2 истории из жизни маленького мальчика, который теперь уже большой.
***
Открытость и доверчивость двухлетнего человека миру просто не знала границ. Подошел с открытым ртом, полным разжеванных таблеток ибупрофена поделиться с матерью новым достижением - открыть банку с защитой от открывания именно детьми чего-то да стоит.
Поэтому в моей жизни есть опыт одного звонка в 911.
Пока ехала «скорая», с линии меня не отпускали: говорили, что делать, чего делать не нужно, слушали отчеты и приводили в адекватное состояние. Когда-то в Клемсоне педиатр на одном из первых приемов после рождения Никиты выдал нам магический бутылек, глотка из которого хватает, чтобы вызвать у ребенка мгновенную рвоту. Я таскала его за собой даже в Минск, и какая же это оказалась удача. После Ipecac-а Никиту вырвало и он улегся голый в теплую ванную, где почти заснул по обыкновению. В квартиру зашли двое парамедиков. Помню только доктора: невысокого спортивного молодого мужчину 30 лет, шатена с волнистыми волосами, в темно-синем комбинезоне со множеством светоотражателей, с пирсингом на лице и в ушах - типичный канадский француз. Мой вид в домашней полумокрой одежде, а ребенка и вовсе без нее, его не обрадовал. Ребенка велели везти в госпиталь. На улице было очень холодно, в машине - как на улице. Мы лежали с Никитой вдвоем на носилках, пристегнутые общим ремнем, потому что одному ребенку по каким-то неведомым мне причинам было находиться в них нельзя. Хотя внешне доктор отнесся ко мне не сильно доброжелательно, в госпитале, однако, сильно помог, посадив не в общую очередь, а куда-то в определенное место, где мы очень быстро стали двигаться в сторону осмотра и определения в отделение. На осмотре в приемном покое сразу кто-то из медиков стал звонить в пойзон-контроль, выясняя токсичную для ребенка дозу ибупрофена (я удивилась, что они этого не знали), кто-то осматривать ребенка на все возможные рефлексы или их отсутствие. Оказалось, что, в принципе, чтобы почувствовать себя сильно нехорошо, нужно усвоить 60 теблеток по 200 мг каждая. Конечно, столько Никита не прожевал. Было вообще не очень ясно, проглотил ли он хоть что-то из того, что было у него во рту, а если и проглотил, сколько осталось внутри после рвоты от ипикака, но доктора хотели выяснить, пострадала или нет хоть в какой-то степени печень. В отделении нас ждала палата, вся в проводах и игрушках, с одной детской железной кроватью с железными же прутьями. Столько игрушек, сколько было в коридорах и детских уголках, бывает только в самых больших игрушечных магазинах. Ну, и мальчик, освоившись, побежал,.. потому что это было его обычное состояние, бежать.
Когда появилась доктор, вовсе не в белом халате, а в красивом строгом костюме, настроение ее было вовсе не располагающим к приятной беседе: ребенка выловить из игрушек и домиков я не могла, а ее вызвали на работу именно из-за нас уже из дома; говорила я по-английски во французской части города, ну, и этоже мой сын открыл маленькими ручками то, что и взрослому нужно постараться, чтобы получилось.
В конце концов, отпустили с миром. В лобби подождали какое-то время папу, чтобы забрал нас на машине, которому из автомата удалось дозвониться на работу во времена, когда сотовые телефоны были непозволительной роскошью, а человека можно было застать на рабочем месте и без него.
Через какое-то время пришел счет на 125$ - за сам вызов и за каждый проеханный до госпиталя километр, которых было 8.
***
Матрас, положенный прямо на пол за неимением кровати под него, несомненно очень удобен по тысяче причин. Прыжки с подоконника на мягкую, но упругую и обширную поверхность его могут быть одной из них.
Мальчик прыгал с самозабвением и в четком ритме: попружинить какое-то время на матрасе, забраться на подоконник, спрыгнуть; попружинить, на подоконник, спрыгнуть... С каждым прыжком стены и пол слегка сотрясались, и, незаметно глазу, двигалась веревка для поднятия и опускания жалюзи, закинутая из соображений безопасности за верхнее их крепление. В момент очередного прыжка она упала, накинулась петлей на шею мальчика и, так как он увлек ее с собою вниз, проехалась по шее, оставив красный вздувший рубец, как от ожога. Счастье, что этим все обошлось, счастье, что так все получилось в том числе и потому, что жалюзи были копеечные и сразу погнулись, не дав веревке натянуться достаточно для чего-то непоправимого. Никита плакал, но больше, конечно, от испуга - шея несильно и недолго его беспокоила, хотя белый след с годами так и не исчез.
(С видимым следом вскоре после происшествия)
Однажды, увидев этот шрам на приеме, строгая, очень пожилая педиатр, принимающая детей уже только раз в неделю, эмигрировавшая в Канаду целую вечность назад, как бы невзначай полуспрашивая, полуутверждая, заметила: "Наверное, было море крови...". А крови совсем не было - был счастливый случай, мама, сидящая на расстоянии вытянутой руки и осознающая, что иногда и этого бывает мало, и от этого чуть с ума не сошедшая, и маленький мальчик, которому все интересно и карастрофически не хватало небольшой квартиры, чтобы использовать всю свою неуемную бурлящую энергию...
