различных исследований нередко противоречивы. Во-вторых, ряд исследований показали, что уровень гормонов весьма чувствителен к внешним условиям. В-третьих, и это главное, - нет никаких доказательств специфического влияния всех вышеназванных биологических факторов (лишняя Y хромосома, частота пульса, уровень серотонина или гормонов и др.) именно на девиантное поведение. Это не исключает того, что при прочих равных условиях генетическая составляющая может играть определенную роль в большей или меньшей вероятности той или иной поведенческой реакции конкретного индивида (достаточно, например, напомнить, что в генезисе алкоголизма роль наследственности велика, а в состоянии алкогольного опьянения совершается немало правонарушений). В одной из своих книг российский психолог В. Леви заметил: «Социум выбирает из психогенофонда». Иначе говоря, социальные факторы влияют на поведение опосредствованно - через генетические и психологические особенности свойств личности. Наконец, в-четвертых, все эти рассуждения, равно как иные идеи сторонников биологического и психологического направлений, имеют отношение к индивидуальному девиантному поведению, но никак не объясняют девиантность как социальный феномен.
73
Психологическое направление
Становление психологического направления связывают с двумя именами: Р. Гарофало и Г. Тарда. О первом из них уже говорилось выше. Его работа «Критерии опасного состояния» (1880) обосновывает, в частности, так называемый клинический подход к изучению личности преступника. Идеи «опасного состояния» позднее, во второй половине XX в., активно развивал Ж. Пинатель.
Г. Тард в своих книгах «Законы подражания» и «Философия наказания» (обе вышли в 1890 г.) объяснял преступное поведение подражанием и обучением. Поскольку в основе преступного акта лежат психологические механизмы, постольку, с точки зрения Г. Тарда, суд должен решать вопрос лишь о виновности/невиновности обвиняемого, тогда как меры воздействия на виновного определяет медицинская комиссия.
Вполне обоснованно обращаясь к психологическим факторам индивидуального преступного поведения, Г. Тард излишне абсолютизирует роль подражания, усматривая в «законе подражания» едва ли не основной закон развития общества и цивилизации.
Склонность к психологизации социальных явлений не помешала Г. Тарду в ряде вопросов занять социологические позиции. Так, он социологически верно отметил относительность самого понятия отклонения (преступления): «Система добродетелей, так же как и система преступления и порока, меняется вместе с ходом истории» [13]. Отношение ученого к преступности как социальному феномену позволило ему сделать вполне социологический вывод: «Если бы дерево преступности со всеми своими корнями и корешками могло бы быть когда-нибудь вырвано из нашего общества, оно оставило бы в нем зияющую бездну» [14].
Г. Тард один из первых обратил внимание на то, что повышение благосостояния, уровня жизни, образования не влечет за собой сокращения преступности. Скорее - наоборот! «Рост трудовой деятельности и богатства делает естественным рост преступлений и преступников! А где же, следовательно, нравственная сила труда, нравственная добродетель богатства, о которых столько говорили?
74
Образование сделало большие успехи. Где же благодетельное, столь прославленное действие просвещения на нравы?... Три великих предупредительных лекарства от социальной болезни: труд, общее довольство и образование - усиленно действовали не раз, а поток преступности, вместо того, чтобы пересохнуть, вдруг вышел из берегов» [15]. Г. Тард увидел также широчайшую распространенность преступлений «людей богатых и признаваемых честными» (позднее такие преступления будут названы «беловоротничковыми»).
Наконец, заметим, что на примере Р. Гарофало и Г. Тарда мы лишний раз убеждаемся в относительности любой схемы, любой классификации. Так, взгляды Р. Гарофало в равной степени относятся к антропологическому и психологическому направлениям, а работы Г. Тарда иллюстрируют и психологический, и социологический подходы к проблеме преступности, преступления и наказания. Впрочем, еще Э. Ферри обосновывал правильность и научную совместимость своих антропологических и социологических воззрений [16].
К психологическому направлению относится и фрейдизм. Сам 3. Фрейд не обращался специально к девиантологической тематике, если не считать психоаналитического разбора произведений Ф. М. Достоевского; в этой своей работе 3. Фрейд сформулировал небезынтересное для нас утверждение: «Для преступника существенны две черты - безграничное себялюбие и сильная деструктивная склонность; общим для обеих черт и предпосылкой для их проявлений является безлюбовность, нехватка эмоционально-оценочного отношения к человеку» [17]. Однако его теория не могла не отразиться на психологических подходах к проблеме девиаций, особенно - сексуальных.
