Влчье место
За ключами я поехал к маме. Она долго не могла их найти, перебирала бесконечные шкатулки, копалась в коробочках, растерянно металась по квартире. В общем, как всегда, охала и суетилась вместо того, чтобы сесть и элементарно вспомнить, куда она могла сунуть ключи от дома, в который никто не хотел возвращаться почти двадцать лет.
Все это время я стоял посреди комнаты в ботинках и куртке, раздраженный и злой. Минут через сорок, когда я уже окончательно вспотел и озверел, мама вдруг победно вскрикнула, стукнула себя кулаком по лбу и потянулась к вазе, которая стояла в центре стола. Из вазы действительно выпал ключ. Теперь он лежал на столе, а мы с мамой смотрели на него и отворачивались друг от друга. Наконец, я подошел к столу, взял ключ и положил его в карман.
- Кофе будешь? - спросила мама. Я кивнул, и она ушла на кухню.
Наконец-то можно разуться, снять куртку и сесть на диван. Я еще раз потрогал в кармане ключ, но вместо того, чтобы успокоится, разволновался еще сильнее.
- Зачем ты хранишь ключи в вазе? - крикнул я в сторону кухни, - Они заржавеют и станут бесполезной железкой.
- Я никогда не ставлю в нее цветы, - она вышла из кухни, поставила передо мной кофе и аккуратно присела рядом. Она одна умела так присаживаться рядом - почти беззвучно, деликатно и нежно. С детства ненавижу эту ее фальшивую деликатность, в эти моменты она похожа на медсестру из ужастика, которая нежно всаживает пациенту в вену смертельный шприц.
- Что случилось? - спросила она, наконец.
- Ничего! - я заорал на нее с облегчением.
- Ты не был там с семнадцати лет, - она была безмятежно спокойна.
- А теперь я хочу вернуться.
- Мне кажется, - она осторожно подбирала слова, - ты хочешь попасть не туда, а просто уехать отсюда.
Я рассмеялся. А как еще я мог отреагировать на очередную попытку собственной матушки проникнуть в мою душу и провести там генеральную уборку. Она всегда была маниакальной чистюлей.
- Давай считать, что у меня кризис среднего возраста, - я подмигнул ей, допил кофе и поднялся.
- Позвонишь? - спросила она. Она сидела на диване и смотрела на меня снизу вверх, беззащитно, как ребенок.
- Да, - ответил я, чмокнул ее в макушку и убежал.
…
Все время, пока я ехал в машине, старался ни о чем не думать. С работой проблем возникнуть не должно, я взял отпуск впервые за два года и очень надеялся, что ближайший месяц в конторе благополучно обойдутся без меня. Бывшая жена уже давно прекрасно обходилась без меня в объятиях нового бой-френда. Вот о ней я и старался не думать. Может быть, у меня и правда возрастной кризис?
Поселок, где стоит дом моего деда, находится недалеко. Всего каких-нибудь сто километров от Москвы по бесконечным пробкам. Я смотрел на габаритные огни стоящей впереди тайоты, слушал тягучие песни Ника Дрейка и вспоминал.
Все началось, кажется, лет в пять. Тогда я впервые увидел бабушку и попал в дом своего деда.
Мама заболела, приехала «Скорая» и ее забрали в больницу. Я остался совсем один в нашей маленькой квартире. Сидел на диване, завернувшись в старый колючий плед с рисунком в виде грустного горбатого верблюда. Верблюд положил мне голову на плечо, тепло сопел в ухо, а я смотрел на белеющие в темноте стены. По ним двигалась черная тень старой липы, растущей во дворе. Это было похоже на детский спектакль, который мы смотрели однажды всей группой детского сада. Как и тогда, в театре, я ждал чуда. Чуда не случилось - утром приехала бабушка и забрала меня к себе.
Бабушка была недовольна: я не умел читать, боялся холодной воды и не мог уснуть один. Однажды она с раздражением сказала: «Если твоя мать умрет - ты останешься со мной. Я сделаю из тебя мужчину».