Открытость и доверчивость двухлетнего человека миру просто не знала границ. Подошел с открытым ртом, полным разжеванных таблеток ибупрофена поделиться с матерью новым достижением - открыть банку с защитой от открывания именно детьми чего-то да стоит.
Поэтому в моей жизни есть опыт одного звонка в 911.
Пока ехала «скорая», с линии меня не отпускали: говорили, что делать, чего делать не нужно, слушали отчеты и приводили в адекватное состояние. Когда-то в Клемсоне педиатр на одном из первых приемов после рождения Никиты выдал нам магический бутылек, глотка из которого хватает, чтобы вызвать у ребенка мгновенную рвоту. Я таскала его за собой даже в Минск, и какая же это оказалась удача. После Ipecac-а Никиту вырвало и он улегся голый в теплую ванную, где почти заснул по обыкновению. В квартиру зашли двое парамедиков. Помню только доктора: невысокого спортивного молодого мужчину 30 лет, шатена с волнистыми волосами, в темно-синем комбинезоне со множеством светоотражателей, с пирсингом на лице и в ушах - типичный канадский француз. Мой вид в домашней полумокрой одежде, а ребенка и вовсе без нее, его не обрадовал. Ребенка велели везти в госпиталь. На улице было очень холодно, в машине - как на улице. Мы лежали с Никитой вдвоем на носилках, пристегнутые общим ремнем, потому что одному ребенку по каким-то неведомым мне причинам было находиться в них нельзя. Хотя внешне доктор отнесся ко мне не сильно доброжелательно, в госпитале, однако, сильно помог, посадив не в общую очередь, а куда-то в определенное место, где мы очень быстро стали двигаться в сторону осмотра и определения в отделение. На осмотре в приемном покое сразу кто-то из медиков стал звонить в пойзон-контроль, выясняя токсичную для ребенка дозу ибупрофена (я удивилась, что они этого не знали), кто-то осматривать ребенка на все возможные рефлексы или их отсутствие. Оказалось, что, в принципе, чтобы почувствовать себя сильно нехорошо, нужно усвоить 60 теблеток по 200 мг каждая. Конечно, столько Никита не прожевал. Было вообще не очень ясно, проглотил ли он хоть что-то из того, что было у него во рту, а если и проглотил, сколько осталось внутри после рвоты от ипикака, но доктора хотели выяснить, пострадала или нет хоть в какой-то степени печень. В отделении нас ждала палата, вся в проводах и игрушках, с одной детской железной кроватью с железными же прутьями. Столько игрушек, сколько было в коридорах и детских уголках, бывает только в самых больших игрушечных магазинах. Ну, и мальчик, освоившись, побежал,.. потому что это было его обычное состояние, бежать.
Когда появилась доктор, вовсе не в белом халате, а в красивом строгом костюме, настроение ее было вовсе не располагающим к приятной беседе: ребенка выловить из игрушек и домиков я не могла, а ее вызвали на работу именно из-за нас уже из дома; говорила я по-английски во французской части города, ну, и этоже мой сын открыл маленькими ручками то, что и взрослому нужно постараться, чтобы получилось.
В конце концов, отпустили с миром. В лобби подождали какое-то время папу, чтобы забрал нас на машине, которому из автомата удалось дозвониться на работу во времена, когда сотовые телефоны были непозволительной роскошью, а человека можно было застать на рабочем месте и без него.
Через какое-то время пришел счет на 125$ - за сам вызов и за каждый проеханный до госпиталя километр, которых было 8.
***
Матрас, положенный прямо на пол за неимением кровати под него, несомненно очень удобен по тысяче причин. Прыжки с подоконника на мягкую, но упругую и обширную поверхность его могут быть одной из них.
Мальчик прыгал с самозабвением и в четком ритме: попружинить какое-то время на матрасе, забраться на подоконник, спрыгнуть; попружинить, на подоконник, спрыгнуть... С каждым прыжком стены и пол слегка сотрясались, и, незаметно глазу, двигалась веревка для поднятия и опускания жалюзи, закинутая из соображений безопасности за верхнее их крепление. В момент очередного прыжка она упала, накинулась петлей на шею мальчика и, так как он увлек ее с собою вниз, проехалась по шее, оставив красный вздувший рубец, как от ожога. Счастье, что этим все обошлось, счастье, что так все получилось в том числе и потому, что жалюзи были копеечные и сразу погнулись, не дав веревке натянуться достаточно для чего-то непоправимого. Никита плакал, но больше, конечно, от испуга - шея несильно и недолго его беспокоила, хотя белый след с годами так и не исчез.
(С видимым следом вскоре после происшествия)
Однажды, увидев этот шрам на приеме, строгая, очень пожилая педиатр, принимающая детей уже только раз в неделю, эмигрировавшая в Канаду целую вечность назад, как бы невзначай полуспрашивая, полуутверждая, заметила: "Наверное, было море крови...". А крови совсем не было - был счастливый случай, мама, сидящая на расстоянии вытянутой руки и осознающая, что иногда и этого бывает мало, и от этого чуть с ума не сошедшая, и маленький мальчик, которому все интересно и карастрофически не хватало небольшой квартиры, чтобы использовать всю свою неуемную бурлящую энергию...