Напомним, что 3. Фрейд выделял в структуре личности три составляющие: «Я» (Ego), «Оно» (Id) и «Сверх-Я» (Super-Ego). «Оно» - глубинный слой бессознательных влечений, «разгул» сексуальных и агрессивных инстинктов. Не будь других составляющих личности, человек всегда действовал бы по велению Id (с точки зре-
75
ния 3. Фрейда, человек асоциален по природе). «Я» - сфера сознательного, посредник между бессознательным, внутренним миром человека и внешней реальностью - природной и социальной. Ego развивается из Id в процессе социализации индивида. «Сверх-Я» - внутриличностная совесть, «хранилище моральных установлений», своего рода моральная цензура, представляющая собой установки общества. Super-Ego - посредник между бессознательным и сознанием в их непримиримом конфликте, ибо сознание само по себе не способно обуздать веления бессознательного. Другим важнейшим положением 3. Фрейда является учение о либидо - половом влечении, которое, начиная с раннего детства, на бессознательном уровне определяет большинство намерений и поступков человека.
Легко представить, сколь обширное поле открывается для девиантологической интерпретации этих положений. Это и «победа» бессознательного, проявившаяся в конкретном девиантном акте, и либидо, выплеснувшееся в сексуальное или иное насилие, и роль невротических реакций в механизме индивидуального девиантного поступка, и сублимация (переключение) либидо либо в криминальное русло, либо - в творчество!
Разумеется, учение самого 3. Фрейда и его учеников и последователей (К. Юнга, А. Адлера, В. Рейха) было неизмеримо сложнее и глубже, чем описанная выше схема. Психоаналитический подход позволяет вскрыть глубинные психологические особенности различных поведенческих актов. Интересное исследование этой темы было предпринято украинским криминологом А. Ф. Зелинским [18].
К. Юнг, так же как Фрейд, а еще раньше - Ч. Ломброзо, интересуются проблемой творчества. Для них гениальность и помешательство, творчество и преступление, «гений и злодейство» - вопреки пушкинскому «Моцарт и Сальери» - совместимы, имеют единую природу, одни истоки, в частности, - вытесненную сексуальность, сублимацию. К. Юнг внимательно исследует с психоаналитической точки зрения, творчество Т. Парацельса и 3. Фрейда, Дж. Джойса и П. Пикассо, Гете и Данте [19].
Неофрейдизм, характеризующийся большей «социологизацией» изучаемых процессов, сделал еще один шаг в интересующем нас
76
направлении. Так, К. Хорни подробно исследует проблему невроти-зации личности, а ведь среди лиц, находящихся в местах лишения свободы наблюдается высокий удельный вес лиц с невротическими расстройствами. Мазохизм - моральный и физический - К. Хорни объясняет невротическими страданиями. Многие ее идеи о механизмах развития личности, роли детства в формировании личности представляют несомненный интерес для девиантологии [20].
Интересно, что в одном из писем К. Юнг так характеризует связь невротизма с потенциальными сексуальными отклонениями: «Подлинно здоровое состояние для невротика - это сексуальная распущенность» [21].
Труды другого крупнейшего представителя неофрейдизма - Э. Фромма косвенно или непосредственно посвящены девиантоло-гической тематике. Косвенно - когда обсуждаются проблемы этики, смысла жизни, «иметь или быть» [22]. Непосредственно - когда ученый один из главных своих трудов посвящает исследованию агрессии и насилия как психологического, социального, политического феномена [23].
С точки зрения Э. Фромма, «все человеческие страсти, "хорошие" и "дурные", следует понимать не иначе как попытку человека преодолеть собственное банальное существование во времени и перейти в трансцендентное [24] бытие» [25]. Это чрезвычайно важное для девиантологии положение. Любая девиация, девиантный поступок - попытка (осознанная или нет) прорвать сковывающие социальные нормы, самоутвердиться, самореализоваться как Индивидуальность, непохожая на «всех других», и тем самым «придать смысл своей жизни». Поэтому и садист - человек, «который не смог найти другого способа реализовать данные ему от рождения качества». И наилучший путь превенции негативных девиаций - «создать такие условия, при которых высшей целью всех общественных устремлений станет всестороннее развитие человека» [26].
77
Э. Фромм различает агрессию конструктивную, доброкачественную (например, игровая, оборонительная) и деструктивную, злокачественную. Последняя проявляется в некрофилии. Типичный субъект некрофилии - А. Гитлер. Его деструктивной агрессии и некрофильской сути Э. Фромм посвящает целую главу (XIII) своего труда.