К своим пяти годам я многое знал про смерть, бабушка рассказывала, как умер дедушка. Утром он сел в свое любимое кресло и больше уже не поднялся. Бабушка не тешила меня обычными иллюзиями о том, что дедушка теперь на небе, смотрит сверху на всех нас и счастливо улыбается. Она привела меня на его могилу, ткнула пальцем в землю: «Он теперь там». Я понял. Жаркий ужас облил меня с головы до ног, маму я туда не отпущу, ни за что. Тогда я перестал есть, а по ночам все время смотрел на стены. Думал, что пока я не сплю, мама будет жить.
Однажды, на третью, кажется, ночь ко мне пришла девочка. Открыла дверь, вошла в комнату и тихонько позвала меня: «Митя». С тех пор прошло тридцать лет, а я до сих пор помню ее платье: серое, в крошечных лиловых розочках. Она всегда аккуратно подбирала его на коленях, когда садилась на мою кровать.
Она шепнула «Митя», и я обернулся. Так меня называла только мама. Я подбегал к ней, прижимался к мягкой груди, вдыхал запах ее духов, сигарет и кожи, пахнущей, как печеные яблоки и тогда она ласково целовала меня в макушку: «Митя».
Девочка была высокой и смуглой, с тонкими пальцами и темными жесткими волосами, собранными в конский хвост. Она постоянно перебирала свои длинные волосы, как четки, и улыбалась.
Я хотел спросить, как ее зовут и откуда она появилась, но не смог. Просто смотрел на нее и думал, что у бабушки, оказывается, есть еще одна внучка. Такая красивая, что теперь понятно, почему она так не любит меня.
- Твоя мама скоро вернется, Митя, - сказала она.
- Откуда ты знаешь? - я с трудом открывал рот, слова застревали в горле, как ягоды вязкой черемухи, растущей около дома.
- Твоя мама скоро вернется, - снова сказала она. Потом наклонилась ко мне, поцеловала в макушку, и я крепко уснул впервые за три дня.
Мама вернулась не скоро, только через три месяца. За это время я перестал бояться холодной воды, темноты и одиночества, а также выяснил, что бабушка ничего не знает о внучке, живущей в собственном доме.
- Не говори ей обо мне, - попросила девочка в следующую нашу встречу.
- Почему? - удивился я.
- Она злая, - девочка поморщилась и отвернулась.
Она приходила ко мне не часто, а ждал я ее каждую ночь. Иногда я просыпался и видел в свете луны ее серое платье или тень на стене.
- Ты привидение? - спросил ее как-то.
Она рассмеялась, и волосы рассыпались по плечам.
- Я живая, - сказала она и взяла меня за руку горячей ладошкой.
- А где ты живешь?
- Здесь, - она показала пальцем на дверь.
Днем я искал ее повсюду. Делал вид, что играю, а сам забирался на чердак и в подвал, заглядывал в колючие кусты. Шептал: «Девочка, ты здесь?». Но ее нигде не было. Иногда она снова появлялась у моей постели, смеялась и показывала мне собачку из пальцев, которая громко гавкала на стене, а потом подпрыгивала и кусала в нос мою тень.
Мама вернулась только осенью, когда ягоды черемухи высохли и скукожились, а дорожки у дома засыпали листья клена, красные, как пятна крови. Мама была бледной и усталой. Я привычно уткнулся в ее грудь, но от нее больше не пахло духами и сигаретами. Пахло лекарствами, пылью и еще чем-то, от чего хотелось плакать. Она обняла меня, как ты вырос, и внимательно посмотрела в глаза. На следующий день мы уехали. И вернулись только на похороны бабушки, когда мне было уже семнадцать лет.
