Когда писатели пишут не то, что читают читатели
Дмитрий Быков в статье о Пелевинском "Т", изящно обыгрывает занимающее меня периодически наблюдение о том, что иные писатели пишут не то и не о том, как их книги читаются на первый взгляд. "Писатель строит тот сюжетный каркас, который ему привычней собирать. Но важен в книге не скелет, а мясо", "каждый навешивает елочные игрушки на ту елку, какую может вырастить ". В таких книгах занимательный или привычный писателю скелет конструкции, оболочка служит лишь средством для выражения чего-то другого.
Пелевин по-Быкову собирает оболочку "на бесконечных диалогах о природе мироздания, с периодическими перестрелками, вполне, впрочем, условными, поскольку условны и сами герои. Традиционная модель пелевинской фабулы - совместное путешествие (реже поединок) учителя и ученика." Канонический пример такого писателя - Б. Акунин, выбранный и Быковым для иллюстрации. По Быкову, "Акунин вкладывал свои размышления о русской государственности и религии (пока они его занимали) в оболочку стилизованного детектива с довольно-таки плоской интригой." По-моему, сам стиль с "парафразами классики" и явлется акунинским мясом, в то время как "размышления о русской государственности" были скорее лишь частью этого стиля. Отчасти популярность книг Акунина способствовала возвращению стиля в русские книги. Но детектив для Акунина - не более чем оболочка.
Этот феномен встречается чаще среди авторов легких жанров, в силу ли рыночной коньюктуры, или набитой руки. При чтении книг возникает ощущение легкого когнитивного диссонанса, когда общий интерес, вызываемый книгой, не соответствует почти демонстративной упрощенности и схематичности поверхностной оболочки.
А. Маринина пишет классическое соцреалистическое бытописание, заворачивая его в оболочку средненького детектива. С. Кинг является мастером изощренного психологического романа, завёрнутого в приключенческо-фантастическую мишуру. Да и стиль Кинга заметно сложнее многих современных англоязычных писателей, причисляемых к "большой" литературе; за что, единственный из беллетристов, он и был награжден в 2003 Мedal of Distinguished Contribution to American Letters. Этот прием не нов, классики-фантасты, особенно Ж. Верн, нанизывали на приключенческий сюжет научно-популярные статьи - так и был создан жанр. Вряд ли стоит включать в этот ряд беллетриста Пушкина, как завернувшего "энциклопедию русской жизни" в любовную интригу, ввиду нетривиальности лирической части. Эта грань тонка при взгляде на одно произведение, но заметнее, когда так пишется книга за книгой. Еще примеры?
Впрочем, корни этого подхода уходят в глубь веков: Моше, возможно, для лучшей усвояемости, завернул религиозный трактат о Торе в оболочку исторической хроники одного очень долгого путешествия.
Пелевин по-Быкову собирает оболочку "на бесконечных диалогах о природе мироздания, с периодическими перестрелками, вполне, впрочем, условными, поскольку условны и сами герои. Традиционная модель пелевинской фабулы - совместное путешествие (реже поединок) учителя и ученика." Канонический пример такого писателя - Б. Акунин, выбранный и Быковым для иллюстрации. По Быкову, "Акунин вкладывал свои размышления о русской государственности и религии (пока они его занимали) в оболочку стилизованного детектива с довольно-таки плоской интригой." По-моему, сам стиль с "парафразами классики" и явлется акунинским мясом, в то время как "размышления о русской государственности" были скорее лишь частью этого стиля. Отчасти популярность книг Акунина способствовала возвращению стиля в русские книги. Но детектив для Акунина - не более чем оболочка.
Этот феномен встречается чаще среди авторов легких жанров, в силу ли рыночной коньюктуры, или набитой руки. При чтении книг возникает ощущение легкого когнитивного диссонанса, когда общий интерес, вызываемый книгой, не соответствует почти демонстративной упрощенности и схематичности поверхностной оболочки.
А. Маринина пишет классическое соцреалистическое бытописание, заворачивая его в оболочку средненького детектива. С. Кинг является мастером изощренного психологического романа, завёрнутого в приключенческо-фантастическую мишуру. Да и стиль Кинга заметно сложнее многих современных англоязычных писателей, причисляемых к "большой" литературе; за что, единственный из беллетристов, он и был награжден в 2003 Мedal of Distinguished Contribution to American Letters. Этот прием не нов, классики-фантасты, особенно Ж. Верн, нанизывали на приключенческий сюжет научно-популярные статьи - так и был создан жанр. Вряд ли стоит включать в этот ряд беллетриста Пушкина, как завернувшего "энциклопедию русской жизни" в любовную интригу, ввиду нетривиальности лирической части. Эта грань тонка при взгляде на одно произведение, но заметнее, когда так пишется книга за книгой. Еще примеры?
Впрочем, корни этого подхода уходят в глубь веков: Моше, возможно, для лучшей усвояемости, завернул религиозный трактат о Торе в оболочку исторической хроники одного очень долгого путешествия.