Некрофилам свойственно ратовать за негативные санкции, силовые решения конфликтов, за репрессивные меры социального контроля над девиантностью. На основании эмпирического исследования в США Э. Фромм делает вывод: «Антижизненные (деструктивные) тенденции весьма примечательно коррелируют с политическими воззрениями тех лиц, которые выступают за усиление военной мощи страны... Лица с деструктивной доминантой считали приоритетными следующие ценности: более жесткий контроль над недовольными, строгое соблюдение законов против наркотиков, победное завершение войны во Вьетнаме, контроль над подрывными группами и их действиями, усиление полиции и борьба с мировым коммунизмом» [27]. Тогда как, согласно экспериментам Б. Скиннера, позитивные санкции, «похвала, вознаграждение являются более сильным и действенным стимулом, чем наказание» [28].
В работе «Здоровое общество» Э. Фромм говорит о «патологии нормальности», когда человек пытается быть конформным, соблюдать социальные нормы, которые сами патологичны, ибо препятствуют самореализации личности.
Э. Фромм обсуждает и многие другие вопросы общественного бытия, имеющие отношение к нашей теме. Так, Э. Фромм пишет: «Гипнотические методы, используемые в рекламе и политической пропаганде, представляют собой серьезную угрозу психическому здоровью, особенно ясному критическому мышлению и эмоциональной независимости. Я нисколько не сомневаюсь в том, что ... употребление наркотиков наносит здоровью человека гораздо меньший вред, чем различные методы промывания мозгов» [29].
Подводя краткий итог психологическому направлению, можно отметить бесспорный интерес представленных этим направлением
78
исследований психологической составляющей девиантного поведения и бесплодность попыток ответить на вопрос о причинах девиантности как социального феномена.
79
1 С этого начинают нередко и западные историки девиантологии: Bryant С. (Ed.). Vol. 1. Ibid. P. 43-45; Lamnek S. Theorien abweichenden Verhaltens. Vierte Auflage. Munchen: W. Fink Verlag, 1990; McCaghy Ch., Capron Т., Jamieson J. Ibid. P. 7-9.
2 Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. М., 1939. С. 222.
3 Там же. С. 310.
4 Там же. С. 308-309.
5 Конт О. Система позитивной политики // Родоначальники позитивизма. СПб., 1910. Вып. 2. С. 108, 111.
6 Цит. по: Яковлев А. М. Преступность и социальная психология: Социально-психологические закономерности противоправного поведения. М., 1971. С. 20.
7 Ломброзо Ч. Гениальность и помешательство. СПб., 1892 (репринтное издание, 1990).
8 Ломброзо Ч. Преступление. СПб., 1900.
9 Goring Ch. The English Convict: A Statistical Study. L, 1913. P. 173.
10 Ферри Э. Уголовная социология. СПб., 1900.
11 Fishbein D. Biobehavioral Perspectives in Criminology. Wadsworth, Thomson Learning, 2001.
12 Подробнее см.: Sheley J. (Ed.) Criminology: A Contemporary Handbook. Third Ed. Wadsworth, Thomson Learning. 2000. P. 326-328.
13 Тард Г. Сравнительная преступность. М., 1907. С. 33.
14 Тард Г. Преступник и преступления. М., 1906. С. 62.
15 Тард Г. Сравнительная преступность. С. 95.
16 Ферри Э. Уголовная антропология и социализм // Уголовное право и социализм / Под ред. М. Н. Гернет. М., 1908. С. 204-215; Он же. Уголовная социология. СПб., 1910.
17 Фрейд 3. Достоевский и отцеубийство // Фрейд 3. «Я» и «Оно»: Труды разных лет. В 2 кн. Тбилиси, 1991. Кн. 2. С. 408.
18 Зелинский А. Ф. Осознаваемое и неосознаваемое в преступном поведении. Харь ков, 1986.
19 Юнг К. Собрание сочинений. Т. 15. Феномен духа в искусстве и науке. М., 1992.
20 См.: Хорни К. Невротическая личность нашего времени. Самоанализ. М., 1993.
21 Цит. по: Эткинд А. Эрос невозможного: История психоанализа в России. СПб., 1993. С. 167.
22 Фромм Э. Психоанализ и этика. М., 1993; Он же. Иметь или быть? М., 1990.
23 Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М., 1994.
24 Трансцендентное - выходящее за пределы наличного бытия, повседневности.
25 Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. С. 27.
26 Там же. С. 28.
27 Там же. С. 293.
28 Там же. С. 47.
29 Фромм Э. Иметь или быть? М., 1990. С. 194.