Вначале я рассказывал маме про девочку, но она только пожимала плечами или читала мне сказку про Питера Пэна. У бабушки, действительно, не было никакой внучки. Единственным ее внуком был я. Но она ни разу не поздравила меня с днем рождения: мама выздоровела, и она потеряла надежду вырастить из меня настоящего мужчину.
…
Жаль… Иногда мне очень хочется быть настоящим.
Поселок сильно изменился. Угловатые коттеджи стоят вдоль дороги ровным строем, как новобранцы, сверкая свежей краской однотипных заборов.
Старый дедовский дом, который сохранился в памяти, как крепкий двухэтажный особнячок с большой террасой и просторным чердаком, на их фоне казался старой покосившейся избушкой.
Я поборол в себе нарастающее желание захлопнуть дребезжащую калитку и уехать. Зашел в сад, поросший крапивой, и медленно, раздвигая ботинками жирные листья, начал пробираться к крыльцу.
Крыльцо тоже сильно покосилось, с почерневших перил облетела краска, а под ногами сновали муравьи, удивленные моим появлением. Я стряхнул их с ботинок и открыл дверь. В лицо пахнуло сыростью и крысиным ядом. Наверное, его положила мама, когда уезжала отсюда сразу после похорон. Я тогда ничего не замечал, мне было семнадцать, бабку я не любил и приехал сюда только для того, чтобы увидеть девочку и поверить в то, что она - не плод воспаленной детской фантазии.
Кресло, в котором провел последние минуты жизни мой странный дед, так и стояло посреди комнаты, напоминая экспонат какого-то заштатного музея. Я снял с него прозрачную пленку, солнечная пыль закружилась в воздухе и упала на пол, который когда то был накрыт элегантным ковром. Кажется, индийским. Ковра уже не было, были грязные доски, скошенная в угол печка и мухи, возбужденные моим появлением.
Моя комната была наверху. Лестница выглядела не лучшим образом, ступеньки жалобно скрипели под моими ногами, но я упрямо лез наверх.
Дверь в комнату болталась на одной петле, но кровать, на которой я спал когда-то, осталась на месте. Я устало сел не нее и закурил. Зачем я приехал сюда? - спросил себя вслух. И честно ответил: «Не знаю».
…
Весь день я занимался уборкой: мыл пол, приколачивал отвалившиеся доски, выбивал ковры и матрасы. Вечером достал плитку, выпил кофе и зажег во дворе огромный костер из старого тряпья. Запах кисловатой гари смешивался с ароматом цветущей липой, и шиповника и чего-то еще. Все это волновало, отчего-то щемило душу в поздних летних сумерках. Я оглядывался вокруг: «Девочка, где ты?». Бабушка считала меня законченным идиотом. Похоже, она не слишком сильно ошибалась.
Что я знаю о любви? Когда жена сказала, что уезжает от меня навсегда, я понял, что не знаю о любви ничего. Для кого-то любовь - это вода, которая смывает все твои грехи, недостатки, депрессию, подростковые сомнения и страх. Потом этот кто-то улыбается, закрывает кран, говорит тебе «С легким паром» и уходит, закрывая за собой дверь. А ты остаешься в холодной ванне, мокрый, голый, глупо улыбающийся закрытой двери, сквозь которую тянет сквозняком и забытыми страхами.
Голым и беззащитным я чувствовал себя еще полгода после ее ухода. Приходил с работы, наливал себе ледяной водки и часами уговаривал не звонить ей. Потом пустая бутылка отправлялась в помойку, а я набирал знакомый номер и говорил в телефон: сука, сука, сука… Она молчала и слушала. Никогда не клала трубку первой.
Через полгода я устал и от вечного похмелья, и от жалости к себе, и от любви, которая оказалась никому не нужна. Мне она тоже ни к чему. Есть женщины, которые улыбаются тебе, красиво поправляют волосы, снимают одежду, пока ты отворачиваешься, чтобы налить в бокал вино. Поворачиваешься и ого - она уже сидит на твоей кровати в белье, красивом, между прочим, белье, которое одевают только, чтобы его потом снимали чужие жадные руки, и медленно гладит себя по бедру. После секса она деловито направляется в ванную, моет голову твоим шампунем и мажет бедра антицеллюлитным кремом, который всегда носит в своих сумочках на всякий случай. От всего этого очень скоро начинает тошнить, как в детстве от школьных уроков , расписание которых никогда не меняется. Беда в том, что на этих постельных уроках тебя все время вызывают к доске.
«Садись, Диман, пять», - шептал я себе под нос, выбрасывая в мусорное ведро использованный презерватив.
…
Костер погас, на дворе стемнело, а я все сидел, слушал сверчков и жалел себя. Я посмотрел на темный дом, где планировал провести следующий месяц, расхохотался в темноте и громко крикнул: «Девочка!».
- Ты чего орешь? - спросил меня кто-то совсем рядом. Я вскочил, чуть не попав ботинком в костер, и увидел высокого парня. Интересно, как давно он здесь? И почему не позвал меня сразу?
- Ты кто? - спросил я его, оглянувшись на машину. Она стояла метрах в пятидесяти, в бардачке лежал газовый пистолет.
- Петя, - ответил он и улыбнулся, - А ты Митя?
- Дима, - поправил я его, - Откуда ты меня знаешь? Мы знакомы?
- Я сосед ваш. Бабка твоя меня все время вишней кормила. Я там живу, - он махнул рукой куда-то в темноту, - Не помнишь меня что ль?
- Нет. Чего тебе надо, Петя?
- Да ниче, - улыбка не сходила с его лица, - Мать твоя звонила сегодня, просила приглядеть. Ну, я и пришел, может, надо чего.
- Мать? - я так удивился, что даже перестал раздражаться, - А откуда она… знает твой телефон?
- Так, она ж с мамашей моей дружила, когда маленькая была. А потом, когда бабка-то твоя померла, приехала. Тогда они телефонами и обменялись. Ну, знаешь, бабы, то да се… Позвонила она сегодня, типа, Митя мой сюда поехал, просила приглядеть. Ну, я и…
- Ясно, - я резко оборвал его, - Ты уже говорил. Спасибо, Петя, - я протянул ему руку, в отсветах костра его губы казались неестественно красными, словно он до сих пор таскает вишни из сада моей бабки, - Ничего не нужно.
- Чего, - он посмотрел на меня с недоумением, - Даже не выпьем?
Я оглянулся на темный силуэт дома, на одинокую лампочку у крыльца, вокруг которой кружились стаи ночных мотыльков, на тоскливо догорающий костер и спросил:
- Стаканы-то есть?
- А как же, - Петя радостно рассмеялся, достал из-за пазухи бутылку, а из карманов два одноразовых стаканчика и огурец, потряс всем этим перед моим лицом, свое все, натуральное, и уселся рядом.
Два первых стакана выпили молча, сосредоточенно хрустели огурцом и смотрели в сторону покосившегося забора. Напряжение звенело в воздухе, и я никак не мог понять его причины. Может быть, просто разозлился на маму, которая в очередной раз решила продемонстрировать собственную власть над моей жизнью.
- А чего ты сюда приехал? - лениво спросил Петя, наполняя стаканы в третий раз.
- Захотелось, - отозвался я.
Самогон обжег горло и, согревая, побежал по венам. Это было приятно - несмотря на теплый вечер меня сильно знобило.
- Странно как-то, - он усмехнулся, - Никогда не приезжал и вдруг - здрасьте вам пожалуйста.
- Ты что-то имеешь против?
- Я-то? Не… А вот он, - Петя ткнул пальцем в сторону дома, - Не знаю.
- Петя, - спросил его я, - что не так с этим домом?
- Да, все не так, - он наклонился, в лицо ударил запах спирта, - Мамка рассказывала, что когда твой дед его строил, вся деревня гудела, к нему делегацию даже посылали, чтобы отговорить дом тут строить. Место-то тут странное, волчье. А он уперся на своем, как баран. Одно же слово - городской.
- Волчье место, - повторил я машинально, допил самогон и стряхнул капли в траву.
- Волчье, - Петька вздохнул, - Об этом в деревне все знали. Мать говорила, она еще маленькая была, так ей бабка ее рассказывала, княгиня тут одна жила, ну или графиня, один черт. Вроде она ворожить умела. А как умерла, то ее тут прям и схоронили, и сокровища ей в могилу положили. Ну, об этом, естественно, узнали сразу. Нашлись ребята ушлые и прорыли ход к этой могиле, чтобы драгоценности вытащить. Пробрались они туда, в этот ход, а княгиня лежит в гробу, как живая. Будто уснула просто. Ну, они испугались и деру дали.
- Что ж, и драгоценности не забрали? - я с трудом сдерживал смех.
- Забрали, чего же не забрать, - Петя удивленно посмотрел на меня.
- И живы остались? Или, может, смертельная болезнь их всех свалила или кара небесная.
- Не знаю я, - он раздраженно дернул плечом и допил своей самогон, - А только мамаше бабка говорила, что сама туда маленькой лазала, княгиню ту своими глазами видела. Так и есть, как живая. А лаз этот завалили потом, от греха подальше.
- Ерунда все это, - сказал я, - Подобные сказки в любой деревне рассказывают.
- Рассказывают, - согласился Петя, - да, только дед твой - это не ерунда. А он очень странный стал, когда сюда поселился.
- Ты что ж и моего деда помнишь? Сколько же тебе лет?
- Шестой десяток пошел, - Петя снова улыбнулся, - А выгляжу как?
- Хорошо, - ответил я совершенно искренне, - Я думал, мой ровесник.
- Так-то, - он распрямил плечи и пригладил немытые волосы, - Вот и дед твой, как поселился сюда, так и стареть перестал. За двадцать лет, пока тут жил, совсем не изменился. Только скрытный он очень был, ни с кем не общался. Вот про него и рассказывали всякое, будто он в княгиню ту влюбился и с ней ушел.
- Погоди, - я потер виски и неуверенно поднялся, - А бабушка? Она же старела и вообще, злая была.
- То я не знаю, - Петя тоже поднялся и пошел к воротам, - Может, она от горя старела. Ее же никто не любил.
Он потянул на себя калитку, споткнулся и, ругнувшись, вышел на улицу.
- Петя, - закричал я ему вслед.
- Ну, чего тебе, - отозвался из темноты.
- А девочку ты тут не видел? Красивую такую.
- Не знаю. Может и видел, - его лицо неожиданно появилось за оградой, - Так ты осторожнее тут. Митя.
И ушел.
…
Прошла неделя, а я так ничего и не понял. Зачем я здесь? Кто ждет меня в этом доме, давно уснувшем и забывшем все свои секреты? Я приехал и разбудил его. Починил проводку, навел порядок, высушил матрасы и даже отремонтировал старый садовый душ, который каждый вечер с упоением выливал мне на голову ведро холодной воды. Вечно молодой Петя заходил почти каждый день. Не иначе, чтобы отчитаться перед моей неугомонной матушкой. Мы больше не говорили о странностях дома, вместо этого общими усилиями починили печку, и она перестала дымить. Вечерами я топил ее, смотрел на огонь и читал старые журналы, которые нашел на чердаке.
Иногда я доставал из кармана письмо, которое получил незадолго до отъезда. Это было даже не письмо, а короткая записка: «Приезжай. Я очень жду тебя. Марина». На конверте острым почерком был четко написан адрес старого дедовского дома. Адрес дома, в котором я сижу уже семь дней, а по ночам лежу в постели без сна, разглядывая стены и ожидая звука легких шагов. Ее шагов. Но ко мне никто не приходит.
Продолжение тут: http://neformat-ya.livejournal.com/63701.html